Текст книги "Источник лжи"

Лорет Энн Уайт
Источник лжи

Loreth Anne White

In the Deep

Copyright © 2020 by Cheakamus House Publishing

© Савельев К., перевод на русский язык, 2021

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

Джею, Мелани и их райскому уголку, вдохновившему меня на создание этой книги.

Суд по делу об убийстве

«Я убежден в вашей убежденности в том, что вы видели. Но то, что вы видели – не то, что вы думаете».

Гарри Гудини

Февраль, наше время.

Верховный суд Нового Южного Уэльса

Я вижу толпу, как только седан, взятый напрокат моими юристами, поворачивает на улицу. Наэлектризованная видом нашего черного «ауди», толпа подается вперед. Полиция с трудом сдерживает подстрекателей. Я вижу распахнутые орущие рты. Камеры, репортеры, микрофоны. Красные разгоряченные лица под летним солнцем Сиднея. Но я их не слышу. В кондиционированном салоне прохладно и тихо, но по мере нашего приближения к зданию суда я различаю текст на плакатах, которыми они машут перед нами. Передо мной.

Убийца!

Требуем правосудия ради Мартина!

За решетку ее!

Я чувствую себя Алисой, проскользнувшей в Зазеркалье. Отрубить ей голову… Этого не может быть. Это не реально. Я вцепляюсь пальцами в бедра, устрашенная дикой жестокостью, выпущенной на волю моим судебным процессом. Я пытаюсь сохранять бесстрастное выражение лица, в соответствии с инструкциями юристов. Но какой-то мужчина прорывается вперед и прижимает первую полосу утренней «Сити Геральд» к окошку рядом с моей головой. Я рефлекторно вздрагиваю. Мое сердце бьется быстрее при виде черных букв, грозными рядами выстроившихся в заголовке.

Крессуэлл-Смит обвиняется в убийстве мужа!

Начинается судебный процесс!

Под заголовком находится моя фотография.

Рядом с ней расположен снимок Мартина. Художник-оформитель изобразил зигзагообразный разрез между нашими лицами, словно разрыв страницы, символизирующий смертоносную трещину между нами. У меня саднит глаза, в глубине тела зарождается дрожь. На снимке он выглядит таким энергичным… Таким живым. Когда-то я любила его, любила всем сердцем.

Женщина-полицейский в голубой рубашке с короткими рукавами и пуленепробиваемом жилете, с раскрасневшимся лицом под форменной фуражкой отрывает мужчину от автомобиля. Я ощущаю первые проблески настоящей паники.

Наш водитель замедляет ход. Полицейские в бронежилетах изо всех сил отталкивают сгрудившихся зевак, пока другие расставляют дорожные конусы, чтобы мы могли припарковаться. Люди выстроились по обе стороны лестницы до самого входа в Верховный суд. Наверху ожидает еще одна группа репортеров с микрофонами. Одна из них выделяется среди остальных – женщина в кроваво-красном жакете. Она очень высокая, и ее выбеленные светлые волосы блестят под лучами февральского солнца. Мелоди Уоттс; я знаю ее по ежевечерним выпускам сиднейских новостей. Стайка какаду взлетает в небо за ее спиной, белые и желтые вспышки мечутся между зданиями, устремляясь в ярко-синее далёко. Это знамение, думаю я. Потому что я не могу отправиться в тюрьму. Я буду свободной. Такой же, как эти птицы, которые порхают снаружи, исчезая в солнечном сиянии. Мои адвокаты полностью готовы. Они убедят присяжных в достаточности оснований для сомнения. Они лучшие в своем деле, и цена их услуг служит тому доказательством. Мы победим.

Я жертва.

Я хрупкая.

Я не убийца.

Это личность, которую я должна проецировать на других. Я должна убедить жюри присяжных из двенадцати человек, что я именно такая. Мне нужно дать величайшее представление в моей жизни.

Да, это будет представление. Потому что все эти люди жаждут именно представления. Театрального действа. Все находятся здесь ради непристойного спектакля под названием «Слушания Верховного суда по делу об убийстве с международными последствиями». А я – звезда представления. Я – очевидная нарушительница естественного порядка вещей, а когда естественный порядок нарушен, это потрясает человеческую душу. Теперь все хотят поглазеть на меня. Автомобильная авария. Невероятный случай. Воплощение зла. Они хотят, чтобы меня покарали и крепко заперли, чтобы они спокойно могли укладывать детей в постель по вечерам и делать вид, что это нормально. Они хотят лично убедиться в том, как я выгляжу, – на тот случай, если в будущем они заметят на улице кого-то похожего на меня, то перебегут на другую сторону, прежде чем чудовище успеет приблизиться к ним и заразить их, обольстить и зачаровать их.

Я смотрю на моего барристера[1]1
  Барристер – адвокат, имеющий право выступать в высших судебных инстанциях (прим. пер.).


[Закрыть] Питера Лоррингтона, который сидит рядом в своей царственной черной мантии с белоснежной манишкой. Его судебный парик лежит на колене. Он вставил миниатюрные наушники и смотрит прямую трансляцию новостей в своем телефоне. Я воспроизвожу в памяти его недавние слова.

«Убийство состоит из двух элементов: намерения обвиняемого и самого действия. Обвинение должно доказать присяжным наличие обоих элементов – то есть вашего намерения убить Мартина и ваших действий, направленных на его убийство. У обвинения отсутствует ключевой элемент этого уравнения. И помните: в суде присяжных может случиться все что угодно. Абсолютно все. В конечном счете нам нужно продемонстрировать обоснованную необходимость для сомнения. Мы можем это сделать».

Стратегия Лоррингтона состоит в том, чтобы перечеркнуть полицейское расследование и одновременно ознакомить суд с альтернативным вариантом развития событий, совпадающим с данными криминалистической экспертизы. С историей, где я не убивала Мартина. С историей, где полицейские крупно напортачили. Это будет его версия против версии прокурора. Собственно, это и есть суд присяжных: битва между двумя вариантами событий. Битва за чувства и сердца присяжных заседателей. По словам Лоррингтона, в конце концов решение суда присяжных больше опирается на эмоции, чем на логику.

Я жертва. Меня подставили. Я не убийца.

Дыши глубже. Войди в роль.

Жертва.

Я провожу влажными ладонями по светло-коричневой льняной юбке. Нейтральный оттенок, как и мои туфли-лодочки телесного цвета. На мне простая белая блузка – цвет невинности. Я поправляю красивые очки в роговой оправе, свидетельствующие о трудолюбии. Мои волосы коротко подстрижены, на ногтях нет лака. Меня можно принять за учительницу. Я могу быть вашей сестрой или вашей матерью. Вашей подругой. Я могла бы оказаться вами. Скромная. Сдержанная. Мягкая. Чувствительная. Потерпевшая. Да что там потерпевшая – по сути дела, оклеветанная.

Я часто и хорошо играла эту роль на протяжении моей жизни. Я могу сделать это снова. Я искусна в смене личин. Фактически я училась у одного из лучших экспертов. У моего мужа, покойного Крессуэлл-Смита.

Автомобиль останавливается. Мое сердце мерно стучит в грудной клетке.

Лоррингтон вынимает наушники и усиливает звук на телефоне, чтобы я могла слышать. Это Мелоди Уоттс, которая стоит снаружи, на вершине лестницы. Она говорит с резким австралийским акцентом.

– … обвиняемая только что прибыла вместе с ее барристером и солиситором[2]2
  Солиситор – адвокат, дающий советы клиенту и подготавливающий дела и материалы для барристера. Солиситор не имеет права выступать в суде высшей инстанции (прим. пер.).


[Закрыть].

Камера меняет угол съемки, и мы внезапно смотрим сверху на наш автомобиль. Это сюрреалистический эффект.

– Миссис Крессуэлл-Смит была выпущена под залог после обвинения, предъявленного более года назад, – говорит Мелоди Уоттс. – Сумма залога составила пять миллионов. В то время магистрат[3]3
  Магистрат – судья низшей инстанции, санкционирующий аресты, обыски и решения о привлечении гражданских лиц к уголовной ответственности (прим. пер.).


[Закрыть] Роберт Линдси постановил, что доводы Короны против обвиняемой являются обоснованными, но в итоге решил, что доводы обвинения перевешиваются рядом факторов, включая необходимость миссис Крессуэлл-Смит в подготовке к суду вместе с группой ее защитников, плюс отсутствие криминального прошлого во время ее проживания в Новом Южном Уэльсе. Он сказал… – Мелоди Уоттс проверяет цитату в своей записной книжке, – он сказал, что, хотя обвинение в убийстве принадлежит к числу наиболее тяжких, отказ от освобождения под залог не должен рассматриваться как наказание, так как в постановлении об освобождении до суда упоминается о презумпции невиновности.

Она смотрит в камеру, и солнце озаряет ее белоснежные зубы.

– Было сочтено, что миссис Крессуэлл-Смит не является угрозой для общества, и она добровольно сдала свой паспорт.

Лоррингтон надевает свой парик и поправляет мантию. У меня во рту вдруг становится сухо, как в пустыне.

Мы выходим из автомобиля.

Влажная жара ощущается как удар об стенку. Все вокруг взрывается звуками: толпа толкается, болтает, выкрикивает оскорбления и насмешки. Люди тянут руки с мобильными телефонами, делают снимки и видеозаписи. Репортерские камеры целятся в нас огромными телеобъективами. Мой барристер аккуратно прикасается к моему локтю и сопровождает меня на лестнице; полы черной мантии развеваются за его спиной. Журналисты рвутся вперед, выставляя микрофоны. Они жаждут крови. Кровь поднимает рейтинги в эпоху умирающих средств массовой информации, поэтому их отчаяние выглядит особенно безобразным.

– Миссис Крессуэлл-Смит, вы убили вашего мужа?

– Вы сделали это? Вы убили Мартина?

Палящая вспышка воспоминаний ослепляет меня, и я едва не спотыкаюсь. Кровь. Это кровь Мартина. Рыбный нож… ярость в глазах Мартина. Горькая желчь предательства у меня в горле.

– Как давно вы собирались убить его?

Гнев надувается во мне, как шар, наполняемый горячим газом. Пульс стучит в висках. Дикая ненависть к Мартину сокрушает мои тщательно выстроенные эмоциональные барьеры. Я сжимаю кулаки, поднимаясь по лестнице с эскортом юристов в черных мантиях.

– Невиновна, пока не доказано обратное! – кричит какая-то крупная женщина.

– Сука! Сучья черная вдова!

Бешенство прорывается наружу, разбивая внешний фасад на тысячу сверкающих осколков. Меня наполняет первозданная ярость, желание причинить физический вред. Я разворачиваюсь и разеваю рот для гневного ответа.

Фотокамера щелкает мне в лицо.

Сволочь.

Адвокат хватает меня за руку.

– Не вступайте в пререкания, – шипит он мне на ухо. – Не смотрите на камеры. Не улыбайтесь и ничего не говорите.

Но дело уже сделано. Фотограф, выкрикнувший мерзкие слова, подцепил меня на крючок. Он запечатлел мое искаженное гневом лицо, ярость в моих глазах.

Меня трясет от выброса адреналина. Пот щиплет верхнюю губу, подмышки взмокли.

– Требуем правосудия ради Мартина! Правосудия ради семьи Крессуэлл-Смит!

А потом я вдруг вижу их у двери. Родителей Мартина. Его сестра стоит с одной стороны от них, брат с другой. Шок пронзает меня, когда я встречаюсь со взглядом его брата. Генетическое сходство поразительно. Кажется, будто там стоит Мартин и смотрит на меня сверху вниз от дверей суда, оценивая и увещевая меня из могилы. Через несколько лет Майкл выглядел бы точно так же, как и его брат, если бы… если бы тот остался жив. Эта мысль болезненной пустотой гложет мой желудок.

Как это могло случиться?

Когда это началось?

Началось ли это с нашего переезда в Джервис-Бэй, когда зацвели пятнистые эвкалипты и появились летучие лисицы?

Нет, это началось еще раньше…

«Внимательно смотри на ракушки, Элли, – говорю я про себя, транслируя голос моего отца, проясняя сознание. – Потому что жизнь – это игра в скорлупки[4]4
  Игра слов. «Игра в скорлупки» равнозначна нашей «игре в наперстки» и является синонимом мошенничества (прим. пер.).


[Закрыть], а в этой игре выигрывает только банкующий. Ты либо банкуешь, либо проигрываешь».

Я собираюсь сдавать карты в этом мошенническом трюке. Передо мной находится внушительное здание, где вращаются шестерни правосудия. Я представляю лица присяжных, сидящих напротив меня.

Вы позволите мне выйти отсюда, потому что я собираюсь продать вам мою историю.

Просто наблюдайте за мной.

Раньше
Лоцца

18 ноября, более одного года назад.

Агнес-Бэзин, Новый Южный Уэльс

Полицейский катер Джервис-Бэй вырезал ровный V-образный кильватерный след в темной воде реки Агнес. Старший констебль Лорел «Лоцца» Бьянки стояла на правом борту вместе с констеблем Грегом Эбботом и смотрела на глубокие тени среди мангровых зарослей вдоль северного берега. На катере их было четверо. Констебль Мак Макгонигл управлял судном, руководствуясь указаниями старого краболова Барни Джексона, который обнаружил тело и позвонил в полицию.

Ранний вечер тяжело давил на людей влажной духотой. Вкус воздуха на губах Лоццы казался прогорклым. Вокруг стояла зловещая тишина, не считая рокота мотора, а иногда тихого чавканья, когда нос катера расчленял одну из крупных медуз, плывущих к морю в приливно-отливном течении. Медузы были размером с волейбольный мяч и тащили за собой бахромчатые щупальца, усеянные ядовитыми жалами.

Мелкие солоноводные каналы, подпитывавшие приливную реку, изгибались, как ходы лабиринта, уходя в дебри мангровых низменностей. Лоцца знала, что илистое дно этих каналов кишит крупными крабами, чьи панцири разрастались до размеров человеческой головы. Всеядные каннибалы, эти илистые крабы были агрессивными падальщиками с мощными клешнями, способными разламывать раковины и отрезать пальцы. Что бы ни ожидало их в глубокой и влажной тени речного эстуария, крабы должны были добраться до него.

Они миновали старую накренившуюся пристань. На гниющих сваях, торчавших из воды, сидели бакланы, помахивавшие черными крыльями, чтобы обсушить их, и наблюдавшие за полицейским катером.

В отдалении пророкотал гром. Грег поднял голову.

– Думаешь, будет шторм? – спросил он.

Лоцца проследила за его взглядом. Два орлана-крикуна кружили высоко над кронами эвкалиптов на фоне слоистых облаков, наливавшихся киноварью и оранжевой сурьмой там, где солнце скользило к линии горизонта.

– Черт его знает, – тихо сказала она. – Но скоро начнет темнеть. Неплохо бы увидеть этого плавунца, пока еще хватает света.

– Проклятые летучие лисицы появятся, как только солнце опустится за деревья, – сказал Грег. – По крайней мере, здесь они не такие докучливые, как к югу от Джервиса.

Как будто привлеченная словами ее партнера, целая колония огромных крыланов вырвалась из-под эвкалиптового полога и зароилась в небе под какофонию визгливых криков. Почти одновременно с этим раздались хриплые крики какаду и древесных попугаев. Земля как будто выдохнула и сдвинулась в сторону; дух реки изменился.

– Ненавижу их, – проворчал Грег, щурясь на роившихся крыланов. – Они целыми ночами дерутся среди эвкалиптов под окном моей спальни. Словно проклятые ведьмы, визжащие на шабаше. И они воняют.

Все были на нервах из-за таинственной массовой миграции огромных летучих лисиц, недавно нагрянувших в регион. Они начали прибывать целыми роями после внезапного цветения одной из разновидностей пятнистого эвкалипта. Потом все больше и больше гигантских крыланов пролетало над автострадой, словно знамение судьбы, – до тех пор, пока едва ли не каждое здание, дерево, скала и автомобиль в городе не были покрыты ими.

– Словно в фильме Хичкока, – сказала Лоцца.

Где-то захохотала кукабарра.

Катер закачался, когда Мак направил судно в неспокойные воды Агнес-Бэзин. Водоем был огромным – почти сорок квадратных километров – и кишел огромными медузами, отчего поверхность воды казалась пузыристой.

– Еще полкилометра вдоль восточной стороны этой лужи, вон туда, – сказал Барни, указывавший путь шкиперу. Его голос был хриплым и прерывистым. – Потом свернуть в узкий, глубокий канал, вон там, видите?

Лицо Барни казалось обескровленным под сеточкой красных вен. Оно было покрыто тонкой пленкой пота, и он часто утирал лоб рукавом. Лоцца заметила, что его руки дрожали. Возможно, Барни нуждался в выпивке, а может быть, он был просто пьян. Или и то и другое.

Барни отправился проверять свои «контрабандные» ловушки для крабов. Вместо этого он нашел тело светловолосого мужчины, запутавшееся под водой в одной из его веревочных конструкций.

– Вот он, канал, – Барни указал на темную брешь среди мангровых зарослей. – Нам туда.

Мак сбавил обороты и осторожно направил судно в канал. Вода плескалась и журчала вокруг носа и бортов. Жара стала еще более влажной. Ветви цеплялись за поручни и скребли по корпусу. Мак сбросил ход почти до нуля. По мере их продвижения вперед становилось все жарче и темнее. Облака комаров звенели над водой, и крошечные жучки запутывались в оранжевых завитках волос вокруг лица Лоццы, несмотря на ее усилия собрать волосы в аккуратный узел.

Мак включил носовой прожектор, и зловещие силуэты вокруг как будто надвинулись на них. Из болота сочилось ощущение чуждого присутствия, – чего-то скрытого, поджидавшего удобного момента, чтобы перейти в атаку. Над водой поднимались зловонные испарения.

– Думаешь, это он… Крессуэлл-Смит? – спросил Грег.

– Было бы странно, – ответила она.

– Точно, – сказал он. – Потому что если он упал за борт в море где-то в десяти километрах отсюда, как его могло занести сюда? Чушь какая-то.

Лоцца мельком взглянула на констебля-новобранца, только что зачисленного в их ряды после испытательного срока. Он слишком много говорил, особенно когда нервничал. Это чрезвычайно раздражало Лоццу. Она считала, что работа по умолчанию должна быть тихой. При этом она сознавала, что ее раздражение отчасти вызвано приятной внешностью Грега, и она испытывала тайное влечение к серферу, который решил стать полицейским. Он пришел в правоохранительные органы позже, чем большинство остальных. В свободное время он по-прежнему вел занятия в своей школе серфинга и помог дочери Лоцци усвоить основные навыки. Но мужчины приятной наружности не слишком обращали внимание на Лоццу, и это ожесточало ее по отношению к ним.

Прогремел гром, и вспыхнула молния, внезапно превратившая окрестности в черно-белый стоп-кадр. Редкие капли дождя падали в воду. Лоцца мысленно вернулась к тому дню, когда она познакомилась с Мартином Крессуэлл-Смитом на пляже. Именно ей придется сообщить Элли о находке, если окажется, что в крабовую ловушку Барни попалось тело ее мужа. Она вспомнила слова Элли во время их предыдущего разговора.

«Надеюсь, вы не найдете его. Но если найдете, то надеюсь, что он мертв и что перед смертью он страдал».

– Там! – внезапно указал Барни. – Я привязал одну из ловушек к корням вон за тем причалом.

Мак выключил двигатель, и они поплыли вместе с течением, прислушиваясь к плеску волн, пока они двигались в сторону причала. Трещал гром, и небо озарялось серебристыми вспышками. Стало почти темно; солнце скрылось за горизонтом, а в небе клубились грозовые облака.

Лоцца отстегнула фонарик от служебного разгрузочного пояса и направила луч света на причал. Она увидела, что Барни привязал обтрепанные веревки к мангровым корням. Сам по себе причал был новым. Его построили как часть скандального проекта «Речного вокзала Агнес», который продвигали Мартин Крессуэлл-Смит и его жена Элли. Барни объяснил Лоцце, что он воспользовался старыми потрепанными веревками над водой как прикрытием для нелегальных ловушек, расположенных внизу. Но под водой концы старых веревок были привязаны к ярко-оранжевым полипропиленовым шнурам, которые вели к ловушкам. Сегодня утром, когда Барни приплыл проверить свои ловушки, он стал вытягивать веревки, но одна из них застряла. Вместо того чтобы перерезать веревку и потерять ловушку с добрым уловом, он решил вернуться с сыном своего приятеля и распутать веревки. Подросток нырнул в ластах и маске и проплыл до конца оранжевого полипропиленового шнура. Там, в мутной воде, он лицом к лицу столкнулся с покойником, запутавшимся в веревке.

Охваченный ужасом, паренек устремился к поверхности и долго хватал ртом воздух. Барни сказал ему, что они не могут оставить «это» внизу, поэтому бедняге пришлось собраться с силами и нырнуть снова. Он перерезал веревку, и тело тут же всплыло на поверхность, словно воздушный шарик. Его отбуксировали к мангровым корням в дальнем конце причала.

– Оно лежит среди корней, – сказал Барни. – Потом мы выплыли на открытую воду, где лучше ловится сигнал мобильной связи. Тогда я и позвонил вам.

Мак направил полицейский катер вдоль причала, направляя его так, чтобы прожектор освещал мелководную бухту. Они почти сразу же увидели проблески молочно-белой кожи. Рубашка хаки, соломенно-желтые волосы. Штанов не было. Белые ягодицы были похожи на полумесяцы над кромкой воды. Труп покачивался среди тростника под легким напором течения, упираясь в массу спутанных корней.

Барни быстро перекрестился.

– Причаливаем, – обратилась Лоцца к Маку. – Мы с Грегом проложим путь от конца причала к другой стороне этой бухточки.

Майкл ненадолго включил двигатель; катер скользнул вперед и с легким толчком пришвартовался к причалу. Тени удлинились. Вода вокруг причальных свай и корней издавала чавкающие звуки. Наверху снова прогремел гром и сверкнула молния. Пошел моросящий дождь, испещривший темную воду; капельки казались серебряными в прожекторном луче.

Лоцца и Грег выбрались на причал. Оба пользовались фонариками, освещая путь от края причала к болотному лесу. Лоцца расправила телескопическую дубинку, прорубая дорогу через путаницу мокрой травы и тростника. Здесь водились змеи, и она надеялась, что быстрые движения отпугнут их. Грег держался рядом, за ее спиной. Он ругался и шлепал себя по щекам, спасаясь от комаров; похоже, они предпочитали пить его кровь.

Это принесло Лоцце моментальное удовлетворение. Не только женщины увивались вокруг этого юного Адониса.

Они приблизились к трупу, и Лоцца задержала дыхание. Тело определенно было мужским. Он лежал ничком, раскинув руки в илистой воде. Рубашка хаки была очень похожа на ту, которую носил Мартин Крессуэлл-Смит, когда отправился на рыбалку четыре дня назад. Густые светлые волосы тоже совпадали с описанием. Размеры и общая форма тела были подходящими. При жизни он был убийственным красавцем – закаленным божеством регби и парусного спорта с бронзовым загаром и соответствующей удалью и обаянием, когда ему хотелось продемонстрировать эти качества. Но Лоцца уже тогда заметила нечто темное и зловещее под этим лощеным фасадом.

Она опустилась на корточки у самого берега и осмотрела место, стараясь не соскользнуть в воду и ни к чему не прикасаться. Она хорошо знала процедуру. Она несколько лет прослужила в убойном отделе Нового Южного Уэльса, прежде чем ее перевели на Южный Берег, где она занялась регулярной службой. Она до сих пор сохраняла статус детектива, хотя ее и не называли «детективом», потому что она больше не являлась полноценным следователем.

Пока Лоцца медленно проводила по телу лучом фонарика, небо озарилось еще одной вспышкой молнии.

– Думаешь, это он? – спросил Грег.

Лоцца определенно так думала. Но Грег был прав: это какая-то бессмыслица. Люди видели, как яхта Мартина Крессуэлл-Смита покинула слип на Бонни-Ривер, находившийся в получасе езды вдоль побережья. Он связался со спасателями из яхт-клуба и сообщил, что собирается выйти в море на юго-восток. Если там произошел несчастный случай, его тело никаким мыслимым способом не могло унести на север к устью Агнес-Ривер, а тем более загнать в узкий канал через Агнес-Бэзин.

– Но если это он, то где его яхта? – продолжал Грег. – Где «Абракадабра»?

– Грег, помолчи немного. Пожалуйста.

Он шлепнул очередного комара. Над трупом жужжали мухи. Лоцца посветила на левую руку мужчины. На его безымянном пальце имелось свадебное кольцо с красным камнем, которое она уже видела на руке Мартина. Но на запястье трупа не было часов «Ролекс». Мартин Крессуэлл-Смит пропал вместе с очень дорогими часами «Ролекс-Дейтона» бронзового цвета.

Грег попытался убить еще одного комара. Из-за резкого движения свет его фонарика заметался среди мангровых зарослей. Что-то черное вырвалось из темноты. Грег увернулся от потревоженного баклана, но при этом его нога поехала в сторону. Он поскользнулся и упал в воду с громким всплеском. Грязно выругался и полез наверх, по пути зацепив труп, перевернувшийся на спину.

Грег застыл.

Лоцца замерла на месте.

На них смотрели пустые глазницы. Губы и нос трупа были объедены, мягкие паховые ткани исчезли, поглощенные извивающейся массой морских гнид. Но внимание Лоццы привлекло нечто иное.

Крюк серебряного багра ручной работы был глубоко погружен в грудь покойника. На рукояти черными буквами было выгравировано слово «Абракадабра». Колотые раны от ножа покрывали торс мужчины в разрывах рубашки. Ему нанесли не менее пятнадцати ударов колющим оружием. Лоцца подалась вперед, направляя луч фонарика. Темная странгуляционная борозда[5]5
  Странгуляционная борозда (юр.) – след удушения (прим. пер.).


[Закрыть] окружала распухшую шею мужчины. Такие же отметины остались и на его запястьях. Его голые лодыжки были связаны веревкой.

Сердце Лоццы билось медленно и ровно. Ее взгляд переместился вдоль правой руки мужчины. Трех пальцев не хватало: они были ровно отсечены по фалангам. Илистые крабы работают более топорно.

Грег с чавканьем и хлюпаньем выбрался на берег. Он зашел на два шага в траву, уперся руками в колени и сблевнул.

Лоцца вернулась к веревке вокруг лодыжек покойника. Полипропиленовый шнур, ярко-желтый и голубой. Это не Барни. Если бы Лоцца была азартной женщиной, она бы поставила на то, что остаток этого шнура был использован для того, чтобы прикрепить жертву к тяжелому предмету под водой, где крабы, рыбы и другие мангровые твари очистили бы тело до костей уже через несколько дней. А потом расчлененные кости погрузились бы глубоко в мягкий ил. Тело исчезло бы бесследно, если бы не крабовая ловушка Барни и перепутанные веревки.

Мысли Лоццы вернулись к Элли, к внезапному провалу в ее памяти и к ее странному поведению. В желудке шевельнулось тошнотворное ощущение. Она играла с ними? Она до сих пор разыгрывает их? Это чертов спектакль?

Лоцца потянулась за телефоном. Хотя они с Грегом были первыми, кто отреагировал на ситуацию, таким делом должна была заняться уголовная полиция штата.

Теперь Элли Крессуэлл-Смит стала главной подозреваемой.