Текст книги "Прогулка среди могил"

Меня вполне устраивало такое предложение.

Я положил трубку, и тут же раздался звонок портье, сообщившего, что мне звонили, пока я разговаривал с Элейн. С тех пор как я поселился в «Норсвестерне», они уже несколько раз меняли систему телефонной связи. Вначале все звонки шли через коммутатор. Затем сделали так, что стало можно звонить из номера напрямую, но внешние звонки по-прежнему шли через коммутатор. Теперь связь прямая в обе стороны, но если я не беру трубку после четвертого звонка, вызов автоматически переводится вниз, к портье. Я получаю прямые счета из НЙГТС[5]5
  Нью-Йоркская городская телефонная сеть. – Примеч. ред.


[Закрыть], а гостиница не только не берет никаких процентов, но я еще имею бесплатную секретаршу в виде дежурного портье.

Звонил Даркин, и я тут же с ним связался.

– Ты тут кое-что забыл, – сообщил Джо. – Заедешь, или можно выкинуть?

Я, конечно же, сказал, что немедленно еду.

Когда я ввалился в дежурку, Джо висел на телефоне, балансируя на стуле и дымя сигаретой. При этом еще одна догорала в пепельнице. За соседним столом детектив по фамилии Беллами уставился поверх очков в монитор своего компьютера.

Джо прикрыл рукой трубку и буркнул:

– Кажется, это твой конверт тут валяется. На нем твоя фамилия. Ты его оставил, когда заходил в прошлый раз.

Не дожидаясь ответа, он вернулся к телефонному разговору, а я потянулся через его плечо и взял толстый пакет с моей фамилией, написанной сверху.

– Черт, в этом нет вообще никакого смысла, – произнес за моей спиной Беллами, обращаясь к компьютеру.

Я не стал с ним спорить.

Глава 6

Вернувшись домой, я разложил бумаги на кровати. Они явно переслали все досье, все тридцать шесть страниц. На некоторых было лишь несколько строк, но большинство исписано полностью.

Просматривая бумаги, я размышлял о том, насколько все изменилось с тех пор, как я служил в полиции. В то время не водилось никаких копировальных аппаратов вообще, не говоря уж о факсах. Тогда единственным способом увидеть дело Мари Готтескайнд было отправиться в Куинс и изучать его на месте. При этом какой-нибудь особо рьяный полицейский стоял бы над душой и поторапливал.

Сейчас же достаточно скормить бумаги факсимильному аппарату и – хоп! – они вылезают в другом месте, милях в пяти – десяти, или вообще в другой части света. Оригинал спокойненько остается на месте, где ему и положено и куда посторонние лица не имеют доступа. Все счастливы, и не нужно нервничать по поводу нарушения режима секретности.

А у меня в результате сколько угодно времени на изучение дела Мари Готтескайнд.

А это как раз то, что нужно, поскольку я не имел ни малейшего представления, что, собственно, ищу. Что уж точно не изменилось в полиции с того дня, как я закончил Полицейскую академию, так это количество бумажной работы. Каким бы полицейским ты ни был, ты проводишь меньше времени за основным занятием, чем за составлением всяких отчетов, протоколов и тому подобного. Кое-что из этой писанины – всего лишь обычное бюрократическое дерьмо, а что-то – для прикрытия собственной задницы. Избежать этого по большей части просто невозможно. Полицейская работа – труд коллективный, даже в простейшем расследовании задействована куча народа, и если все не записывать, то невозможно охватить всю картину и сделать вывод.

Я прочитал досье, а когда закончил, снова вернулся к некоторым из протоколов. Первое, что довольно быстро стало очевидным, это удивительное сходство между похищением Мари Готтескайнд и тем, как похитили Франсин Кури в Бруклине. Я отметил следующие совпадения:

1. Обеих женщин похитили на торговых улицах.

2. Обе жертвы припарковали машины поблизости от магазинов и шли пешком.

3. Обеих схватили двое мужчин.

4. В обоих случаях преступников описывали как похожих по росту и весу и одинаково одетых. Похитители Готтескайнд были одеты в брюки хаки и темно-синие ветровки.

5. Обеих женщин увезли в фургоне. Фургон, который использовали похитители в Вудхэвене, свидетели описывали как грузовик светло-синего цвета. Один из свидетелей опознал в нем «форд» и назвал несколько цифр номера, но это не помогло следствию.

6. Несколько свидетелей показали, что на фургоне имелась надпись с названием фирмы бытовых приборов. Их было несколько вариантов. «Пи-энд-Дж. Бытовая техника», «Би-энд-Дж. Бытовая техника» и так далее. На второй строке было написано «Продажа и обслуживание». Адрес указан не был, но свидетели утверждали, что имелся номер телефона, однако его никто из них не запомнил. Тщательно проведенное расследование не обнаружило в районе среди многочисленных фирм по продаже и обслуживанию бытовой техники ни одной, у которой имелся подобный фургон, и следствие пришло к выводу, что название фирмы, как и номер машины, было фальшивым.

7. Мари Готтескайнд было двадцать восемь лет и она работала учителем в начальных классах школ Нью-Йорка. На три дня, включая и день похищения, она была принята учительницей в четвертый класс школы в Риджвуде. Примерно такого же роста, как Франсин Кури, и на пару килограммов тяжелее. Светлокожая блондинка в отличие от темноволосой и смуглой Франсин. Фотографий в деле не имелось, кроме сделанных в Форест-Парке, но из показаний ее знакомых можно сделать вывод, что Мари Готтескайнд была привлекательной женщиной.

Имелись и отличия. Мари Готтескайнд не была замужем. Она несколько раз встречалась с преподавателем, с которым познакомилась на предыдущей работе, но их взаимоотношения не получили развития, а его алиби на момент ее смерти совершенно бесспорно.

Мари жила с родителями. Отец, бывший слесарь-паропроводчик, на пенсии по инвалидности вследствие производственной травмы, занимался мелким бизнесом на дому. Заказы по почте. Мать помогала отцу вести бизнес, а также подрабатывала на полставки бухгалтером на нескольких предприятиях в районе. Ни Мари, ни ее родители не имели никаких связей с наркомиром. Не были они и арабами. Финикийцами, впрочем, тоже.

Было в деле, естественно, и заключение судмедэкспертов. Весьма обширное. Смерть наступила в результате множественных ножевых ранений в области груди и живота, каждое из которых по отдельности было смертельным. Признаки многократного изнасилования, следы спермы в заднем проходе, во влагалище, во рту, а также в одной из ножевых ран. В результате измерений выявлено, что раны наносились двумя различными ножами, предположительно кухонными, причем лезвие одного длиннее и шире другого. Анализ спермы показал, что насильников было как минимум двое.

Помимо ножевых ранений, на обнаженном теле имелись множественные гематомы, свидетельствующие о том, что жертва подверглась избиению.

Наконец – я это пропустил при первом прочтении – в акте медэкспертизы указывалось, что большой и указательный пальцы на левой руке жертвы были отрублены. Оба пальца извлечены: указательный из влагалища, большой – из прямой кишки.

Мило.

Досье произвело на меня удручающее впечатление. Именно поэтому я скорее всего и пропустил в первый раз запись о пальцах. Описание нанесенных женщине ран, из чего отчетливо вырисовывается картина последних моментов ее жизни – это больше, чем мог воспринять мозг нормального человека. Прочие протоколы содержали опрос родителей и сослуживцев, рисовали портрет живой Мари Готтескайнд, а акт медэкспертизы превращал ее в кусок мертвой и жестоко обезображенной плоти.

Я сидел на кровати, совершенно обессиленный и вымотанный прочитанным. И тут зазвонил телефон. Я поднял трубку и услышал знакомый голос.

– Ну, так что, Мэтт?

– Привет, Ти-Джей.

– Как дела? Ну и тяжело же тебя застать, старик. Все нет и нет, шляешься где-то, дела делаешь.

– Я получил твое послание, но ты не оставил телефона.

– А у меня его нету. Будь я наркоторговцем, имел бы пейджер. Тебе бы это больше понравилось?

– Будь ты наркодельцом, имел бы сотовый телефон.

– Ну, ты скажешь. Будь у меня здоровая тачка с телефоном, я бы в ней сидел, думал бы, как свалять большое дело. Мужик, повторяю, тебя трудно застать.

– А ты что, Ти-Джей, несколько раз звонил? У меня только одно сообщение.

– Ну, я не каждый раз трачу четвертак.

– Ты о чем?

– Ну, понимаешь, я все просчитал. Это как автоответчик, который включается на третий или какой там гудок. Портье у тебя внизу, хватает трубку только после четвертого гудка. А поскольку у тебя одна комната, ты хватаешь трубку не позже третьего, разве что сидишь в ванной или еще где.

– И ты после третьего гудка бросаешь трубку.

– И экономлю четвертак. Если не хочу оставить послание. А на черта оставлять больше одного? Ты приходишь домой, обнаруживаешь кучу записок и думаешь: «этот Ти-Джей, он небось взломал счетчик автостоянки, раз не знает куда девать деньги».

Я рассмеялся.

– Так ты вкалываешь?

– Вообще-то да.

– Крупное дельце?

– Достаточно.

– А для Ти-Джея нет кусочка?

– Да вроде не вижу пока.

– Мужик, плохо смотришь! Чего-нибудь-то есть точно. Надо восполнить то, что я просадил, тебе названивая. А чего за дельце-то, кстати? Не по борьбе с мафией, часом?

– Боюсь, что нет.

– Рад слышать, потому что эти псы смердят. Смотрел «Крестного?» Мужик, они смердят. Ох, черт, время кончается.

В трубке послышалась запись, извещавшая о том, что для продолжения разговора требуется вносить пять центов за каждую минуту.

– Дай номер, я тебе перезвоню, – предложил я.

– Не могу.

– Номер автомата, с которого говоришь.

– Не могу, – повторил он. – Нету его. Они их поснимали со всех автоматов, чтобы наркоторговцы не могли получать обратных звонков на них. Нет проблем, у меня есть мелочь. – Послышался писк, когда Ти-Джей опустил очередную монетку. – Только они все равно знают эти номера, так что у них дело идет. Только если кто-то вроде тебя захочет позвонить кому-то вроде меня, то ему не удастся это сделать.

– Блестяще.

– Ничего так. Только мы ведь все равно разговариваем, нет? Никто не может нам помешать делать то, что хотим. Они просто вынуждают нас тратить собственные ресурсы.

– Вынуждая опускать очередной четвертак?

– Точно, Мэтт. Я черпаю из собственных ресурсов. Именно это называется «иметь ресурсы», верно?

– Ти-Джей, а где ты будешь завтра?

– Во сколько?

– Ну, не знаю. Примерно в двенадцать – двенадцать тридцать.

– Точнее.

– В двенадцать тридцать.

– Двенадцать тридцать дня или ночи?

– Дня. Пообедаем где-нибудь.

– Пообедать можно в любое время дня или ночи, – жизнерадостно сообщил он. – Мне прийти к тебе в гостиницу?

– Нет. Потому что не исключено, что я не смогу, и у меня не будет возможности тебе сообщить об этом. Займи место в «Игроке», и если я не появлюсь, встретимся в другой раз.

– Толково. Знаешь, где зал игровых автоматов? Нижняя часть улицы, в двух-трех дверях от Восьмой улицы? Там магазин с рубильниками в витрине. Не понимаю, как они…

– Они продают их комплектом.

– Ага, и используют для тестов на ай-кью. Не можешь собрать, возвращаешься и проходишь курс по новой. Ты знаешь, о каком магазине я толкую.

– Конечно.

– Рядом там вход в подземку, а перед лестницей проход в зал автоматов. Знаешь, где это?

– Сдается мне, что найду.

– В двенадцать тридцать, говоришь?

– Точно так, Жак.

– Эй, а знаешь что? Ты кое чему научился.

Поговорив с Ти-Джеем, я почувствовал себя лучше. Он всегда так на меня действует. Я пометил время нашей встречи, затем опять взялся за досье Готтескайнд.

Это те же ребята действовали. Наверняка они. Уж больно похож почерк, чтобы быть простым совпадением, а ампутация и всовывание в разные места отрубленных пальцев – прелюдия к более изощренному садизму, примененному к Франсине Кури.

Но где они пропадали целый год? Впали в спячку? Легли на дно месяцев на двенадцать?

Вряд ли. Преступления на сексуальной почве – серийные изнасилования, жажда убийства – это затягивает, как сильный наркотик, который временно высвобождает вас из плена собственного «я». Убийцы Мари Готтескайнд осуществили прекрасно срежиссированное похищение, чтобы повторить его год спустя практически не изменив сценарий, добавив лишь денежную мотивацию. Почему они так долго выжидали? Чем занимались все это время?

А не могли произойти еще похищения, которые не связали с делом Готтескайнд? Вполне возможно. Количество убийств на несколько районов сейчас превышает семь случаев в сутки, и большинство из них не попадает в газеты. И все же, если средь бела дня похищают женщину на глазах у многих свидетелей, это неизбежно должно попасть на страницы прессы. Если у вас в производстве подобное дело, вы наверняка узнаете об очередном таком преступлении. И должны увидеть между ними связь.

Но с другой стороны, Франсин Кури захватили прямо на улице на глазах у свидетелей, и ни одно слово об этом не просочилось в печать. Не узнали об этом и в 112-м полицейском участке.

Может, они действительно сидели в тине целый год?.. Может, один из них или двое провели в тюрьме весь год или какую-то часть его? Может, склонность к изнасилованиям и убийствам привела к таким преступлениям, как подделка чеков, например?

А может, они активно действовали, но так, что не привлекли внимания?

В любом случае я теперь знал наверняка нечто такое, о чем раньше только догадывался. Они делали это и прежде чисто ради удовольствия, если не ради денег, снижая шансы на их поимку, но одновременно и повышая ставку.

И они сделают это снова.

Глава 7

В понедельник я все утро проторчал в библиотеке, потом отправился на встречу с Ти-Джеем в зал игровых автоматов на Сорок второй улице. Там мы с ним некоторое время понаблюдали, как какой-то парнишка с собранными в хвост волосами и пшеничными усами набирал очки в игре под названием «Стоять!» Игра мало чем отличалась от всех игр такого рода – где-то во вселенной враги набрасываются на тебя, желая ухлопать. Если ты достаточно быстр, то можешь некоторое время продержаться, но рано или поздно они до тебя доберутся. Так же происходит и в жизни.

Мы ушли, когда парень наконец проиграл. На улице Ти-Джей сообщил, что парня зовут Носок, потому что он вечно ходит в разных носках. А я и не заметил. По словам Ти-Джея, этот Носок – лучший из всех и частенько играет часами за одну монетку. Были еще ребята, игравшие так же, а то и лучше, но они больше не ходят. В какой-то момент у меня в мозгу мелькнул еще один, ранее неизвестный мотив для серийного убийства: асов видеоигр истребляет владелец зала автоматов, потому что они лишают его прибыли. Полная ерунда, как растолковал мне тут же Ти-Джей. Ты доходишь до определенного уровня, выше которого подняться уже не можешь, и соответственно теряешь интерес к игре.

Мы пообедали в мексиканском ресторане на Девятой улице, и Ти-Джей пытался все время расспросить меня о деле, которым я занимаюсь. Я рассказал, опустив подробности, но, как потом выяснилось, сообщил больше, чем хотел.

– Что тебе нужно, – бросил Ти-Джей, – так это чтобы я на тебя поработал.

– И что ты будешь делать?

– Все, что скажешь! Тебе вовсе не хочется бегать по всему городу, выясняя то да се. Но ты можешь отправить меня. Знаешь же, что я найду то, что надо. Мужик, я здесь в «Игроке» каждый день что-нибудь выясняю. Этим и живу.

И я дал ему задание, о чем позже рассказал Элейн, когда мы встретились в «Баронете» на Третьей улице и пошли на четырехчасовой сеанс. Потом отправились в новое кафе, где, как ей сказали, подавали английский чай с пшеничными лепешками и взбитыми сливками.

– Он перед этим сказал кое-что, что добавило к моему списку вопросов еще один. И я подумал, что будет нечестно не дать ему самому это и выяснить.

– И что же это такое?

– Телефоны-автоматы. Когда Кенан Кури с братом отвозили выкуп, они позвонили на близлежащий телефон-автомат. Звонивший послал их к следующей телефонной будке, куда им опять же позвонили и велели оставить деньги и прогуляться.

– Помню.

– Ну так вот, вчера Ти-Джей позвонил мне, а когда время истекло, я хотел перезвонить ему, но не смог, потому что на автомате, с которого он звонил, не был написан номер. Я сегодня утром прогулялся по окрестностям по дороге в библиотеку. Практически во всех автоматах такая же картина.

– То есть этих маленьких карточек с номерами нет. Я знаю, что воруют абсолютно все подряд, но это самая большая глупость, о которой мне доводилось слышать.

– Их снимает телефонная компания. Чтобы помешать действовать торговцам наркотиками. Они вызывают друг друга на пейджер по телефонам-автоматам – ну, знаешь, как работают эти штуки, – а теперь они лишены такой возможности.

– И поэтому все торговцы наркотиками бросают свое гнусное занятие, – скептически хмыкнула Элейн.

– Ну, на бумаге, думаю, все выглядит отлично. Во всяком случае, это навело меня на мысль о тех автоматах в Бруклине. Есть ли на них номера?

– А какое это имеет значение?

– Понятия не имею. Поэтому я сам в Бруклин и не поехал. Но рассудил, что хуже не будет, если проясню этот вопрос. Поэтому сунул Ти-Джею пару долларов и отправил в Бруклин.

– А он знает те места?

– Будет знать к тому времени, когда вернется. Первый автомат в нескольких кварталах от конечной станции подземки линии Флэтбуш, так что найти легко, но я представления не имею, каким, черт побери, образом он доберется до улицы Ветеранов. Нужно ехать автобусом от Флэтбуш, а потом довольно долго добираться пешочком.

– А что это за район?

– Выглядел вполне приличным, как мне показалось. Я не очень-то обратил внимание. В целом белый рабочий район, насколько я понимаю. А что?

– То есть вроде Бенсонхерст или Говард-Бич? Я имею в виду, не окажется там Ти-Джей одиноким черным тополем?

– Я об этом даже не подумал.

– В Бруклине есть места, где народ реагирует весьма нетривиально, когда на улице появляется чернокожий паренек. Даже если он одет вполне респектабельно, в дорогие брюки и пиджак от Райдерса. А у Ти-Джея, насколько я представляю, та еще причесочка.

– У него на затылке выстрижена какая-то геометрическая фигура.

– Нечто в этом роде я и предполагала. Надеюсь, он вернется оттуда живым.

– С ним будет все в порядке.

– Мэтт, ты ведь просто придумал для него работу? – спросила она уже вечером. – Для Ти-Джея, я имею в виду?

– Нет, он избавил меня от поездки. Рано или поздно мне все равно пришлось бы туда тащиться. Или ехать с одним из Кури.

– Но почему? Разве ты не можешь воспользоваться своими старыми полицейскими штучками, чтобы выудить номер у оператора? Или посмотреть по справочнику?

– Чтобы проверить по справочнику, нужно знать номер. Там телефоны по номерам. Находишь нужный и читаешь, где он находится.

– А!

– Но действительно существует справочник телефонов-автоматов, где они указаны по месту расположения. И да, я действительно могу позвонить оператору и выдать себя за полицейского, чтобы получить номер.

– Значит, ты просто пожалел Ти-Джея.

– Пожалел? Если исходить из твоих же собственных слов, я его чуть ли не на смерть послал. Нет, не пожалел. По справочнику или у оператора я могу узнать номер автомата, но не узнаю, написан ли он там. А именно это мне и нужно выяснить.

– А! – Она замолчала, но через несколько минут спросила: – А зачем?

– Зачем что?

– Зачем тебе знать, написан в автомате номер или нет? Какое это имеет значение?

– Не знаю я, какое значение. Но похитители знали номера этих автоматов. Если они там написаны, то все просто. А если нет, значит, они каким-то образом их узнали.

– Надув оператора или по справочнику.

– И это означает, что им известно, как надуть оператора или где найти список телефонов. Не знаю, какая мне от этого польза. Скорее всего никакой. Может, я хочу получить эту информацию только потому, что это единственные полезные сведения об этих автоматах, которые вообще существуют.

– Ты о чем?

– Да меня кое-что постоянно гложет. Не то, за чем я послал Ти-Джея – это легко выяснить и так, с его помощью или без. Но прошлой ночью я сидел и думал, и меня вдруг осенило, что единственным контактом с похитителями была телефонная связь. Единственный след, который они оставили. Само похищение осуществлено с хирургической точностью, никаких зацепок. Несколько человек их видели, еще больше народа видело похищение той учительницы на Ямайка-авеню. Но эти парни не оставили ничего такого, что могло бы навести на их след. Но они звонили по телефону. Раз пять звонили домой Кенану Кури на Бэй-Ридж.

– И никакой возможности отследить звонки нет? После того, как положили трубку?

– Должна быть. Я вчера почти час разговаривал с персоналом разных телефонных компаний. И выяснил кучу подробностей о работе телефонной сети. Каждый телефонный звонок фиксируется.

– Даже местный?

– Угу. Именно так они определяют, сколько ты наговорил за каждый оплачиваемый период. Это работает не так, как счетчик газа, где они просто считывают общее количество. Каждый звонок фиксируется, и сумма за время переговоров включается в счет.

– И сколько они хранят эти сведения?

– Шестьдесят дней.

– Так что ты можешь получить список…

– Звонков, сделанных с определенного номера. Так устроена система. Скажем, я Кенан Кури. Я звоню и говорю, что мне нужно узнать, сколько звонков было сделано с моего телефона в такой-то день, и они выдают распечатку с указанным временем звонков и продолжительностью каждого разговора в этот конкретный день.

– Но тебе не это нужно.

– Да, не это. Мне нужны звонки Кенану Кури, но они не фиксируются, потому что незачем. Существует технология, позволяющая, даже не снимая трубки, узнать номер, с которого тебе звонят. Просто на телефон ставят определитель, который высвечивает номер, с которого идет звонок. А ты уже решаешь, брать тебе трубку или нет.

– Но их пока не продают?

– В Нью-Йорке пока нет. К тому же это палка о двух концах. Эта штука поможет отсечь надоедливые звонки и отравит жизнь всяким телефонным хулиганам, но полиция опасается, что это отрежет и массу анонимных звонков от информаторов, потому что они автоматически становятся не такими уж и анонимными.

– Если бы такие штуки уже были и у Кури стоял такой…

– Тогда мы бы знали, откуда звонили похитители. Скорее всего из автоматов. Ведь во всех остальных аспектах они действуют вполне профессионально. Но мы по крайней мере знали бы, из каких именно автоматов.

– А это важно?

– Понятия не имею, – признался я. – Я вообще не знаю, что важно, а что нет. Да и не имеет значения, потому что этих сведений я получить все равно не могу. Сдается мне, что если звонки сохраняются в памяти компьютера, то должен быть способ вычислить их по номеру, на который они поступали. Но все, с кем я разговаривал, в один голос утверждают, что это невозможно. Принцип хранения в памяти другой, поэтому таким путем их определить нельзя.

– Я ничего не смыслю в компьютерах.

– Я тоже, и меня это бесит. Разговариваешь с людьми и не понимаешь половины того, что они пытаются до тебя донести.

– Прекрасно тебя понимаю. Именно так я себя ощущаю, когда мы с тобой смотрим футбол.

Я остался у Элейн на ночь и с утра по полной программе воспользовался ее телефоном, пока они ходила в спортзал. Обзвонив кучу полицейских и наврав с три короба.

В основном я выдавал себя за журналиста, пишущего статью о похищениях для реально существующего криминального журнала. В результате пообщался с массой копов, которым было нечего сказать или которые оказались слишком заняты для беседы со мной. И с изрядным количеством таких, которые жаждали сотрудничать, но собирались рассказать о случаях, либо имевших место несколько лет назад, либо таких, когда преступник попался по глупости или оказался пойман в результате особо выдающейся работы полиции. Мне же нужно было… ну, в том-то и проблема, что я и сам не знал толком, что мне нужно. Просто ловил на живца.

Кто-то наверняка был похищен, но сумел выжить. Можно предположить, что они не сразу стали убивать, должны за ними числиться и более безобидные «подвиги», совместные или индивидуальные, когда жертву, к примеру, отпустили живой. Но между предположением, что такая женщина существует, и возможностью ее отыскать – бесконечность.

Личина свободного криминального репортера мало помогла в розыске потерпевшей. Система защиты жертв изнасилований отлажена очень хорошо, по крайней мере до суда, где адвокат обвиняемых на глазах Господа Бога и всех присутствующих пытается доказать, что жертва сама виновата в случившемся. И никто не предоставит по телефону имен потерпевших по делам об изнасиловании.

Так что для отделов по борьбе с сексуальными преступлениями я опять сменил обличье и снова превратился в частного детектива Мэттью Скаддера, нанятого продюсером, снимающим телефильм о похищениях и изнасилованиях. Актриса – исполнительница главной роли, имя которой я не вправе разглашать в данный момент, хочет получить возможность изучить роль глубже, в частности, поговорить тет-а-тет с женщинами, пережившими подобное. Особенно желательно ей выяснить как можно больше об испытываемых при этом ощущениях, дабы передать их на экране. А женщины, которые согласятся ей помочь, получат оплату как консультанты и по их желанию могут быть указаны в качестве таковых в титрах.

Естественно, мне не нужны имена и номера телефонов. И я не собираюсь сам с ними связываться. Просто, может, кто из сотрудников подразделения, например, женщина из группы психологической поддержки, свяжется с кем-нибудь из потерпевших, кто, возможно, согласится на интервью. Женщину в нашем сценарии похищают двое насильников-садистов, как пояснил я, затаскивают в грузовик, избивают, угрожают попросту изувечить. Любая женщина, чья история имеет хоть что-то общее с нашим сценарием, вполне нас устроит. И если таковая женщина согласится помочь нам, то, возможно, она, таким образом, поможет и тем, кто, может быть, станет жертвой такого насилия в будущем, или тем, кто уже ему подвергался, не говоря уж о том, что поможет голливудской актрисе глубже проникнуть в роль…

Придуманная мною история сработала на удивление хорошо. Даже в Нью-Йорке, где ты непрерывно натыкаешься на киношников, снимающих эпизоды на улицах, малейшее упоминание о кинобизнесе кружит людям головы.

– Просто подыщите кого-нибудь, кто захочет мне позвонить, – говорил я, диктуя свой номер телефона и фамилию. – От них не требуется называть своего имени. Если хотят, могут оставаться инкогнито.

Элейн вошла как раз в тот момент, когда я заканчивал скармливать свою сказку женщине из манхэттенского отдела по борьбе с сексуальными преступлениями.

– И ты собираешься дожидаться их звонков у себя в гостинице? – поинтересовалась Элейн, едва я повесил трубку. – Тебя же никогда нет на месте.

– В регистратуре принимают сообщения.

– От людей, которые не хотят называться и давать свой номер телефона? Послушай, давай им мой номер. Я, как правило, все время дома, а если и отсутствую, то им ответит автоответчик женским голосом. Я помогу тебе, просматривая звонки и записывая фамилии и адреса тех, кто захочет их дать. Чем плохо?

– Ничем. Но ты уверена, что тебе это нужно?

– Конечно.

– Ну, тогда прекрасно. Я только что разговаривал с Манхэттеном, а в Бронкс звонил еще до того. Бруклин и Куинс оставил напоследок, поскольку нам известно, что они действуют именно там. Я хотел обкатать мою басню перед тем, как им звонить.

– Ну и как, обкатал? Конечно, не мое дело тебе советовать, но, может, будет лучше, если я им позвоню? Ты, безусловно, говорил сдержанно и с должным сочувствием, но почему-то мне кажется, что когда об изнасиловании говорит мужчина, возникает мысль, что он получает некоторое удовольствие от всего этого.

– Знаю.

– Я хочу сказать, что достаточно тебе произнести слова «фильм недели», как женщине тут же слышится подтекст, что жертву изнасилуют опять в какой-то пошлой драме. То есть такое впечатление, что все происходит сейчас.

– Ты права. Все прошло довольно гладко, особенно в разговоре с Манхэттеном, но ощущалось сильное сопротивление.

– Ты все проделал замечательно, милый. Но можно я попробую?

Сперва мы с ней пробежались по сценарию, чтобы убедиться, что она все хорошо усвоила, затем я позвонил в отдел по борьбе с сексуальными преступлениями в прокуратуре Куинса и передал ей трубку. Элейн разговаривала минут десять, очень вежливо, серьезно и профессионально, и когда повесила трубку, я зааплодировал.

– Как тебе? – поинтересовалась она. – Не слишком искренне?

– Ты была великолепна.

– Правда?

– Угу. Меня почти пугает то, как искусно ты лжешь.

– Понятно. Когда я слушала твою беседу, то подумала: «Он ведь такой честный. Где же он научился так лгать?»

– Никогда не встречал хорошего полицейского, который не был бы искусным лжецом. Ведь ты все время вынужден играть какую-нибудь роль, приспосабливаясь к человеку, с которым имеешь дело. И такое умение еще важнее в работе частого детектива, потому что все время занимаешься поисками информации, которую юридически не имеешь права получать. Так что, если у меня неплохо получается, можешь считать это частью профессиональной подготовки.

– Если подумать, я тоже все время играю роль.

– И кстати, прекрасно ее сыграла прошлой ночью.

– Это утомляет, верно? – глянула она на меня. – Я имею в виду лгать.

– Хочешь на этом закончить?

– Ни за что, я только вошла в кураж. Куда еще звонить? В Бруклин и Стейтен-Айленд?

– Забудь о Стейтен-Айленде.

– Почему? Там не бывает преступлений на сексуальной почве?

– В Стейтен-Айленде любой секс – преступление.

– Ха-ха!

– Да, насколько мне известно, там есть такое подразделение, хотя количество подобных преступлений несоизмеримо с другими районами. Но я что-то слабо себе представляю нашу троицу, мчащуюся по мосту Верранцано, одержимую целью кого-то изнасиловать и изувечить.

– Значит, остался один звонок?

– Ну, вообще-то есть подразделения по сексуальным преступлениям в различных более мелких полицейских участках, где имеются специалисты по их расследованию. Нужно просто попросить дежурного переадресовать звонок соответствующему лицу. Могу составить список, но не знаю, сколько ты можешь потратить на это времени.

Элейн одарила меня призывным взглядом.

– Если у тебя есть бабки, золотко, то у меня найдется время, – лукаво сообщила она.

– Вообще-то не вижу, почему бы действительно не заплатить тебе за эту работу. Почему бы не включить ее в счет для Кури?

– Ой, да ладно тебе. Ну почему стоит мне найти что-то, что мне действительно по душе, как тут же кто-то пытается дать мне на этом заработать. Нет, кроме шуток, я не хочу никакой платы. Когда вся эта канитель перейдет в разряд воспоминаний, ты сводишь меня куда-нибудь на шикарный ужин, ладно?

– Как скажешь.

– А после ужина можешь сунуть мне сотню на такси.