Текст книги "Француженки не играют по правилам"

– Сколько тебе нужно? – спросила Жанин. Люк попытался сосредоточиться. Это оказалось необычно трудным делом.

– Вы смогли бы сделать восемь сотен?

– Если только логотип отеля и твое имя изготовить на машинке, – сурово сказала Жанин. – И не пытайся разжалобить меня болтовней о ручной вышивке.

Люк сложил руки за спиной, и его темные глаза остановились на Жанин.

Она хмыкнула:

– Не знаю, где ты научился так смотреть на женщин, но это должно быть запрещено законом. Я, конечно, посмотрю, что мы сможем придумать с ручной вышивкой. Возможно, моя дочь захочет немного подработать, пока сидит дома с ребенком. Ничего не обещаю. Но ко Дню святого Валентина мы сделаем все восемьсот штук, хотя, возможно, все-таки с машинной вышивкой.

– Вообще-то за неделю до него, – сказал Люк. – Потому что в этом году День святого Валентина приходится на середину недели. Вы же знаете, что в это время в отеле не будет свободных номеров.

– Можно подумать, что ты был очень избалованным ребенком, – строго сказала Жанин.

Но он подозревал, что она знала – таким он не был, потому что она засмеялась, вытянула руки и сжала его плечи. Было забавно, как же ему всегда хотелось ощутить такие прикосновения – случайные, дружелюбные, врывающиеся в его одиночество.

– Я люблю тебя, Жанин, – совершенно искренне сказал он, а она махнула на него рукой и смутилась, хоть и не приняла его слова за чистую монету.

Саммер высунула голову из-под стола и посмотрела на Люка.

– Так как же я смотрю на вас? – с любопытством обратился он к Жанин, чтобы легче было игнорировать Саммер. Швея делала для себя копию эскиза, который принес Люк, и проставляла размеры. – Почему ты сказала, что это должно быть запрещено законом?

Жанин снова помахала рукой.

– Вся эта твоя затаенная страсть, да еще ты так безжалостно подавляешь ее. Нам даже жаль, что так получается. Вдобавок, как мне кажется, страсть похожа на вселенную. Ты можешь сжать ее в одну крошечную точку, но в конце концов она все равно взорвется.

Может, ему не следовало задавать этот вопрос в присутствии Саммер Кори.

– По теории происхождения вселенной? Вы слишком много читаете, Жанин. Разве вы не должны давать глазам отдых, приходя домой?

– Аудиокниги – это чудо, – возразила она, когда он повернулся и направился мимо Саммер к двери. – Я много времени провожу в метро.

– Осторожней! – Саммер так быстро подсунула свои пальцы под его ноги, будто хотела, чтобы Люк наступил на них.

Конечно же, он не наступил. Мгновенность его реакций была давно отработана в гораздо более серьезных испытаниях и трудностях, и он даже слегка не задел ее пальцы.

– А вот и чудовище, – обратилась Саммер к Жанин, поднимая резную черную пуговицу. Боковым зрением Люк увидел дикую клыкастую морду, когда открывал дверь. – Я знала, что оно где-то здесь. И, по правде говоря, я думаю, что оно должно быть Властелином Ада.

Глава 8

Еще один день.

Саммер написала двадцать одну открытку – теперь каждый ее ученик получит от нее весточку – и вложила их в посылку с новыми игрушками и парижскими сувенирами, надеясь, что глаза детей загорятся от радости. Посмотрев на календарь, отметила, что до ее спасения осталось восемьдесят дней.

Не так уж и плохо, верно? Она продержалась целых десять дней. Она несчастна, но Бог свидетель, раньше было гораздо хуже, и несчастью не было видно конца. Целых пять лет провела она в школе-интернате. А уж три-то месяца как-нибудь вытерпит.

Саммер тщетно пыталась пробиться к своим школьникам по видеосвязи, но так и не смогла. Линии, должно быть, опять вышли из строя – там действительно нужна другая спутниковая система. Ее отца называли выдающимся филантропом потому, что с его помощью происходили значительные изменения к лучшему, – но Саммер всегда было смешно это слышать. Отец преследовал иные цели. В обмен он всегда получал то, что хотел. Даже от своей собственной дочери.

Она уже было начала думать: а не притвориться ли, что ей действительно хочется помочь с управлением отелем, но, ради бога, у Алена достаточно страданий только из-за того, что она просто находится здесь. Поэтому она добавила еще несколько фотографий с острова к тем, которые сменяли друг друга на большом экране телевизора. Саммер меняла параметры слайд-шоу до тех пор, пока не осталось никакого оправдания перед собой, чтобы и дальше возиться с ними. Она любила эти фотографии. Они напоминали ей, что где-то на самом деле существуют солнце и счастье, которое она нашла для себя, и очень скоро вернется к нему.

Она подумала, что, может, было бы неплохо почитать книгу или сделать что-нибудь еще, но к этому времени пустота номера сделала ее совсем несчастной, и в памяти всплыли прошлые годы одиночества. И как ей повезло, что она наконец-то нашла остров, где могла изливать свою любовь на людей, которые тоже любили ее. А теперь вот разлука с ними… Боже, ей кажется, здесь ее засасывает старая черная трясина, и она тонет в этой мерзкой грязи.

Саммер взяла стопку телефонных сообщений. Не от женщин, конечно. Они ее всегда недолюбливали. Только не на Manunui, ее острове, и то, вероятно, скорее всего потому, что она была там диковинной, из-за чего тамошние женщины были терпимы к ней. К тому же она жила на островах как чертова монахиня.

Саммер начала перебирать бумажки. Прежние ухажеры – и много. По крайней мере, трое из них уже женаты.

Листочков бумаги с именами журналистов оказалось столько, что можно было устроить небольшой костер. Penthouse, Playboy… Она смяла их в комок и бросила в корзину для мусора.

Мужчины, чьи имена ей были смутно знакомы, – эти надеялись через непрочные связи с ней завязать отношения с ее отцом. Возможно, он мог дать некоторым из них надежду.

Порнорежиссер – таким всегда нужны новые актрисы. Но он, конечно, не знал, что случилось с тем, который попытался предложить ей участвовать в съемках порнофильма, когда она еще училась в колледже. Ее отец живенько разнес всю эту их порнолавочку. Да и ей заодно здорово попало за то, что она вела себя неподобающе и «дала им повод думать, что была не прочь сниматься у них».

Винсент Морен.

Саммер задержалась на этом имени. Холодок возник в затылке, перешел на шею, спустился и завязался узлом в животе, вызвав тошноту. О боже. Как только он посмел? Разве ее отец уже не оставил от него и мокрого места? Неужели Винсенту Морену удалось подняться? Одно лишь слово отцу, и от Винсента останется лишь воспоминание, но, о боже… даже от мысли, что отец может опять наговорить ей, тошнота грозила сокрушить ее. Ну и воспоминания…

Она отошла подальше от стола и сквозь завесу дождя со злостью взглянула на Эйфелеву башню. Пустой гостиничный номер сжимал Саммер, будто чей-то кулак пытался выдавить из ее сердца самую последнюю каплю жизни. Но Саммер хорошо знала, как капли дождя будут хлестать по ногам, если она пойдет вдоль Сены, укрываясь под большим зонтом в надежде убежать от одиночества. Так она поступала много раз. Она испробовала зонты всех цветов: радужный, розовый с блестящими серебряными блестками, веселенький желтый. В конце концов, зонт мог быть и черным. Все остальные цвета заставляли ее чувствовать себя еще более жалкой, еще более отчаявшейся. Одиночество тащилось за ней и при любой возможности обвивалось вокруг нее, как плащ вампира.

Саммер натянула старую гарвардскую хлопчатобумажную футболку, которую всегда возила с собой. В нее так приятно укутываться – еще бы, размерчик-то XXL. Она купила ее после какого-то по счету разрыва, когда пришлось вернуть трикотажную футболку очередному другу, с которым училась в колледже. Тогда она понадеялась, что футболка даст ей тепло и уверенность, которые она ищет. Это было начало перемен. Но потребовалось провести годы на островах, чтобы достичь… ну, ее настоящего жалкого положения, когда она бросается в объятия предполагаемых посыльных и встречается с мужчинами, которым нужен лишь ее отец, – и все только для того, чтобы опять не остаться в горьком одиночестве.

Пришла эсэмэска от матери – родители в который уже раз отложили прилет в Париж.

«Люблю тебя, дорогуша! Надеюсь, ты весело проводишь время! Хотела бы быть с тобой в Париже!»

Саммер бросила телефон в мусор, но сколько бы раз она так ни делала, кто-нибудь из обслуживания номеров всегда выуживал его и клал на маленькую стойку возле мусорки.

Она могла бы опять пойти в бассейн или отправиться в Лувр. И еще она знала одно место, где тепло и где она не будет одна. Где можно отвлечься. Не следовало бы идти туда, но…

– Так, значит, сегодня мы работаем над твоим плененным сердцем? – весело спросил Патрик, разрисовывая конусы из темного шоколада волновым узором из золота. Люк метнул на него быстрый взгляд сощуренных глаз.

– Ой! – Патрик наклонился, будто уворачиваясь от удара. – Сколько раз я должен говорить тебе про такой взгляд? У меня шрамы от него.

– Тогда не лезь на рожон.

Неужели именно поэтому она и назвала его Властелином Ада? Потому, что он мог так смотреть на людей, когда они были непочтительны с ним?

– Но я же задал разумный вопрос! Если мы собираемся включить твое сердце в меню, ты должен предупредить меня заранее, поскольку теперь мне всю жизнь только этот десерт и придется делать. Ты же знаешь, на него будет огромный спрос.

– Это не мое сердце, – процедил Люк сквозь зубы. – И нет, сегодня мы не работаем над ним.

Утром в Интернете появились фотографии, на которых Саммер с Дереком Мартином были на презентации духов. Саммер смотрела снизу вверх на черноволосого Дерека и улыбалась ему. Никому – даже Патрику – не хватило смелости поместить эти фотографии на доску объявлений.

Продолжая распылять золото, Патрик глубокомысленно кивнул. Вытянув губы, он беззвучно что-то насвистывал. Затем взглянул на Люка и с сочувствием спросил:

– Потому что оно слишком уязвимо?

– Патрик, ты долб…

Он прервал себя на полуслове, так как открылась дверь.

Кухня затихла.

Пока Саммер смотрела на Люка, царило безмолвие. Секунда молчания. Потом Саммер подарила сияющую улыбку сразу всем.

– Ты не возражаешь, если я посмотрю?

Патрик недоверчиво фыркнул, но так тихо, что, кроме Люка, никто не мог услышать.

– Ты не возражаешь? Думаешь, она не понимает, какой ты самовлюбленный? Вам с ней надо поработать над навыками общения.

Люк проигнорировал его, потому что иначе Патрик получил бы слишком много удовольствия.

– Вовсе нет, – сказал он Саммер, и его сердце начало биться немыслимо быстро. Она хочет смотреть на него? Просто стоять и наблюдать?

Это она так играет с ним? Пытается манипулировать? Неужели она поняла его слабость – когда он в центре ее внимания, у него не остается ничего, кроме чистого влечения? Имела ли она хоть малейшее представление, что когда попросила разрешения понаблюдать за ним, все его тело затопило чисто сексуальное удовольствие? Он мог дать голову на отсечение, что Саммер это прекрасно понимала. Просто ей стало скучно, и она без особых усилий нашла себе игрушку – его, Люка.

Саммер так и осталась стоять в дверном проеме, прижавшись спиной к стене. Будто пыталась вычеркнуть себя из бытия. Но с ее красотой это было нелепо. Ни один человек не смог бы забыть о ее существовании.

Однако Люк попробовал – а что еще ему оставалось? Танцевать для нее? Трясти маленьким бубном и протягивать к ней открытую ладонь в надежде, что она положит в нее хоть что-то? После того, как она раз за разом отказывала ему в том, что у него есть достоинство?

Он ненавидел себя за импульсивное влечение, но его тело само по себе начало устраивать для нее представление.

Смотри на меня. Смотри, вот я обмакнул метелочку в расплавленную карамель, а теперь взмахнул ею в воздухе, скручивая сахарные нити, будто я – король фей, который прядет золото, превращая его в лучи солнечного света[58]58
  Король фей – Оберон, король фей и эльфов во французской и английской литературе Средних веков и Возрождения. Золото из соломы прял Румпельштильцхен, злой карлик в сказке братьев Гримм.


[Закрыть].

Она подсунула руки под спину, по-прежнему плотно прижимаясь к стене.

Нет, не сопротивляйся. Подойди сюда. Полюбуйся, как я руками ловлю прекрасные сахарные нити и создаю сеть, которой накрою крошечное, но упрямое темное сердце.

Саммер чувствовала, будто от кондитеров на нее веет холодом, ведь она отрицает их ценность, игнорируя сладости. Один только Патрик подарил ей кривую манящую ухмылку. А специально для Люка, – причем так, чтобы никто больше не слышал, – присвистнул, как принято у мужчин при виде красивой девушки.

Когда-нибудь Люк убьет его. Кроме шуток.

Подойди сюда. Смотри. Взгляни на то, что я делаю, возжелай и получи его.

Саммер стояла очень тихо. В огромной гарвардской футболке, из-за которой Люку захотелось кое-кого убить. Кто из ее бывших парней дал ей эту чертову футболку, которую она доставала всякий раз, когда хотела закутаться в тепло и уют? И что она сделала с пиджаком Люка? Повесила среди прочей одежды, оставшейся после всех ее бывших, одержимых непреодолимым стремлением спрятать, защитить и сделать ее своей?

Невероятно, какой спокойной и тихой была Саммер Кори, примадонна пляжных бродяг. Она улыбалась мужчинам, будто ожидая, что их мир будет крутиться вокруг ее улыбки.

Она стояла в двери, бесхитростная и безмятежная, как луч света, случайно проскользнувший сквозь высокое окно. А Люк был жалким бобовым ростком, оставленным в шкафу ради эксперимента, скукоженным и бледным, на который наконец-то пролился этот солнечный свет. И пока она смотрела на него, он чувствовал себя растущим, разворачивающим листья.

Она собирается стоять там, пока он не сойдет с ума? От ее присутствия его кожу покалывало, как бы быстро он ни двигался, каким бы гибким, сильным и сохраняющим самоконтроль ни было его тело.

Сломайтесь! Посмотрите, что я создаю. Подойдите сюда, и я положу это вам в рот. Вам даже не нужно умолять меня. Просто перестаньте сопротивляться, сломайтесь. Не я для вас. Вы для меня.

И если она сломается, он возьмет ее в руки и соединит все ее части. У него руки чесались, так хотелось взять ее обнаженную прекрасную сущность и ласками вызвать чистое выражение экстаза.

Allez, soleil[59]59
  Allez, soleil – Ну же, солнышко (фр.).


[Закрыть]. Сломайтесь. Или, merde, хотя бы подойдите сюда.

– Что она делает? – шепотом спросил он Патрика, когда на секунду сунул голову в холодильник, чтобы попытаться остыть. – Почему она не… – Почему она не подойдет к нему и не проведет пальцем вниз по его телу до его интимного места, или сделает с ним то, что ей еще захочется. Она сводит его с ума так, что он даже не может выразить это.

Любопытный блеск загорелся в голубых глазах Патрика, пока Люк брал сливки.

– Тебе никогда не приходило в голову, что она может быть застенчива?

Та самая женщина, которая подходит к мужчинам и вырывает души из их тел просто ради случайного развлечения?

– Нет. Не приходило. Ей дали целый разворот в Penthouse, merde. – Скорее, это была статейка о том, как все мужчины, которых она касалась, превращались в золото[60]60
  Мидас – мифический фригийский царь, с именем его связаны рассказы о роковом даре, в силу которого все, к чему он прикасался, обращалось в золото.


[Закрыть]. Но там напечатали и несколько сводящих с ума фотографий. Он мог бы сказать, что они были подправлены в фотошопе, а тело и вовсе было от какой-то другой женщины, но все равно они заставляли его корчиться от ярости при мысли о том, что другие мужчины разглядывают эти фотографии. И какого черта он стал искать ее в Гугле? Зря он сделал это…

Патрик вздохнул и покачал головой.

– Знаешь, Люк, удивительно, что у такой творческой личности, как ты, невероятно мало воображения при общении с людьми. Ты не думаешь, что это из-за твоего эгоцентризма?

– О чем ты, черт побери, говоришь, Патрик? Ты видел меня только с теми людьми, которые работают на меня. При чем тут воображение?

Сильно раздосадованный Патрик посмотрел на Люка и отошел от холодильника. Это должно было означать, что Люк тоже должен вернуться к работе, хотя бы только потому, что он окажется в аду, если позволит глазам Саммер остановиться на Патрике вместо него.

Он не может жаловаться, что она мешает ему, думала Саммер. Или что она избалованная девчонка. Она знала, что не надо беспокоить целеустремленных сосредоточенных мужчин. Если спрятаться подальше от всего удивительного и по-настоящему тихо вести себя, они не будут возражать.

Конечно, она не могла остановить поток своих мыслей: Прекрати работать и посмотри на меня. Мне так холодно в этом городе, а ты… такой темный и горячий.

Ну почему ему обязательно нужно быть таким красивым? Его золотисто-бронзовая кожа, изваянное прекрасное лицо и чудесный чувственный рот, черные глаза, которые видят все, даже ее, – правда, в его взгляде иногда проскальзывает безразличие. Его привлекательность и самоконтроль заставляют ее желание скручиваться в спираль все туже и туже, пока оно не захочет вырваться из нее, как натянутая пружина.

У нее в течение трех лет ни разу не было секса, но, черт побери, такого больше не будет. Настало время двигаться дальше, к кладам «Пещеры Аладдина» или в Coudrerie, или еще к чему-то иному, более безопасному, что отвлечет ее. Саммер вздохнула и заставила себя отойти от стены.

– Люк. – Ален Руссель вошел в сопровождении невысокой женщины в бирюзовом шерстяном пальто. Из-под скрепленных заколкой вьющихся каштановых волос выбилось несколько прядей. Женщина защелкала фотоаппаратом. – Pardon. Пришла Элли Лейн. Помнишь, ты говорил, что она может приехать и сфотографировать для своего блога тебя и твои десерты?

Люк поднял взгляд и улыбнулся.

Саммер почувствовала, будто что-то пробило ее насквозь, и растерялась, не зная, что делать с этой дырой. Люк умеет улыбаться? Его чувственные губы изгибаются, а глаза, полные страсти и блеска, пылают огнем. Сверкнула фотовспышка.

Все это у него есть? Но он ни разу даже не намекнул ей на это?

Она сказала ему, что целых четыре дня плыла на грузовом судне и страдала морской болезнью, потому и оскорбила его чаевыми. Насколько же злопамятным и перфекционистским он был? И в чем совершенство Элли Лейн?

– Элли! – обратился к ней Люк. В его тоне прозвучало удивление. Дружелюбие. С ума сойти, он может быть дружелюбным? – Как ты поживаешь? – Люк обошел вокруг длинного кухонного стола, чтобы поцеловать ее в обе щеки. – Ты испачкаешь такое красивое пальто.

О, да ладно, с возмущением подумала Саммер. Оно же бирюзовое. В Париже! Зимой!

– Позволь мне.

Надо же, на Саммер он совсем не обращал внимания, хотя она простояла здесь целый час, а с Элли сразу же снял пальто и отнес в свой офис со стеклянными стенами. И взамен принес ей поварскую куртку, вероятно, одну из своих собственных, а сам переоделся в элегантную белую рубашку, в которой обычно позировал перед камерами. Ту, в которой выглядел таким чертовски сексуальным.

Элли тем временем смеялась и болтала. Столько счастья било в ней ключом и разлеталось во всех направлениях, что Саммер удивлялась, почему оно не шипит как шампанское, когда попадает на столы.

– Не могу поверить… ваши кухни… спасибо, месье Ле… то есть Люк. – Она сжала руками фотокамеру и, уже поднявшись на цыпочки, замерла в попытке сдержаться и не подпрыгнуть от восторга.

– Передай Симону спасибо за новогодние скульптуры, – мягко сказал Люк. Но в нем же нет никакой мягкости! По крайней мере, не было в том, что он позволял Саммер увидеть. – Они великолепны.

– Я знаю, – просияла Элли. – Симон совершенно невероятный.

– Именно так мы и думаем, – учтиво сказал Люк, подавляя улыбку. – И такой же горячий.

Элли покраснела, и ее глаза засверкали.

– Вы читаете мой блог?

– Посты о Симоне распространяются время от времени, – сказал Люк извиняющимся тоном. – Сам он очень скрытный. Ты, возможно, никогда не встретишь другого человека, который заслуживает твоего внимания больше, чем Симон.

– Ты ведь знаешь, я могу рассказать всему миру, что и ты тоже горячий, – предупредила Элли. Очевидно, ничего лучше такой угрозы маленькая мисс Попрыгунья не смогла придумать.

Саммер захватила подол своей футболки и через голову стянула ее. Глаза Люка остановились на ее теле. Белая шелковая кофточка, слегка прозрачная, мягко обтягивала бедра и спускалась на обтягивающие низко сидящие состаренные джинсы. Обнаженные плечи будто призывали приласкать их и согреть его теплыми руками. Шелк свободно спускался по ее груди, медленно колыхаясь и замирая.

Элли Лейн оглянулась вслед за взглядом Люка, подарила Саммер самую дружескую, самую открытую улыбку, которую та когда-либо получала от незнакомой женщины, и снова повернулась к Люку.

А он перенес внимание с Саммер обратно на Элли.

– Да, но тогда подумай, как может расстроиться Симон, если ты всем расскажешь, что я тоже горячий.

Он с ней флиртует? Это и впрямь похоже на флирт. И разве не обручальное кольцо у Элли на руке?

Саммер сунула большие пальцы в карманы, чтобы агрессивное V-образное положение ее рук притягивало взгляд к ее бедрам. Люк метнул внимательный взгляд на ее джинсы, сидящие много ниже талии, затем медленно перевел взгляд на лицо, будто изучая его, но при этом выражение лица Люка оставалось непроницаемым.

В кармане Элли раздался странный звук, будто кто-то рыгнул. Она украдкой взглянула на телефон, усмехнулась, покраснела и сбросила вызов.

– Симон? – с интересом спросил Люк, переведя взгляд на Элли. Он не был ни холоден, ни недоступен для нее. И вовсе не возражал, когда она отвлекала его внимание.

В голове Саммер прозвучали слова «Все в порядке». Это был голос Люка. Он сказал это после того, как она разрушила его хрупкий десерт. Саммер вспомнила его руку, протянутую к ней, его полные решимости глаза, слова утешения как раз перед тем, как она сбежала. Она пошевелилась в смятении. Неужели он и в самом деле не возражает, чтобы она, Саммер, отвлекала его внимание? Вы безукоризненны.

Он не должен был говорить ей это. Это несправедливо, ведь она очень сильно хотела услышать такие слова.

– Ему нравится быть на связи. – Сконфузившись, Элли закрыла телефон и сунула обратно в карман.

– Держу пари, что он не так уж старается оставаться с ней на связи, когда она берет интервью у шестидесятилетних, – в самое ухо Саммер прозвучал теплый голос. Она оглянулась и увидела, как золотой кондитер-серфингист с ярко-синими глазами подмигивает ей. – Как вы думаете, она получила порнографическое сообщение?

Если не считать улыбку Элли, то его взгляд был самым теплым из тех, которые были обращены на Саммер с тех пор, как она добралась до этого леденящего душу города. В ответ лицо Саммер стало менее напряженным, и она наклонилась к мужчине.

– Патрик, почему бы тебе вместе с Сарой не повторить порядок изготовления baba au rhum[61]61
  Baba au rhum (фр.) – ромовая баба, ром-баба, кондитерское изделие славянского происхождения, представляет собой разновидность кекса, изготовленного из сдобного дрожжевого теста с добавлением изюма.


[Закрыть]? – холодно вмешался Люк. – Я хочу, чтобы она научилась готовить ее.

Патрик усмехнулся, будто только что одержал множество побед одним случайным взмахом меча, снова подмигнул Саммер и одним ленивым, неторопливым движением оказался перед столом, помогая молодой черноволосой женщине – и все это так быстро, что Саммер и глазом не успела моргнуть.

– Так чем я могу помочь тебе, Элли? – спросил Люк, сохраняя снисходительность, удивление, нежность.

Надо же – нежность!

И это при том, что после накопившихся за четыре года привязанностей Саммер изо всех сил старается прожить три месяца в этом эмоциональном болоте.

– О, да чем угодно, – восхищенно сказала Элли. – Просто делайте то, что делаете! Только разрешите мне быть здесь и наблюдать. Это все, что я хочу. Вы не будете возражать, если я поснимаю? Это вам не помешает?

– Мои кухни – ваши кухни, – улыбнулся Люк.

Интересно, какому количеству женщин принадлежат его проклятые кухни? Саммер закусила губу, чтобы с расстройства не сказать Элли Восторженной, что фактически это кухни не Люка, а Саммер, и ей, Элли, тут не рады.

Она готова побиться об заклад, что такие слова привлекли бы внимание Люка. Ей представилось, что тогда весь свет исчезнет в его внезапном темном гневе. И затем она подумала, как отлично он будет контролировать себя, когда вслед за ней пройдет сквозь ту тьму, и голодная дрожь пробежала по ее телу.

– Садись. – Люк похлопал по столу рядом с собой. И это когда Саммер уже целый час стояла на другой стороне комнаты, подпирая стену возле двери. – Я работаю над новым десертом, – сказал он Элли.

У той чуть не случился сердечный приступ от такой радости.

– О! О, и мне можно будет смотреть? И описать в моем блоге прежде, чем вы отправите его в ресторан? О, мой бог.

– Не называйте его так, – проговорился неугомонный Патрик, и Саммер подавилась смешком. – Ведь если люди будут все время так говорить, он будет заставлять нас становиться на колени и молиться на него каждое утро, сразу после того, как мы сюда войдем.

– Ты и так тратишь впустую очень много времени, хотя у тебя нет оправдания в виде ежедневной молитвы, – сухо сказал Люк. Подавленный смех Саммер опять привлек его взгляд.

Их глаза встретились, и тьма накрыла ее. Как убежище. Как подарок. Ее кисти медленно скользнули вверх из дерзкого сексуального положения на бедрах и прошлись по ее собственным предплечьям, лаская эту тьму. Как будто она была какой-то крошечной искоркой, дрейфующей целую вечность по ветру, чтобы ее в конце концов поймала твердая рука. А другая рука накрыла ее, образуя панцирь из тьмы. Уютно устроившись между двух осторожных сильных рук, Саммер на мгновение почувствовала себя очень защищенной, умиротворенной и согретой. Погоди, как это случилось? Саммер, никогда не отдавай себя в руки мужчины, который думает, что ты ничего не стоишь. Если ты так сделаешь, ему будет очень легко сокрушить тебя.

– Этот десерт я хотел начать с чего-то темного, – сказал Люк.

Да, с темного. Со сладкой, твердой тьмы.

– Крутая и неровная скала. Впечатляющая. – Он потянул к себе отливку из темного шоколада. О. Он даже не говорит с Саммер. Он показывает Ее Наглости, над чем работает. – Внутри будет нечто более мягкое, более сладкое, но тоже темное. – Он перевернул отливку, чтобы показать Элли прочное донышко. – Слои ganache[62]62
  Ganache (фр.) – ганаш, ароматный крем из шоколада, свежих сливок и сливочного масла, применяется в качестве начинки для конфет и пирожных и для украшения десертов.


[Закрыть] и мягкий карамельный coulis[63]63
  Coulis (фр.) – кули, соус из протертых овощей, фруктов или ягод. Кули не варят – этим он отличается от пюре.


[Закрыть] с добавлением точно необходимого количества бузины, затем чабрец, корица, карри, потом чистое темное венесуэльское какао. Когда вы будете его есть, у вас появится ощущение, что вы все глубже и глубже уходите в землю.

Саммер потирала руки в ритме его слов. Она чувствовала себя ребенком, который одиноко лежит в своей постели и смотрит, как другого ребенка укачивают, напевая сладкую колыбельную песню.

Люк подарил Элли яркую задушевную улыбку, направленную прямо в объектив ее камеры.

– Сначала я делаю так, – сказал он, пока Элли снимала его. Люк поместил отформованный в виде скалы шоколад в центр черной пластины – тяжелой и квадратной с едва заметно изогнутыми краями. – И потом распыляю золото.

Вытянув губы, он поднес к ним кончик пальца и начал дуть, покрывая свое творение золотым порошком. Возбуждение прокатилось по всему телу Саммер, будто на нее дохнули золотой волшебной пылью и теперь удерживали в сети желания. Где-то глубоко внутри ее возникла ноющая тоска.

Люк оторвался от твердой шоколадной скалы, на которой золотая пыль мерцала, как скрытое сокровище. Мельком взглянул на Саммер. Взгляд у него был вдумчивый, полный решимости. Он мог бы быть художником, разглядывающим свою модель. Потом протянул руку за чем-то, стоящим в пламени горелки, и вылил его на мрамор – расплавленное, пылающее золото, – затем поднял его, когда оно начало остывать. Неужели этот полузастывший сахар он так искусно растянул руками? Кончики пальцев Саммер вздрогнули, впиваясь в ладони. Разве ему не больно?

Может быть, ей следует поцеловать его руки, чтобы ему стало лучше?

Прекрати, Саммер.

Люк сформировал из сахара зазубренный луч и гармонично разместил его в шоколадной пропасти так, что луч проникал в сердце, лежащее в колыбели, образованной выступами скалы.

– Назову-ка я его «Первый луч солнца».

Элли ходила вокруг десерта и восхищенно восклицала, делая снимок за снимком.

Саммер помнила, какие жестокие мучения испытывала в детстве из-за десертов. Она просиживала бесконечные часы во время удушающих обедов, а за другими столами люди восхищались великолепными вкусностями, которыми завершали еду. Она не отрывала взгляда от каждого десерта, который официанты несли мимо нее каким-то мужчинам, женщинам и восторженным детям. И всегда – всегда! – оказывалось, что она сделала что-то такое, из-за чего ей отказано в десерте.

Это она запомнила на всю жизнь.

Но она не понимала, до какой степени может дойти жестокость, пока не увидела, что Люк Леруа изобрел такой чудесный десерт, вложил в него всю душу – и вручил эту душу другой женщине, у которой столь яркий и страстный взгляд.

Не осознавая, что делает, Саммер двинулась вперед, но стол врезался ей в бедра. И она остановилась, испугавшись и разозлившись на саму себя. Мало того, что она стояла полураздетая, в одной лишь тонкой шелковой кофточке среди всех этих людей, одетых в плотные поварские куртки, а теперь еще и позволила Люку увидеть, как ей важна игра, в которую он играл с нею.

Саммер как можно глубже засунула в карманы руки – то единственное, что еще могла скрыть.

Люк придвинул к ней что-то, но она не смогла отвести взгляд от его лица. Его темные глаза были почти… нежны. Что-то в них было такое же, как и в его голосе, когда он спокойным тоном сказал ей «Вы безукоризненны» и укутал ее в свой пиджак.

Саммер, уходи немедленно. Он поймает тебя, хотя даже еще и не пытался. Весь остаток жизни ты будешь извиваться в аду и никогда не найдешь пути назад, к солнечному свету.

– Soleil, – сказал он, – солнце, солнечный свет. – Вероятно, он играл словами, подбирая название новому десерту. В медальных изящных чертах обозначился намек на мягкость. Она изо всех сил сдерживала себя, чтобы не коснуться его лица. Чтобы не умолять его бережно обнять ее сильными руками.

Мне и вправду одиноко. Не мог бы ты обнять меня хоть на минутку?

– Это для вас. – Он легонько подтолкнул к ней что-то.

Саммер наконец-то мельком взглянула вниз и едва не подскочила от неожиданности. Прекрасный шоколадно-золотой «Первый луч солнца» был всего в дюйме от нее.

– О нет! – Она отступила на шаг, всплеснув руками. – О нет. Не смей! Ты сделал его для нее. Ты сделал его прямо перед нею. И не смей забирать его у нее и отдавать мне.

Смягчившееся было лицо Люка стало серьезным.

– Прошу прощения? – выдохнул он. В кухне все замерли. Даже симпатичный кондитер-серфингист был в ужасе.

– Как ты можешь быть таким жестоким? Она…

Боже, если кто-то и был оживленным, восторженным, сердечным, открытым для любви, так это попрыгунья Элли Лейн. Саммер глубоко вздохнула и взяла себя в руки. Она и так слишком много показала. Она слегка покачала головой и игриво, но с некоторым высокомерием подняла палец. Его черные глаза заблестели, потемнели и, казалось, резали как ножи.

– Нет. Не заигрывай с нашими гостями, месье. Кстати… – Она повернулась и тепло улыбнулась Элли, протягивая руку: – Я Саммер Кори. Я так рада видеть вас здесь, в наших кухнях. – Она подмигнула. – Я настаиваю, чтобы вас баловали, подавая вам все, что вы захотите попробовать из нашего меню. Вам надо только сказать.