Текст книги "Нарцисс в цепях"

Глава третья

В «Цирке проклятых» Жан-Клода не было. Голос на том конце телефона меня не узнал и не хотел поверить, что я – Анита Блейк, прежняя возлюбленная босса. Так что мне пришлось звонить в другое заведение Жан-Клода, в стрип-клуб «Запретный плод», но и там его не было. Я позвонила в «Данс макабр», его последнее приобретение, но уже закрадывалась мысль, не велел ли Жан-Клод просто говорить всем, что его нет, если я позвоню.

Мысль эта меня очень беспокоила. Раньше я тревожилась, что Ричард может послать меня к чертям за столь долгую нерешительность. Но что Жан-Клод не станет ждать – об этом я даже и не думала. И если я настолько не уверена в своих чувствах, то почему у меня сейчас сжалось в груди от чувства потери, ведь это никакого отношения не имело к леопардам и их проблемам? Оно касалось только меня и того факта, что вдруг я ощутила себя очень одинокой. Но оказалось, что он именно в «Данс макабр» и сейчас подойдет к телефону. Только миг у меня был, чтобы расслабиться и перевести дыхание, как послышался его голос, и я как раз пыталась поставить на место метафизические щиты.

Метафизику я терпеть не могу. Биология противоестественного – все же биология, а метафизика – это магия, и мне с ней до сих пор неуютно. Полгода, что я не работаю, я медитировала, училась под руководством очень мудрой женщины-экстрасенса по имени Марианна, изучала ритуальную магию, так что научилась управлять способностями, данными мне от Бога. И потому я могу блокировать метки, связывающие меня с Ричардом и Жан-Клодом. Аура – это как личная защита, личная энергия. Если она в порядке, она охраняет тебя подобно коже, но если в ней дырка, туда проникает инфекция. У меня в ауре было две дыры – для каждого из моих мужчин. Наверное, у них в ауре тоже есть дыра у каждого, и это подвергало нас риску. Я заблокировала свои дыры. Всего только месяца полтора-два назад я столкнулась с мерзкой тварью, метящей в боги – новый даже для меня вид. У него хватило силы сорвать все мои латки, оставив открытые раны в ауре. И только вмешательство местной ведьмы не дало ему слопать меня вместе с этой аурой. А сейчас у меня нет за плечами еще шести месяцев целомудрия, медитации и терпения. Дыры – вот они, и заполнить их могут только Жан-Клод и Ричард. Это и говорила Марианна, а ей я верила, как верю немногим.

Голос Жан-Клода хлестнул бархатом. У меня перехватило дыхание, я могла только ощущать поток его голоса, его присутствие как что-то живое, омывающее мою кожу. Голос всегда был одним из главных козырей Жан-Клода, но это было смешно. Это же по телефону! Как же я смогу видеть его и удержать на месте щиты, не говоря уже о том, чтобы удержать себя в руках?

– Я знаю, что это ты, ma petite. Ты позвонила просто услышать мой голос?

Это было слишком близко к правде.

– Нет-нет.

Я никак не могла собраться с мыслями. Как штангист, который вдруг забыл все отработанные движения. Просто не поднять привычный вес, а пробиться сквозь силу Жан-Клода – это вес немалый.

Я еще ничего не сказала, как он заговорил снова:

– Ma petite, чем я обязан такой чести? Ты соизволила мне позвонить?

Голос его был спокоен, но что-то такое в нем слышалось. Что-то вроде упрека.

Что ж, вперед. Я развернула свои войска и попыталась говорить как разумный человек – это не всегда у меня получается хорошо.

– Я уже полгода не звонила…

– Я в курсе, ma petite.

Снисходительность. Терпеть ее не могу, и потому слегка разозлилась. Злость чуть-чуть прояснила мысли.

– Если ты перестанешь перебивать, я смогу сказать, зачем звоню.

– Сердце мое трепещет в жажде узнать.

Ей-богу, я чуть не бросила трубку. Он всегда был рад потоптаться на костях, но я отчасти понимала, что заслужила такое отношение, и оттого разозлилась сильнее. От собственной неправоты – она меня всегда выводит из себя. Я полгода боялась, и сейчас еще боюсь. Боюсь быть рядом с ним, боюсь того, что я делаю. Черт тебя побери, Анита, возьми себя в руки!

– Язвить – это моя работа, Жан-Клод.

– А какая же тогда моя?

– Я хочу попросить тебя об услуге.

– В самом деле? – Звучало это так, будто он может и отказать.

– Жан-Клод, перестань, пожалуйста. Я прошу помощи. Это нечасто бывает.

– Вот это правда. И чего же ты хочешь, ma petite? Ты знаешь, что тебе достаточно попросить, и я сделаю. Как бы на тебя ни злился.

Я оставила комментарий без внимания, поскольку не знала, что сказать.

– Ты знаешь клуб «Нарцисс в цепях»?

Он помолчал пару секунд:

– Oui.

– Ты можешь рассказать мне, как туда проехать, и встретить меня там?

– А ты знаешь, какого сорта этот клуб?

– Да.

– Точно знаешь?

– Я знаю, что это клуб, где развлекаются со связанными.

– Если ты не слишком изменилась за последние полгода, ma petite, это не то, что тебе нравилось.

– Не мне.

– Твои леопарды опять отбились от рук?

– Вроде этого. – И я рассказала ему, в чем дело.

– Я этого Марко не знаю.

– Я и не предполагала, что ты его знаешь.

– Но предполагала, что я знаю, где клуб?

– Надеялась.

– Я тебя там встречу кое с кем из моих. Или ты позволишь только мне скакать тебе на помощь?

Сейчас он говорил с некоторой усмешкой. Все лучше, чем злость – я так думаю.

– Приведи тех, кто тебе нужен.

– Ты доверяешь моему суждению?

– В этом – да.

– Но не во всем, – заключил он негромко.

– Во всем я никому не верю, Жан-Клод.

Он вздохнул:

– Такая молодая и такая… циничная.

– Не циничная, а опытная, Жан-Клод.

– А в чем разница?

– Циничный – ты.

Он засмеялся, и смех этот погладил меня как легкая ладонь.

– Да, – сказал он, – это объясняет разницу.

– Ты мне скажи наконец, пожалуйста, куда ехать.

«Пожалуйста» я добавила, чтобы ускорить процесс.

– Они там не слишком, я думаю, обидят твоих леопардов. Клуб держат оборотни, и если они учуют слишком много крови, то сами наведут порядок. Одна из причин, по которой «Нарцисс в цепях» – ничья земля, нейтральная пограничная территория для всех групп. Твои леопарды были правы, место действительно безопасное.

– Вряд ли Грегори вопил от чувства повышенной безопасности.

– Действительно, вряд ли, но я знаю владельца. Нарцисс очень рассердится, если кто-то у него в клубе перестарается.

– Нарцисс… не знаю такого имени. То есть помню греческий миф, но здесь никого такого не знаю.

– Я и не думал, что ты знаешь. Он редко выходит из клуба. Но я ему позвоню, и он покараулит для тебя твоих котиков. Спасать их он не станет, но присмотрит, чтобы их больше не обижали.

– Ты в этом на него полагаешься?

– Oui.

У Жан-Клода есть недостатки, но если он на кого-то полагается, то ошибается редко.

– О’кей. Да, и спасибо.

– Всегда пожалуйста. – Слышно было, как он набрал воздуху, а потом он спросил: – Ты позвонила бы, если бы тебе не нужна была помощь? Позвонила бы вообще?

Этого вопроса я ждала с ужасом – и от Жан-Клода, и от Ричарда. Но ответ у меня уже был.

– Я отвечу на твой вопрос, как смогу, но – интуиция мне подсказывает – ответ будет долгим. Давай сначала я удостоверюсь, что мои ребята в порядке, а потом начнем выяснять наши отношения.

– Отношения? Так это называется? – Голос его стал очень сух.

– Жан-Клод!

– Нет-нет, ma petite. Я сейчас позвоню Нарциссу и спасу твоих котов, но только если ты обещаешь: когда я перезвоню, мы закончим этот разговор.

– Обещаю.

– Слово?

– Да.

– Отлично, ma petite, до продолжения.

Он повесил трубку.

Я тоже повесила трубку и осталась стоять. Будет ли трусостью позвонить сейчас кому-нибудь, кому угодно, лишь бы телефон был занят и не надо было продолжать разговор? Да, это было бы трусливо, но очень соблазнительно. Я терпеть не могу разговоров о своей личной жизни, особенно с теми, кто в ней интимно завязан.

У меня хватило времени только сменить юбку, когда телефон зазвонил снова. Я вскочила и взяла трубку, ощущая, как в горле бьется пульс. Мне действительно было страшно.

– Да.

– Нарцисс присмотрит, чтобы твоих котов не обидели. Так на чем мы остановились? – Он секунду помолчал. – Ах да. Так позвонила бы ты, если бы тебе не нужна была моя помощь?

– Женщина, у которой я училась…

– Марианна.

– Да, Марианна. В общем, она говорит, что я не могу закрывать дыры в ауре бесконечно. Что единственная моя защита от потусторонней жути – заполнить эти дыры тем, для чего они предназначены.

Молчание в трубке. Такое долгое, что я спросила:

– Жан-Клод, ты слушаешь?

– Я слушаю.

– Что-то у тебя голос не очень радостный.

– Анита, ты вполне понимаешь, что говоришь?

Когда он начинает называть меня настоящим именем, добра не жди.

– Думаю, что да.

– Ma petite, я хочу, чтобы тут у нас была полнейшая ясность. Я не хочу, чтобы ты потом пришла ко мне с плачем насчет того, что не знала, насколько тесно это нас свяжет. Если ты позволишь нам с Ричардом действительно заполнить эти отметки на твоем… теле, мы соединим ауры. Энергию. Магию.

– Мы такое уже делали, Жан-Клод.

– Частично, ma petite, но это побочные эффекты меток. А это будет осознанное, намеренное соединение. И если его установить, я не думаю, что мы смогли бы его разорвать без огромного вреда для каждого из нас.

Пришла моя очередь вздохнуть.

– Много ли вампиров бросало тебе вызов за то время, что я ушла в медитацию?

– Было несколько, – ответил он осторожным голосом.

– Ручаюсь, что больше, потому что они ощущали: твоя защита не полна. И у тебя были трудности их поставить на место, не убивая. Так?

– Скажем, так: я рад, что за этот год не было ни одного серьезного претендента.

– Ты бы проиграл без моей и Ричарда поддержки, а защитить себя без нас, без прикосновения к нам, ты бы тоже не смог. Это получается, когда я с тобой в одном городе. Прикосновение, соединение помогает нам черпать силу друг друга. И это порождает новую проблему.

– Oui.

– Я не знала этого, Жан-Клод. Не уверена, что это повлияло бы на мое решение, но я не знала. Боже мой, Ричард, наверное, в отчаянии – он в отличие от нас не любит убивать. Он только притворяется, что готов убить, и это притворство только и не дает вервольфам разорвать друг друга в клочья, а с этими двумя дырами в защите…

Я не договорила, но навсегда запомнила тот холодный ужас, который ощутила, когда поняла, какой опасности подвергла всех нас.

– У Ричарда свои трудности, ma petite. Но у нас только по одной трещинке в броне, которые можешь залечить лишь ты. Ему пришлось слить свою энергию с моей. Как ты сказала, блеф для него – очень важная вещь.

– Я не знала, и мне очень жаль. У меня была одна мысль: как мне страшно, что вы меня раздавите. Марианна сказала мне правду, когда решила, что я готова ее услышать.

– И ты уже перестала страшиться нас, ma petite?

Голос звучал так осторожно, будто он нес чашу, до краев полную очень горячей жидкости, по очень крутой и узкой лестнице.

Я помотала головой, потом поняла, что он не видит, и сказала:

– Я не слишком-то смелая. Мне очень страшно. Страшно, что, если я это сделаю, обратно пути не будет, что я, быть может, морочу себе голову насчет выбора. Может, выбора нет, и давно уже нет. Но как бы мы ни решили постельный вопрос, я не могу допустить, чтобы мы все и дальше ходили с зияющими метафизическими ранами. Слишком многие увидят эту слабость и постараются ее использовать.

– Как эта тварь в Нью-Мексико, – сказал он таким осторожным голосом, какого я еще не слышала.

– Ага.

– Ты хочешь сказать, что сегодня ты согласна, чтобы мы все объединили метки, чтобы закрыть эти, как ты образно выразилась, раны?

– Если это не поставит под удар моих леопардов. И надо это сделать поскорее. Обидно будет, если мы примем великое решение, а кого-то из нас убьют, пока мы будем раскачиваться его выполнять.

Я услышала его вздох – вздох громадного облегчения.

– Ты представить себе не можешь, как долго я ждал, чтобы ты поняла.

– Ты мог мне сказать.

– Ты бы мне не поверила. Ты бы решила, что это хитрый прием подманить тебя поближе.

– Ты прав, я бы не поверила.

– Ричард тоже встретит нас в клубе?

Я секунду помолчала.

– Нет, я не буду ему звонить.

– А почему? Это проблема скорее оборотневая, чем вампирская.

– Ты сам знаешь почему.

– Ты боишься, что он слишком щепетилен и не сделает того, что надо, для спасения твоих леопардов.

– Да.

– Может быть, – согласился Жан-Клод.

– Ты хочешь мне сказать, чтобы я его позвала?

– Зачем я буду тебя просить звать моего главного соперника за твою нежность на этот маленький tete-à-tete? Это было бы глупо. Меня можно назвать по-разному, но вряд ли глупцом.

Что верно, то верно.

– Ладно, скажи мне, как проехать, и я встречаюсь с тобой в этом клубе.

– Прежде всего, ma petite, во что ты одета?

– Прости?

– Какая на тебе одежда, ma petite?

– Сейчас не до смеха. У нас нет времени…

– Вопрос был не праздный, ma petite. Чем быстрее ты ответишь, тем быстрее мы поедем.

Хотелось мне поспорить, но если Жан-Клод говорит, что имеет что-то в виду, то так оно и есть. Я ответила ему, во что одета.

– Ты меня удивляешь, ma petite. Еще чуть-чуть – и все будет хорошо.

– Что за чуть-чуть?

– Я бы предложил добавить к ансамблю сапоги. Те, что я тебе покупал, подойдут.

– Жан-Клод, я никуда не пойду на пятидюймовых каблуках. Я в них ногу сломаю.

– Я хотел, чтобы ты надевала эти сапоги только для меня, ma petite. Сейчас я имел в виду другие, с каблуками полегче, которые я тебе купил, когда ты сильно разозлилась на те.

Ах вот как.

– А зачем мне переобуваться?

– Затем, что ты хотя и нежный цветок, но у тебя глаза полисмена, а потому лучше, если ты будешь в кожаных сапогах, а не в туфлях на каблуках. И еще лучше будет, если ты припомнишь, что пытаешься пройти по клубу как можно быстрее и незаметнее. Никто тебе не поможет искать твоих леопардов, если тебя примут за постороннего, тем более за полисмена.

– Пока что никто не принимал.

– Нет, но тебя принимают за что-то, что пахнет порохом и смертью. Постарайся сегодня выглядеть безобидно, ma petite, пока не придет время стать опасной.

– Я думала, что этот твой друг Нарцисс проведет нас.

– Он не мой друг, и я тебе уже сказал, что этот клуб – нейтральная территория. Нарцисс проследит, чтобы твоих котов не изувечили, но это все. И он не позволит тебе врываться к нему в заведение, как пресловутый слон в посудную лавку. Не позволит он также приводить с собой армию. Сам он предводитель гиен-оборотней, и другой армии у себя в заведении он не допустит. В этих стенах нет ни Ульфрика, ни Принца Города. Преимущества у тебя могут быть только те, что ты возьмешь с собой.

– У меня будет пистолет.

– Он не проведет тебя в верхние комнаты.

– А что проведет?

– Положись на меня, я найду способ.

Это мне совсем не понравилось:

– Почему, когда я прошу тебя о помощи, никогда не бывает так, чтобы можно было прибежать и сразу стрелять?

– А почему, ma petite, когда ты обходишься без меня, почти всегда получается так, что ты вбегаешь и стреляешь во все, что шевелится?

– Поняла.

– Какие приоритеты в нашей сегодняшней работе, ma petite?

Я поняла вопрос.

– Спасти моих леопардов.

– А если они пострадали?

– Тогда отомстить.

– Любой ценой?

– Нет. Главное – их вытащить. Месть – это дополнительная роскошь.

– Хорошо. А если один из них или оба погибли?

– Я не хочу, чтобы кто-то из нас попал в тюрьму. Но если и не сегодня, то придет день, и виновные умрут.

Я слушала свои слова и понимала, что говорю серьезно.

– В тебе нет милосердия, ma petite.

– Ты говоришь так, будто это плохо.

– Нет, я просто констатирую факт.

Я стояла с трубкой в руке, ожидая, что меня шокирует собственное предложение. Но этого не случилось.

– Я не хочу никого убивать, если без этого можно обойтись.

– Это не так, ma petite.

– Ладно. Если они убьют моих ребят, я хочу, чтобы они заплатили собственной смертью. Но в Нью-Мексико я решила, что не хочу быть социопатом, и стараюсь действовать так, чтобы им не казаться. Так что давай не будет сегодня раздувать счет трупов.

– Как пожелаешь, – ответил он и добавил: – А ты действительно думаешь, что можешь изменить свою природу, просто пожелав ее изменить?

– Ты спрашиваешь, могу ли я перестать быть социопатом, поскольку я уже социопат?

Молчание, потом:

– Да, кажется, именно это я и спрашиваю.

– Не знаю. Но если я не оттащу себя от этого края, Жан-Клод, и поскорее, то возврата не будет.

– Я слышу в твоем голосе страх, ma petite.

– И не ошибаешься.

– А чего ты боишься?

– Боюсь, что, отдавая себя Ричарду и тебе, я потеряю собственную личность. Боюсь, что, не отдавая, потеряю кого-то из вас. Боюсь, что нас убьют, потому что я слишком много раздумываю. Боюсь, что я уже социопат, и обратной дороги нет. Ронни говорит, что одна из причин, по которой я не могу бросить тебя и зажить с Ричардом, в том, что я не могу бросить любовника, который еще хладнокровнее меня.

– Прости, ma petite.

Я не знала, за что именно он извиняется, но извинения приняла.

– И ты меня тоже. Расскажи, как проехать в клуб, там встретимся.

Он рассказал, и я прочла вслух, что записала. Мы оба повесили трубку. Прощаться не стал никто. Когда-то мы заканчивали разговор словами je t’aime – я люблю тебя. Когда-то, давным-давно.

Глава четвертая

Клуб находился за рекой на стороне Иллинойса, где расположилось большинство сомнительных клубов. Для заведений, где заправляют вампиры, есть давний договор насчет работы в Сент-Луисе, но тем, где командуют люди – а ликантропы по закону считаются людьми, – приходится смываться в Иллинойс, чтобы не путаться в скучных проблемах зонирования. Некоторых из этих проблем нет в книгах, и вообще даже в законах нет. Но удивительно, сколько проблем могут найти чиновники, если не хотят допустить какой-то клуб в свой прекрасный город. Если бы вампиры так не привлекали туристов, эти бюрократы и вампиров сумели бы выжить.

Парковку мне удалось найти только за два квартала до клуба. То есть к заведению надо было идти по району, где женщины в одиночку после темноты предпочитают не появляться. Конечно, у этих женщин нет оружия. Пистолет – не панацея, но от многого помогает. Еще у меня были ножи на икрах, очень высоко, так что рукоятки оказывались рядом с коленями. Так, конечно, не очень удобно, но я не могла придумать, куда их еще спрятать, чтобы легко выхватывались. А так скорее всего на коленках синяки останутся. Ну и ладно. Еще у меня есть черный пояс по дзюдо, и я осваиваю кемпо – это такая разновидность карате, где меньше силовых движений и больше с использованием равновесия. В общем, я была максимально готова войти в джунгли большого города.

Конечно, обычно я в таком виде не расхаживаю. Юбка была такой короткой, что, хотя сапоги доходили до середины бедер, между ними и подолом еще оставался добрый дюйм. В дорогу я надела жакет, но оставила его в машине, чтобы не таскаться с ним всю ночь. Мне приходилось бывать в разных клубах, и я знаю, что там всегда жара. Так что сейчас у меня руки покрылись гусиной кожей не от страха, а от сырого, холодного воздуха. Я заставила себя их не потирать и сделать вид, что не испытываю ни холода, ни неудобства. У сапог были каблуки всего два дюйма, и в них достаточно удобно ходить. Не кроссовки мои любимые, конечно, но уж тут ничего не поделаешь. Для обуви от костюма вполне прилично. А если бы я ножи оставила дома, то еще и шикарно.

И еще одну штуку я добавила для защиты. Метафизические щиты бывают разные. Защититься можно почти чем угодно: металлом, камнем, травой, огнем, водой, ветром, землей и так далее… У всех щиты разные, потому что дело это очень индивидуальное – должно соответствовать вашему умонастроению. Если два экстрасенса воспользуются одним и тем же камнем, щиты все равно не будут одинаковые. Некоторые просто визуализуют камень, мысль о нем, ощущение и суть его, и этого им достаточно. При нападении они могут прикрыться мыслью о камне. Другой может представить себе каменную стену вроде высокого забора вокруг старого дома, и результат будет тот же. Для меня щит должен быть башней. Любой щит – он как пузырь, обволакивающий со всех сторон – точно как круги силы. Я это всегда понимала, когда поднимала мертвых, но для установки щита я его должна видеть у себя в мозгу. Поэтому я воображала каменную стену, сплошную, без окон и щелей, гладкую и темную изнутри, куда только я могу впускать или выпускать. Ставить щит – это для меня всегда будто психотический срыв, когда я излагаю собственный бред. Но это помогает, а когда я этого не делала, всякие твари пытались мне повредить. Только две недели назад Марианна обнаружила, что я на самом деле не понимаю вообще, что такое щит. Я думала, что это просто вопрос силы ауры и насколько ее еще можно укрепить. Она мне объяснила, что я еще жива только потому, что просто сильна невероятно. Но щиты – это нечто вне ауры, как стена вокруг замка, дополнительная защита. А внутренняя защита – это здоровая аура. Надеюсь, к исходу ночи я что-то из этого обрету.

Я завернула за угол и увидела очередь, растянувшуюся до конца квартала. Вот именно этого мне и не хватало. Останавливаться у конца очереди я не стала – пошла дальше, надеясь, что чего-нибудь придумаю для швейцара, когда дойду до дверей. Ждать у меня времени нет.

Но я прошла только полпути, как из очереди вылез кто-то и окликнул меня по имени.

Я не сразу узнала Джейсона. Во-первых, его по-детски мягкие светлые волосы были острижены коротко, как у молодого бизнесмена. Во-вторых, одет он был в серебряную сеточку-рубашку и штаны вроде бы тоже из серебряной сеточки. Только пах прикрывала тонкая полоска сплошной серебристой ткани. Наряд настолько привлекал внимание, что я даже не сразу сообразила, насколько материя прозрачна. То, что я видела, это было не серебро, а кожа Джейсона сквозь блестящую вуаль. Наряд, не оставлявший никакого простора воображению, завершался серыми сапогами до половины икры.

Мне пришлось заставить себя взглянуть ему в лицо, потому что я все еще трясла головой, ошеломленная его одеждой. Она не казалась удобной, но Джейсон редко жаловался на свой наряд. Он был дрессированным волчонком у Жан-Клода, а иногда и утренним завтраком. Иногда охранником, иногда мальчиком на побегушках. А кого еще Жан-Клод мог поставить ждать на холоде почти голым?

Глаза Джейсона без отвлекающих внимание волос казались больше и как-то синее. Лицо выглядело старше, кости прорисовывались четче, и я подумала, что Джейсон как раз на грани между смазливым и красивым. Когда мы познакомились, ему было девятнадцать. Двадцать два ему больше шли. Но этот наряд – на него можно было только усмехнуться.

Он тоже мне ухмылялся. Кажется, мы оба были рады друг друга видеть. Я ведь, расставшись с Ричардом и Жан-Клодом, рассталась и с их окружением. А Джейсон был членом стаи Ричарда и ручным волком Жан-Клода.

– У тебя вид, как у космонавта из порнофильма. К тебе тут обниматься не лезли?

Он одарил еще более широкой улыбкой:

– Наверное, меня так одели в наказание. Жан-Клод велел мне дождаться тебя и провести внутрь. У меня штамп на ладони, так что нас пропустят.

– Слушай, а не холодно так на улице?

– А чего бы я еще в такой густой толпе стоял? – Он жестом предложил мне взять его под руку. – Позвольте вас проводить, миледи?

Я взяла его под руку левой рукой. Джейсон положил свободную руку поверх моей. Если это будет самый большой его выпендреж за ночь, значит, он действительно повзрослел. Серебристая ткань была на ощупь грубее, чем можно было подумать, и чуть царапала руку.

Когда Джейсон вел меня по ступенькам, мне предстал на обозрение его изящный зад. Материя, покрывавшая пах, сзади превращалась в тонюсенькую полосочку. Рубашка до штанов не доходила, и мелькал голый живот, когда он чуть поворачивался на ходу.

Музыка ударила меня у дверей, как пощечина великана. Будто сквозь стену пробиться. Я не думала, что «Нарцисс в цепях» – танцевальный клуб. Но если не считать чуть более экзотической одежды завсегдатаев с избытком кожаной черноты, все было как во многих других заведениях. Обширный зал, тускло освещенный, темный по углам, слишком тесно набитый народом, дергающимся под слишком громкую музыку.

Моя рука чуть-чуть сжалась на локте Джейсона, потому что я в таких местах всегда немного не в своей тарелке – по крайней мере первые минуты. Мне бы декомпрессионную камеру между внутренним и внешним пространством, чтобы перевести дыхание и адаптироваться. Но эти клубы не пытаются дать тебе привыкнуть – они тебя тут же ошеломляют сенсорной перегрузкой и надеются, что ты выживешь.

Кстати, о сенсорной перегрузке: Жан-Клод стоял у стены недалеко от входа. Длинные черные локоны рассыпались по плечам, спадая почти до пояса. Я даже не помнила у него таких длинных волос. Он стоял, чуть отвернувшись от меня и глядя на танцующих, так что лица его я толком не видела, но зато у меня было время рассмотреть все остальное. Он был одет в черную виниловую рубашку, будто облит ею. Руки у него оставались голыми до плеча и на фоне сияющего винила казались невозможно белыми, будто подсвеченными изнутри. Конечно, это было не так, хотя и могло быть. Жан-Клод никогда не опускался до такого declasse, чтобы демонстрировать подобные возможности в общественном месте. Штаны на нем были из того же блестящего винила, и длинные линии его тела казались будто облитыми кожей. Виниловые сапоги кончались выше колен и блестели так, будто их начистили, подышали и начистили снова. Все в нем было блестящим – темное сияние одежды, белое сияние кожи. Вдруг он резко обернулся, будто ощутив, что я на него глазею.

Увидев его лицо, пусть даже на расстоянии, я ощутила, что мне трудно дышать. Он был красив. Красив захватывающей дух красотой, мужественной красотой, но как-то на грани мужественности и женственности. Не андрогинной, но близкой к тому.

Зато когда он пошел ко мне, движения его были чисто мужскими, хоть и грациозными, будто он двигался под слышную только ему музыку, но походка, покачивание плеч – женщины так не двигаются.

Джейсон потрепал меня по руке. Я вздрогнула и глянула на него.

– Анита, дыши. Не забывай дышать.

Я вспыхнула, потому что именно так действовал на меня Жан-Клод – будто мне четырнадцать лет, а он – мой кумир. Джейсон сильнее стиснул мне руку, будто боялся, что я побегу. Идея неплохая.

Я снова посмотрела и увидела, что Жан-Клод уже совсем рядом. Впервые увидев сине-зеленую зыбь Карибского моря, я заплакала – так это было красиво. Такое же чувство у меня вызывал Жан-Клод – я готова была заплакать от его красоты. Будто тебе предлагают полотно кисти да Винчи, и не на стену, а просто поваляться на нем. Этого не должно быть. Но я стояла, вцепившись в руку Джейсона, и сердце стучало так, что заглушало музыку. Мне было страшно, но не как от ножа в ночи, а как кролику в свете фар. Меня раздирали, парализуя, два инстинкта, как всегда бывало в присутствии Жан-Клода. Мне хотелось одновременно броситься к нему, обнять, обернуться – и бежать с воплем без оглядки, молясь, чтобы он не догнал.

Он стоял передо мной, но не двинулся, чтобы меня коснуться, преодолеть оставшееся расстояние. Будто так же остерегался коснуться меня, как я его. Он меня испугался? Или ощутил мой страх и боялся меня отпугнуть? Мы просто стояли, уставясь друг на друга. Глаза у него были теми же: темно-темно-синими, окруженными богатством пушистых черных ресниц.

Джейсон поцеловал меня в щеку, легко, как целуют сестру. И все равно я вздрогнула.

– Я здесь третий лишний. Вы двое отлично справитесь.

И он испарился, оставив нас с Жан-Клодом глазеть друг на друга.

Я так и не узнала, что бы мы могли сказать друг другу, потому что к нам подошли другие раньше, чем мы могли бы что-то решить. Самый низкорослый был пяти футов семи дюймов роста, и на треугольном лице было больше косметики, чем у меня. Хорошо наложенной косметики, но он не пытался походить на женщину. Очень короткие черные волосы, хотя было видно, что они вились бы, будь подлиннее. Одет он был в черное кружевное платье, приталенное, из-под которого виднелась худощавая, но мускулистая грудь. Юбка развевалась вокруг почти солнцем, а чулки на нем были черные с тонким паутинным узором. На ногах – босоножки на шпильках, ногти на руках и на ногах выкрашены черным лаком. Он был… прекрасен. Но завершало этот наряд чувство исходящей от него силы. Она окружала его, подобно аромату дорогих духов, и я поняла, что он альфа кто-то.

Первым заговорил Жан-Клод:

– Это Нарцисс, владелец этого заведения.

Нарцисс протянул руку. Я на миг смутилась, не зная, надо мне пожать ее или поцеловать. Если бы он пытался сойти за женщину, то надлежащим был бы поцелуй, но он не пытался. Он был одет настолько… разнополово, будто оделся просто как ему хочется. Я пожала руку – пожатие у него было крепким, но не слишком. Он не пытался испытать мою силу, как сделали бы некоторые ликантропы. Очень такой надежный Нарцисс.

Стоящие за ним мужчины нависали над нами – каждый выше шести футов. Один – с широкой мускулистой грудью, почти обнаженной под сложным переплетением кожаной сбруи. Светлые волосы, очень коротко подстриженные по бокам и слепленные в короткие шипы посередине. Глаза светлые, взгляд недружелюбный. Второй – не такой широкий, скорее профессиональный баскетболист, нежели штангист. Но руки под кожаной сбруей бугрились узлами мускулов. Собственная кожа столь же темна, сколь и надетая на него. Им бы обоим еще татуировки, и готовая картина плохих парней из плохого фильма.

– Улисс и Аякс, – представил их Нарцисс. Аякс был блондин, а Улиссом оказался тот самый жгучий брюнет.

– Греческая мифология, очень удобно из нее брать имена, – заметила я.

Нарцисс моргнул на меня большими темными глазами. Либо ему это не показалось смешным, либо ему было все равно. И тут музыка оборвалась. Мы оказались посреди ревущего молчания, и это было потрясение. Нарцисс заговорил так, чтобы слышала я, но не люди вокруг: он знал, что музыка прервется.

– Мне известна ваша репутация, миз Блейк. Я должен взять у вас пистолет.

Я глянула на Жан-Клода.

– Я ему не говорил.

– Бросьте, миз Блейк, я способен учуять пистолет, даже сквозь… – Он потянул носом, склонил голову чуть набок. – Сквозь ваш «Оскар де ла Рента».

– Я сменила масло на другое, которое пахнет меньше, – сказала я.

– Это не масло. Пистолет новый, я чую запах… металла, ну, как пахнет новый автомобиль.

Ах вот как.

– Жан-Клод объяснил вам ситуацию?

Нарцисс кивнул:

– Да, но мы в играх доминантов разных групп не становимся ни на чью сторону. Мы – нейтральная территория, и если хотим ею остаться, то оружия здесь быть не должно. Если вас это успокоит, я скажу, что тем, кто захватил ваших котов, мы тоже не разрешили пронести в клуб оружие.

Тут у меня глаза раскрылись пошире.

– Оборотни почти никогда не носят пистолетов!

– Не носят.

На красивом лице Нарцисса ничего не выражалось. Ни недовольства, ни озабоченности. Для него это был чисто деловой вопрос – как для Марко, судя по голосу в телефоне.