Текст книги "Колокол"

6 глава

Я бродил по Сен-Мало до полуночи, ища тот проклятый дом. Все они были как один, и никакой не запомнить: серые и тёмно-серые, с каменной кладкой и белыми окнами, с высокими арками и маленькими балконами, с покатыми крышами и флюгерами на них. Лавки – посудные, кондитерские, сувенирные… Узкие улочки, старые лестницы, невысокие домики в три-четыре этажа… Каким же был тот дом? Я ничего не помнил, ничего, кроме белых перчаток и такого же белого лица. Чего он хотел от меня? Почему от меня? Почему моя Маргарет?

– Почему бы и нет, – сказал тот же голос.

Он стоял напротив, всё такой же, каким я его и запомнил.

– Хорошо, что вы пришли, – он протянул мне руку.

Я не ответил.

– Ваше право, – он улыбнулся.

– Где Маргарет? – спросил я.

– Не с вами?

– Нет.

– Вы уверены?

– Вы же знаете, что уверен!

– С чего мне знать?

Удивительно, но лицо это было настолько степенным, что не выдавало никаких эмоций; даже вопросы его звучали не вопросами, а утверждениями. Он только и делал, что соглашался со мной, отчего ещё больше злил.

– Пока я не встретил вас, она была рядом. – Я подошёл к нему.

– Может, она и сейчас рядом, просто вы не видите её? – Человек снова улыбнулся.

Он что-то знал, точно знал – и издевался надо мной. Чёртов псих… Я не мог понять его взгляд; он вроде как изучал меня, оценивал, примерял на меня что-то…

– Что вы сделали с Маргарет? Зачем она вам?

– Мне – незачем, – сказал он совершенно спокойно. – Люди теряются, друг мой.

– Я вам не друг, – я разжал дрожащие кулаки, чтобы ненароком не врезать ему.

– Это не вам решать.

Уголки его рта слегка приподнялись; он надвинул широкую шляпу на свой ровный и длинный нос и указал мне вперёд, будто там видно было, куда идти. Ни одного фонаря не горело на этой проклятой улице.

– Сегодня на острове перебои с электричеством, – сказал он, – глупые чайки поджарились на проводах. Вы когда-нибудь видели, как падают сгоревшие птицы?

– Нет, не видел.

– Они какое-то время ещё сидят на проводах, а через миг, как куски угля, падают на землю, поднимая своей чёрной тушкой такой же чёрный клуб пепла. Вы не были в лесу после пожара?

– Не был.

– Ваше счастье. Пройдёмте.

Мы пошли, только вот я не видел куда. Я ступал осторожно, боясь наткнуться на спящих бродяг или мерзких крыс, на что-либо спящее, – я не любил темноты. Было слышно, как кто-то шерудится по углам подворотен и пищит; я боялся этих тварей до жути.

– Не бойтесь, почти пришли, – сказал незнакомец.

Через пару метров мы уткнулись в массивную дверь. Он потянул её на себя. Та заскрипела, но поддалась, не сразу, нехотя, с тугим стоном проржавевших петель; дверь отделяла себя от каменной кладки проёма.

Темнота, такая же, как и снаружи.

Этот незнакомец… Как же его звали… Норах. Он взял что-то со стены и чиркнул спичкой; свеча затлела, испуская чёрный взвивающийся дым. Норах нёс чугунный подсвечник, освещая мне путь.

Вниз вела длинная лестница, крутая и мелкая, как раз чтобы удобнее было упасть. Я ступал боком, только так мои ноги не соскальзывали со ступеней. Одну за другой, одну за другой я перешагивал их, пока не спустился в подвал.

Это был бар или что-то вроде того. Обычная пивнушка с толпой людей. Все они разом посмотрели на меня. Тот, кто пил, оставил бокал, кто докуривал, обжёгся подступившим к пальцам тлеющим пеплом. Замешательство их длилось недолго, пока Норах не посмотрел на них. Тогда они продолжили пить, ударяя кружки о кружки, роняя пену на деревянный стол; сигары дымились и тлели, гогот и смех отлетали от стен. Я искал глазами Маргарет, всматриваясь в женщин.

– Её здесь нет, – сказал Норах, – пойдёмте присядем.

– Откуда вам знать? – Я не унимал нарастающей злобы. – Вы же не знаете, где она!

Норах выбрал ближайший столик.

– Если б я не знал, – равнодушно сказал он, – то не предложил бы вам вернуть её, не так ли?

Он придвинул под собой стул, я сел рядом.

– Что вы сделали с ней?

Норах будто не услышал вопрос. Единственное, чего мне хотелось, это вцепиться в его глотку; единственное, что удерживало меня, – мысли о ней.

– Я предлагаю вам сделку, – не замечая моего гнева, сказал он.

– Идите вы знаете куда!

– Мы пойдём, но не сразу. – Норах улыбнулся. – Не злитесь, прошу вас. Злость мешает нам думать.

– Вы похитили её? – Я встал из-за стола, с грохотом отодвинув стул.

В баре все замолчали и опять посмотрели на меня.

– Вы любите пиво? – как ни в чём не бывало спросил Норах.

Бар опять загудел. Я огляделся по сторонам. В дрожь бросало от этого места. Волнение скрутило живот, поднялось до груди, застряло у горла.

– Что это за место? Что здесь вообще происходит? – Мне казалось, все взгляды устремлены на меня; даже общаясь друг с другом, все эти люди будто подсматривали за мной. – Я сообщу в полицию.

– Сообщайте… Официант. – Он поднял руку.

На стол перед нами грохнули большие кружки, наполненные доверху пивом; по стенкам стекала хмельная пена.

– Вы пейте-пейте, – подталкивал Норах.

Я отхлебнул.

Официантка не двигалась с места, она буквально уставилась на меня. Прилипла своим испытующим взглядом и не отходила. Норах показал ей, чтоб ушла. Отмахнулся от неё, как от мухи. Та отошла, но не так далеко – встала возле барной стойки и всё так же сверлила меня взглядом.

– Почему она так смотрит на меня? – спросил я.

– Да кто ж её знает… – Он отпил из кружки и причмокнул.

– Может, ей нужна помощь?

– Может, и нужна; оставьте ей побольше чаевых.

– Почему вы выбрали меня?

– Вы можете мне помочь.

– Я даже сам себе помочь не могу. Сегодня я очнулся под кроватью, завёрнутый в пыльный ковёр, как какой-то пьяница или забулдыга, не дошедший до постели.

– Я в курсе всего, что с вами происходит. Я предлагаю вам игру.

– Где Маргарет?

– Хотите увидеть её?

– Да кто вы, чёрт возьми?

– Я тот, кто поможет вам. Разве не для этого вы сюда пришли?

– Мне не нужна ваша помощь.

– А Маргарет? Ей тоже не нужна моя помощь?

Норах резко встал и направился к выходу. Я опрокинул стул и побежал за ним. Бар опять заглох, а после вновь включился. Мелкие ступени то и дело валили меня с ног, я сбился со счёта, сколько раз оступился. Норах же шёл невозмутимо; он и не смотрел под ноги, а только возносил своё статное тело над этими развалинами. Скрип двери, запах прохладной полуночи… Темень поглотила все улицы. Непроглядная и холодная, она проникала в меня. Норах не сбавлял шаг. Мне пришлось уже бежать за ним.

– Где Маргарет? – кричал я ему.

А он всё так же шёл, несбивчиво и ровно. И лишь сверкнул полами своего пальто, зайдя за угол ближайшего дома.

– Подождите! – крикнул я.

Но Норах даже не замедлился. Мы обошли дом и завернули в узкий переулок; я натыкался на мусорные баки и какие-то корзины с бельём. Жилой квартал – целый лабиринт, непроходимый в одиночку. Мне казалось, этот человек видит в темноте – иначе как он уворачивался от всего, на что натыкался я? Наконец узкие стены прилегавших друг к другу домов вывели нас на широкое поле, по периметру которого лишь высились стены уходящих вдаль крепостей.

Норах остановился у одной из них. Старинная крепость походила на форт, длинный и замкнутый, обороняющий город. На башнях его не хватало стрелков, а у подножия – покатого рва. Окна форта смотрели на нас; в них было так же темно, как и снаружи, только светлые рамы выбивались из черноты.

– Не хотели бы вы сыграть со мной в одну игру? – спросил Норах.

– Сейчас не до игр, мне нужно увидеть Маргарет.

– Хорошо. – Он улыбнулся. – Нужно? Смотрите!

И перевёл взгляд на крышу форта. Я посмотрел туда же. В одном из высоких окон башни, у самого края стояла Маргарет. Она пошатывалась от ветра – вперёд-назад, вперёд-назад.

– Господи, Маргарет… – Я хотел закричать, но боялся её напугать. – Остановите, – еле вымолвил я, – остановите её!

– Кто, я? – удивился Норах. – Я не могу исполнить два желания за день… Одно я уже исполнил, – он указал на неё, – вы же хотели её увидеть, не так ли? Так смотрите, кто вам мешает…

Маргарет была словно прозрачная, её босые белые ступни упирались в выступ окна, тонкие руки держались за раму.

– Зайди обратно, – шептал я ей, – зайди обратно…

– О, она вас не услышит.

Марго наклонилась, её платье зацепилось за раму; она обернулась, одёрнула его, посмотрела вниз и увидела меня. Я хотел крикнуть, но она шагнула вперёд и камнем полетела на землю. Глухой грохот стоял у меня в ушах. Она, словно сломанная кукла, лежала на траве.

Я кричал и бежал, рыдал и падал, я повторял её имя и проклинал весь мир, я ненавидел себя, её, этот остров, эту жизнь… Я добежал до неё. Какая она маленькая и хрупкая… Я склонился над ней; через слёзы ничего не было видно, всё плыло и качалось, предательский тремор не давал прикоснуться к её волосам.

– Маргарет, моя бедная Маргарет, – шептал я, давясь слезами.

Дотронулся до её платья, до груди и до шеи, руки мои дрожали… Что-то не то! Убрал с лица окровавленные волосы. Это…

– Что-то не так? – спросил Норах.

– Это не она! – кричал я как сумасшедший. – Не она, не она…

– Конечно, не она, – спокойно сказал Норах.

– Но вы сказали…

– Я ничего не говорил – я лишь показал, что может произойти. Вы так упрямы… – Он отошёл от тела. – С одной стороны, это хорошо. Но с другой – отнимает столько времени!

– Мне нужно к Маргарет. – Я отходил от него, от неё, от этого проклятого места. – Надо бежать с этого острова, найти Маргарет и бежать, – шептал я, пятясь от этих двоих. Споткнулся о землю, повернулся в сторону порта и побежал.

– До встречи! – крикнул он мне вслед.

Я не помню, как добежал до отеля. Перед глазами всю дорогу стояла та девушка, покачиваясь, одёргивая платье и падая плашмя. Она мертва, мертва, и я ничего не мог с этим поделать.

Вбежав в холл, я разбудил консьержа, встретившего меня недоумённым взглядом.

– Всё в порядке, месье? – спросил он.

Я лишь отмахнулся.

– Может, чаю? Который час? – Он протирал глаза.

Я залетел в номер. Никого.

Ноги отяжелели, будто волокли за собою чугунные цепи. Я весь обмяк от усталости; нужно было продолжить поиски, заявить в полицию, но сил хватило, лишь чтобы рухнуть в кровать. Я расстегнул рубашку и опрокинулся навзничь, раскинув руки, как на поле боя. Ещё три часа до рассвета. Три часа, и боль настигнет меня. Я уже закрывал глаза, когда увидел кого-то в дверях. Чёрная фигура в белых перчатках смотрела на меня.

7 глава

Покои на верхнем этаже старой крепости раньше были тюрьмой, в их стенах держали узников перед казнью; потом решётки сменили на окна, а нары убрали.

– Тебе здесь никто не помешает, – сказал Норах, открыв тяжёлую дверь. Та заскрипела противным писком, длинным протяжным зевком – и нехотя впустила.

Ребекка зашла в пустую комнату; от каменных стен пахло столетней сыростью, тёмный потолок без единой лампы. Человек, с которым она пришла, так и стоял в дверях.

– Ты сказала, что хочешь побыть одна, – сказал он, – я правильно понял тебя?

– Да, – Ребекка кивнула.

– Это отличное место, – он оглядел комнату.

– Только ничего не видно.

– Что именно ты хочешь увидеть?

– Небо, может быть…

– Небо? – Норах подошёл к окну и отдёрнул тёмное полотно. Через потрескавшиеся стёкла старого окна множеством мелких звёзд играло небо.

– Спасибо, – тихо сказала Ребекка.

– Знаешь, говорят, в полночь звёзды светят особенно ярко – и особенно здесь, на этом острове. – Норах посмотрел на неё. – Думаю, тебе стоит дождаться полуночи.

– Хорошо, – сказала она, по-прежнему не поднимая глаз.

– Знаешь, Ребекка, почему люди из года в год совершают одни и те же ошибки?

– Нет.

– Они забывают, что уже совершали их. Как и ты забываешь всё, каждый свой день. – Он подошёл к ней и поправил кудрявые локоны на её висках. – Они забывают всё, Ребекка. Им кажется, они помнят, но все их воспоминания – лишь плод их фантазии; они ложны, как и сам человек.

– Я не могу забыть только один день…

Норах приставил палец к её губам.

– Знаешь, чем хороша наша память?

Ребекка молчала.

– Она бестелесна. Её невозможно убить. Нам только кажется, что она внутри нас, но это мы внутри её. Мир представлений – отдельный мир. Сначала мы строим его, и пока мы его строим, он молчит, выжидая, когда мы поставим последний кирпичик, создадим последнего человека из тех, кого не можем забыть, когда мы воскресим мёртвых и убьём живых, когда посадим последнее дерево… Ты же помнишь деревья в том лесу? Ты, наверное, заглянула за каждое, не так ли, Ребекка?

Она кивнула.

– Каждое дерево в нём посадила ты. И теперь уже не ты управляешь тем миром, это он управляет тобой. Твоим телом, твоими мыслями, твоим страхом. Ты и правда думаешь, что сможешь сбежать? Вот так?

Ребекка молчала.

– Каждый из нас – раб своего страха, девочка, каждый страх создан своим рабом.

Норах пошёл к двери; звук каблуков его тёмных заострённых туфель эхом отбивался от стен.

– Сделай одолжение, – он остановился в дверях, – помаши мне рукой.

– Подождите, – окликнула его Ребекка, когда тот уже вышел. – Вы знаете, что я хочу сделать?

– Разве ты не просила об этом вчера? Разве ты не просишь об этом каждый свой день?

– Значит, вы не остановите меня?

– Это не в моей власти. – И, улыбнувшись, Норах ушёл.

Ребекка слышала, как удалялись его шаги, как они спускались по лестнице всё дальше и дальше, а вскоре исчезли совсем.

Какое хорошее место, думала Ребекка. Ей казалось, что можно и по-другому, не выходя из своей комнаты, но там ей могли помешать – мать и Фабьен жили в соседних. И хоть им не было до неё никакого дела, они могли случайно зайти к ней. Но здесь, здесь она была в безопасности от всех, кроме себя самой.

Ребекка оглядела промозглые стены, провела дрожащими пальцами по прохладным камням, вдохнула могильную сырость. Наверное, так и пахнет смерть, решила она, сыростью и холодом.

«Лишь бы никто не хватился меня, – думала Ребекка, – лишь бы никто не помешал…»

Фабьен Лоран протяжно храпел в измятой, взмокшей от пота постели. Каждый раз, пытаясь заснуть, он перекатывал своё грузное тело с боку на бок, со спины на живот, издавая свистящие звуки, вырывающиеся из мясистых ноздрей.

Ирен искоса наблюдала за ёрзающим мужем, ожидая, пока тот заснёт. В другой день она пошла бы к Ребекке за берушами или вовсе осталась бы у неё. Но не сегодня. Сегодня у неё были другие планы, как и неделю назад, – но тогда всё пошло наперекосяк. Тогда она попросила у доктора, у этого психа, дать ей снотворного; он высыпал ей в руку почти всё, что у него было. Ирен растворила десять таблеток в молоке и принесла Фабьену, тот выпил – и ничего. Ничего не случилось. Его даже не перекосило во сне, ему даже не было плохо. Ни боли, ни ужаса. Ни радости, ни отмщения – ничего не испытала Ирен. Он встал как ни в чём не бывало, пошаркал своими тапками в ванную комнату, прочистил забитые пазухи и вернулся назад. Пока Ирен слушала, как Фабьен харкал, вытряхивая из себя всю засохшую слизь, она сама чуть не умерла от злости. Ещё немного, и все оставшиеся таблетки она выпила бы сама. Но решила переждать, решила придумать другой план, найти иной способ. Вполне возможно, у этого спятившего докторишки и таблетки-то были просроченные. И Ирен придумала; она решила всё сделать сама. И вот теперь, когда храп её мужа заглушал все остальные звуки в их спальне, мадам Лоран медленно подошла к кровати, взяла большую подушку, сжала её обеими руками и опустила на лицо мужа.

На городской башне часы пробили двенадцать. Небо становилось всё глубже; казалось, оно затягивало её в себя. Ребекка упёрлась ладонями в подоконник; он высокий, шершавый, половина камней сколоты. Она сняла тугие туфли – и вот уже стоит на холодном полу. Ставни старых окон туго всажены, проржавевшая резьба петель наглухо держит неподвижные створки. Ребекка потянула за ручку – окно не шевелилось; дёрнула ещё раз – стекло затрещало, рама скрипнула, ржавчина осыпалась с петель. Ребекка потянула на себя ручку; прохладный ветер ноябрьской ночи повеял на её заплаканное лицо. Одной рукой схватившись за створку окна, другой держась за откос, она взобралась на высокий подоконник. Весь остров был перед ней.

Фабьен вырывался и мычал. Ирен давила всё сильнее, даже улеглась на подушку. Она и не знала, что он такой сильный – этот старый дохляк разваливался на части все годы, что она с ним жила. Ирен уже выбилась из сил; руки дрожали от усталости, волосы упали на лоб, облепив её красное, вспотевшее от натуги лицо. Фабьен дергал руками, ногами и хрипел, снося всё, что лежало на прикроватной тумбе. Он был будто таракан, перевёрнутый на спину, таракан, которого никак не получалась прихлопнуть. Ирен навалилась всем телом. Фабьен снёс все вещи с тумбы; об пол брякнуло что-то металлическое. Ножницы, поняла Ирен, она нащупала их ногой. Вот они, сейчас, сейчас… Ирен прижала подушку одной рукой, другой же потянулась к полу, и хватка её ослабла. Фабьен стал заглатывать воздух, приподнялся и попал ей рукой по лицу. Она схватила ножницы, скинула подушку и с размаху всадила металлическое остриё прямиком в набухшую шею Фабьена. Хрип забурлил натекающей в горло кровью, она наполнила рот, окрасила зубы, вытекла на подушку. Тело билось в предсмертной конвульсии, издавая последние звуки, выпуская последний свой дух. Ирен посмотрела в застывшие глаза мужа и отпрянула от него. Дыхание её становилось ровнее, как и осанка, как и цвет лица. Она убрала взъерошенные волосы, заколола их на затылке, выпрямила спину, оправила платье и накрыла подушкой обезображенное предсмертной гримасой лицо Фабьена.

Ребекка смотрела в бездонное небо, на тёмные силуэты ночных домов. На крыши с крутящимися флюгерами, на мачты спящих кораблей. Они мирно покачивались, танцуя, охраняемые тёплым светом большого маяка. Ветер раздувал её волосы и ночную сорочку, поднимая подол до колен; ноги покрылись гусиной кожей, она вся ею покрылась. Скоро закончится всё: её ночные кошмары, её бесконечный стыд. Она уже не будет выкрикивать его имя, не будет искать его каждую ночь, просыпаться в слезах, биться головой о подушку, заламывать руки, ненавидеть себя. Ребекка встала на скрипучий откос и посмотрела вниз; голова закружилась, руки вцепились в каменную кладку, ноги окоченели – не пошевелить. Так она никогда не спрыгнет. Ребекка вдохнула прохладный воздух. Лучше не смотреть… Не смотри вниз. Выдохнула. Подняла взгляд.

Недалеко от башни ей навстречу шли через пустое поле два силуэта. Один прибавил шаг, потом побежал – вроде что-то кричал, или ей показалось… Нет, ей не помешает никто. Ребекка подняла одну руку, потом вторую, приблизилась к краю и прыгнула вниз. Дыхание перехватило, она захлебнулась воздухом, задохнулась страхом, закрыла глаза и рухнула навзничь. Что-то треснуло в голове. Звук шагов, чье-то дыхание, мужской плач, женское имя. Не её.

8 глава

– Он не сможет этого сделать. С чего он взял, что у этого парня получится? Кто он вообще такой? Ты его знаешь, Фабьен?

Ирен стояла у барной стойки и протирала бокалы. Чистое стекло скрипело под быстрыми пальцами. Женщина по третьему разу брала один и тот же бокал, тёрла его уже сухой тряпкой и, не глядя, ставила к другим на поднос. Бокалы издали трескучий звон; один наклонился, упал на другой, другой – на следующий, и вот уже крайний слетел с подноса и со звоном разбился об пол.

Тёмные ботинки тяжёлым прихрамывающим шагом подошли к стойке, голос вздохнул и захрипел, будто кашель застрял посреди пересохшего горла, полная рука в синих венах и старческих пятнах потянулась за метлой и совком, осколки замели в угол.

– Пожалуйста, Ирен, не мельтеши, – сказал уставший мужской голос, – ты разобьёшь все бокалы, опять… И их вычтут из нашей зарплаты.

– У нас нет никакой зарплаты, Фабьен, – официантка покосилась на него, – ты забыл?

– Ты говоришь бред, Ирен, полный бред.

– Бред – всё, что здесь происходит, – она поставила со звоном ещё один бокал. – Я не могу больше быть официанткой, Фабьен; кто угодно, только не я. Меня уже тошнит от этой посуды, от этой грязи, от этого отеля, в котором…

Вдруг что-то заскрипело за одним из дальних столов. Фабьен посмотрел на Ирен, но она будто не замечала этого, она никогда не замечала его…

Фабьен пошёл на звук – тихий, робкий, но всегда зовущий, – медленно переступая с ноги на ногу, боясь ненароком спугнуть его. За столом двигали стулья, они скрипели деревянными ножками о такой же деревянный пол, туда-обратно, назад-вперёд. У Фабьена пересохло в горле, в носу защипало, глаза покрылись влажной пеленой. Пепельница на столе подскочила на месте. Послышалось тихое «ой».

Фабьен подошёл к столу, отодвинул один из стульев и заглянул под него. Мальчишка лет пяти неотрывно смотрел на месье Лорана и тёр затылок.

– Ты ударился? – Тот улыбнулся.

– Угу, – мальчик кивнул.

– Не дело тут играть, сынок, не то место.

Мальчик вылез из-под стола и отряхнул пыльные коленки.

– А теперь отряхни руки, – сказал Фабьен.

Мальчик отряхнул и руки.

– Пойдём играть, – сказал он, – пойдём на улицу.

– Не могу, – выдавил из себя Фабьен, – я сейчас не могу.

– Но я хочу! – Мальчик топнул ногой и надул губы.

– Я знаю, знаю, что хочешь, но я правда не могу пойти с тобой.

Мальчик пожал плечами, развернулся, побежал к выходу и скрылся за дверью.

Фабьен ещё долго смотрел на дверь. Грудь его сжало, он захлебнулся воздухом, опёрся на спинку стула, подвинул его к себе и сел. Шаги мальчишки уже стихли за дверью, да и дверь перестала скрипеть от залетевшего в подвал сквозняка. Месье Лоран расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, потом ещё одну, и ещё, и потёр грудь.

– Что ты там делаешь? – крикнула ему Ирен.

Фабьен молчал.

– Ты слышишь меня? – Она подошла, шурша своим длинным многослойным платьем.

– Я видел его, Ирен, – сказал Фабьен, – он опять приходил.

– Сколько раз тебе говорить, что это не он, – рассердилась мадам Лоран. – Не он, понимаешь ты или нет?

Фабьен понимал, но ничего не мог с собой поделать.

– Когда же это всё закончится, – вздохнул он.

– У него ничего не выйдет, – сказала Ирен. – Вот попомнишь мои слова.

– Чччч, тише! Он может услышать…

– Ну и пусть, пусть слышит! Мне всё равно! – кричала она. – Ты всегда был тюфяком, Фабьен, ты не смог постоять за нас, и мы все…

– Ты обещала не на-по-ми-нать мне, – он схватился за голову и закрыл уши, – ты обещала больше не говорить мне об этом!

– Обещала, ну и что? Что ты мне сделаешь, а? Разобьёшь мои стаканы?

– Не кричи, по-жа-луй-ста, – трясся он, – не кричи…

– Ты трус, Фабьен, чёртов трус, и всегда им был; если б не ты, ничего не случилось бы! Ничего не случилось бы с Жоэлем, ничего не случилось бы с нами…

– Страх – это не порок, Ирен, это проклятие! Моё проклятие! – Он стучал кулаком по груди.

– Ради бога, Фабьен, к чему этот дешёвый спектакль? Иди лучше столы протирать, нечего здесь ныть!

Фабьен медленным шаркающим шагом поплёлся к барной стойке, взял тряпку, плюнул на неё и пошёл к столам.

– А я тебе говорю, что видел его, – опять заворчал он. – Я не понимаю, почему ты его не видишь, он же был здесь под тем столом, позвал меня, а потом убежал…

Ирен делала вид, что не слышит.

– Почему он приходит только ко мне? – не унимался Фабьен; подбородок его задрожал, глаза раскраснелись. – Почему ты не видишь его, Ирен? Или видишь, но делаешь вид, что не видишь…

– Я ещё не сошла с ума, Фабьен. Хватит нам и одного сумасшедшего!

– Кого? – не понял он.

– Тебя, кого же ещё… – Ирен приложила палец к губам и прислушалась. – Тихо, Ребекка идёт.

Оба они замолчали.

По лестнице спускалась Ребекка.

– Бедная девочка, – сказал Фабьен.

– Нечего её жалеть, – шикнула на него Ирен.

– Вот чтобы так, каждый раз… у меня бы точно духу не хватило.

– Вот в этом ты прав, Фабьен: у тебя точно ничего не хватило бы, ты же тюфяк… Хорошо, что Бекки не твоя дочь.

– Чего ж тут хорошего – каждую неделю такое…

– Тише ты! – шикнула она на него, когда девушка подошла поближе.

– Может, ей всё же сказать? – перешёл он на шёпот.

– И как ты ей скажешь, что ты ей скажешь? Совсем из ума выжил? – шипела на мужа мадам Лоран.

Взгляд девушки был растерянный, улыбка еле касалась кончиков губ; она зябко смотрела по сторонам, будто вспоминая что-то.

– Мама, – обратилась она к Ирен, – почему на мне опять новое платье? – Она разглядывала тонкую шелковистую ткань в мелкий цветок.

– Так разве оно новое? – удивился Фабьен. – По мне, так точно такое же.

– Нет-нет, – Ребекка замотала головой, – я помню, что было другое, разве ты не видишь, Фабьен?

– Ей-богу, не вижу, дорогая; платье как платье, такое же, как и было, и ты такая же, как была. – Он улыбнулся ей.

Девушка помолчала, прикусила губу и посмотрела на месье Лорана.

– Ты что-то хотела, Ребекка? Может, сока или воды? – спросил он. – Или чего покрепче – вина, например?

– Ты говорил, что видел его, Фабьен…

– Кого? – переспросил он, надеясь, что неправильно понял, надеясь, что Ребекка совсем о другом.

– Жоэля, – сказала она. – Почему он приходит к тебе? Почему не зовёт меня?

– Никто ко мне не приходит, девочка, – он подошёл к ней и погладил по плечу. – Мне показалось. Я же старый, что с меня взять…

– А мне вот ни разу. – Ребекка понурила голову. – Даже во сне. – Она замолчала, потом проглотила подступившую горечь и продолжила: – Ты же знаешь, что это я…

– Не надо, Ребекка, не надо, – перебил он её.

– Я должна, должна сказать…

– Замолчите все! – Ирен разбила ещё один бокал об пол. – Никто не приходил и не приходит; его нет, понятно вам, нет!

– Уже второй бокал, – вздохнул Фабьен.

– Я уберу, – сказала Ребекка.

Все трое молчали. Девушка знала, что должна сделать, знала, но не хотела никому говорить, не хотела расстраивать их. Как же так получилось, что в тот день ничего не закончилось?.. Ребекка не могла ответить на этот вопрос. То, что она сделала тогда, то, что успела сделать, преследует её и сейчас.

Бар стал наполняться людьми. Они заходили сюда как ни в чём не бывало, смеялись, заказывали выпить, ворчали на нерасторопного Фабьена и самодовольную официантку, подмигивали Ребекке, не получали и взгляда в ответ и вскоре оставляли все попытки дешёвого флирта. Сколько их сменилось за всё это время, она уже сбилась со счёта. Сначала Бекки смотрела на них с завистью, потом с равнодушием, теперь же почти не видела их. Не было для неё иных мыслей, иного мира, кроме того, что каждый вечер возвращал её в тот день.

– Смотри, снова он пришёл, – сказала Ирен, кивнув в сторону странного посетителя.

– Кто? – Фабьен огляделся.

– Этот псих.

– До сих пор не нашёл? – Фабьен покачал головой.

– Видимо, и не найдёт, – ухмыльнулась Ирен.

– Жалко его.

– Себя пожалей, – фыркнула она.

Фабьен почесал шею под подбородком и надрывно закашлял.

– Как-то странно болит шея сегодня… Ты не знаешь почему?

– Не имею ни малейшего понятия, – сказала Ирен и пошла забирать заказ.

Взъерошенный человек в измятом пиджаке, в покосившихся набок очках ходил между столиков, заглядывая под каждый. Иногда его вышвыривали из бара, но он не терял запала – приходил снова, но уже с другой стороны, подходил к другим столам, спрашивал, кто из какого номера и не находили ли они его бумаг. Теперь же он подошёл к барной стойке, зашёл за неё и стал рыться в бутылках, неосторожно опрокинув парочку.

– Уведи-ка его, – указала Ирен дочери.

Ребекка осторожно подошла к гостю.

– Простите, месье, – чуть похлопала она его по плечу, – месье, простите…

– Да-да, – суетливый постоялец поднял голову из-под стойки.

– Вы опять что-то ищете?

– Ищу, ищу… – Доктор протяжно вздохнул. – У меня пропали все записи, около тридцати листов. И я ничего не помню, понимаете, я надеялся вспомнить, но так и не смог… Вы, случайно, не видели их? – Он прищурился.

– Не видела, – пожала Ребекка плечами.

– А я раньше не видел вас? – Доктор опустил очки с переносицы.

– Думаю, нет, – она улыбнулась.

– Странно, вы на кого-то похожи, но я никак не могу вспомнить, на кого.

– Может, вам кажется? – сказала Ребекка.

– Может, вы и правы, – согласился он, поправляя очки.

– Проводить вас наверх?

– Нет, я сам. – Он поставил упавшие бутылки на место. – Я тут уронил…

– Ничего, я поставлю.

Человек извинился, откланялся и ушёл.

– Слава богу, – сказала Ирен.

– Аж жалко его, – вздохнул Фабьен.

– Официантка, – крикнул кто-то из-за стола, – почему пиво тёплое?

– Почему это происходит со мной, – ворчала Ирен, направляясь к недовольному посетителю. Тот, уткнувшись в меню, пододвинул к ней пиво.

Ирен потрогала кружку.

– Оно ледяное… – сказала она.

– Вы уверены, мадам Лоран? – спросил посетитель.

Ирен вздрогнула от этого голоса. Посетитель медленно опустил меню. Чёрные смеющиеся глаза смотрели на неё.

– Как поживаете? – Он заулыбался редкими короткими зубами.

Ирен не сводила взгляда с этого взлохмаченного, дурнопахнущего человека.

– А, это ты, – как-то грустно сказала она.

– Я, – он почесал затылок и цыкнул. – Болит, знаете ли, старый шрам на погоду, сегодня ветра`…

– Ветра́, – сказала Ирен.

– А вам идёт эта форма, – он еле сдержал подступающий смех, – вы будто в ней родились.

– Будете ещё что-то заказывать? – спросила она.

– Пиво поменяйте, тёплое, – сказал человек и ещё раз подмигнул ей хитрющим глазом.