Текст книги "Прогулка среди могил"

Глава 9

В ту ночь я долго не спал. Пытался заснуть и не мог, пытался читать – тоже без толку, поэтому просто сидел в темноте, глядя на освещенные фонарями струйки дождя за окном. «Думы юности – длинные-длинные думы». Эту строку я когда-то прочел в одном стихотворении. Но длинные думы приходят в любом возрасте, если не можешь заснуть, а за окном моросит мелкий дождик.

Я еще спал, когда около десяти утра раздался телефонный звонок.

– Ручка есть? – услышал я голос Ти-Джея. – Бери и пиши.

Он продиктовал два семизначных номера.

– А еще, пожалуй, запиши семь-ноль-восемь – сначала наберешь его.

– И кого услышу?

– Услышал бы меня, если б был дома, когда я тебе в первый раз звонил! Тебя поймать труднее, чем счастье, старик! Звонил в пятницу днем, в пятницу вечером, вчера названивал весь день и вечер до полуночи! Ты прямо неуловимый Джо!

– Меня не было.

– Я так и понял. Слушай, ну и в походик ты меня отправил, старик! В Бруклине можно сутками бродить!

– Это точно, район немаленький, – согласился я.

– Даже слишком, на мой взгляд. Добираясь до первого места, я доехал до конечной, там поезд выезжает на поверхность и открывается вид на симпатичные домишки. Смахивает на старый город, как в кино показывают. Совсем на Нью-Йорк не похоже. Добрался до первого автомата и позвонил тебе. Никого. Тогда пошлепал к следующему. И знаешь, старик, это было то еще путешествие. На некоторых улицах на меня смотрели с выражением лица типа «ты чего, негритос, тут забыл?». Вслух никто не говорил, конечно, но и так все ясно.

– Но проблем не возникло.

– Старик, у меня проблем не бывает. Я вижу неприятности раньше, чем они меня. Короче, добрался я до второго автомата, звякнул тебе и опять не застал. Тогда я покумекал, а не ближе ли я к другой станции, учитывая, что уже прошагал несколько миль. Зашел в ближайшую кондитерскую и сказал: «Будьте так любезны, скажите, пожалуйста, где ближайшая станция подземки?» Вот так прямо и сказал, как твой теледиктор. Мужик на меня вылупился, будто отродясь и слова-то такого не слыхал. Так что я развернулся и пошел обратно тем же путем, старик, в конец линии Флэтбуш, поскольку туда-то я уже знал, как добраться.

– Думаю, в любом случае это ближайшая станция.

– Ты прав, я потом глянул на схему подземки… И это еще одна причина, чтобы жить на Манхэттене, старик. Транспорт всегда под боком.

– Учту.

– Я надеялся, что ты возьмешь трубку. Хотел дать тебе номер и сказать: «Позвони прямо сейчас». Ты звонишь, я снимаю трубку и говорю: «А вот и я». Рассказывать об этом не так интересно…

– Из чего я делаю вывод, что номера в автоматах указаны.

– Ага. Об этом-то я и забыл сказать. Во втором, у черта на рогах который, на улице Ветеранов, где все на тебя странно смотрят, номер есть. А в другом, на углу Флэтбуш и Фаррагут, нет.

– Тогда как ты его узнал?

– Ну, имею ресурсы. Я же тебе говорил об этом, так?

– И не раз.

– Я позвонил телефонистке. Сказал: «Привет, крошка, кто-то в автомате номер убрал, так как же я теперь узнаю, откуда звоню?» И она сказала, что не имеет возможности сообщить мне этот номер.

– Сомнительно что-то.

– Вот и я так посчитал. Нашпигованные всякой техникой, они отвечают на справке быстрее, чем ты успеваешь спросить, так как это они не могут дать номер твоего собственного телефона? И я подумал: «Ти-Джей, дурак ты эдакий, табличку с номерами убрали из автоматов, чтобы помешать работать торговцам наркотиками, а ты излагаешь в точности как они». Так что набираю я снова «0», поскольку названивать туда можно сколько влезет и на халяву. На этот раз ответила другая лапочка. Я убираю из речи уличные словечки и говорю ласково: «Может быть, вы сможете мне помочь, мисс. Я звоню из автомата и должен оставить обратный номер в своем офисе, чтобы мне сюда перезвонили, но кто-то замазал краской номер так, что его невозможно прочесть. Не могли бы вы сообщить его мне?» Я еще закончить не успел, как она уже зачитывала мне номер… Мэтт? О черт!

Раздался щелчок, и автомат сообщил, что время вышло.

– Время заканчивается, придется скормить ему еще монетку, – хмыкнул Ти-Джей.

– Дай номер, я перезвоню.

– Не могу, я же уже не в Бруклине. И номера конкретного автомата ни у кого еще не вытянул. – Он кинул монетку. – Ну вот, теперь порядок. Ловко я заполучил тот номер. Ты здесь? Чего молчишь?

– Я ошеломлен. Никогда не предполагал, что ты умеешь так разговаривать.

– Хочешь сказать, вежливо и грамотно? Конечно, могу. Быть уличным не значит быть невеждой. Это два разных языка, так что ты, старик, разговариваешь с билингвом.

– Потрясающе.

– Да? А я думал, что ты впечатлишься, что я съездил в Бруклин и обратно. Что ты хочешь, чтобы я сделал дальше?

– Пока ничего.

– Ничего? Эй, непременно должно быть что-то. Я ведь хорошо справился, верно?

– Просто отлично.

– То есть, конечно, не нужно быть ученым-ракетчиком, чтобы не заблудиться в Бруклине. Но номер у оператора я вытянул классно, а?

– Безусловно.

– Нашел способ.

– Да, молодец.

– Но у тебя на сегодня все равно для меня ничего нет?

– Боюсь, что так. Свяжись со мной через пару дней.

– Связаться с тобой! – фыркнул Ти-Джей. – Старик, я бы только этим и занимался, но ведь тебя же вечно нет на месте. Знаешь, кому следует завести пейджер? Тебе! При каждом вызове ты бы думал: «Это Ти-Джей меня ищет. Должно быть, что-то важное». Чего смешного?

– Ничего.

– Тогда чего смеешься? Я буду связываться с тобой каждый божий день, потому что тебе нужна моя помощь. За сим привет, Мэтт.

– А вот это мне нравится!

– Так и думал. Специально для тебя берег.

В воскресенье почти весь день шел дождь, и я проторчал дома, гоняя телевизионные каналы туда-сюда: с тенниса на гольф и обратно. Бывают дни, когда я с удовольствием смотрю теннис, но этот явно к ним не относился. Гольфом я никогда особо не увлекался, но игра сопровождается симпатичными видами, и комментаторы не столь назойливы, как в других видах спорта. Он служит неплохим фоном для размышлений.

Джим Фабер позвонил во второй половине дня и сообщил, что наш совместный ужин не состоится. Умерла кузина его жены, и им нужно идти туда.

– Мы могли бы с тобой где-нибудь выпить по чашечке кофе, – сказал он, – но на улице такая пакость.

Вместо этого мы минут десять трепались по телефону. Я упомянул, что меня беспокоит состояние Питера Кури: как бы он снова не запил или не вернулся к наркотикам.

– Он так рассказывал о героине, что мне чуть было самому не захотелось попробовать.

– Я замечал такое свойство у нариков, – сообщил Джим. – Они говорят об этом с таким энтузиазмом, как старики рассказывают о своей молодости. Ты же знаешь, что не сможешь его удержать.

– Знаю.

– Ты не опекаешь ли его, часом?

– Нет. И никто другой. Но прошлой ночью я все-таки был его опекуном.

– То есть он разве что официально не попросил тебя стать им. Ты уже и так профессионально связан с его братом и соответственно некоторым образом и с ним самим.

– Я об этом уже подумал.

– Но даже если и попросил бы, это вовсе не означает необходимость нести за него ответственность. Знаешь, что означает успешно справляться с обязанностями опекуна? Это оставаться трезвым самому.

– Сдается мне, я это уже слышал.

– От меня, по всей вероятности. Но никто не может заставить другого оставаться трезвым. Я заставляю тебя не пить?

– Нет. Я не пью вопреки тебе.

– Вопреки или назло?

– И то, и другое, наверное.

– А что у Питера за проблема? Он не может напиться или уколоться?

– Нанюхаться.

– А?

– Он не кололся. Но в целом именно так. А еще он обижен на Господа.

– Черт, а кто не обижен?

– Потому что, что это за Бог, который позволил сотворить такое с таким замечательным человеком, как его невестка.

– Господь допускает такого рода дерьмо повсеместно.

– Знаю.

– И может, имеет на то причины. Может, Иисус захотел сделать из нее солнечный луч. Помнишь эту песенку?

– Не припоминаю.

– Молю Бога, чтобы ты ее услышал не от меня, потому что я пою ее только в пьяном виде. Ты считаешь, он с ней трахался?

– Кто с кем трахался?

– Питер трахался со своей невесткой?

– Господи, я не рассуждал на эту тему! Ну и грязное у тебя воображение!

– Пагубное влияние окружающей среды.

– Наверное. Нет, не думаю, что он с ней спал. Похоже, ему просто грустно, и ему хочется выпить и нюхнуть. Но надеюсь, он не станет делать ни того, ни другого. Вот и все.

Я позвонил Элейн и сказал, что свободен и мы можем вместе поужинать, но она уже договорилась со своей подругой Моникой. Элейн сообщила, что они собираются заказать китайскую еду на дом и что я могу к ним присоединиться. Я отказался.

– Боишься, что попадешь на девичник? – поинтересовалась она. – И ты, пожалуй, прав.

Мик Баллу позвонил, когда я смотрел передачу «60 минут», и минут десять – двенадцать из этих шестидесяти мы проговорили. Я рассказал, что взял билет до Ирландии, но сдал его. Он пожалел, что я не приеду, но обрадовался, что я нашел себе занятие.

Я немного рассказал ему о деле, не упоминая человека, на какого рода профессии работаю. Он мало симпатизировал наркодельцам и изредка поправлял свое финансовое положение, взламывая их дома и изымая оттуда наличность.

Мик поинтересовался погодой. Я сказал, что целый день идет дождь, на что он мрачно буркнул, что там, где он сейчас, сплошные дожди и он уже с трудом может вспомнить, как выглядит солнце. И да, не слыхал ли я? Они тут пришли к выводу, что Господь Бог был ирландцем!

– А это так?

– Угу. Давай рассмотрим факты. Он жил с родителями до двадцати девяти лет. Последнюю ночь жизни провел, пьянствуя с парнями. Он считал, что его мать – девственница, а она, добрая женщина, в свою очередь, считала его Богом.

Неделя началась неторопливо. Я колупался с делом Кури, если угодно его так называть. В процессе исхитрился выяснить имя одного из полицейских, занимавшихся убийством Лейлы Альварес, той самой студентки Бруклинского колледжа, тело которой бросили на Гринвудском кладбище. Дело вел не 72-й полицейский участок, а бруклинский отдел по расследованию убийств. Возглавлял расследование детектив Джон Келли, но я никак не мог его застать, а оставлять свой номер телефона не хотел.

В понедельник мы повидались с Элейн. Она была жутко расстроена, что ее телефон не обрывают звонками жертвы изнасилований. Я утешил ее, сказав, что звонков может не быть вовсе. Часто случается так, что, забрасывая множество крючков, не вылавливаешь ровным счетом ничего. К тому же еще прошло мало времени. Вряд ли люди, с которыми она разговаривала, имели возможность связаться с кем бы то ни было за выходные.

– Но сегодня уже понедельник, – заявила Элейн.

Пришлось объяснять, что даже если они и обзванивают кого-то, то нужно время, чтобы застать людей на месте, а самим жертвам нужно пару дней, чтобы собраться с духом и позвонить.

– Или не позвонить, – мрачно прокомментировала Элейн.

Она огорчилась еще больше, когда и во вторник никто не позвонил. Но когда я связался с ней в среду вечером, она пребывала в эйфории. Три женщины откликнулись на ее предложение. Это была хорошая новость. Плохая же заключалась в том, что ни одна из них явно не была жертвой убийц Франсин Кури.

На первую преступник напал возле ее собственного дома, изнасиловал и забрал кошелек. Другая согласилась доехать до дома из школы с человеком, которого приняла за студента своей же школы. Он достал нож и приказал ей перелезть на заднее сиденье, но она сумела убежать.

– Это был тощий парнишка и к тому же один, – сообщила Элейн, – поэтому я отмела его кандидатуру. А третий случай – изнасилование на свидании. Или встрече, как тебе угодно. По словам девушки, они с подружкой подцепили тех двоих парней в баре на Санни-Сайд. Поехали покататься на машине одного из них, подругу укачало, и они остановились. Та вылезла, а они взяли и уехали, оставив подругу там. Можешь в это поверить?

– Ну, это, пожалуй, не очень порядочно, но и изнасилованием не назовешь.

– Очень смешно. Короче, они еще покатались, затем приехали к дому потерпевшей, а там захотели заняться с ней сексом. Та отказала, объяснив это тем, что она не из тех, кто на это так просто соглашается, и прочее, прочее, но в конечном итоге трахнулась с одним из них, тем, который вроде бы весь вечер был ее партнером. Второй должен был остаться в гостиной. Но он пришел понаблюдать за процессом, что, как ты понимаешь, отнюдь не охладило его пыл.

– И?

– А потом он упрашивал ее, и она в конце концов сделала ему минет, поскольку это был единственный способ от него отделаться.

– Это она тебе сказала?

– В более литературной форме, но в целом именно так все и было. Потом барышня почистила зубки и вызвала полицию.

– И это зарегистрировали как изнасилование?

– Ну, я бы, пожалуй, назвала это именно так. Поскольку уговоры шли по нарастающей от пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста до бери-в-рот-не-то-выбью-тебе-зубы, я бы квалифицировала это как изнасилование.

– Да, конечно, если все было так, как ты говоришь.

– Но это не похоже на наших парней.

– Совсем непохоже.

– Я записала их телефоны, на случай если ты захочешь с ними пообщаться. А девицам сказала, что мы с ними свяжемся, если продюсер решит дальше заниматься проектом, который пока еще в зачаточной стадии. Я правильно сделала?

– Абсолютно.

– Так что ничего полезного я не узнала, но утешает, что было уже три звонка, верно? А завтра, наверное, последуют и другие.

В четверг позвонила еще одна потерпевшая, и сперва ее рассказ звучал обнадеживающе. Женщине было чуть за тридцать, она училась на выпускном курсе университета Сент-Джон. На нее напали с ножом трое мужчин в тот момент, когда она открывала свою машину на одной из стоянок кампуса. Они впрыгнули вместе с ней в машину и доехали до Каннингемского парка, где изнасиловали ее в обычной форме и в извращенной, то есть в рот, угрожая ножами, обещая искалечить, и, возможно, случайно порезали ей руку. Закончив с ней, они бросили женщину на месте и уехали на ее же автомобиле, который до сих пор не найден, хотя с того времени прошло уже семь месяцев.

– Но они не могут быть теми, кого мы ищем, – закончила Элейн. – Потому что все трое – чернокожие. А те, с Атлантик-авеню, белые, не так ли?

– Ага. По этому пункту совпадают все свидетельские показания.

– Ну, так те были черные, я все время это уточняла. Леди, должно быть, решила, что я расистка или что-то в этом роде. Или считаю ее расисткой – мало ли что она могла подумать? Иначе с чего бы меня так интересовал цвет кожи насильников? Но безусловно, с моей точки зрения, это важно, поскольку означает, что к нашему делу не имеет никакого отношения. Разве что где-то в промежутке с августа прошлого года по нынешний день они исхитрились каким-то образом перекраситься.

– Если бы им удалось осуществить это, то такое открытие принесло бы им гораздо больше, чем жалкие четыреста тысяч, полученные в виде выкупа.

– Замечательно. Ну, короче, я чувствовала себя полной идиоткой, но все же взяла ее номер телефона и сказала, что перезвоню, если проект пойдет. Она ответила, что ей все равно, будет фильм или нет, но она рада этому разговору, потому что ей стало легче. Она рассказывала об этом много раз сразу после происшествия, беседовала с психологом, но потом больше ни с кем не делилась. Так что наш разговор пошел ей на пользу.

– Должно быть, тебе это доставило удовольствие.

– Доставило, потому что до этого я чувствовала себя виноватой, заставляя ее под фальшивым предлогом вновь переживать весь этот кошмар. Она сказала, что со мной легко говорить.

– Ну, меня это совсем не удивляет.

– Леди решила, что я консультант-психолог. Похоже, она вела к тому, чтобы спросить, нельзя ли ей приходить раз в неделю на сеанс психотерапии. Пришлось сказать, что я помощник продюсера и тебе самому нужны кадры с такой квалификацией.

В тот же день я сумел отловить детектива Джона Келли из бруклинского отдела по расследованию убийств. Он хорошо помнил дело Лейлы Альварес и сказал, что это было ужасно. Она была красива, и по словам тех, кто ее знал, была милой девушкой и хорошей студенткой.

Я сказал ему, что пишу о трупах, брошенных в необычных местах, и спросил, не имелось ли на теле Альварес странных повреждений. Он ответил, что кое-какие повреждения были, но когда я спросил, не может ли он сказать поточнее, он отказал отчасти потому, что кое-какие аспекты дела они предпочитали держать в секрете, и чтобы пощадить чувства родных девушки.

– Уверен, вы меня понимаете, – сказал Келли.

Я попытался подойти к разговору с другой стороны, но наткнулся на ту же стену. Тогда я поблагодарил его и собрался было повесить трубку, но что-то заставило меня в последний момент спросить, не работал ли он когда-нибудь в 78-м участке. Он поинтересовался, почему я спрашиваю.

– Когда-то я знал одного Джона Келли, который там работал, – пояснил я. – Только вряд ли это вы, потому что тот должен быть уже давным-давно на пенсии.

– Это мой папаша, – сообщил Келли. – Как, вы сказали, вас зовут? Скаддер? Вы кем тогда были, репортером?

– Нет, я тоже работал в полиции. Некоторое время в 78-м, затем в 6-м на Манхэттене, когда стал детективом.

– О, так вы были детективом? А теперь стали писателем? Папа тоже поговаривал о том, чтобы написать книгу, но дальше разговоров дело не пошло. Он на пенсии, ему уже почти восемьдесят. Живет во Флориде и выращивает грейпфруты во дворе. Многие из моих знакомых полицейских пишут книги или говорят, что пишут. А может, подумывают об этом. А вы уже пишете, да?

Пришло время открыть карты.

– Нет.

– Прошу прощения?

– Я соврал, – признался я. – Я работаю частным детективом с тех пор, как ушел из полиции.

– Так что вы хотите узнать по поводу Альварес?

– Я хочу знать, какие именно повреждения были на теле.

– Зачем?

– Хочу выяснить, были ли отрезаны какие-нибудь органы.

Зависла долгая пауза, настолько долгая, что я начал жалеть, что вообще позвонил. Наконец он произнес:

– Знаете, что бы мне хотелось узнать, мистер? Мне хотелось бы знать, откуда вы, на хрен, вообще взялись.

– Чуть больше года назад в Куинсе было одно дело, – пояснил я. – Трое мужчин похитили женщину прямо на Ямайка-авеню в Вудхэвене и бросили ее на поле для гольфа в Форест-Парке. Помимо всего прочего, они отрезали ей два пальца и засунули в… э… естественные отверстия.

– У вас есть повод считать, что к убийству обеих женщин причастны одни и те же парни?

– Нет, но у меня есть все основания считать, что те, кто убил Готтескайнд, на этом не остановятся.

– Как фамилия той, в Куинсе? Готтескайнд?

– Мари Готтескайнд. Я пытался связать ее убийство с другими случаями, и дело Альварес кажется наиболее подходящим, но я знаю о нем только то, что было написано в газетах.

– У Альварес был палец в заднице.

– То же у Готтескайнд. И еще один спереди.

– В ее…

– Ага.

– Вы, как и я, не любите употреблять крепкие слова в отношении мертвых. Медэксперты только ими и изъясняются. Возможно, это их способ абстрагироваться от того, с чем имеют дело.

– Наверное.

– Но мне такие высказывания о мертвых кажутся недостойными. На что еще могут рассчитывать эти бедолаги после смерти, кроме как на каплю уважения? Тот, кто отнял у них жизнь, вряд ли относился к ним с уважением.

– Верно.

– И одной груди у нее не было.

– Прошу прощения?

– У Альварес. Они отрезали ей одну грудь. Причем, согласно медэкспертизе, еще при жизни.

– Бог мой!

– Я хочу отловить этих уродов, понимаете? Когда расследуешь убийства, конечно, хочешь поймать каждого преступника, но в некоторых случаях это как раз тот самый, этого хочется особенно. Мы хорошо поработали над этим делом, вычислили каждый ее шаг, поговорили со всеми, кто ее знал, но вы ведь представляете, как оно бывает. Когда нет никакой связи между жертвой и преступником и почти нет улик, можно продвинуться только до определенного момента. На месте улик практически не было, потому что убили ее где-то в другом месте, а затем выбросили на кладбище.

– Это было в газете.

– Так же и с Готтескайнд?

– Да.

– Я не знал о Готтескайнд. Вы сказали, больше года назад?

Я назвал ему дату.

– Значит, все началось в Куинсе, поэтому я и знать об этом не мог. Два тела с пальцами, отрезанными и… э… вставленными, и вот он я, с собственным пальцем в жопе, и я вовсе не хотел этого говорить. Господи!

– Надеюсь, полегчало?

– Надеетесь, что полегчало, хм… Что у вас еще есть?

– Ничего.

– Если вы что-то скрываете…

– Все, что мне известно о Готтескайнд, имеется в деле. А об Альварес знаю только то, что вы мне сказали.

– А ваша связь? Лично ваша связь со всем этим?

– Я только что сказал…

– Нет-нет-нет! Откуда интерес?

– Это конфиденциальные сведения.

– К чертовой матери! Вы не имеете права скрывать информацию!

– А я и не скрываю.

– Вы так это называете, а?

Я вздохнул и ответил:

– Думаю, что сказал столько, сколько должен был сказать. У меня нет особых данных об убийстве Готтескайнд или Альварес. Об одной я прочитал в деле, о второй мне рассказали вы. И это все, что мне известно.

– А почему вы вообще решили прочесть это дело?

– Заметка в газете годичной давности. А вам я позвонил на основании другой заметки. И все.

– У вас есть клиент, которого вы покрываете.

– Если у меня и есть клиент, то он не годится на роль подозреваемого, и я вообще не понимаю, какое он имеет к вам отношение. И это не касается никого, кроме меня. Не лучше ли вам сравнить оба дела самому и посмотреть, нет ли между ними связи?

– Да, конечно, я так и сделаю. Но хотелось бы знать ваше мнение.

– Это не важно.

– Я мог бы вызвать вас сюда, в противном случае привезти силой.

– Могли бы. Только вряд ли услышите что-то, кроме того, что я уже сказал. Вы отнимете у меня время, но и свое тоже зря потратите.

– Наглости у вас до хрена, должен заметить.

– Эй, да ладно вам! Вы теперь знаете кое-что, чего не знали до моего звонка. Если хотите ссориться, валяйте, только зачем?

– А что я должен, поблагодарить, что ли?

Именно так я и подумал, но промолчал.

– Ну и черт с ним! Но, думаю, вам лучше оставить мне свой адрес и номер телефона на случай, если мне понадобится с вами связаться.

Было ошибкой называть ему свою настоящую фамилию. Конечно, можно было бы выяснить, настолько ли он хороший детектив, чтобы поискать меня по справочнику Манхэттена, но зачем? Я назвал ему адрес и телефон и сказал, что мне очень жаль, что не смог ответить на все его вопросы, но у меня есть определенные обязанности в отношении моего клиента.

– Будучи я полицейским, меня бы такое тоже вывело из себя. Так что я вас понимаю. Но я должен делать то, что должен.

– Ага, я это уже слышал. Что ж, возможно, в обоих случаях действовали одни и те же лица. И может, я продвинусь дальше, сравнив оба дела. Было бы неплохо.

Звучало практически как спасибо, во всяком случае, только в таком виде я мог в данной ситуации получить благодарность, так что я вполне этим удовлетворился. Я пожелал ему удачи и попросил передать привет отцу.