Текст книги "Мисс Совершенство"

Глава 5

Мирабель так резко обернулась, что чуть не выбила из рук Алистера чашку с блюдцем. Он едва успел увернуться, но тут же почувствовал боль в раненой ноге.

– Чай готов? – обрадовался капитан Хьюз. – Отлично. Мне необходимо немного взбодриться.

Он направился к леди Толберт, а Мирабель взяла себя в руки и приняла чашку чая.

– Надеюсь, еще не остыл, – сказал мистер Карсингтон. – Не решался вас прервать, поэтому пришлось дождаться паузы в вашем страстном монологе.

– Вы подслушивали.

Алистер кивнул:

– Да. Меня одолело любопытство: что способно возбудить в вас такую страсть.

Его голос опустился на самые низкие регистры, отчего у Мирабель участился пульс, ее бросило в жар.

Он что-то увидел на полу и объявил:

– Когда волнуетесь, вы теряете шпильки.

Взгляд его полуприкрытых глаз неторопливо скользнул вверх по ее юбке, ненадолго задержался на лифе, потом так же медленно проследовал к голове, и ей казалось, что он прожигает ее до кожи сквозь тяжелый шелк платья, тугой корсет, фланелевую нижнюю юбку и шелковые трикотажные панталоны.

– Неужели у меня опять разваливается прическа? – с трудом овладев собой, спросила Мирабель. – Это ужасно раздражает. Показали бы моей горничной, как следует управляться со шпильками. Насколько я понимаю, вы и этому научились в Оксфорде. К сожалению, Люси не училась в университете.

– Позвольте мне внести поправку, мисс Олдридж. Я научился укладывать волосы с помощью шпилек не в университете. Этому меня научила одна французская танцовщица, которая обходилась мне весьма недешево. На сумму, которую она проматывала за год, я мог бы послать учиться в Оксфорд и вас, и вашу горничную, и всех леди, собравшихся в этой комнате.

– Только не в Оксфорд, а в Париж – поправила Мирабель. – Вы, видимо, не знаете, что в наши великолепные английские университеты не принимают женщин.

– Знаю, – сказал со вздохом Алистер. – И весьма сожалею.

– Не сомневаюсь. Ведь там нет танцовщиц, которые могли бы привить вам полезные навыки.

– Что правда, то правда. – Скрестив руки на груди, он прислонился к оконной раме. – Такие развлечения там, к сожалению, отсутствуют. Но я имел в виду всех женщин. Не вижу ничего плохого в том, что бы женщины получали образование.

Мирабель отнеслась к его словам с явным недоверием:

– Я вижу вас насквозь и понимаю ваши намерения. Без труда очаровав всех присутствующих, вы и меня решили покорить. Догадались, что я «синий чулок», и вознамерились…

– Правильнее было бы назвать вас интеллектуалкой, – прервал ее Алистер. – Вы читаете книгу с труднопроизносимым названием о пластах залегания и ископаемых остатках и, несомненно, понимаете все, что говорит ваш отец о мхах и тюльпанах.

– Мистер Карсингтон, вы мне льстите: в том, что говорит мой отец, мало кому удается разобраться. У него свой, особый мыслительный процесс, который ни я сама не пытаюсь постичь, ни кому-то другому не посоветую, поскольку это граничит с безумием. Не уверена, что даже коллеги-ботаники его понимают.

– Мне было бы гораздо полезнее понять ваш мыслительный процесс, – произнес Алистер.

Она поставила чашку с чаем, о котором забыла, на ближайший столик:

– Чтобы повлиять на мое мнение?

– Должен же я что-то предпринять. Если вы будете разговаривать с вашими соседями так же, как с капитаном Хьюзом, мне потребуется несколько месяцев, чтобы ликвидировать причиненный вами ущерб.

– Вам следовало опередить меня и укрепить свою позицию, когда представилась такая возможность после ужина. Или полагаете, что я буду держать язык за зубами потому лишь, что вы такой милый и обаятельный?

Его темные брови от изумления поползли вверх.

– Вы находите меня милым и обаятельным?

– Не в этом дело, – нахмурилась Мирабель. – Ваше положение и слава ничего для меня не значат, равно как и обаяние, так что не старайтесь обворожить меня. Разумеется, я, как и все, благодарна вам за то, что вы сделали на благо отечества…

– Умоляю, давайте обойдемся без этого вздора! – с раздражением прервал ее Алистер.

Его тон не обескуражил ее. Мужчины часто используют самую разную тактику, чтобы заставить ее отступить или сдаться, почувствовать себя ничтожной, неуверенной в себе. Она научилась не обращать внимания на эти уловки. Другого выхода у нее не было.

– Это вовсе не вздор, – возразила Мирабель. – Вы храбро сражались, получили увечье, но не вы один.

Он отпрянул, словно от удара, потом на лице его появилось удивление, а уголки рта дрогнули в улыбке. Немного расслабившись, он заметил:

– Хорошо сказано, мисс Олдридж.

Итак, ее слова его не оскорбили. Что же, это делает ему честь, подумала Мирабель.

– Не надо смешивать одно с другим: отвага на поле боя не прибавляет мудрости в других делах.

Он посмотрел на нее в упор. Взгляд был серьезным, однако улыбка все еще блуждала на губах. Ей хотелось спросить, чему он улыбается, а еще… прикоснуться к губам. От этих мыслей сердце забилось быстрее.

Она скрестила руки на груди и заявила:

– Поймите, будь даже вы самим герцогом Веллингтоном, я все равно считала бы строительство канала плохой затеей и делала все, чтобы вам помешать.

– Вам приходилось когда-нибудь встречаться с герцогом Веллингтоном? – спросил Алистер.

– Нет, но, насколько мне известно, он тоже красив, обаятелен и, будучи сильной личностью, обладает даром убеждения. И все же я могла бы устоять перед ним.

Янтарный взгляд окинул ее с головы до пят.

– Хотел бы я на это посмотреть. Впрочем, возможно, вам и удалось бы.

От взгляда, которым он ее окинул, она почувствовала слабость в коленях и радостное возбуждение, которого не испытывала очень давно, – ей вдруг захотелось флиртовать. О боже! В ее-то возрасте, к тому же одетой, как старая карга.

– И все же вы вряд ли отказались бы выслушать его светлость. А потом сказали бы, чего хотите, а чего – нет?

– Разве герцог Веллингтон раскрывал перед Наполеоном свою стратегию? – довольно спокойно возразила Мирабель, хотя была взволнована и сама не знала, чего хочет.

– Мисс Олдридж, я не пытаюсь завоевать мир, – проговорил Алистер, – хочу лишь построить канал.

Она уловила какое-то движение и, обернувшись, увидела, что к ним направляются молодые леди.

– Приближается ваша флотилия, – сообщила Мирабель то ли с досадой, то ли с облегчением, но он даже не взглянул в их сторону.

– Я до сих пор не понимаю, почему вы против строительства канала; знаю лишь, что именно об этом вы говорили с капитаном Хьюзом.

– Вам этого не понять.

– А вы попытайтесь объяснить: возможно, и пойму. Это не займет у вас много времени.

Суббота, 21 февраля

В то утро, услышав покашливание Кру, Алистер понял, что слугу мучает какое-то предчувствие.

В ночь накануне битвы при Ватерлоо уже было нечто подобное, и тогда произошедшие трагические события он объяснил тем, что хозяин ринулся на поле боя, не взяв его с собой.

С тех самых пор Кру уверовал в то, что обладает даром предвидения.

Однако покашливание не испортило Алистеру радостного настроения, несмотря на то что поднялся он в такую не подобающую джентльмену рань: в девять утра. Ничего зловещего наступивший день не предвещал. За окном светило солнце, он брился, прокручивая в голове свой разговор с мисс Олдридж, который впервые за долгое время доставил ему истинное удовольствие.

Он отчетливо помнил свое радостное удивление. Поначалу, когда речь зашла о его проклятой славе и знаменитом, черт бы его побрал, увечье, его это даже задело и возмутило, а она… Он даже самому себе не мог объяснить, что сделала она. Судя по всему, она хотела поставить его на место, напомнить, что он не единственный участвовал в битве при Ватерлоо и получил увечье.

Даже в его семье, где обычно не церемонились друг с другом, старались не говорить при нем о Ватерлоо. Из всех друзей только Гордмор без всякого смущения упоминал о его хромоте.

Мисс Олдридж была первой женщиной, которая даже не пыталась делать вид, будто не замечает его уродства, и не восторгалась его так называемым героизмом.

Покашливание Кру вывело Алистера из задумчивости.

– Кру, разве ты не видишь, что за окном светит солнце? – поинтересовался Алистер. – И что утро обещает хорошую погоду с температурой воздуха выше нуля?

– Я хотел бы порадоваться хорошей погоде, сэр, но после того, что мне приснилось… – Кру покачал головой. – Сон был очень похож на тот, который я видел ночью перед Ватерлоо.

Алистер замер с бритвой в руке:

– Ты имеешь в виду, когда разбойник перерезал мне горло, а ты нашел меня в темном переулке, истекающего кровью? Или когда я бросился с утеса в море, ты прыгнул следом, чтобы спасти меня, но тебе не удалось?

– Про утес, сэр, – сказал Кру. – Небо вдруг потемнело, как перед бурей, и свет стал какой-то странный, как будто солнце просвечивало сквозь толстое зеленое стекло. Такой же свет я видел во сне в ночь перед тем роковым днем в июне тысяча восемьсот пятнадцатого года.

– Но я еду не на битву, – возразил Алистер, – а просто хочу прокатиться по Лонгледж-Хиллу с мисс Олдридж. Кроме того, нас будет сопровождать слуга. Даже в этом медвежьем углу леди не подобает выезжать из дому без охраны. Не сомневаюсь: она захватит с собой какого-нибудь верзилу-грума с устрашающей физиономией. Так что если вдруг во мне взыграет страсть, он будет начеку и не позволит посягнуть на ее добродетель. А если нечто подобное произойдет с ней, я сам смогу себя защитить.

Продолжая скрести бритвой подбородок, он попытался представить себе, как эта леди будет заигрывать с ним. Принимая во внимание ее прямолинейность, скорее всего, сразу бросится на шею. Он представил себе ее распущенные волосы, лицо, приподнятое ему навстречу, чуть приоткрытые губы… и порезался бритвой.

Кру побледнел.

– Умоляю вас, сэр, позвольте я помогу. – Он промокнул полотенцем крошечную капельку крови возле уха хозяина.

Алистер отмахнулся и от помощи слуги, и от полотенца.

– Если перед битвой при Ватерлоо герцог Веллингтон сумел самостоятельно побриться без каких-либо роковых последствий, то и я смогу с этим справиться перед верховой прогулкой по сельским тропинкам в компании с рассудительной и практичной деревенской леди.

Кру погрузился в мрачное молчание, и Алистер благополучно закончил бритье.

Как только было покончено с этим, начался менее опасный для жизни процесс одевания, и Кру снова разговорился. Вчера вечером, когда его хозяин отсутствовал, он побывал в таверне, где частенько собирались местные слуги, и кое-что разузнал – например, почему представитель лорда Гордмора получил от ворот поворот, – и эта информация подтвердила его собственное впечатление о ситуации в Лонгледж-Хилле.

Однако об Олдриджах Кру ничего нового не сказал.

Героическому сыну лорда Харгейта было смертельно скучно.

Мирабель сказала себе, что этого следовало ожидать. Через час после начала этой ознакомительной прогулки она уже ругала себя за то, что согласилась показать ему свой мир, тем более сейчас, когда все вокруг было окрашено преимущественно в коричневые, серые и грязно-зеленые тона.

При всем желании ему не удастся увидеть ландшафт таким, каким его видела она: не многим мужчинам это удавалось.

Даже в Лонгледже мало кто по-настоящему понимал, почему она посвятила этому месту более десяти лет жизни, что пережила, отдав молодые годы и распростившись с юношескими надеждами и мечтами. Мирабель отказалась даже от своего единственного шанса на любовь, потому что любимый мужчина не пожелал распрощаться с надеждами и мечтами, и чтобы строить вместе с ней жизнь в этих местах.

Она не хотела, чтобы все сложилось таким образом, но у нее не было выбора. Она верила, что состояние отца со временем улучшится, но этого не произошло. Он позволил всем вокруг поступать так, как им заблагорассудится, и, как и следовало ожидать, кое-кто этим воспользовался. Пока она находилась в Лондоне, его некомпетентный – а может быть, просто бесчестный – управляющий имением привел все дела в хаотическое состояние и за несколько лет почти полностью уничтожил то, что создавалось поколениями.

Сначала Мирабель взяла все в свои руки по необходимости: больше было некому, но со временем полюбила землю так же страстно, как ее отец – растения, с той лишь разницей, что его интересовала теория воспроизводства в растительном мире, а она строила идиллический мир.

Она заменила более современными устаревшие и неэффективные методы сельскохозяйственного производства, повысила производительность, перестроила деревню на территории поместья и начала восстанавливать лесной массив.

Но для мистера Карсингтона ее лесонасаждения были всего лишь рощицей, а современные коттеджи – деревенскими домиками. Внедренные ею методы культивации казались ему примитивными, а стадо крупного рогатого скота, на его взгляд, состояло из ничем не примечательных домашних животных.

И сейчас, когда они остановились, чтобы полюбоваться невозделанными склонами Лонгледж-Хилла, Мирабель знала, что он не станет впитывать, как она, его красоту и обратит на него не больше внимания, чем на прочие красоты, которые она ему показывала. Он окидывал их равнодушным взглядом и ждал, когда наконец она закончит говорить.

Он даже не удивился, что воздух здесь чист и свеж, – видимо, просто не заметил. Угольный дым, тяжелый лондонский смог, к которому он привык, лишил его обоняния, и не только. Он был глух, слеп, невосприимчив к красоте и радостям сельской жизни.

Только зря потратила время: он так и не понял, что она пытается защитить.

Сквозь отчаяние и обиду до нее донесся его низкий голос:

– Если ваш управляющий не справляется со своими обязанностями, мисс Олдридж, почему бы вам не найти другого? Или вы держите его из чувства жалости? Он, видимо, некомпетентен, если нуждается в постоянном контроле?

Она удивленно взглянула на него. Он, очевидно заметив ее удивление, с улыбкой добавил:

– Я очень внимательно вас слушал.

Ее сердце опять сбилось с ритма, и словно почувствовав волнение хозяйки, ее кобыла Софи шарахнулась от мерина мистера Карсингтона.

– Да? А мне показалось, что вы задремали.

– Я размышлял.

– Это мне в голову не пришло.

– К сожалению, я сначала делаю, а потом думаю. И вообще у меня много недостатков, но я стараюсь исправиться.

– А я думала, все Карсингтоны – образцы добродетели.

– Два моих старших брата – возможно.

– Но вы прославленный герой.

Он поморщился:

– Я просто старался не опозориться за то короткое время, что находился на поле боя.

– Вы слишком скромны: ведь рисковали жизнью.

Он хохотнул:

– Как все недальновидные, бросился навстречу опасности, не думая о последствиях. Едва ли бесшабашность можно назвать героизмом. У меня совершенно не было опыта, и я старался не путаться под ногами и случайно не убить никого из соотечественников.

Интересно, подумала Мирабель, почему он приходит в замешательство, стоит упомянуть о его участии в боевых действиях? Хоть он и старался говорить об этом небрежно, она улавливала в его голосе горькие нотки. Она внимательно посмотрела на Алистера, но он теперь был начеку и лицо его оставалось бесстрастным.

– Хотите сказать, что вы импульсивны? Именно от этого недостатка мечтаете избавиться?

– К сожалению, как я уже сказал, у меня их много. Я не принадлежу к числу образцовых Карсингтонов и никогда им не стану.

– Да, неприятностей от вас предостаточно, – заметила Мирабель.

Он оказался действительно более серьезной проблемой, чем она себе представляла.

Ознакомительная поездка явно не удалась: он не заметил, чего она достигла и чем ей пришлось ради этого пожертвовать; не понял, почему она строго контролирует деятельность управляющего. Она не станет объяснять ему причину своего беспокойства: возможно, не вполне оправданного, – это ее личное дело, а он чужак, из столицы, и не способен оценить по достоинству Лонгледж-Хилл, а поэтому никогда не поймет, что канал причинит этим местам огромный вред.

Но ее смятение было вызвано не только этим: Мирабель смогла рассмотреть в нем того, кто скрывался под безупречной внешностью, и ей захотелось узнать о нем больше, но она сдержала свое любопытство.

– Ну, насмотрелись на Лонгледж-Хилл? Как только пожелаете, повернем обратно.

– Нет, еще не насмотрелся.

Мирабель пожала плечами и, ослабив поводья, продолжила путь. Алистер на своем мерине последовал за ней. Шествие замыкал ее грум Джок, державшийся от них на почтительном расстоянии.

Алистер между тем уже жалел, что напросился в эту поездку. Мисс Олдридж мешала ему здраво мыслить, но на этот раз не потому, что была несуразно одета, хотя ее вид по-прежнему выводил его из себя: покрой ее синевато-серого платья для верховой езды устарел по меньшей мере на пять лет, шляпка с полями не сочеталась с платьем, а зеленые сапожки и вовсе были ни к селу ни к городу.

Клоунское одеяние тем более вызывало досаду, что Мирабель была прекрасной наездницей и элегантно держалась в седле. Алистер знал немало хороших наездниц, но вряд ли хоть одна из них – не считая его матери – рискнула бы поехать по этой древней тропе для вьючных лошадей, которая с каждой минутой становилась все у́же и круче, но мисс Олдридж на своей нервной кобыле по кличке Софи ехала с непринужденной грацией. Мощный мерин Алистера, напротив, отличался спокойным нравом. Обычно Алистер тоже предпочитал норовистых коней, но сегодня понял, что ошибался.

Вообще Алистер пренебрегал опасностью, но если рисковал, то лишь собственной жизнью.

Та ночь, когда он возвращался верхом в гостиницу под ледяным дождем, была редким исключением. Он все еще не простил себя за то, что подверг опасности лошадь мистера Уилкерсона, которая могла бы получить серьезное увечье. Алистер старался не думать о том, какие мучения пришлось бы ей вынести, и о единственном способе прекратить их, поэтому послушался совета мисс Олдридж и воспользовался для прогулки одной из ее лошадей, более привычных к этой местности.

– Мы почти у цели, – крикнула Мирабель, оглянувшись, когда они приблизились к покрытой лесом части холма. – Скоро выедем на поляну. Там немного отдохнем и отправимся в обратный путь.

– Мы не поедем на вершину?

Она остановилась:

– Мы приближаемся к концу тропы для вьючных лошадей. Дальше склон становится слишком крутым и скалистым. Лошадям небезопасно туда взбираться.

– Значит, вы там не бывали?

– Пешком.

– Можно спешиться, – предложил Алистер. – А ваш грум присмотрит за лошадьми.

Она взглянула на его ногу, но, Алистер, упрямо вздернув подбородок, ждал.

– После такого ливня земля, наверное, стала скользкой…

Он представил себе картину: смутно очерченные фигуры стараются удержаться на земле, скользкой от крови. То ли он действительно видел это, то ли воображение сыграло с ним злую шутку, Алистер не знал, но говорить об этом не собирался, тем более с женщиной, только заметил:

– Вы взбирались на вершину в юбках из нескольких слоев ткани. Думаю, моя нога будет гораздо меньшим препятствием.

– Это не означает, что вы должны ее наказывать, – возразила Мирабель. – Не забывайте, что вы незнакомы с этой местностью, что вы не деревенский житель.

– Где уж мне. Я всего лишь мягкотелый, изнеженный лондонец, не так ли?

– Я не слепая: вижу, что вы человек крепкий, но самолюбивый и очень обидчивый, как я успела заметить.

– Однажды меня затоптал копытами кавалерийский отряд, но я выжил, так что на холм как-нибудь заберусь.

– Мистер Карсингтон, даже капитан Хьюз, который до сих пор может взобраться на мачту по… как их там называют? Кажется, реи? Так вот даже он хорошенько подумает, прежде чем взбираться на вершину в это время года.

– Будь я в его возрасте, вообще не помышлял бы об этом.

– Жаль, что вы недостаточно повзрослели, чтобы мыслить здраво.

– Если такой пожилой человек, как капитан, может одолеть подъем на вершину летом, то я, наверное, смогу сделать это в великолепный весенний день.

– Пожилой? – Мирабель некоторое время пристально смотрела на него, потом на небо, наконец сказала таким тоном, каким разговаривают с детьми: – Сейчас февраль. С утра была хорошая погода, но поднялся ветер и собираются тучи.

Алистер тоже поднял голову: облаков действительно стало больше, но между ними проглядывало небо – и объявил:

– Дождя не будет еще несколько часов. Я успею вернуться в гостиницу. Скажите правду, мисс Олдридж, будь вы одни, продолжили бы подъем?

– Я прожила здесь всю жизнь, с самого детства. Здравый смысл должен подсказать вам, что следует прислушаться к совету тех, кто обладает бо́льшим опытом. Не понимаю, почему вы позволяете гордости и самолюбию брать верх над здравым смыслом. Впрочем, спорить с вами бесполезно.

Она не повысила голос, но сказала это довольно резким тоном, и ее кобылка забеспокоилась, шарахнувшись в сторону.

«Уж лучше бы она выбрала для этой поездки лошадь поспокойнее», – подумал Алистер: что-то в поведении Софи ему очень не нравилось. Если она испугается… И он сказал, стараясь скрыть тревогу:

– Успокойте свою кобылку.

Мирабель догадалась сделать это сама и послала лошадь вперед, причем без малейших усилий, как будто каталась верхом по Роттен-Роу в Гайд-парке, а не ехала по узкой тропе вверх по крутому скалистому, поросшему лесом склону.

Алистер все внимание сосредоточил на дороге и, чтобы не отвлекать мисс Олдридж, молчал, пока они не добрались до поляны. Здесь, к его облегчению, она спешилась и передала лошадь груму, Алистер последовал ее примеру.

Поляна представляла собой не узкий выступ, как он думал, а широкую террасу на склоне холма. Тонкий ковер коричневатой растительности украшали редкие валуны, а в расщелине ближе к внешнему краю поляны рос какой-то редкий кустарник.

Пока Алистер рассматривал вересковые пустоши, Мирабель объясняла ему разницу между черными и белыми землями. Черными назывались те, что заросли темно-коричневым вереском, что делало их похожими на ландшафт ада. Белые были покрыты зеленой растительностью. В некоторых местах почва заизвестковалась, но была мелиорирована и вновь распахана.

– Вы, возможно, знаете, что пустоши сотворила не природа. Когда-то они были лесами. Потом крупные монастыри занялись производством шерсти. Взамен срубленных деревьев новые не высаживались, потому что овцы поедали все: молодые деревья, траву, которая выросла вместо деревьев, и все вокруг. Плодородную почву смыло водой, и осталась живописная вересковая пустошь, где могут произрастать ковыль и вереск. Вам, наверное, это кажется безобразным.

Она устремила взгляд на унылый ландшафт, и, к удивлению Алистера, в ее голосе прозвучали нотки отчаяния.

Поскольку поля ее шляпки были узкими, он хорошо видел ее лицо, обрамлявшие его золотисто-рыжие кудряшки, танцующие на ветру, и кремовую кожу, порозовевшую от свежего воздуха и ходьбы.

Подбородок был чуть вздернут, она выглядела, как всегда, упрямой и дерзкой, и все же он заметил ее растерянность. В этот момент она почему-то показалась ему значительно моложе своих лет.

Видимо, у него разыгралось воображение. Ей тридцать один год, уже десять лет она управляет крупным имением и ведет все дела своего отца. И добилась немалых успехов: поместье явно процветает.

Более того, согласно информации, собранной Кру, ее соседи в один голос утверждают, что она обладает подходящим для бизнеса складом ума. Алистер понимал, что такой комплимент – огромная честь, и, чтобы заслужить его, надо быть очень умной, уверенной в себе и обладать сильной волей. Мужчины терпеть не могут, когда женщины оказываются на их «скаковой дорожке», и делают все возможное, чтобы им помешать.

Однако в Лонгледж-Хилле почти все мужчины независимо от их общественного положения уважают мисс Олдридж и восхищаются ее способностями. Как он убедился, подслушав ее разговор с капитаном Хьюзом, с ее мнением считаются. Она имеет влияние на окружающих.

И все же Алистера не покидало ощущение, что ее обидели или разочаровали и что ей нужна помощь. И не потому, уверял он себя, что хрупкая, слабая леди попала в беду, а просто это поможет привлечь ее на свою сторону. Землевладельцы прислушиваются к ней, так что мотивы у него чисто деловые.

– Чтобы подготовиться к своей миссии, – сказал он, – я внимательно прочел, среди прочего, работу мистера Джона Фэри «Общий обзор сельского хозяйства и минеральных запасов в Дербишире». Так вот: он называет вересковые пустоши ядовитыми и бесполезными. И хотя, должен признаться, вид этой местности не восхищает меня, я не назвал бы ее безобразной или отвратительной, скорее драматической.

– Вы стараетесь сделать мне приятное, – сказала она, настороженно взглянув на него.

– Мисс Олдридж, у меня на это не хватит терпения. В вашем присутствии я забываю о правилах поведения.

Она улыбнулась, и у него потеплело на сердце. Едва ли когда-нибудь ему приходилось встречаться с таким смертоносным оружием, как ее улыбка.

– Ваше поведение безупречно, – заявила она. – От кого-то я слышала, что вы принадлежите к дипломатическим кругам.

– Вам, очевидно, было бы гораздо приятнее, если бы я провел сегодняшний день с царем в Санкт-Петербурге, – предположил он.

– Я знаю местечко потеплее.

– Преисподняя?

Она рассмеялась:

– Нет, Калькутта или Бомбей.

– Ну разумеется. Там, если не умрешь сразу от теплового удара, можно умереть от какой-нибудь заразы.

– Нет, этого я не хочу. Будьте живы, здоровы и счастливы, но где-нибудь в другом месте.

– Отвернись ваш грум на мгновение, вы могли бы сбросить меня с утеса, – предположил Алистер. – Сбылось бы предчувствие моего слуги и предсказание отца, которые не сомневались в том, что я плохо кончу. И все были бы счастливы.

Улыбка сползла с ее лица.

– Почему ваш отец так думает?

– Ну, он считает, что содержать меня слишком дорого и хлопотно. Впрочем, так оно и есть.

Она медленно обвела его взглядом от тульи его изящной шляпы до мысов высоких сапог с отворотами:

– Да, обходитесь вы недешево.

Алистер вспыхнул под ее пристальным взглядом, хотя был уверен, что одежда его безупречна, но тут заметил грязь на своих до блеска начищенных сапогах и вспомнил, что пола плаща спускается не очень ровно. Быть может, это из-за его проклятой ноги. Она стала короче второй, хотя портной убеждал его, что это не так. Уж лучше бы ему надеть плащ для верховой езды, в нем это меньше заметно.

Она вопросительно посмотрела на него.

– Речь идет не только о моей одежде.

– Разумеется. Ведь есть еще дорогостоящие танцовщицы.

– Да, что-то в этом роде. И судебные иски, места предварительного заключения для должников, и… всего не перечесть.

– Судебные иски, долги. Ну и ну! Чем дальше, тем страшнеe.

– Но я исправлюсь, – заявил Алистер. – Строительство канала является абсолютно респектабельным делом.

– Тем не менее у вашего слуги дурные предчувствия.

– Это относится не к каналу, а только ко мне. У Кру частенько бывают предчувствия. Он уверен, что видит вещие сны.

Алистер рассказал ей сон про падение с утеса, не забыв о странном освещении и о том, что такой же сон Кру видел накануне битвы при Ватерлоо.

– Послушаешь вас, так вы действительно можете сломать себе шею. Впрочем, утонуть значительно труднее: ближайший к нам водоем, где это возможно, – речка Брайар-Бук.

– Значит, я ничем не рискую и смогу подняться вместе с вами на вершину, – заявил Алистер.

– Не рискуй вы ничем, эта перспектива потеряла бы для вас всякий интерес.

– Вам показалось, что я заскучал? – спросил он, улыбнувшись. – Ну что ж, в таком случае вы, возможно, не так умны, как я предполагал.