Текст книги "По мосту через пропасть"

4

У тети Маргарет с самого утра разболелась голова. Боль была сильной, душной и тягучей, как смола, разве что на зубах не навязала. Тетя Маргарет выпила две таблетки аспирина – из всего богатейшего ассортимента современной фармацевтической промышленности она признавала только аспирин и считала, что при ее средствах это пристрастие даже можно отнести к разряду милых причуд.

Аспирин не помог. Это значило только одно: грядут какие-то неприятности. Голова тети Маргарет всегда начинала болеть не в тот момент, когда нужно было срочно решать какие-то важные проблемы, а, так сказать, загодя. «Мой внутренний барометр подсказывает, что близится буря», – говорила она в таких случаях, выразительно массируя правый висок холеными пальцами.

Впрочем, сегодня можно было бы обойтись и без помощи мигрени, если такое явление, как «помощь мигрени», вообще возможно. Вряд ли тетю Маргарет ожидало что-то, чего она совсем уж не могла предугадать.

Адриан влюбился. Точнее он влюблялся, и влюблялся с каждым днем все сильнее и сильнее, и, хотя он не признавался в этом ей (а может, не признавался и себе самому), тетя Маргарет прекрасно знала, откуда берутся все эти рассеянные полуулыбки, светящие взгляды, полуистерическая веселость по утрам… И то, что тетя Маргарет уже двадцать два года вдовела и свято хранила память о своем покойном муже, адмирале Хиггинсе, не мешало ей явственно читать в изменившемся поведении Адриана все симптомы влюбленности.

– Но ничего. Влюбленность – это же еще не любовь, правда? Значит, все поправимо, – сказала она вполголоса.

Служанка Эмили, которая принесла ей в постель вместо кофе грелку со льдом, испугалась, что мадам бредит.

Тетя Маргарет ответила на ее испуганный взгляд такой миной, что Эмили решила, что не будет додумывать свою мысль до конца – это, по крайней мере, в ее интересах.

– Накрой завтрак для Адриана и предупреди, что я спущусь позже.

– Хорошо, миссис Хиггинс, – покорно пискнула Эмили, которая уже лет пятнадцать как не годилась на роль застенчивой девчонки.

Удивительно, как умеют подчинять своей воле такие сдержанные и хрупкие с виду люди, как тетя Маргарет.

Спустя пять минут в дверь спальни деликатно постучали.

– Да-да? – Тетя Маргарет приоткрыла сомкнутые веки.

В комнату вошел Адриан. Она даже не сразу догадалась, что с ним не так.

– Эйд?

– Доброе утро, тетя. Как чувствуешь себя? Голова?

– Эйд, ты – в джинсах? Или мне изменяет зрение?

– Нет, не изменяет. А что? По-моему, выглядит очень хорошо. Самая подходящая одежда для свободных занятий в загородном доме. Разве нет?

Тетя Маргарет выразительно промолчала. В их семье джинсов не носили. Как-то так повелось. Очевидно, две сотни лет назад кто-то из их предков отказался признать независимость Америки, и с тех пор стойкая нелюбовь ко всему, что приходило из Нового Света, передавалась из поколения в поколение.

Иногда о ней предпочитали умолчать, чтобы не показаться косными ретроградами с колониалистским мышлением. Но джинсов не носил никто.

– Да, ты выглядишь… современно. Если уж тебе ничто не мешает их надевать… – со значением протянула тетя Маргарет. – А, кстати, что случилось с твоей бородой?

– Сбрил, – ответил Адриан с некоторым недоумением: вот уж где двух ответов быть не могло…

– Мм… А с какой целью? – Где-то в глубине души тете Маргарет было уже почти смешно. – Захотел выглядеть моложе?

Вот уж зря, ей ведь самой, несомненно, за тридцать, подумала тетя Маргарет, но вслух ничего не сказала. Как женщина, она безошибочно могла определить возраст другой женщины, но женская же солидарность мешала выдавать эту информацию мужчине.

– Нет, скорее не таким сухарем. К чему мне имидж молодого профессора?

– Действительно. Мальчик.

Адриан и вправду казался много моложе себя самого, не то чтобы вчерашнего, а того, каким был две недели назад. Такое правильное лицо, точеные черты… Очень похож на мать.

Тетя Маргарет ощутила, как другая боль, не телесного происхождения, шевельнулась в ней. Кэтрин, малышка Кэтрин…

Двадцать лет назад ее сестра вместе с мужем катались на только что приобретенном «феррари» по Уэст-энду. Это был обычный вечер, и им наверняка было весело и счастливо. Им навстречу выехал молодой певец, находящийся на пике популярности – и на пике героиновой эйфории. Наверное, он умер счастливым. Кэтрин и ее муж тоже умерли – но достаточно ли быстро, чтобы не испугаться и не вспомнить о детях, тетя Маргарет не знала.

Газеты писали о страшной аварии взахлеб – еще бы, в одном месте и в одно время погибли трое неизменных героев светской хроники. С тех пор тетя Маргарет газет не читала.

Девятилетнего Адриана она забрала к себе и окружила всей невостребованной доселе любовью и нежностью, которыми природа наделила ее, возможную, но не состоявшуюся мать. Его брат Джеймс, которому на момент смерти родителей исполнилось четырнадцать, предпочел остаться в пансионе «Чедвик касл». Тетя Маргарет не стала возражать – они не очень ладили со вспыльчивым и упрямым Джеймсом даже до того, как он вступил в переходный возраст.

– Тетя?

– А, прости, мой дорогой, я погрузилась в воспоминания.

– Я так и понял.

– Чем планируешь заниматься?

Адриан блаженно пожал плечами.

– Передавай привет мисс Бартон.

Кажется, он смутился. Ничего, это иногда бывает полезно. Заставляет задуматься.

– Эйд, да ты помолодел лет на десять! – У Анны смеялись глаза. Она была в платье цвета красного вина, и на фоне жемчужно-серого осеннего утра светилась, как рубин, на который падает солнечный луч.

– Нравится?

– Очень. Как себя ощущаешь, новый ты?

– Новым. Бодрым. Полным надежд. Как в восемнадцать лет.

– Ясно. Сейчас что-нибудь придумаю… Кстати, сколько тебе лет?

– Двадцать девять.

– А-а. Знаешь, я подумала, мы так хорошо проводим время за разговорами – а не пригласить ли твою тетю на чашку чаю, кофе или шоколада? Что она больше любит?

– Шоколад. Но не знаю, согласится ли она, она так устала от светской жизни в Лондоне…

– Так я же не приглашаю ее на торжественный прием по случаю годовщины учреждения чего-нибудь-там.

Адриан погрустнел, и это не укрылось от глаз Анны. Нужно лучше прятать свои чувства. Вот он сказал, что моложе ее на три года, а она и виду не подала… Хотя какая ей, в принципе, разница.

– Ясно. – Анна обвела взглядом кофейню. – Не ее уровень.

– Перестань. Просто она такой человек.

– Ага. А ты не такой.

– Не такой. Ты же знаешь.

– Знаю.

– Что это?

– Черный чай с мятой.

– Просто черный чай с мятой? Я тебе не верю.

– Правильно делаешь. Но плох тот шеф-повар, который не умеет держать язык за зубами.

– Божественно. Здесь есть шоколад, да?

– Кто знает, кто знает… Здравствуйте, миссис Фостер! Давно вас не видела. Как здоровье мистера Фостера?

Вошедшая дородная дама с очень приятным лицом рассматривала сидящего за стойкой, почти нос к носу с Анной, Адриана с явным удовольствием. Видно было, что она про него наслышана и теперь наслаждается возможностью узреть все своими глазами.

– Спасибо, дорогая, он поправляется. Осень – такое тяжелое время…

– Да-да. Что вам приготовить?

– Горячего шоколада с острым перцем.

– Подождите несколько минут… Ваш любимый столик как раз свободен. Эйд, – она обратилась к нему вполголоса, – а тебе не кажется, что ты мешаешь мне работать?

Грубость иногда бывает показателем близости. С Эйдом – точно. В тот день, когда он перестал краснеть и уходить после таких откровений, она поняла, что они друзья.

Друзья… Хорошее слово. Емкое. В него можно с легкостью вместить все вечера, дни и утра, которые он провел на этом самом табурете, вот так же уперев локти в стойку и глядя на нее с искренней приязнью, ловя каждое движение; можно вместить все утра, дни и вечера… и ночи… когда его не было, и Анна ощущала смутную тревогу и даже пустоту, точь-в-точь как прирученный Лис у Экзюпери, или перебирала в памяти моменты последней встречи и улыбалась сама себе уголками губ. Можно вложить в слово «дружба» все разговоры, которые они вели, когда к словам примешивался ароматный пар от чая и кофе, разговоры иногда о самом личном. В один из вечеров, когда в кофейне, кроме них, уже никого не было, Анна, повинуясь минутному порыву, рассказала Адриану, что писала книгу, и тут же испугалась своей откровенности. Но он ничем не оправдал ее страхов. Умолял дать почитать. Она шутила, что это будет ее рождественским подарком ему. В слове «дружба» помещается столько всего хорошего… едва ли меньше, чем в слове «любовь». А вот страданий в нем почти нет.

Анна рада была, что Адриан стал ей другом. Большего она не хотела.

– Мешаю? Работать? Нет, ну что ты. Можно сказать, даже наоборот. Во-первых, я создаю тебе массовку. Во-вторых, я делаю тебе рекламу. Не в каждом кафе встретишь графа Рочестерского собственной персоной. В-третьих… Это же и есть твоя работа – готовить для людей и болтать с ними.

– Зануда.

– Нет, просто у меня дивергентное мышление. Умею смотреть на вещи с разных сторон.

– Камю?

– Нет, курс общей психологии.

Анна протянула ему небольшую жестяную баночку. В ней что-то пересыпалось.

– Это для тети Маргарет. Может быть, ей понравится.

– Надеюсь, здесь нет отравляющих веществ?

– Нет, только амфитамины. Приятный вечер ей обеспечен.

– Злодейка.

– Нет. Я просто пытаюсь упрочить свое положение в этом мире.

Адриан, конечно, доверял Анне безмерно, но на всякий случай угостил чайной смесью – а это была именно она, перетертые травы и какие-то сорта чая, – горничную и повара. В течение вечера они вели себя совершенно адекватно, что Адриана обнадежило, и он решился преподнести подарок тете Маргарет.

Она приняла его с неожиданно благосклонной улыбкой, похвалила изысканный медовый запах и, два раза моргнув, будто внезапно вспомнив о чем-то малозначительном, что, тем не менее, стоит упоминания, сказала:

– Кстати, звонила Сьюзен. Жаловалась, что не может дозвониться на твой мобильный, и просила передать, чтобы ты ей позвонил сам.

– Да, спасибо. Как там Сью?

– Она не вдавалась в подробности.

– Не совсем в ее духе, ну да ладно.

На лбу Адриана залегла озабоченная складка. Тетю Маргарет это вполне удовлетворило.

На самом деле Сьюзен ей не звонила – тете Маргарет пришлось все сделать самой.

Сьюзен ей не то чтобы очень нравилась, но Сьюзен – это лучше, чем Анна Бартон. Они с Адрианом познакомились четыре года назад, и завязавшаяся между двадцатипятилетним Адрианом и восемнадцатилетней школьницей дружба повергла тетю Маргарет в глубочайшее смятение. Потом она познакомилась со Сьюзен поближе, и поняла, что многие ее опасения совершенно напрасны. Сьюзен была хорошей девочкой из очень богатой семьи, с которой Томсоны вели дела, причем девочкой невероятно здравомыслящей и рассудительной для своих лет. Вероятно, этим она и привлекла Адриана. Тогда она еще только входила в пору цветения, и тетя Маргарет вскоре убедилась, что ее племянник питает к Сьюзен Карловски исключительно интеллектуально-платонический интерес. Ее мягкая, женственная красота раскрылась совсем недавно, буквально несколько месяцев назад, но тетя Маргарет подозревала, что это великое превращение из милого полуребенка в красивую молодую женщину для Адриана прошло совершенно незамеченным.

От тети Маргарет не укрылось также, что Сьюзен рассчитывала на обратное. Она явно уже года два как была влюблена в Адриана – той пылкой любовью с налетом детского обожания, которая так необходима в юности и может привести к краху в зрелом возрасте. Тетю Маргарет это нисколько не удивляло – ее Эйд до невозможного походил на принца из сказки, чей образ так нужен молоденьким девочкам. В последнее время она склонялась к мысли, что Сьюзен может составить ему неплохую партию: хороша собой, умна, образованна и прекрасно ориентируется в подводных течениях светской жизни. Поэтому она не преминула сообщить юной подруге Адриана, что Адриан, оторванный от привычной лондонской жизни, ведет себя несколько чудаковато, у него появилось какое-то увлечение, которого тетя Маргарет не понимает, и будет здорово, если Сьюзен вернет его в привычную колею. Никаких фактов – и в то же время все предельно ясно. Тетя Маргарет не любила слово «манипуляция» и предпочитала заменять его выражениями типа «тонкая игра» или «хитроумный ход».

И вот теперь Сьюзен сидела на огромной кровати в своей спальне в роскошной квартире отца в Челси, подперев подбородок кулачками, и лихорадочно кусала губы. Губы от этого только наливались алым, и сторонний наблюдатель мог бы залюбоваться ее прелестью. Нежное лицо с миндалевидными карими глазами, обрамленное длинными локонами цвета меда, светлая кожа – расстроенная Мадонна. Правда, формы Сьюзен никак не соотносились с живописной традицией, равно как и ее пристрастие к яркому маникюру.

Ей было о чем подумать.

Адриан буквально исчез. Но это не значит, что Сьюзен перестала думать о нем.

В последний раз они виделись две недели назад, перед его отъездом – ходили в ночной клуб вместе с Кэролайн, кузиной Сьюзен, и ее воздыхателем. Сьюзен возлагала большие надежды на тот вечер: на поиск платья, которое сочетало бы в себе соблазнительность и изысканность, ушла целая неделя. Сьюзен любила делать макияж и прическу сама, но в тот день даже пошла в салон – слишком нервничала и боялась от волнения что-нибудь испортить.

Бывает, что человек видит намеки даже там, где их нет, – если хочет. И пропустит мимо ушей то, что ему будет сказано открытым текстом, если так ему будет проще или он просто не ожидает этого услышать. Адриан намеков Сьюзен не понял: ни алое шелковое платье на тонких бретельках, ни соответствующая расстановка сил – он и Сьюзен и влюбленная пара – не навели его на определенные мысли, а если и навели, то он ничем их не выдал. Сьюзен не получила от него ни одного нескромного взгляда, и ритуальный поцелуй на прощание – прикосновение теплых губ к щеке – был так же быстр и беспечен, как всегда.

В тот вечер, точнее в ту ночь, Сьюзен узнала, что такое слезы досады.

Но весь опыт ее предыдущей жизни говорил, что, если она чего-то захочет, у нее это рано или поздно будет. Скорее рано. А если на этот раз рано не получается, то ничего страшного: исключение только подтверждает правило.

Поэтому она стерла перемешанную со слезами тушь со щек и решила, что ей, наверное, даже полезно будет потомиться еще несколько недель, пока Адриан не вернется из тетиного имения. И тогда она возьмется за него вплотную.

А теперь – этот звонок тети Маргарет, который поверг ее в состояние, близкое к отчаянию.

Ясно, что у Адриана появилась женщина.

Естественно, он не жил затворником, и время от времени Сьюзен, исполняя свой дружеский долг, оказывалась в роли поверенного лица во всех его связях. Связи были мимолетными, и у Сьюзен складывалось впечатление, что эти влюбленности не задевают самых глубоких струн его души, и это очень правильно, потому что струны эти звучат только для нее. Она ждала подходящего момента, чтобы вступить в игру.

Дождалась…

Нужно срочно что-то предпринять, но что?

Она даже не представляет, с какой соперницей придется бороться! Где-то в душе Сьюзен подозревала, что в Эшингтоне вряд ли обитают утонченные дивы и светские львицы, которые могли бы по-настоящему заинтересовать Адриана. Но кто знает, что у него за причуды. Может, ему внезапно пришло в голову приударить за какой-нибудь местной учительницей. Сьюзен не была настолько наивна, чтобы полагать, что Эшингтон до сих пор держится на сельском хозяйстве, но, кто и как там живет, она совершенно не представляла. Но школа-то, по меньшей мере, должна быть… Наверное.

Переливчатый писк телефона заставил ее подпрыгнуть, как ошпаренного котенка.

– Алло? – Ладонь, обхватившая пластиковую трубку, мгновенно взмокла.

– Привет, Сью! – Голос Адриана был бодр, но звучал немножко напряженно.

Возможно, так только кажется, потому что она давно его не слышала и отвыкла. Возможно, это он отвык от нее… Все равно сердце Сьюзен вздрогнуло и забилось быстро-быстро. Она так и не успела продумать план дальнейших действий…

– О, Эйд, привет! Ты совсем про меня забыл. – Она пошла по испытанному пути – изобразила обиженную девочку. И только потом ей в голову пришла здравая мысль: вряд ли перед мужчиной, которого хочешь заинтересовать, стоит разыгрывать маленького ребенка.

– Ну что ты, Сью. Просто я в последнее время сам не свой и не хотел тебя тревожить. Извини. Мне следовало позвонить раньше. Что у тебя стряслось?

– Стряслось?.. – Сьюзен соображала быстро. – Эйд… – Она коротко вздохнула. – Я не хочу говорить об этом по телефону.

– Сью, брось…

– У меня неприятности с отцом, – брякнула она первое, что пришло на ум.

– С отцом? – Адриан был удивлен и обеспокоен: он знал, какое важное место занимает отец в жизни Сьюзен. Он для нее почти бог. А если отношения с богом складываются не лучшим образом… – Сью, говори.

– Эйд, мне очень нужна твоя помощь!

– В чем?

– Отец хочет отправить меня на стажировку в Сидней. – Драматическая история складывалась сама собой.

Адриан молчал – видимо, соображал, чем же ей так плох Сидней.

Значит, перспектива разлуки его нисколько не волнует…

– И?.. – осторожно подтолкнул он ее.

– Эйд, это же почти на Южный полюс! Я не хочу! Я не могу! Я должна ехать в Нью-Йорк, у меня приглашение, это мой шанс…

– Ты говорила это отцу?

– Да.

– И что он?

– Назвал меня упрямой и недальновидной и сказал, что, если я не полечу в Сидней, он больше не будет со мной разговаривать. Он и сейчас со мной не разговаривает…

– Хочешь, я завтра позвоню ему? Сегодня поздно уже…

– Эйд! – Вполне натуральный всхлип: Сьюзен стало внезапно себя очень жалко. Просто так. Вжилась в предлагаемые обстоятельства, как говорят актеры. – Пожалуйста, приезжай… Может, тебе удастся его убедить.

Пауза.

– А ты уверена, что телефонным разговором не обойтись?

– Ты же его знаешь – если ход разговора его не устроит, он просто повесит трубку. Эйд, он тебя послушает, пожалуйста…

Снова пауза.

– Хорошо, Сью, я приеду.

– О, Эйд, ты самый лучший на свете друг! – Сьюзен плакала – на этот раз от радости и умиления. Все-таки недаром говорят, что адвокаты – это те же актеры, только в строгих костюмах и с жестко определенным амплуа.

– Может быть, завтра или послезавтра.

– Я буду очень-очень ждать. Вместе мы ведь прорвемся, правда?

– Конечно, правда! Выше нос. Думай о хорошем. И спокойной ночи.

– Спокойной ночи, Эйд… До встречи. Спасибо тебе.

Гудки в трубке.

Ладно, папу можно убедить подыграть – ему нравится Адриан, и он был бы не против, чтобы они со Сьюзен составили пару. Этим можно заняться прямо сейчас, все равно он еще не спит… Сьюзен припудрилась светлой пудрой, чтобы казаться бледнее – на папу это всегда действовало безотказно.

Вот только что дальше делать с Адрианом? Ладно, впереди целая ночь и половина дня как минимум. Достаточно времени для рождения тактического плана.

– Ну как там Сьюзен? – Это был первый вопрос тети Маргарет, когда Адриан спустился к завтраку.

– У нее конфликт с отцом. Она хочет, чтобы я помог его уладить.

Тетя Маргарет кивнула, будто бы сочувственно. Адриану и в голову не пришло, что на самом деле это был кивок одобрения – молодец, девочка. Быстро сориентировалась.

– Она же твоя подруга. Думаю, она вправе рассчитывать на такую помощь.

– А я и не спорю. Только иногда мне кажется, что она мною манипулирует, – вздохнул Адриан.

– Что ты имеешь в виду?

– Что она настоящая женщина – взывает к моей силе и благородству, когда ей это нужно.

– Я рада, что ты наконец заметил.

– Игру?

– Женщину, – улыбнулась тетя Маргарет.

Адриан замолчал, озадаченный. Вроде бы даже немного смутился.

– Она моя подруга и всегда ею останется. Я надеюсь, – сказал он, ковыряя ножом и вилкой яичницу с беконом.

Настал черед тети Маргарет вздыхать. Но больше она к этой теме не возвращалась. Нашлась другая, не менее интересная:

– Ты знаешь, сюда едет Джеймс.

Адриан прекратил свои сложные манипуляции с яичницей.

– Что-то случилось?

– Поступило предложение от «Реджинал фармасьютиклз» о слиянии. Он хочет обсудить со мной подробности. Все-таки формально компания принадлежит мне. Да и с этической точки зрения тоже.

– Подозреваю, что он не хочет, а должен.

– Ты не далек от истины, мальчик мой.

Адриан задумался. Тете Маргарет всегда приходилось душить в себе приступ беспокойства, когда она видела эти складки на его лбу.

– И когда он будет здесь? – осведомился Адриан.

– Сегодня к вечеру, я полагаю. Ты хочешь с ним встретиться?

– Не хочу, а должен, тетя, – усмехнулся Адриан.

– Эйд, он же твой брат…

– Я знаю. Тетя, помнишь те мифы, в которых один брат-близнец всегда положительный герой, а другой отрицательный? Я не говорю, что я такой хороший, а он такой плохой, но… мы просто слишком разные.

– Ты хороший, Эйд, – вздохнула тетя Маргарет. Эта тема всегда вызывала в ней грусть.

Джеймс, если вдуматься, отрицательным персонажем и вправду не был. Он не был ни подлецом, ни трусом. Но в семье к нему относились напряженно, точнее, наверное, отвечали «взаимностью» на его напряженно-враждебное отношение к миру. Конфликтный склад характера начал проявляться у него еще в детстве, и только бесконечно доброй и деликатной матери, Кэтрин, удавалось немного смягчать его поведение. После ее смерти заниматься таким вопросом, как дипломатическое урегулирование отношений Джеймса со всеми остальными, стало некому.

Если Адриан унаследовал черты матери, как во внешности, так и в характере, то Джеймс пошел в отца. Двое вспыльчивых упрямцев в одной семье – это, пожалуй, перебор, но природе не прикажешь.

Джеймс – яркий, похожий на южанина, крепкого телосложения, с черными как смоль волосами и щеточкой усов над пухлой верхней губой, был воплощением жесткости и дерзости. Вздумай он пойти в актеры, ему неизменно доставались бы роли отъявленных злодеев, коварных соблазнителей и героев-любовников – слишком однозначный типаж. О том, что они с Адрианом братья, говорил только разрез глаз и стальной стержень воли, присущий им обоим.

Тетя Маргарет иногда винила себя, что недодала Джеймсу семейного тепла и ласки, но разве она виновата в том, что он их никогда не хотел?