Текст книги "Только ты и я"

12

Элли

Начавшаяся вскоре легкая метель быстро превращается в настоящий снежный буран. Пронзительный ветер швыряет нам в лица огромные хлопья снега, и мы поворачиваем к дому. Сырой холод пробирается под одежду, снег забивается за воротник и тает, превращаясь в струйки ледяной воды. Нахохлившись, как большие замерзшие птицы, мы бредем по пляжу, стараясь держаться поближе друг к другу. Ноги увязают в снегу, а холод пробирает до костей, недвусмысленно напоминая о том, что любой зимний пейзаж, который так красиво выглядит на картинке, на самом деле ширма, за которой скрывается суровая стихия, которая вполне может убить, если мы будем небрежны или чересчур самонадеянны.

Самая смертоносная из опасностей та, которая имеет вид красоты.

Снег размывает мир вокруг, превращая и море, и берег в один молочно-серый вихрь. Но вот на фоне однообразного штормового задника появляется какой-то темный силуэт, который имеет правильные геометрические очертания.

Это дом. Молчаливый и пустой, он ждет… Образцовый хозяин, который готов дать вам все, что только захочется: тепло очага, комнату для бесед, место в шкафу, чтобы повесить промокшую одежду. Он становится тем, что необходимо гостю: убежищем, укрытием, временным жильем… но только до тех пор, пока они не уезжают. Тогда дом засыпает и, тихий и пустой, терпеливо ожидает новых гостей.

И, разумеется, дом хранит все секреты, все тайны тех, кто когда-либо провел ночь под его крышей.

Кухонная дверь была ближе, поэтому парадным входом мы пренебрегли. Наконец-то мы дома!.. Вместе с нами в кухню врывается снежный вихрь, но как только дверь за нами закрылась, он стихает и ложится на пол россыпью сверкающих снежинок. Стряхнув с ботинок и воротников налипший снег, я снимаю куртку и оглядываюсь по сторонам, прикидывая, на какой стул ее бросить. Стивен, однако, не спешит раздеваться.

– Пожалуй, лучше загнать машину в гараж, пока ее окончательно не занесло, – говорит он.

– Хорошо. А я пока приготовлю кофе. Кстати, Стивен…

– Что?

– Захвати из гаража несколько поленьев, а я растоплю камин в гостиной.

– Ладно.

– Спасибо.

Он снова выходит на улицу, плотно закрыв за собой дверь, которая отгораживает меня от холода и завываний ветра снаружи. Привстав на цыпочки, я тянусь за кофейными кружками на верхней полке буфета. Одну я достаю сразу, но вторая стоит слишком глубоко, и я лишь касаюсь ее гладкой ручки кончиками пальцев. Я тянусь изо всех сил, сжимаю ручку и начинаю осторожно подтаскивать кружку к себе. Я уже почти схватила ее, когда по всему дому разносится громкий, протяжный вой. Кружка выскальзывает из моих дрогнувших пальцев, падает набок и откатывается куда-то в сторону.

– Черт!

Я непроизвольно морщусь, ожидая, что кружка вот-вот свалится на пол и разобьется вдребезги. И… что это за звук? Мне показалось, он донесся откуда-то из глубины дома и стих так же внезапно, как возник. Насторожив все пять чувств – или их все-таки шесть? – я напряженно прислушиваюсь, принюхиваюсь, всматриваюсь в тишину, но она остается такой же глухой и непроницаемой, как раньше. Ни звука, и только сердце глухо стучит у меня в груди – стучит так часто, что мне снова становится страшно. Только сердечного приступа мне не хватало!.. Только не сейчас.

И я начинаю считать от сотни до ноля:

– Девяносто девять… девяносто восемь… девяносто семь…

Называя каждую цифру, я делаю глубокий вдох, а во время паузы медленно выдыхаю. Примерно на семидесяти пяти сердце начинает биться спокойнее. Кризис миновал, теперь можно оглядеться.

Опустившись на четвереньки, я собираю с пола осколки фарфора. (Когда кружка свалилась с буфета, я так и не заметила.) Нервный спазм, заставивший сократиться, свиться узлами мышцы шеи и спины, отпускает, и мне приходит в голову, что, если я буду действовать проворнее, мне удастся скрыть доказательства своей неловкости на дне мусорного ведра раньше, чем вернется Стивен. Я подбираю уже последние осколки, когда снова звучит этот страшный то ли вой, то ли вопль – хриплый, протяжный, исполненный муки. Наверное, так мог бы кричать человек, который сходит с ума. Напуганная этим воплем, я машинально сжимаю кулак и чувствую, как острый осколок впивается в мой указательный палец.

– Ай!..

На пальце набухает куполком рубиновая капля. Я поскорее сую палец в рот, чтобы она не скатилась на пол и не испачкала плитку. Протяжный вой стих, и в кухне снова воцаряется тишина – воцаряется до тех пор, пока сквозь открытую дверь за моей спиной не врываются внутрь свист и стон ветра, за которыми следует облако морозного воздуха, наполненное редкими колючими снежинками.

Я оборачиваюсь и вижу, как в кухню входит Стивен. Снег лежит у него на голове и на плечах, даже на ресницах поблескивают ледяные кристаллики. Обеими руками он прижимает к себе охапку поленьев.

– Что случилось?! – Выронив дрова, Стивен бросается ко мне.

– Ничего страшного, просто я разбила кружку. – Не вынимая пальца изо рта, я опускаюсь на корточки, чтобы подобрать последние осколки. Мне очень не хотелось признаваться в своей неловкости, но теперь уже ничего не поделаешь.

– Эл-ли-и… – Стивен произносит мое имя нараспев, отчего мне начинает казаться, будто мне и впрямь лет десять или около того. Опустившись на корточки рядом со мной, он принимается мне помогать и почти сразу подбирает крупный осколок, испачканный красным. – У тебя кровь идет! Ты порезалась?

– А-а, ерунда!

Взяв меня за руку, он подносит ее к глазам и внимательно смотрит, потом сует мой палец в рот и начинает слегка посасывать. Мы оба по-прежнему сидим на полу и со стороны выглядим, должно быть, довольно странно, но меня это не смущает. Во-первых, нас никто не видит, а во‑вторых, в эти секунды между нами возникает атмосфера такой глубокой близости, какой мы не испытывали, даже когда лежали в одной постели. Мне так приятно ощущать, как пульсирует у него во рту мой порезанный палец, что хочется прыгнуть на него, поцеловать, почувствовать вкус собственной крови у него на языке. Но, прежде чем я успеваю пошевелиться, в воздухе раздается еще один нечеловеческий вопль. Я вздрагиваю, отдергиваю палец и едва не теряю равновесие.

– Что это было?!

– Это просто ветер. Ветер в каминной трубе, – смеется Стивен.

Я чувствую, как горит от смущения мое лицо. Не в силах выдерживать его взгляд, я хватаю осколки и несу к мусорному ведру. Ах если бы я только могла запихнуть в него и себя! Стивен, плечи которого все еще вздрагивают от смеха, собирает с пола разбросанные поленья. Ситуация кажется мне еще хуже, чем вчера, когда я поскользнулась и едва не грохнулась на снег у него на глазах. К счастью, Стивен с дровами уже выходит из кухни, и я перевожу дух.

Когда я появляюсь в гостиной, в камине уже потрескивает только что разожженный огонь. При дневном свете комната выглядит совершенно потрясающе! Высокие – от пола до потолка – окна тянутся вдоль всей ее длинной стены. Чисто вымытые стекла почти не видны, и кажется – стоит сделать шаг, и ты окажешься на снегу среди деревьев, которые стоят почти вплотную к дому. Чуть дальше их частокол обрывается, открывая изумительную панораму зимнего океана. От этой картины буквально захватывает дух, хотя и океан, и небольшой причал на берегу буквально на глазах исчезают в молочно-белой пелене несущихся почти параллельно земле снежинок. Но снег и ветер меня больше не пугают. Дом не только защищает нас от непогоды, но и дает отличную возможность наблюдать за буйством стихии, самим оставаясь в безопасности.

– Выглядит довольно внушительно, не так ли? – говорит Стивен, кивком показывая на ряды деревьев.

– Внушительно? Я бы сказала – угнетающе… – Я протягиваю Стивену кофе и, подобрав под себя ноги, устраиваюсь рядом с ним на диванчике перед камином. Камин в гостиной – настоящее архитектурное сооружение; он грандиозен и монументален, так что называть его просто камином у меня не поворачивается язык. Какого-то особого слова я подобрать для него не могу, поэтому – по аналогии с Гранд-Каньоном – я решаю про себя называть его гран-камином. Сложен он из массивных, грубо обтесанных каменных глыб и занимает почти всю торцевую стену.

Некоторое время мы сидим, глядя на огонь, потом Стивен спрашивает:

– Чем бы ты хотела заняться завтра?

– Даже не знаю… Я… Я все время думаю про ту бедную чайку…

– Поверь, мы все равно ничего не могли для нее сделать, так что… Лучше забудь. Выбрось из головы. – Он улыбается мне, потом отпивает маленький глоток кофе.

– А чем бы хотел заняться ты?

– Можно было бы проехаться в Стоктон, пройтись по антикварным и букинистическим лавчонкам, пообедать в ресторане на берегу. Как тебе такой план?

– Отличный план. – Я тоже улыбаюсь. – Если только снег нас выпустит.

– Надеюсь, этот снегопад ненадолго, – говорит он, охлопывая свободной рукой карманы джинсов. – Слушай, ты не видела мой телефон?

– Наверное, ты, как всегда, оставил его в кармане куртки.

– Как всегда?..

– Каждый раз, когда ты спрашиваешь, не видела ли я твой телефон, он оказывается в кармане твоей куртки или пиджака. Хочешь, я схожу посмотрю?..

Я встаю, но он хватает меня за руку и усаживает обратно на диван.

– Да нет, не надо. Все равно сейчас он мне не нужен. Посиди со мной, ладно?

– Ладно.

В комнате снова наступает тишина – плотная, как падающий снаружи снег. Некоторое время мы сосредоточенно дуем на горячий кофе. Лес и побережье за окном окончательно скрываются за сплошной белой пеленой.

– Ты действительно так думаешь? – спрашиваю я, прислонившись виском к его плечу.

– О чем?

– Ну, насчет этой чайки. Что правильнее всего было…

Он обнимает меня за плечи и целует в волосы. Это его единственный ответ.

Нагревшаяся кружка жжет мне пальцы. Каждый глоток кофе – горячего и крепкого – стекает по пищеводу точно вулканическая лава, и я чувствую, как мои щеки снова начинают гореть. Тугой узел в подвздошье рассосался, и я расслабленно откидываюсь назад, навалившись всей тяжестью на плечо Стивена. Нет, не время спать… Потом. Потом будет много времени и для сна, и для отдыха, и для всего остального.

С сожалением расставшись с удобным диваном, я некоторое время брожу по комнате, пока в конце концов не останавливаюсь перед стереосистемой, рядом с которой на стеллаже-вертушке хранится целая коллекция компакт-дисков. Мой указательный палец скользит по пластиковым коробочкам, по названиям альбомов и именам исполнителей. Я не оборачиваюсь, но чувствую, что Стивен наблюдает за мной. Наконец одно имя привлекает мое внимание. Я достаю диск, вынимаю из коробки и вставляю в систему.

Через секунду из невидимых колонок доносятся первые гитарные аккорды. Я прибавляю громкость, и угрюмый голос Криса Айзека заполняет собой всю комнату. Уголки моих губ сами собой приподнимаются в улыбке. Не обращая внимания на Стивена, я возвращаюсь к камину и, прижав к груди кружку с остатками кофе, закрываю глаза. Огонь согревает мне спину. Мои бедра начинают покачиваться, превращая музыку в серию плавных движений, тело и кожа впитывают чувственный ритм, пока он не становится моим настроением. В гостиной темнеет, но даже не открывая глаз я по-прежнему ощущаю на себе взгляд Стивена. Отвернувшись от дивана, я танцую с огнем, который бросает оранжевые отсветы на мои ноги и согревает своим теплом.

Потом я улавливаю какое-то движение. Крис Айзек как раз рассказывает о грешных играх, когда ладони Стивена ложатся на мои плавно колышущиеся бедра, а тело прижимается к спине. Вот он разворачивает меня к себе лицом, берет из рук кружку… Я по-прежнему не открываю глаза и не вижу его лица, но я знаю, о чем он думает. Мы разговариваем друг с другом без слов – нам хватает лишь звука нашего учащенного дыхания. Я танцую, а Стивен медленно раздевает меня, и огонь камина ласкает своим теплом мою обнаженную кожу. Вот его пальцы протискиваются под пояс моих джинсов. Легко выскальзывает из петли пуговица, с негромким жужжанием расходится молния, джинсы падают на пол, и Стивен помогает мне не запутаться в них ногами. Потом соскальзывают вниз трусики.

Когда звучат первые аккорды «Ты задолжала мне любовь», я уже полностью обнажена, и Стивен, все еще полностью одетый, крепко прижимает меня к себе. Впрочем, он тоже возбудился – я чувствую это внутренней поверхностью бедра. В одно мгновение мои глаза распахиваются, но сейчас мой мир заполнен только им одним, и я обхватываю его руками за шею и, сплетя пальцы, заставляю наклониться, пока наши губы не соприкасаются. Я целую Стивена с убежденностью, которая на время делает меня лидером нашего тандема. Мои губы и язык задают ритм, но Стивен быстро перехватывает инициативу.

В камине с треском обрушивается прогоревшее полено, и сноп горячих искр с воем устремляется в дымоход. На мгновение мы замираем, потом он увлекает меня на пол. Несмотря на ковер, я довольно чувствительно ударяюсь плечом о паркет – наверняка останется синяк. В глазах Стивена мелькает тревога, но я привлекаю его к себе для еще одного поцелуя.

Его рука ласкает меня, гладит мою кожу. Это та же рука, которая пару часов назад свернула голову живой чайке. Стивен быстро сбрасывает одежду, но я еще не готова. Воспользовавшись тем, что он занялся пуговицами на рубашке, я пытаюсь выбраться из-под него, сбросить с себя его вес. Стивен удерживает меня, но я снова и снова отталкиваю его руки, добиваясь, чтобы его желание стало сильней. Я вижу, как оно нарастает, и в конце концов он не выдерживает. Его тело снова обрушивается на меня, прижимая к ковру, пальцы впиваются в запястья моих поднятых над головой рук. Я еще борюсь, но его хватка становится крепче. Бесполезно. Он очень силен, и я ничего не могу сделать – буквально ничего. Стивен стискивает меня в медвежьих объятиях, и я слышу – или мне кажется, что я слышу, – как трещат мои ребра. Некоторое время я терплю, но потом сдаюсь. Почувствовав, что сопротивление сломлено, Стивен обрушивает на меня всю мощь своего жестокого поцелуя. Он – победитель, и я его законная добыча. Его вес буквально расплющивает меня в блин. Стивен ждет, пока я сама раскроюсь ему навстречу, но я продолжаю держать колени сомкнутыми.

– Покажи мне, как сильно ты меня хочешь… – шепчу я ему.

В ответ он пытается твердым как камень коленом раздвинуть мне ноги. Я не уступаю, и Стивен нажимает сильнее.

– Давай же!..

Желание обладать мною горит в его глазах и кривит его губы, и я прекращаю сопротивление. Одной рукой Стивен направляет себя внутрь меня и снова перехватывает мои запястья. Его пальцы судорожно сжимаются. Он вот-вот получит то, что хочет. Меня. И я поощряю его короткими, отрывистыми фразами, произнесенными хриплым шепотом:

– Ну давай же!.. Давай!

Освещенные оранжевыми отблесками огня из камина, мы движемся ритмично и быстро. Огромные окна не зашторены и не загорожены жалюзи, но увидеть нас могут разве что дикие звери.

Или вообще никто.

13

Стивен

Стивен сидел на полу, опираясь на диван спиной. Голова Элли покоилась у него на груди. В комнате было тепло, но они все равно укрылись взятым с дивана декоративным пледом, потому что были по-прежнему полностью обнажены. Толстая шерстяная ткань слегка покусывала кожу, и Стивен подумал, как непрактично кутаться во что-то такое, чем можно пользоваться, только когда ты одет. Дрова в камине почти прогорели, и тускло-багровый отсвет тлеющих углей разгонял темноту лишь на крошечном пятачке перед самой топкой, тогда как по углам гостиной тени сгустились еще сильнее, сделавшись черными и непроницаемыми.

Ранний и темный зимний вечер незаметно подкрался, пока они упивались своими следовавшими один за другим оргазмами. И без того слабый дневной свет померк, и деревья за окнами сомкнулись еще теснее, превратившись в сплошную черную стену. Стивен сосем забыл, какими короткими бывают дни в январе. В городе почти не бывает настоящей ночи, темноту сдерживает оранжевый свет уличных фонарей и бесчисленных окон, но здесь, где природа оставалась первобытной и дикой, а человек был незваным гостем, которого только терпят, ночной мрак был по-настоящему непроницаемым и густым. Он будет царствовать над землей до тех пор, пока над горизонтом снова не покажется солнце, но до рассвета еще очень долго – несколько часов, которые им с Элли придется провести в мрачном логове тьмы.

– Кажется, усиливается…

– Что именно? – спросил Стивен, поглаживая кончиками пальцев ее кожу возле локтя.

– Снег. Снаружи снова идет снег.

Стивен бросил еще один взгляд на окно. За темным стеклом кружились в вихре мохнатые снежные хлопья, несомые свирепым ветром. Глядя на их белые штрихи на черном холсте ночи, Стивен подумал, что природа научилась неплохо копировать манеру Джексона Поллока [10]10
    Пол Джексон Поллок – американский художник, идеолог и лидер абстрактного экспрессионизма. Прославился своей техникой наливания или разбрызгивания жидкой бытовой краски на горизонтальную поверхность.


[Закрыть].

Единственным звуком, проникавшим сквозь тройные стеклопакеты, был приглушенный грохот обрушивающихся на берег волн.

– Похоже, наша поездка в Стоктон накрылась.

– Ну и что? Я знаю не менее интересный способ скоротать время. – Его дыхание коснулось ее уха – теплое, словно обещание.

– Но мне действительно хотелось там побывать!

– Ехать куда-то в такую погоду было бы крайне неразумно…

Элли открыла рот, собираясь что-то возразить, и он быстро добавил:

– …А поскольку в этой поездке водителем назначили меня, за мной последнее слово. – И он игриво постучал пальцем по кончику ее носа, положив, таким образом, конец дискуссии.

– Наверное, ты прав… – Элли вздохнула, поудобнее устраиваясь у него на плече. От нее исходило ощутимое тепло, а гладкие щеки все еще были розовыми после нескольких пережитых оргазмов. Стивен обнял ее за плечи и погладил большим пальцем выступающую ключичную косточку.

– Значит, остаемся только ты и я, и еще этот дом, – добавила она.

Он кивнул.

– Это удивительное место. Кстати, как ты его нашла?

– Мне посоветовал его один приятель.

– Какой еще приятель?

– Мой бывший одноклассник. Этот дом когда-то снимали друзья его родителей. Каждый раз, когда мы встречаемся, он начинает рассказывать мне, какое это замечательное место.

Стивен насторожился. До сегодняшнего дня Элли еще ни разу не упоминала ни о каких приятелях-мужчинах. Зная ее добросердечную натуру, Стивен предположил, что это был вовсе не бывший одноклассник, а какой-нибудь приставучий ухажер с курса, которого Элли по доброте сердечной не решалась отшить. Сам он давно заметил, что мужчин притягивает к ней точно магнитом. Они постоянно роились вокруг нее, и Стивен не раз замечал их плотоядные ухмылки. Казалось, все эти парни просто не способны пройти мимо нее – ни дать ни взять соро́ки, которые любят хватать все красивое и блестящее. Взять хотя бы того ублюдка на открытии галереи «У Саши»… Впрочем, он был всего лишь последним и самым ярким примером среди себе подобных. Он тогда слишком много выпил, и Элли надулась и ушла. Ожидая, пока бармен нальет ему еще порцию, Стивен размышлял, стоит или не стоит ему пойти за ней и извиниться, как вдруг мимо него на всех парах промчался этот тип с небольшой бородкой и бросающейся в глаза золотисто-рыжей шевелюрой. Он видел, как парень выскочил сквозь стеклянную дверь на улицу и схватил Элли за локоть, а она остановилась, обернулась и что-то ему сказала… Этот тип явно посягал на то, что принадлежало ему, и Стивен напряг мускулы, готовясь вмешаться, но пять порций бурбона сделали его медлительным. Пока он соображал, как лучше действовать, незнакомец за стеклянной дверью что-то быстро и горячо говорил Элли. «Чертов марафетчик», – с презрением подумал Стивен, заметив, что рыжий постоянно трет нос тыльной стороной ладони. Что́ означает этот жест, он знал, хотя сам никогда кокаином не увлекался. То, что на Элли обратил внимание наркоман, ему очень не понравилось – мало ли что могло прийти в голову этому типу, который буквально пожирал Элли взглядом. Такой взгляд был ему очень хорошо знаком – самые разные мужчины смотрели на нее именно так, пытаясь проникнуть взглядом сквозь одежду и поджимая губы, чтобы скрыть сжигающую их похоть, а некоторые даже слегка подавались вперед в надежде на случайное прикосновение.

Козлы! Все до одного!

Тем временем на лице Элли появилось недовольное выражение, а глаза гневно сверкнули. Эта картина наконец-то заставила Стивена сдвинуться с места. Не без труда протолкавшись сквозь толпу критиков, обозревателей и дилетантов-любителей, загораживавших дорогу к выходу из галереи, совершенно очумевший Стивен наконец-то вывалился из автоматических стеклянных дверей галереи и увидел, что незнакомец стоит на тротуаре один, а Элли нигде не видно.

К счастью, здесь, на берегу Чесапика, ни о каких посторонних мужчинах не могло быть и речи.

Его размышления прервал голос Элли:

– Хотела бы я знать, как долго человек сможет протянуть в такую погоду без нормальной одежды.

– А почему ты спрашиваешь? – удивился Стивен.

– Не знаю… Просто так.

Он улыбнулся.

– Мне иногда кажется, что ты слишком много беспокоишься о всякой ерунде. – Ее по-детски непосредственное замечание заставило его еще раз постучать ей по носу согнутым пальцем и удостоить еще одной покровительственной улыбки.

– А вот мне кажется, что ты вообще мало о чем беспокоишься. Разве тебе не о чем жалеть? – спросила она после довольно продолжительного молчания.

– Абсолютно не о чем.

– Довольно-таки самонадеянное заявление.

– Все, что я до сих пор делал в жизни, так или иначе привело к тому, что сегодня я оказался здесь, с тобой. О чем же мне жалеть, скажи на милость?

Элли рассмеялась.

– Ты за словом в карман не лезешь!

В ответ он обнял ее чуть крепче, наслаждаясь тяжестью ее лежавшей у него на плече головы. Щека Элли, горячая и чуть влажная, прижималась к коже, и это было приятно. Стивен улыбнулся. Они здесь одни, и на мили вокруг больше никого нет. Снаружи бушует ветер, он швыряет в стекло пригоршни злых, скрипучих снежинок, нагромождает сугробы на крыльце и у задней двери и, кажется, не собирается ослабевать. Непогода разыгралась не на шутку, и вероятность того, что завтра они куда-то поедут, упала почти до нуля. Нет никаких сомнений – Элли полностью в его власти.