Текст книги "Принцесса маори"

– Вы знаете, кто такой Фрэнк Ллойд Райт? – удивленно спросил Адриан.

– Да, иначе как бы я говорила на эту тему, – ответила Ева резче, чем намеревалась.

Этот юноша вел себя так, словно изучение архитектуры для него – это нечто совершенно само собой разумеющееся. Если бы он знал, что именно этим мечтала заниматься Ева! И как же ей хотелось, чтобы хотя бы одно ее желание исполнилось!

– Не смотрите на меня так, будто вы сомневаетесь в этом. Я тратила все свои деньги на книги по архитектуре!

Адриан смущенно взглянул на девушку.

– Что я вам такого сделал? Вы на меня злитесь?

– Нет, просто я очень устала, – ответила Ева, задаваясь вопросом, как бы поступил Адриан, узнав о мыслях в ее голове. «Я завидую, что ему будет преподавать ученик самого Фрэнка Ллойда Райта».

Девушка взглянула в большое зеркало, стоявшее в коридоре. Вид у нее был очень напряженный. Еве казалось, что она похожа на свою старую учительницу.

– Большое спасибо за все. Вы очень помогли мне на первых порах, – твердо добавила Ева.

– У тебя очень хороший английский, – произнес он по-немецки. – Думаю, мы можем перейти на «ты». В конце концов, ты ведь кузина. Какое у нас, кстати, родство?

Ева вздохнула. Хотя отец рассказывал ей об этом, восстановить в памяти все родственные связи было не так-то просто.

– Если я все правильно поняла, наши дедушки были братьями. Твой в молодые годы переехал в Новую Зеландию, а мой, старший, остался на винограднике в Пфальце. Мой дед тогда наверняка считал брата сумасшедшим, ведь тот вбил себе в голову, что там можно выращивать виноград.

– Да, мой дед был настоящим борцом, он добился всего, чего хотел. Вырастил в Хокс-бей первый виноградник, приносящий доход. Скажи, а как вы вообще связались с моей матерью? Вы в одном конце света, она в другом…

– Я этого тоже точно не знаю, – задумчиво произнесла Ева. – Я думаю, твоя мать написала моему отцу письмо, в котором просила, чтобы тот выслал ей половину драгоценностей, доставшихся ему по наследству от их общей бабки. Вероятно, существовало завещание, в котором почтенная дама упомянула и потомков младшего сына. Я не знаю, почему он не написал сам, а предоставил это своей дочери.

– Возможно, это случилось уже после смерти деда, – сказал Адриан. – К сожалению, я об этом ничего не знаю. Когда дед внезапно умер, я еще не появился на свет.

– Как бы там ни было, после этого мой отец и твоя мать, кузен и кузина, иногда переписывались и высказывали свои мысли насчет вина. А когда наш виноградник в Баденхайме уже невозможно было содержать, мой отец принял решение отправиться вместе с моим братом в Калифорнию на поиски работы. Я и мать только помешали бы им. Поэтому мы должны были приехать на виноградник к твоей матери… – Ева запнулась. – Но раз у нее финансовые трудности, я, конечно, не стану вас долго обременять и сидеть на шее. Как только отец вышлет мне деньги на билет в Америку, я тут же выметусь!

– Ах, не беспокойся насчет матери. Ее новый супруг при деньгах, а она сама ждет не дождется, когда наконец унаследует дом и состояние бабушки Люси.

Ева не стала спрашивать, почему Адриан так нелестно отзывается о своей матери. Такие слова уже во второй раз проскользнули в их разговоре. Но девушка не хотела выглядеть слишком любопытной. Кроме того, ей нужно было хорошенько обдумать всю информацию, которую она получила за последнее время. Каким-то образом судьба Адриана походила на ее собственную. Может быть, она чувствовала странную близость, потому что они являлись хоть и дальними, но все же родственниками?

– Тогда приятно отдохнуть и сладких снов. Надеюсь, ты помнишь, что первый сон на новом месте всегда сбывается.

После того как Адриан закрыл за собой дверь, Ева осмотрела мебель внимательнее. Нельзя не согласиться, что этот парень действительно обладал недурным вкусом. Потом Ева открыла окно и выглянула в сад. Здесь цвели растения, которых она до этого никогда не видела. Откуда-то доносились голоса птиц. И вдруг Ева услышала женский голос, отдающий распоряжения:

– Принесите мне на улицу чай и несколько тех кексов!

Женщина в костюме и шляпе вышла на деревянную веранду, которая находилась сразу под комнатой Евы. Девушка затаила дыхание, увидев красивую даму. У женщины были светлые волосы, безупречно белая кожа, узкое лицо, идеальный нос и чувственные губы. Глаза, насколько смогла рассмотреть Ева, были зеленого цвета. С первого взгляда она решила, что это сестра Адриана, потому что та выглядела очень молодо, к тому же была на него похожа. И только позже она сообразила, что дама в возрасте. Вероятно, она разменяла пятый десяток.

Тут Ева услышала другой голос, который донесся из дома:

– Ты же не думаешь, что я буду беседовать с деревенщиной? Моим друзьям не нравятся немцы. При всем желании я не могу таскать ее везде с собой. А тем паче сейчас, перед Рождеством. Уже пришла целая гора приглашений. Пожалуйста, не расстраивай меня, не заставляй с ней разговаривать.

Ева в испуге отступила от окна: ее могли обнаружить. Девушка ни на секунду не сомневалась, что речь шла о ней. Но любопытство взяло верх. Ева хотела увидеть лицо визгливой дамы. Внешность девушки, которая, очевидно, была дочкой красивой дамы, не шла ни в какое сравнение с красотой матери. Эту юную блондинку с круглым лицом, вздернутым носом и веснушками в Германии назвали бы симпатичной, но рядом с матерью она выглядела как крестьянская лошадь рядом с чистокровной кобылой. Еве стало слегка стыдно за такое сравнение, но в голову не пришло ничего лучше. Конечно, все это было спровоцировано отвращением к молодой ровеснице. И как ей в голову пришло назвать Еву деревенщиной? Может, Еве просто не хватило знания английского, чтобы правильно перевести?

Ева быстро отошла от окна, когда мать с дочкой устроились на веранде выпить чаю.

Ева достала словарь и получила подтверждение того, о чем догадывалась. Слово «сlod» действительно означало что-то вроде «деревенщины».

Ева легла на кровать и сжала кулаки. Когда девушка проснулась, руки были разжаты, на душе было радостно. Ева тут же вспомнила свой сон: она бродила с симпатичным молодым человеком по викторианской вилле!

Нейпир, декабрь 1930 года

Ева уже давно проснулась, когда в дверь ее комнаты постучали. Она рылась в чемодане, пытаясь отыскать подходящее летнее платье. Впрочем, у нее было лишь одно красивое платье.

Адриан осторожно просунул голову внутрь и осведомился:

– Ты готова?

Ева кивнула и прошла за ним по бесконечно длинному коридору вниз, в столовую. Девушка немного смутилась, когда на нее внезапно уставились сразу три пары глаз. Все смотрели внимательно, но тем не менее по-разному. Мать Адриана и седой полноватый пожилой мужчина не выказывали ничего, кроме любопытства. А вот дочка скривилась в пренебрежительной гримасе.

– Это наша кузина из Германии, Ева Шиндлер, – произнес твердым голосом Адриан.

Мать поднялась со стула и протянула руку. «Она красивая, но холодная», – подумала Ева, приветствуя тетку. Досадно только, что у Евы из головы вылетело ее имя. Как же теперь с ней заговорить?! Пока девушка лихорадочно старалась вспомнить имя, тетка спросила о ее матери. Но прежде чем ответить, девушке непременно нужно было вспомнить имя. Ведь женщина-маори упоминала его по дороге…

– А где же твоя мать? – нетерпеливо повторила вопрос тетка и внимательно осмотрела Еву с головы до ног. – Ах, она, наверное, совсем не говорит по-английски, поэтому и не отвечает, – добавила она.

– Она умерла во время плавания, – быстро вмешался Адриан. – Было бы прелестно, если бы и ты, дорогая Береника, поприветствовала кузину. Теперь она у нас будет жить долго.

«Надеюсь, что не так уж и долго», – подумала Ева, интуитивно чувствуя, что в этом доме она не станет желанной гостьей. В доме, куда ее никто не приглашал.

– Я надеюсь, что смогу быть чем-нибудь полезной, отец говорил, что вам на винограднике будут кстати любые рабочие руки. Но я могу и здесь чем-нибудь помочь. Дóма мне приходилось вести все хозяйство… – Ева замолчала, заметив, что на самом деле никому это неинтересно.

Лишь тетка немного удивилась тому, что гостья все же говорит по-английски.

– Тогда можешь начать прямо с моей комнаты. Там нужно срочно прибраться, – бросила Береника с насмешкой.

– Сестрица, придержи свой нахальный язык. Ева – наша гостья, да будет тебе это известно. И она ни в коем случае не станет убираться в наших комнатах!

– Адриан, присядь же наконец, чтобы мы смогли приступить к трапезе, – проворчал пожилой господин.

Береника показала брату язык, но за столом никто не обратил на это внимания. «У нас за столом такого никогда бы не позволили», – удивленно подумала Ева о манерах хозяйской дочки.

Едва девушка села на свое место, как к ней вежливо обратилась тетка:

– Это очень мило, что ты предлагаешь нам помощь. Мы подумаем, чем ты можешь быть полезной. На винограднике ты бы могла помочь при сборе урожая, но теперь это неактуально.

– Я, наверное, знаю чем, – вмешался Адриан. – Мне ведь, прежде чем отправиться в Веллингтон, нужно поехать в Мини[3]3
  Район Нейпира.


[Закрыть] на «Болд Вайнери», чтобы ты, мама, смогла продать участок, не так ли?

– Да, я бы этого хотела, если мой сын непременно желает стать архитектором.

– Так вот, мне нужен толковый помощник, который бы интересовался домами и имел хороший вкус.

На эти слова отреагировала лишь Береника.

– Наша немецкая кузина и вкус! – воскликнула она с блеющим смехом. – Ты, наверное, шутишь! Только взгляни на ткань ее платья. Шерсть летом! Кто такое носит?!

– Береника, пожалуйста! В Германии сейчас зима. Угадать погоду невозможно. Лучше всего, если ты подаришь ей свои поношенные летние платья, которые мы все равно хотели отдать нуждающимся, – деловито вмешалась тетушка. – Мы обязательно подыщем тебе занятие. Ты умеешь готовить?

Ева кивнула.

– Возможно, на этом и остановимся. Наша повариха беременна и вот-вот разродится.

Ева бросила взгляд на Адриана, который сидел напротив нее. Он побагровел от злости и был готов резко возразить матери. Но Ева этого не хотела. Она подала ему знак молчать. Не стоило усугублять и без того накаленную атмосферу в комнате. И не стоило злоупотреблять расположением Адриана. Ева твердо решила: как только придет первое письмо от отца, она будет умолять его выслать деньги на билет до Америки. Здесь девушка не хотела оставаться ни на один день дольше, чем потребуется. Береника оказалась невоспитанной и вздорной, а ее мать, хотя и старалась, но тоже была бестактна. «Она сама не понимает этого, даже когда говорит о платьях для нуждающихся», – подумала Ева, тоскуя по домашнему очагу и вспоминая немногие моменты, когда ее мама пребывала в добром здравии…

– Где же твоя мать, Джоанна? – спросил пожилой мужчина, когда воцарилась тишина.

«Джоанна, ну конечно, ее зовут тетя Джоанна», – пронеслось в голове у Евы.

– Бабушка просила извинить ее, – ответил Адриан. – Они вместе с тетушкой Ха поехали на обед в отель «Масоник».

– Ну, значит, дела у нашей пожилой дамы идут отменно. Она чаще питается в заведениях, а не дома, – иронично заметил пожилой господин.

Ева предположила, что он и есть новый муж тети Джоанны. Возможно, это был его дом, куда семья переехала после банкротства «Болд Вайньярд Эстейт».

По тому, как Адриан наморщил лоб, нетрудно было догадаться, что он готов был вот-вот поскандалить. Вдруг он громко ударил кулаком по столу рядом со своей тарелкой.

– Дорогой доктор Томас, наверное, вы все еще помните, что этот дом пока что принадлежит моей бабушке и что она может позволить себе выходить с сестрой, когда ей вздумается, и так часто, как она того пожелает.

– Адриан! Прекрати провоцировать Бертрама, – одернула тетя Джоанна сына. – Конечно, мы могли бы после свадьбы переехать в собственный дом, но этот просто больше и красивее. К тому же он все равно когда-нибудь достанется мне!

– Твоя мать прекрасно себя чувствует! – ответил Адриан дрожащим от гнева голосом. – Она здоровее, чем вам бы хотелось!

– Молодой человек! Хватит! – прорычал доктор Томас.

Ева, исподволь наблюдавшая за членами семьи, спрашивала себя, не в террариум ли она угодила. Причем симпатии девушки однозначно были на стороне Адриана и бабушки, а не на стороне тетки Джоанны и ее мужа. Этого она не могла скрыть. И уж тем более не на стороне Береники, которая тут же не преминула вставить:

– Тебе бы лучше не вмешиваться, мой любимый братец! Ты еще перед смертью отца переехал к бабушке, а на винограднике, приносящем лишь убыток, появлялся наскоками. И ты ждешь от нас с мамой чего-то решительного? Рассчитываешь, что мы въедем в маленький отцовский домик? Кроме того, доктору там трудно практиковать. Слишком мало места. – Береника намеренно употребила слово «отцовский», и было явно видно, что Адриану противно, когда сестра называла доктора «отцом».

– Хватит! – строго прикрикнула тетя Джоанна. – Мы не одни за столом. А то у Евы сложится впечатление, что нашу семью вообще невозможно терпеть. Что подумает мой дорогой кузен Петер, когда Ева в следующем письме расскажет о наших отношениях? – Она улыбнулась Еве, но это не помогло. Улыбка была наигранной, и девушка почувствовала это сразу.

– Ах, пока я не забыла, для тебя же есть почта! – С этими словами тетушка вскочила из-за стола и поспешила к буфету.

Сердце Евы замерло, кода ей вручили письмо. Без сомнения, это был отцовский почерк. Она прижала листок к груди и глубоко вздохнула. Она напишет ответ сегодня же вечером и попросит денег.

– Ты совсем ничего не ешь. Тебе не нравится? – Этим вопросом тетушка Джоанна вернула Еву к действительности.

– Наверняка она сидит на диете. Такой тощей не будешь, если питаться нормально, – едко заметила Береника.

– Отнюдь, дорогая сестрица, у людей, которые правильно питаются, нормальная фигура, как у Евы. А девушки, которые целый день лакомятся сладким, запросто могут обеспечить себе пару лишних размеров…

– Ты, ты… – Береника вскочила и готова была наброситься на брата.

Мать одернула ее в последний момент.

– Это так подло! – воскликнула Береника.

– Нет-нет, мне это совершенно не мешает, – бросил Адриан сквозь зубы. – Я люблю тебя такой, какая ты есть, дорогуша. По крайней мере внешне. Но вот от оскорбительного поведения по отношению к другим людям лучше отказаться. Это мне не нравится. Я думаю, что мое мнение разделят все холостые мужчины Нейпира, и прежде всего папенькин сынок! – Слово «папенькин» он произнес шутливо.

– Закончим на этом. Оставь Даниэля в покое! Ему нравится твоя сестра! – вмешался отчим Адриана.

– Когда он гостил у нас на прошлое Рождество, моя сестрица показала себя с наилучшей стороны! Наверное, ей было тяжело скрывать от Даниэля, какое она корыстное отродье.

– Прекрати наконец скандалить! – пронзительно крикнула тетка Джоанна.

Еве стало жаль Адриана. Но она уже знала, что он тоже вскоре покинет этот ужасный дом, если в феврале поедет в академию в Веллингтон, где начнется новый семестр.

Адриан вдруг так резко вскочил со стула, что тот с грохотом опрокинулся.

– Я знаю, почему Даниэль так редко приезжает домой из Веллингтона. Ему не по себе в новой семейке. Точно так же, как и мне! – крикнул он и вышел из столовой, хлопнув дверью.

После этого за столом воцарилось гнетущее молчание. Еве показалось, что прошла целая вечность, прежде чем обитатели дома встали из-за стола и тетушка Джоанна пожелала всем «спокойной ночи». Ее муж промямлил в бороду что-то невнятное, а Береника лишь поджала губы. Когда Ева уже подошла к двери, она четко и ясно услышала голос хозяйской дочери:

– Он так себя ведет, чтобы показаться перед этой!.. Я вообще не понимаю, что она здесь делает! Словно у нас без нее забот мало. Теперь еще и чужие люди у нас будут столоваться.

Ева боролась с желанием повернуться и высказать все в лицо этой неприятной особе, но не решилась. Она не хотела даже мысли допускать, что они состоят в каком-то родстве. Вместо этого Ева ушла из столовой, будто ничего не произошло. Следуя по длинному коридору в свою комнату, девушка размышляла о том, не написать ли отцу о своих впечатлениях о семье Болд-Кларк-Томасов за несколько часов пребывания у них.

Перед дверью своей комнаты она ненадолго остановилась. В этой части дома царила мирная тишина, и Ева поняла, почему Адриан сожалел о вынужденном переезде из своего «маленького королевства».

Нейпир, декабрь 1930 года

Харакеке и Люси сидели на своем обычном месте у окна. Отсюда открывался вид до самой береговой линии. Но они едва ли замечали окружающую красоту, потому что, собираясь вместе, всегда болтали наперебой.

Обе пожилые дамы были известны всему городу и считались одними из немногих местных зажиточных маори, которые вышли замуж за уважаемых граждан города Нейпира. Поэтому и называли их почтительно: миссис Болд и миссис Дорсон. Правда, Люси постоянно вызывала недоумение горожан, а о Харакеке в Нейпире раньше только и судачили. И хотя страсти скандала, главным действующим лицом которого была Люси, уже давно канули в лету, тем не менее дурная слава прилипла к ней, как смола дерева каури.

Впрочем, сестрам больше мешали не сплетни за их спинами, а тот факт, что они были единственными маори среди пакеха, которые тут обедали. Но и об этом они забывали в непрекращающемся потоке разговора.

– Ну, расскажи уже про девушку. Ты ей наверняка сразу понравилась.

Харакеке с удовольствием раскурила сигарету и выдохнула завивающиеся струйки дыма через нос. Люси понимала, что сестра хочет испытать ее ожидание, но не спеша и подчеркнуто спокойно откинулась на спинку кресла.

– Она, конечно, очень красива, о чем сама не догадывается. И это хорошо. Она настоящая красавица. У нее густые, пшеничного цвета волосы, лицо, как у Мадонны в твоей церкви, и зеленые глаза, – восторгалась Харакеке. – Только ее английский… как бы помягче сказать… оставляет желать лучшего.

Люси рассмеялась.

– Тогда она, к сожалению, не подходит для моих замыслов.

– Нет-нет, тебе просто нужно будет подождать. И ты сможешь одновременно помогать ей и улучшать ее знание языка. Я думаю, она не только хороша собой, но и умна. И у нее отличное чувство языка. Нужен лишь правильный учитель.

– Не знаю. Я все-таки рассчитывала на человека, который идеально владеет английским. Не станет совать нос в мои дела, а будет заниматься лишь работой. В конце концов, я ведь собираюсь открыть кое-что из своей биографии. Этот человек должен пообещать мне, что не разболтает никому другому.

– Тогда для этого подходит лишь один человек.

Люси оторопело посмотрела на сестру.

Харакеке рассмеялась:

– Ну, я… В конце концов, я-то знаю все твои темные тайны. Кто лучше меня смог бы обрисовать историю твоей жизни?

– Ты? Да, это… это был бы идеальный вариант. Конечно, только если бы… Такие трудности… Я имею в виду глаза. Ты… ты же не можешь даже газету прочесть без лупы, – пролепетала Люси.

– Сестрица, да что с тобой случилось? Разумеется, именно это и помешало бы, но, кажется, ты и не особо заинтересована в моей помощи. Неужели ты что-то скрываешь? – Харакеке в шутку пригрозила сестре пальцем.

– Ах, ну что ты такое выдумываешь! – фыркнула Люси и быстро продолжила: – Конечно, я могла бы надиктовать и Адриану. Он наверняка справился бы, впрочем, я намеренно не хочу находиться рядом, когда он обо всем узнает.

– Ты действительно хочешь обо всем ему рассказать? – Харакеке прикурила еще одну сигарету.

– Все! Он должен получить уже готовую историю, и лучше всего, когда я уже умру.

– Давай только без патетики, дорогая, – рассмеялась Харакеке. – Если уж ты так стараешься, то должна дать парню шанс поговорить с тобой после того, как он прочтет твою историю… – Вздохнув, она перебила сама себя: – Я уже давно все ему рассказала.

– Знаю, знаю, – проворчала Люси. – Ты, как всегда, лучше всех информирована. Если бы моя жизнь принадлежала тебе, то наверняка сегодня все было бы намного лучше!

– Не стоит так язвительно говорить об этом. Я думаю, правда в свое время могла бы положительно отразиться на наших характерах. Но почему ты хочешь рассказать Адриану о том, с какой ложью тебе пришлось жить всю жизнь? – Харакеке выпустила дым вверх.

– Потому что у него есть право знать о своих корнях.

– Тогда тебе нужно сделать такой же подарок и Беренике.

– Что изменится, если она узнает, как все тогда случилось на самом деле? Она только еще сильнее настроится против меня.

Харакеке взяла сестру за руку и крепко сжала.

– То, что для тебя было обычным делом, пакеха считали высокомерием и оскорблением. И я в то время тоже не была в восторге от этого, как ты помнишь. Ни от того, ни от другого. Но ты ведь немного чувствуешь вину и за собой: ты так избаловала этого ребенка…

– Но тебе ведь известно почему, – вздохнула Люси.

– Да, известно. И все же я еще тогда сомневалась, нужен ли тебе этот ребенок. Джоанна всю свою жизнь думала, что мир вокруг нее сотворен для того, чтобы угадывать ее желания по одному взгляду.

– Я знаю, что ты, конечно, права, но теперь уже ничего не изменить. Я не могу подступиться к Джоанне. Все, что я ей говорю, влетает в одно ухо и вылетает в другое. Мне кажется, она бы не расстроилась, если бы я умерла и развязала ей руки. Тогда бы она смогла обустроить этот дом так, как ей нравится.

– Нет, ты не доставишь ей такого удовольствия! Может, тебе стоит переехать ко мне? Дом, конечно, меньше, да и хозяйство у меня не отвечает твоим запросам, но ты хоть отдохнешь наконец от Джоанны, Береники и этого надутого доктора. Я никогда не смогу понять, что она нашла в этом парне!

– Не забывай, он знает ее тайну! И, очевидно, со своей стороны он тоже ее очень любит. Во всяком случае, так когда-то было! Сейчас он несколько скучает! Я думаю, Джоанна чувствует себя с ним в относительной безопасности.

Люси отмахнулась:

– Ах, давай больше не будем ворошить прошлое! Честно говоря, мне хотелось бы наконец-то избавиться от него. Поэтому мне нужно как можно скорее посадить ее за бумаги. И потом я больше не захочу ничего слушать об этом!

– Я думаю, эта восхитительная немка была бы самой верной кандидатурой. Она ничем не обременена, не знает близко никого из участников, беспристрастна. Ты должна быстро принять решение. Но почитать-то эту историю я смогу, когда она будет готова, а?

Люси слегка вздрогнула, но сестра этого не заметила.

– Конечно! – соврала она в надежде, что Харакеке вскоре снова об этом забудет. – Хорошо-хорошо, я приглашу девушку в свою комнату, чтобы самой составить впечатление. Судя по тому, как ты ее описываешь, она не может быть отвратительной, – быстро добавила Люси и испытующе взглянула на сестру, но та, очевидно, не заметила, в какой ужас повергла Люси ее просьба прочитать историю. Она не могла сказать, что это совершенно невозможно, потому что Люси собиралась открыть тайну, о которой даже Харакеке никогда не должна была узнать…

Люси исподволь наблюдала за сестрой. «Более разными, чем мы есть сейчас, стать уже невозможно», – подумала Люси. Даже внешне. Харакеке очень походила на отца, и по ней сразу можно было сказать, что она маори, а вот Люси обычно принимали за хорошо загоревшую пакеха. Она пошла в мать, в племени которой все выглядели мельче, чем обычные маори. Люси всегда старалась быть настоящей дамой, а Харакеке вела себя грубовато. Она отказывалась носить платья пакеха, в отличие от сестры, которая обычно следила за модой.

«Она мне никогда не простит моего имени пакеха», – пронеслось в голове Люси, когда Харакеке заказала еще виски. Но и в этом отношении они были чрезвычайно разными: Харакеке хорошо переносила алкоголь, а Люси его прямо-таки ненавидела.

Нейпир, декабрь 1930 года

Голос миссис Болд прозвучал грубо и решительно:

– Войдите! – воскликнула она.

Ева осторожно прошла в комнату, куда по желанию старой дамы провел ее Адриан.

– Все будет хорошо. Она не кусается! – произнес он, улыбнувшись, и исчез.

Ева надеялась, что Адриан будет ее сопровождать, но теперь она оказалась совершенно одна перед благородной дамой, которая сидела за столом, ровно, словно под линейку, держа спину.

Она поманила девушку к себе:

– Подойди ближе! – И кивнула на кресло, стоявшее напротив.

Еве почудилось, что комната, по стилю соответствовавшая фасаду особняка, совершенно выпала из времени. Каждый предмет мебели, как мельком успела заметить девушка, относился к поздней викторианской эпохе.

Когда Ева внимательнее присмотрелась к миссис Болд, она задалась вопросом: чем же Джоанна похожа на свою мать? Мать и дочь были совершенно разными.

У Джоанны была бледная кожа, в то время как у матери кожа имела равномерный темный оттенок, словно та любила подолгу сидеть на солнце. И пожилая дама выглядела намного моложе, чем предполагала Ева. В отличие от светлых глаз дочери, глаза матери излучали янтарный свет. Глаза Джоанны говорили о холодности и равнодушии, а вот во взгляде ее матери читались участие, теплота и живой интерес.

– Дитя мое, вначале хочу сказать: мне очень жаль, что так произошло с твоей матерью. Наверняка непросто вдруг оказаться одной на другом краю света, правда?

Ева кивнула. «Значит, внешний вид не обманул меня: миссис Болд совершенно другой человек, не такой, как тетка Джоанна», – подумала девушка, взяв чашку чая, которую ей предложила женщина.

– Я не хочу показаться слишком любопытной, но отчего умерла твоя мать? Она заболела? Наверное, грипп, ведь эпидемии часто случаются на кораблях в море?

– Нет, моя мать страдала меланхолией и покончила с собой.

– О, прости, что я стала тебя расспрашивать. Ты, вероятно, пережила настоящий шок. Я все еще помню, каково было Беренике и Адриану, когда их отец… – Она замолчала, прижав ладонь к губам.

– Ваш внук рассказал мне об этом. Вы не выдали того, что мне не стоило бы знать.

Миссис Болд склонила голову набок.

– Глаза у тебя от Болдов. У Тома такие же. Он всегда говорил, что это шиндлеровы глаза.

Ева вздрогнула.

– Я до этого времени не задумывалась, но почему у брата моего деда фамилия была Болд, а не Шиндлер?

Миссис Болд рассмеялась.

– Его звали Шиндлер. Когда он приехал в Нельсон, ему захотелось посетить немецкую колонию в Зарау. Но во время путешествия ему посоветовали сначала отправиться в Данидин, где как раз разразилась золотая лихорадка. Там он стал зажиточным мужчиной. На эти деньги смог приобрести виноградник. Он дал ему английское название.

– У нас дома его звали просто Авантюрист, но мы бы о нем и не вспомнили, если бы его дочь не прислала отцу письмо.

– Я хорошо помню, когда Джоанна нашла документ матери Тома, по которому мой муж как младший сын должен был получить половину ее украшений по наследству. Тогда ее было уже не остановить. Джоанна непременно хотела заполучить их. Мне это совершенно не нравилось, но она упорствовала. В конце концов она заявила, что это была последняя воля ее бабки. Так-то оно так, но я понимала, что мой муж никогда бы не воспользовался этим завещанием. Он всю жизнь отказывался от фамильных драгоценностей и не хотел делить их с родственниками в Германии.

– И все-таки благодаря письму тетки Джоанны наши семьи вновь стали общаться.

Люси внимательно взглянула на Еву.

– Твой английский не так уж плох, как уверяла меня Харакеке, только вот произношение, дитя мое, оставляет желать лучшего.

– Я знаю, – ответила Ева. – Я начала учить язык только на корабле, я ведь не знала заранее, что меня отправят в Новую Зеландию. – В ее словах слышалась досада.

– Я не хотела упрекать тебя, Ева. Напротив, я готова сделать тебе предложение, от которого для нас обеих будет выгода.

Ева уже сожалела, что так резко отреагировала, нельзя было не заметить, что пожилая дама испытывает к ней явную симпатию.

– Слушай внимательно! Я хочу записать свою биографию для внука Адриана. Он должен получить ее к Рождеству, до того, как в феврале уедет в Веллингтон. Значит, у нас не так много времени. Рождество уже на носу. Но сама я больше не могу много писать. Зрение не позволяет. Поэтому мне нужен человек, которому я могла бы диктовать.

Ева смотрела на миссис Болд расширившимися от удивления глазами.

– Вы же не имеете в виду меня?

– А почему нет? Прежде чем моя дочь, чего доброго, сделает из тебя кухарку, я найду тебе куда более интересное занятие.

С одной стороны, Ева была тронута таким доверием и тем, что миссис Болд хотела ей открыть, с другой – Еве не хотелось надолго задерживаться в Новой Зеландии. Девушка думала, как будет умолять отца прислать ей деньги на билет, и не могла представить, что он сможет отказать ей.

– Я очень польщена, миссис Болд…

– Называй меня… – Пожилая дама замешкалась на мгновение, прежде чем с ее губ сорвалось: – Называй меня Люси.

«Она выглядит очень экзотично, – подумала Ева. – Но если она тоже маори, как и тетушка Ха, тогда ее звали бы совсем иначе, во всяком случае точно не Люси». И все же, когда Ева присмотрелась, она отчетливо увидела явные признаки того, что Люси не была англичанкой. Эта женщина была несколько темнее, чем те дамы, с которыми Ева ехала в поезде. И глаза ее имели какой-то необычный темно-золотистый оттенок. Вдруг Ева вспомнила, что говорил Адриан и что она не заметила в первую минуту. Адриан сказал, что Харакеке – сестра Люси.

Таким образом, она сама ответила на свой вопрос: Люси тоже была маори. Но почему тогда она носила такое имя?

– Есть одна проблема, Люси. Я… В общем, я не думаю, что смогу чувствовать себя комфортно в этом доме. А сейчас, когда моя мать умерла, я надеюсь, что отец заберет меня. Я могла бы вести хозяйство для него и брата…

Люси иронично подняла брови.

– Ты, девочка, рождена не для того, чтобы вести хозяйство при мужчинах. Взгляни на себя и задумайся, чего ты достигла собственными силами. Ты сама выучила английский язык. А это настоящее достижение, моя дорогая!

– Он мне пригодится и дальше, ведь я уеду в Америку. Это давняя мечта… Возможно, мы там останемся и отец наживет состояние…

– Значит, обратно домой тебя не тянет?

Ева почувствовала, что ее подловили.

– Если говорить откровенно, то нет. Не думаю, что отец сможет снова обрабатывать виноградник. Участок несколько запущен, и… нет, я всем сердцем желаю, чтобы мы обрели новый дом в Америке. Я хочу уехать туда. А сюда меня забросила лишь глупая случайность.

Люси понимающе улыбнулась.

– Ах, Ева, боги хотели что-то сказать, забросив тебя сюда. Это не случайность… – Пожилая дама закрыла глаза и пробормотала какие-то непонятные слова.

Еве стало не по себе. Сейчас ей больше всего хотелось просто встать и выйти из комнаты. Но тут Люси вновь открыла глаза.

– Ты останешься, дитя мое, это место для тебя присмотрели предки. Ты принадлежишь этим краям!

Ева удержалась от того, чтобы возразить: она не верит в силу предков. Ей тяжело было верить в Бога, потому что девушка не могла понять, как он мог так жестоко поступить с ее матерью, когда обрек ее на ужасные пожизненные страдания. Разговоры маори навевали на девушку страх. Она отказывалась даже думать о брошенных пожилой дамой словах. Новая Зеландия – всего лишь промежуточная остановка. В этом Ева была совершенно уверена.