Текст книги "Француженки не играют по правилам"

– Это вряд ли, – сказал он четко.

Вся его команда только что услышала, как Саммер предложила ему чертовы апартаменты в пентхаусе, будто предлагала альфонсу более высокую плату.

– Боже мой. – Она встревожилась. – Как трудно купить тебе подарок! Ну ладно. – Она снова погладила его подбородок, и он возненавидел себя за возбуждение, которое пронзило все его тело. – Я подумаю еще.

С этими словами она повернулась и ушла. Ее белокурые волосы сверкнули, будто прекрасное божество вернулось на небеса. Челюсти Люка были сжаты так сильно, что он испугался – как бы не сломалась кость. У него было всего два варианта: либо оставить все как есть, либо потерять самообладание. Он круто повернулся на каблуках. Сотрудники, смотревшие на него в шоке, разинув рты, внезапно развернулись и разбежались, чтобы вновь приступить к работе.

Все, кроме Патрика, который наклонился и смотрел на медленно расплывающиеся руины шоколадно-золотого сердца.

– Ммм. Это так приятно, Люк. Наконец-то ты позволил ему выйти из заточения.

Глава 6

Он прислал ей десерт – шар – днем, когда дождь лил как из ведра и казалось, вся надежда иссякла: непрочная, недолговечная ограда из шоколада вокруг золотого сокровища, столь блестящего и хрупкого, что чудилось, будто что-то пульсирует внутри. Это был замороженный мусс, покрытый сусальным золотом, под которым, по словам официанта, было скрыто тающее сердце…

…и потом оно выйдет из меня естественным путем, саркастически сказала она себе.

Десерт соблазнял ее, как и было задумано. Дразнил тем, что пытался управлять ею. Это причинило Саммер такую боль, что ей самой отчаянно захотелось свернуться калачиком внутри чего-то такого, что могло быть более прочной защитой, чем хрупкая завеса из шоколадных нитей. Чтобы никто не мог вот так просто завладеть ее сердцем. И чтобы никто не смог высмеять ее за то, что она захотела спрятаться.

Она едва не спихнула со стола десерт, который не заказывала, и официант, увидев это, побелел. Когда он уже подходил к двери, ведущей в кухни, чтобы вернуть угощение, Саммер заметила, что он отчаянно пытается всучить его какому-то другому официанту, чтобы тот сам унес его.

– А вам трудно угодить. – Сидящий напротив нее мужчина произнес это таким тоном, будто ему это в ней нравилось.

Еще бы не нравилось! Отец дал ему ее новый номер телефона, и он просто обязан быть амбициозным и конкурентоспособным. Майк Бродзик, один из инвестиционных менеджеров, работающих у отца. Красивый, внимательный и преследующий личную выгоду – ведь ее отец так богат и влиятелен. Но как бы то ни было, лучше быть с ним, чем одной.

Саммер взглянула на него, широко раскрыв глаза.

– О, вовсе нет, – сказала она, притворяясь совершенно наивной, чтобы подшутить над всеми вокруг и особенно над собой. – На самом деле я… – ее губы медленно разошлись в сладкой улыбке, и она посмотрела прямо в глаза своего визави, – …очень, очень покладистая.

Что ж, его внимание было привлечено к ней, но из-за этого ее чуть не затошнило от отвращения к себе. И захотелось побыстрее вернуться домой.

Когда туман, как призрак прошлых невзгод, окрасил все в серый цвет, Люк послал Саммер три золотистые звездные орбиты вокруг темной надменной горы, сделанной из шоколада, чистого и гладкого, как стекло, с которого можно соскользнуть. А на самой вершине горы, скрытое среди орбит из карамели, сверкало крошечное нежное яблочко, покрытое сусальным золотом. Саммер так и не узнала, ни каково на вкус яблочко, скрытое золотом, ни что находится внутри горы, ни ту легкость, с которой звездные золотые орбиты могут разрушиться, если к ним прикоснуться. Она просто отослала десерт назад. А как же иначе? Но у нее перехватило дыхание, и пришлось изо всех сил сжать себе бедро под столом, чтобы удержаться, не вскрикнуть, выражая протест, и не начать умолять вернуть десерт назад.

Когда закатное солнце высосало из уходящего дня всю, до последней капли, жизнь и стало похоже на досыта напившегося крови клеща, а Саммер была готова продать душу, только чтобы не проводить вечер в одиночестве, Люк прислал ей десерт из пламенеющего алого сахара. Это было самое прекрасное в мире яблоко, красная поверхность которого сверкала в свете люстр. Взоры всех посетителей были обращены на него, когда официант нес его к ней. Поставив десерт на стол так, как его учили, официант повернул тарелку на четверть оборота, и стало видно, что одна половина яблока красная, а другая – белая.

– Его называют Pomme d’Amour, – сказал официант, используя французское название яблока, покрытого карамелью.

Если дословно перевести с французского, «Яблоко любви».

А не просто яблоко в карамели. Облизнув губы, она смотрела на этот соблазн, дразнящий красным и белым. Что может скрываться внутри? Саммер могла просто протянуть руку и взять его. Она уже не ребенок, теперь никто не сможет остановить ее. Никто не сможет отнять у нее этот десерт. Конечно, за исключением того, кто его приготовил, если бы он получил над ней власть.

– Если уснешь, я тебя поцелую, – пробормотал мужчина, сидящий напротив. Саммер показалось, что время вернулось вспять, и она сидит за столом с одним из тех парней, к которым чувствовала мимолетное влечение в те буйные дни, когда училась в колледже.

Ну конечно, сказка про Белоснежку.

– Я не ем сладостей, – в пятнадцатый раз сказала она официанту и отодвинула яблоко. Ее внутренний ребенок протестующе хныкал, а Саммер старалась задавить слезы.

Люк послал Саммер горячий шоколад, который ждал ее, когда она с группой детей пришла с небольшого катка, принадлежащего отелю. Саммер смеялась, испытывая огромное облегчение от того, что оказалась способна быть счастливой даже здесь. Она была горда собой, потому что та девочка, которой она когда-то была и которая почти все время проводила с няней, наконец-то смогла сделать так, что дети стали играть с нею. Может, именно поэтому она и начала преподавать в школе, подумала Саммер с сарказмом. Она изголодалась по играм с детьми. Но как бы то ни было, умение находить взаимопонимание с малышней, которое она приобрела, работая учительницей на островах, видимо, пригодилось ей здесь, с этими богатыми беспризорными детишками. Они во многом напоминали ей самое себя, и ее сердце болело за них. Наверное, именно поэтому она так долго играла с ними в залитом льдом внутреннем дворе, что все они вернулись продрогшими.

Дети были в восторге от того, что их ждал горячий шоколад, который официанты наливали из элегантных кувшинов в кукольные чашечки.

Чашка, которую официант предложил ей, была для взрослых – большая, гладкая с изгибом, теплая – и идеально помещалась в руке. Саммер почти растаяла, так мило все получилось. Аромат шоколада пьянил, и Саммер вспомнила, как ее няня Лиз украдкой приносила ей горячий шоколад после такого же, как сегодня, катания на коньках, и это было их маленькой тайной – Лиз знала, что родители не позволили бы Саммер получить позже еще один десерт.

Так длилось годами, и наконец ее мать, Мэй, узнала правду. Но и она сохранила секрет, ничего не сказав мужу. Во время разговора с матерью живот Саммер сводило от страха, что Лиз могут уволить. Но Мэй указала Саммер на то, что девочка должна сама отвечать за свои поступки.

– Милая, это твое тело. Хочешь быть красивой? Хочешь, чтобы тебя любили?

Саммер закрыла глаза и отставила чашку с горячим шоколадом. Она никогда больше не съест ни кусочка сахара, если это не даст тем цепким воспоминаниям опять контролировать ее.

На следующий день она была в игровой комнате отеля с толпой детишек, самым старшим из которых было лет шесть. Она перебрасывалась с трехлетним малышом шикарным, специально изготовленным для Leucé слоном с эмблемой отеля, когда невесть откуда посыпались разные сласти. Маленькие грошовые конфетки были мастерски высыпаны из бумажного пакета на большой поднос. Здесь были покрытые шоколадом игрушечные мишки из маршмеллоу[48]48
  Маршмеллоу – кондитерское изделие, состоит из сахара, воды, желатина и ароматизаторов, взбитых до состояния губки. Несмотря на внешнее сходство с зефиром, маршмеллоу – другое блюдо. Само название «marsh mallow» переводится как «мальва болотная»; так по-английски называется растение алтей лекарственный семейства мальвовых. Из корня алтея получали клейкую желеобразную белую массу. Со временем алтей заменили желатином и крахмалом. Современные «воздушные» маршмеллоу впервые появились в США в 1950-х годах.


[Закрыть]; из него же земляника и бананы с нанесенным на них слоем ярко-красного и желтого сахара; а также небольшие оранжевые и желтые мармеладные колечки с ароматом персика. Только стоили они не несколько центов, разглядела Саммер, когда подошла ближе вместе с другими восхищенными и возбужденными детьми. Конфетки были явно сделаны вручную, а пакет оказался не из бумаги, а из каких-то почти прозрачных съедобных листков.

Прошло много лет с тех пор, как Лиз покупала для Саммер в пекарнях конфеты по сантиму за штуку, когда они ходили на прогулку, чтобы поиграть в Мадлен[49]49
  Мадлен – девочка, живущая в пансионе, героиня книг писателя и художника Людвига Бемельманса.


[Закрыть]. И совсем не надо было, чтобы родители знали о бумажных пакетах, которые Саммер несла в руке. Гуляя, они объединяли урок истории с поездкой на кладбище Père Lachaise, потому что Мадлен именно там искала свою собаку Женевьеву[50]50
  Женевьева – так Мадлен назвала собаку, которая спасла ее, вытащив из Сены.


[Закрыть]. Саммер всегда съедала сласти слишком быстро, даже несмотря на то, что Лиз никогда бы не выдернула у нее из рук пакет и не бросила его в ближайшую урну только потому, что Саммер поступает неправильно.

Дети расхватали сласти и начали выскальзывать из комнаты. Как жена Лота[51]51
  «Жена Лота» – столб или колонна из каменной соли на горе Содом в Израиле. Напоминает формой женщину, одетую в покрывало. Традиционно воспринимается как окаменевшая жена Лота (Быт. 19:26). Книга Бытия описывает, как она превратилась в соляную статую, оглянувшись на Содом.


[Закрыть], которая оглянулась на Содом, Саммер повернула голову, чтобы посмотреть, не осталось ли на подносе конфет, но уткнулась в чье-то сильное тело, резко отпрянула и, подняв голову, увидела Люка.

Золотистая кожа. Лицо, в кованых чертах которого была видна такая огромная сила, какую Саммер даже не могла вообразить. Элегантные темные волосы. Невероятные черные глаза. Чувственный рот. Крепко сжатые губы. Казалось, Люк отлично владеет собой. Саммер была убеждена, что он взбешен, но не могла понять, откуда у нее такие мысли.

– Мило, – легкомысленно сказала она, не зная, на какое издевательское искушение не следует смотреть – на мужчину или на конфетки. Какого черта мир сводит ее с ума, дразня такими вещами, для которых она недостаточно хороша? – Кто их сделал?

– Я.

Она посмотрела на него, и у нее на лице на какую-то секунду промелькнула улыбка, почти настоящая. Было забавно представить, как недоступное божество делает такие конфетки для маленьких детей. Она наклонила голову, вспоминая, что он рассказывал о своем отце-цыгане, и задумалась – может быть, конфеты по сантиму за штуку были и для него редким, особым удовольствием, когда он был ребенком?

– Ты осчастливил их.

– Но не вас? – спросил он. – Вам не нужен горячий шоколад после катания на коньках? Не нужны конфеты, когда вы играете с детьми? Я думал, вы любите дешевые конфеты.

Но они вовсе не дешевые – эти конфеты ручной работы, изготовленные в трехзвездочной кухне одним из лучших в мире шеф-кондитеров. Сердце Саммер сжалось, и застарелая тревога стала сильнее.

– Я действительно не могу их есть.

Я их не заслуживаю, ты же знаешь.

Саммер, стоп! Ты заслуживаешь всего, чего бы ты ни захотела.

Но она просто не может так поступить. Или, возможно, просто не может уступить ему власть.

Ты никогда не сможешь управлять мной при помощи сластей.

Достаточно плохо было уже то, что она позволила своему отцу управлять ею, когда он предложил оплатить спутниковую связь. Но что ей оставалось? Держать свой остров отрезанным от мира, чтобы бережно хранить его для себя, будто все живущие там – ее персональные игрушки?

– У вас диабет?

Саммер застыла, подняв подбородок, как бы отгораживаясь от Люка. Еще в ранней юности ей пришлось научиться принимать такую позу. Слишком много было тех, кто хотел, используя ее, отхватить кусок того, что принадлежало ее отцу.

– Не твое дело.

– Значит, вы волнуетесь из-за вашего веса? – Скептический взгляд прошелся по ее грациозному телу.

– Нет. – По крайней мере… она пытается об этом не беспокоиться. На острове вообще не было этой проблемы. – А теперь извините меня.

Он не двинулся. Не было заметно, что он чувствует хоть малейшую неловкость из-за того, что так бесцеремонно расспрашивает ее о личных проблемах, оттого, что использует свое большое сильное тело, чтобы указывать ей, куда идти или что делать. А его гневный и презрительный взгляд, только что блуждавший по ее телу, до сих пор все еще жжет ее.

Саммер улыбнулась и доверчиво оперлась на Люка. Ее рука поднялась, чтобы поиграть с его воротником, и пальцы задели его горло.

– Видишь ли, я могу взять в рот почти все, что угодно, – пробормотала она ему в самое ухо и откинулась на пятки, чтобы он мог увидеть, как она блаженно смакует свою нижнюю губу. – Но мне кажется, именно эти вкусы и запахи лучше подходят для детей. – Проходя мимо него, она улыбнулась и позволила себе погладить его по щеке, а потом оглянулась. – Впрочем, все это было очень мило с твоей стороны.

В полдень в ресторане отеля к Саммер присоединился Дерек Мартин. Он был вице-президентом гостиничной сети, лучший отель которой – Luxe – был конкурентом Leucé. Конечно, на свете было столь много мужчин, стремившихся пообедать с наследницей такого отца, что если их поставить в очередь, то последний оказался бы на другом конце города. И у Саммер осталось всего два варианта: либо сидеть за столом с одним из них, либо оказаться лицом к лицу с одиночеством – в гостиничном номере или в холодном Париже. Печально, что обычно она малодушно выбирала первый вариант.

«Пещера Аладдина» появилась точно в середине попытки пригласить ее на свидание.

Когда подали десерт, темноволосый Дерек, амбициозный и привлекательный, попридержал свой натиск, сведя его к мягкому собственническому прикосновению к ее руке своим большим пальцем. Он ласкал костяшки пальцев Саммер, будто знал, как отчаянно она нуждается в теплоте и нежности.

Но тогда получается, что мужчины видят ее насквозь. Или смотрят сквозь нее – на ее отца. Не специально, но у отца слишком много денег и власти, чтобы мужчина не помнил о них, когда флиртует с ней. Ему надо иметь весьма причудливый склад ума – абсолютно безразличный к числам, – чтобы он мог забыть, что за спиной Саммер незримо присутствует Сэм Кори. Мозг Дерека Мартина не был способен игнорировать ее отца. И она знала это. Но он и вправду хорошо притворялся. С самого начала он был сосредоточен, как любой целеустремленный мужчина. Он даже был способен убедить ее, что она может стать самой важной частью его жизни, если только позволит ему поймать себя.

– Знаете, люди из Abbaye хотят, чтобы вы присутствовали на презентации их духов, – сказал Дерек. – И для меня будет честью сопровождать вас.

Саммер сжалась от страха при мыслях об интрижке в роскошном доме, о моделях, о власти и о женщинах, которые должны быть самыми красивыми в зале независимо ни от чего. Она не хотела возвращаться ко всему этому. Кроме того, с фирмой Abbaye у Саммер были старые счеты. Еще когда она училась в колледже, их представители чуть не уговорили ее связать свое имя с названием духов – «Испорченная девчонка». Саммер так и не простила их за это. В то время она хотела бросить вызов всему миру, приняв это звание. Она одевалась как шлюха и вела себя буйно. Переговоры тянулись до тех пор, пока не пришло время подписывать контракт – эти духи были ее первой «настоящей работой» после окончания колледжа. А потом она спрыгнула с яхты на остров в Южной части Тихого океана и никогда не раскаивалась в этом. Фирма Abbaye нашла актрису, которая, казалось, была рада продолжить рекламную кампанию «Испорченной девчонки», но у Саммер было мало сомнений, что сотрудники Abbaye все еще немного злы на нее. И где-то в глубине души она до сих пор чувствовала сильную ненависть к ним за то, что они попытались наклеить на нее такой ярлык, когда она была двадцатилетней глупышкой. Ярлык, который мог приклеиться к ней навечно из-за тех двадцати пяти миллионов долларов, которые фирма потратила на разработку самых продаваемых духов и на рекламную кампанию.

– Но если презентация духов Abbaye вам не по душе, – спокойно сказал Дерек, поглаживая костяшки ее пальцев, – возможно, вам понравится предложение отдохнуть где-нибудь? Я кое-что придумал. Мы могли бы на денек слетать в Ниццу. Там тепло.

Удрать из Парижа? Заманчивое предложение…

Саммер! Дерек Мартин даже через миллион лет не поймет, почему ты снова хочешь преподавать в школе на острове. Не сдавайся так легко. Ты сможешь продержаться три месяца.

И в этот самый момент перед ней появился десерт.

Длинную прямоугольную пластину пересекала дорожка из съедобного песка, вспыхивающего яркими пятнышками всех цветов, будто он сделан из раздробленных брильянтов. Неужели что-то еще может так сверкать? Светлые мерцающие цвета испускал цветной сахар, но желтые сверкающие точечки были из настоящей золотой пыли. Извивающаяся, как змея, цепочка следов ног, отпечатанных на песке кончиком чьего-то пальца, вела к плотно закрытой двери в пещеру, которая находилась в угрюмой иззубренной скале из твердого шоколада.

Пещера чудес. Эту пещеру сможет исследовать только тот, кто знает волшебное слово. Интересно, эти следы – отпечатки пальца Люка?

Нет, конечно, нет. Не может же он один от начала до конца делать все, что ей приносят из кухонь. Возможно, следы сделала та темноволосая девушка-стажер, которую она мельком увидела в кухнях, или…

– О, что-то новенькое, – сказал Дерек. – Я никогда не видел этого в меню Люка.

– Это для мадемуазель Кори, – четко произнес официант, будто состоял в охране этого десерта и был готов защищать его от всех, кто мог – но не должен был – оказаться поблизости. Например, от Дерека Мартина, как бы он ни был богат и влиятелен.

– Я просила принести зеленый чай, – сказала Саммер. Одна из крошечных уловок ее матери, чтобы подавить аппетит и обрести способность противостоять десертам. Взгляд Саммер снова метнулся на мерцающий песок. Крошечное семечко кунжута – сезама – лежало у запечатанной двери в шоколадную пещеру.

– Я не… я не любительница десертов…

– Я, я попробую его! – жадно сказал Дерек.

Официант насторожился, как телохранитель, готовящийся отразить нападение.

– Боюсь, что месье Леруа дал весьма четкое распоряжение.

– С ним всегда так, – сухо сказал Дерек. – Я много раз пытался переманить его, – добавил он, обращаясь к Саммер.

– Месье Леруа подумал, что вам захочется первой попробовать его, – сказал официант Саммер. – Он назвал его «Пещерой Аладдина».

Похоже на сокровищницу. «Пещера Аладдина». Код к двери должен быть «Сезам, откройся».

И у тебя возникает… желание?

– Я сожалею, – прошептала она, отодвигая десерт. – Я действительно не ем сладостей.

– Саммер, вы в своем уме?! – воскликнул Дерек. – Он же бросит работу. Вы не можете так просто отвергнуть приготовленный специально для вас десерт от шеф-кондитера.

– Не могу. – У нее перехватило горло, и она окинула взглядом другие столы, заставленные красивыми десертами. Боже, раньше, в этом же самом зале, она смотрела на столы, заставленные фантастическими десертами, однако ей никогда их не давали. Я не могу дать ему такую власть. – Но… Пожалуйста, передайте мои извинения месье Леруа. И напомните, что я уже не раз говорила ему, что не ем сладостей.

Было заметно, как нервно вздрогнул официант. Дерек вытащил телефон.

– Вы не будете возражать, если я позвоню ему по поводу этого десерта примерно через две минуты после того, как официант передаст ему ваше сообщение? Я очень давно хочу найти такого мастера, который добудет нам в Luxe третью звезду.

Взгляд Саммер непреодолимо тянуло обратно, к той темной пещере из шоколада. Что может быть спрятано в ней? Какие чудеса хочет скрыть такой мужчина, как Люк Леруа, чтобы она первой могла обнаружить их? Волшебство десерта соблазняло ее, доводя до отчаяния. Она испытывала мучительное стремление хоть в этот раз оказаться достаточно хорошей, чтобы попробовать десерт.

Но играть в эти игры Саммер больше не будет. У десертов никогда больше не будет власти над нею.

Она снова отвернулась.

– Поступайте, как вам угодно, – сказала она Дереку.

По крайней мере, если Люк в гневе покинет Leucé, она будет спасена от него.

А если уж совсем повезет, это так выведет отца из себя, что он даст ей вернуться на ее остров.

Глава 7

Люк был в таком плохом настроении, что даже не узнавал собственных внутренностей. Они боролись с ним, как борется дикий, выдернутый из метро и отнятый у отца ребенок, увезенный туда, где любовь кажется отдаленным бледным светом.

А Дерек Мартин с его предложением удвоить зарплату, если Люк перейдет работать в Luxe, может катиться к черту. Так или иначе, Ален уже три раза поднимал Люку зарплату за то время, что Саммер переехала сюда. Нельзя сказать, что Люка совсем не заботили деньги, ведь он довольно много голодал, пока ему не исполнилось десять лет. Но теперь денег с избытком хватало, чтобы покрыть расходы на жилье, красивую одежду и лучшую в мире еду. Все, что оставалось, он направлял своему брокеру. На счетах Люка средств было более чем достаточно, чтобы начать собственный бизнес, если он когда-либо этого захочет. И еще он собирался помочь деньгами су-шефам – Патрику, например, – когда они наконец начнут работать самостоятельно. Так что в сложившихся условиях увеличение зарплаты было больше похоже на любезность, чем на что-либо еще.

И каждый раз, когда Ален отправлял сообщение о следующем увеличении зарплаты, то добавлял постскриптум, в котором напоминал, сколько дней осталось до отъезда Саммер Кори. Не волнуйся, она не планирует остаться. Уедет через восемьдесят три дня. Последнюю записку Люк разорвал на мелкие кусочки и бросил в пламя ближайшей горелки.

Putain. «Пещера Аладдина»! Ей удалось проигнорировать его «Пещеру Аладдина»? Даже маленькое семечко кунжута не очаровало ее? Она была так взволнована в кладовой отеля, но не исполнилась желанием увидеть, что скрывается под хрупким слоем шоколада?

Ну давай, тебе нравится ломать самоконтроль мужчины, просто играя с его воротником и дыша ему в ухо. Так вот тебе то, что ты можешь сломать. Пока я буду ломать твой самоконтроль. Семечко кунжута для Люка было символом того момента, когда губы Саммер откроются навстречу ему и он овладеет ими.

У него не хватало сил сдерживать свой гнев в пределах кухни, и он пошел в Coudrerie, то есть в швейную мастерскую отеля.

И обнаружил торчащие из-под одного из длинных швейных столов ягодицы, эротично обтянутые легинсами. Кокетливый топ мало что скрывал от глаз Люка. Из-под стола доносился смех.

– А вот еще! Это же маленький щеночек! Женевьева!

Смех – настоящий смех – и едва прикрытые торчащие вверх ягодицы Саммер. Будто кто-то огромной рукой подхватил Люка и стал трясти взад и вперед, вверх и вниз, наблюдая, как его внутренности вываливаются ради их собственного развлечения.

Жанин, которая работала швеей в отеле дольше чем Люк жил на свете, была в Coudrerie и тоже смеялась. На столе перед ней, рядом со швейной машинкой, были разбросаны пуговицы. Еще полдюжины рассыпанных пуговок Люк заметил на полу – то ли потому, что после двадцати лет концентрации внимания на деталях просто не был способен пропустить что-либо, то ли, merde, потому, что первые десять лет жизни провел, ползая на четвереньках под ногами идущих людей в поисках упавших монет.

– Вы помните пуговку, на которой нарисована собачка, маленькая Женевьева? – Ягодицы Саммер, двигаясь то вправо, то влево, выдвинулись из-под стола и врезались Люку в ноги. Она откинулась назад, сев на пятки.

– Ой!

В ту же секунду ее смех затих, будто его вовсе не было, и Люку захотелось ударить себя – в наказание. А ведь он совсем ничего ей не сделал. Ни одной из тех чертовых вещей, которые хотел бы сделать. Взгляд ее синих внимательных глаз пополз вверх по его телу, задержавшись на интимном месте, которое оказалось чуть выше ее лица. Он напрягся, пытаясь изо всех сил бороться с собственным телом, чтобы не позволить ему показать, как оно реагирует на нее.

– Да это же Великолепный собственной персоной! – радостно завопила Саммер. – И так вовремя. Я как раз спрашивала себя, не стоит ли набраться храбрости и под дождем пойти в Лувр полюбоваться на красивых греческих богов с каменными сердцами. Но зачем утруждать себя, когда у меня есть ты и прямо здесь? – Люк прищурился. Она столько раз уколола его, сказав это! Да еще повернулась, опираясь на руки и колени, медленно выгибаясь дугой и дразня его сексуальной позой. – Жанин, у тебя еще осталась та пуговка с маленькой принцессой?

Еще?

– О, pucette[52]52
  Pucette – Дюймовочка (фр.).


[Закрыть]! Горничная обещала передать ее тебе тайком прежде, чем ты уедешь. Ты была такой милой малышкой! У меня сердце разрывалось, когда ты беззвучно плакала и слезы бежали у тебя по щекам. Хочешь сказать, что так и не получила ее тогда?

Беззвучно плакала? Даже слышать об этом было так тяжело, что, казалось, и его сердце тоже разрывается. От ярости Люк терял рассудок. Кто заставил Саммер плакать и почему он не оказался рядом и не помог ей?

Ой, ради бога. Он уже так устал от своих реакций на нее, больше подходящих шестнадцатилетнему подростку. О, вы сломали ноготь? Давайте я убью себя, чтобы вы не плакали. Шестнадцать лет – не таким уж хорошим был тот возраст.

Вихляющие ягодицы замерли. Саммер приподнялась с коленей, чтобы через стол взглянуть на Жанин.

– Нет, не получила, – спокойно сказала Саммер. – Но все равно спасибо.

На мгновение ее лицо стало беззащитным и искренним.

Она поймала на себе взгляд Люка и опять села на пятки так, что Жанин не могла видеть, как «милая малышка» подносит ко рту большой палец, прикусывает его кончик, и при этом ее абсолютно безразличный взгляд совершенно случайно останавливается на интимном месте Люка, будто Саммер и понятия не имеет, на что смотрит. Возбуждение захлестнуло Люка, и он был обречен. Она опять перевернулась на четвереньки, ее ягодицы покачнулись, низ ее топа поднялся, открыв взору едва ли не все, а затем опустился.

Она просто прячется от меня за своими ягодицами – и уж лучше бы они были голыми, чем в этих сексуальных легинсах, внезапно понял Люк. И тут началось. Видения затмили его разум, и у него не осталось никакой возможности понять Саммер. Но осталось желание схватить ее, утащить, разложить перед собой и сорвать все одежду. И заставить ее наслаждаться снова и снова, получать оргазм за оргазмом, пока она не сможет думать ни о чем другом, кроме него, и…

– Однажды Саммер потерялась, когда ей было лет пять, – вежливо пояснила Жанин, и Люк даже заморгал, таким неожиданным оказался переход от его фантазий к рассказу совершенно обыкновенной бабульки. – Все кончилось тем, что она села играть пуговицами, которые лежали у меня в коробке, а я отправилась искать кого-нибудь, кто смог бы найти ее родителей. К тому времени уже закрыли все входы и выходы, поскольку боялись, что крошку похитили.

– За это и уволили мою первую няню, – из-под стола прозвучал беспечный голос Саммер. – Я устраиваю людям ад на земле.

Непонятный участливый взгляд Жанин заставил Люка задуматься – она видела за легкомысленным поведением Саммер так много того, что было скрыто от глаз Люка. И сейчас он будто наяву видел пятилетнюю Саммер с текущими по щекам слезами. Но почему она плакала беззвучно? Некоторые из его младших приемных братьев тоже плакали тихо – будто прошлое научило их, что если у них заметят слезы, то им станет только хуже, – но разве обычная среднестатистическая, здоровая, нормальная пятилетняя девочка не издает рыдающие звуки, когда плачет? Не потому ли, что она верит: стоит только дать знать окружающим, как они обратят на нее внимание и попытаются излечить ее горе?

– А чудовище? – зазвенел голос Саммер. – Все еще существует? Это моя любимая пуговица. В ней есть нечто такое, что заставляет меня думать о вас, Ваше Величество.

Если ей не удавалось плачем привлечь к себе внимание, в котором она так нуждалась, то, конечно, она научилась каким-то другим приемам, пока росла. А что еще ей оставалось делать?

– Чем я могу помочь тебе, Люк? – спросила Жанин, и он увидел ее удивленные глаза.

Ему часто хотелось, чтобы Жанин была его бабушкой. И, как это ни странно, Саммер, кажется, хотела бы того же самого.

Саммер потянулась, чтобы достать пуговку, и ее ягодицы, на которые он вовсе и не думал смотреть, переместились. Тело Саммер приняло такое положение, какое бывает у женщины только тогда… когда…

Он провел рукой по своему лицу, а затем заставил себя вновь взглянуть в проницательные глаза Жанин.

– Я хотел поговорить с вами о моих кнопках.

– А в чем дело? – Голубые глаза вспыхнули. – Разучились нажимать на нужные кнопки, чтобы исполнять свои желания?

Merde, ну что он только что ляпнул?

– То есть о салфетках. – Люк бросил свой эскиз поверх чертовых пуговиц, так похожих на кнопки, что и сбило его с толку. – Я хочу поговорить с вами о квадратных льняных салфетках вот для этого.

На эскизе – coeur[53]53
  Coeur – сердце (фр.).


[Закрыть] au[54]54
  Au – предлог «из» (фр.).


[Закрыть] fromage blanc[55]55
  Fromage blanc – французский сыр из коровьего молока с кисловатым сливочным вкусом, по консистенции похож на наш мягкий творог или густую сметану.


[Закрыть], мягкая нежная сладость в форме сердца, завернутая в квадратную льняную салфетку, какую мог бы своими руками сделать мелкий фермер, – и все это в отдельной маленькой коробочке. Если только тот фермер мог позволить себе льняную марлю с ручной вышивкой. Этот Coeur au fromage blanc будет одним из трех изящных элементов десерта, выполненным в красных тонах страсти и романтики. Для этого понадобится ранняя земляника, которая, может быть, уже начнет поступать из гариги[56]56
  Гарига (фр. garigue, garrigue) – заросли низкорослых вечнозеленых кустарников, карликовой пальмы и многолетних засухоустойчивых трав на каменистых участках побережья Средиземного моря.


[Закрыть], если весна наступит достаточно рано.

А иначе придется импортировать землянику из Южной Африки или покупать тепличную, но иногда просто необходимо притащить весну в свою жизнь любым возможным способом.

– О, смотрите, – донесся из-под стола голос Саммер. – Вот пуговка-капкейк[57]57
  Капкейк – маленькое пирожное, похожее на кекс.


[Закрыть]. Я никогда раньше такой не видела. Ваше Величество, у вас должна быть именно эта. – Саммер вытянула руку вверх и положила розовую пуговицу перед Люком.

– Я не делаю капкейки, – процедил он сквозь зубы. – Разве что… вы любите их?

Что-то промелькнуло в ее глазах – что скрывалось за бурей чувств, которую она так быстро спрятала? – и она опять исчезла под столом.

– Ну, не знаю. А они сладкие? – веселым голосом спросила Саммер.

Если он когда-либо сделает капкейк для нее, она будет есть его с таким аппетитом, что вся измажется в креме… Или… или он сам раздавит этот чертов капкейк у нее на груди и… контроль! Контролируй себя. Не позволяй ей делать это с тобой.

– Хочешь неотделанную кромку? – спросила Жанин, глядя на эскиз. – Чтобы салфетка была в псевдодеревенском стиле? Или хочешь что-то очень элегантное, вроде шейного платка королевы?

– Неотделанную. Тогда на ощупь она будет казаться настоящей, а не эфемерной.

Можно будет протянуть руку, прикоснуться к ней – и она не исчезнет, улыбнувшись и пообещав яхту.

– Будто она не совсем лишена жизни? – пробормотала снизу Саммер, а маленькая пуговка все позвякивала и позвякивала в жестяной банке, которую она держала в руке.

Это он, что ли, был полностью лишен жизни? Он наполнял жизнь чудесами, пока она качалась в гамаке на острове и… и учила детей в месте столь далеком отсюда, где, очевидно, часто пропадало электричество, но…