Текст книги "Мисс Совершенство"

Глава 6

Золотистые глаза мистера Карсингтона весело поблескивали, а улыбка была просто потрясающей.

Мирабель поспешно отвела взгляд в сторону и начала подниматься по тропе, мысленно себя ругая. Ей не следовало допускать, чтобы разговор превратился в личный.

Она полагала, что он обладает той непробиваемой аристократической самоуверенностью, с которой ей нередко приходилось сталкиваться в Лондоне и которую она считала такой же непостижимой, каким ее отец считал процесс размножения лишайников. Но в броне, за которой укрывался мистер Карсингтон, имелась брешь. Он был не так уверен в себе, как казалось.

Она ошибалась и еще кое в чем. Неловкость, которую он испытывал при упоминании о своем героизме на войне, объяснялась не обычной в таких случаях скромностью – притворной или непритворной, и ей очень хотелось узнать причину. Хотелось, чтобы он выложил все начистоту и чтобы она смогла ему помочь.

Она обнаружила также, что, несмотря на всю озабоченность своей внешностью, он был далеко не доволен собой.

Она пришла к этому заключению не потому, что он говорил о собственном перевоспитании. Хочешь не хочешь, а мужчины – особенно повесы и прочие бездельники – обычно усыпляли бдительность женщин обещанием исправиться. Даже отец это делал раза два в год, причем с самыми искренними намерениями, о которых немедленно забывал, столкнувшись с очередной ботанической загадкой.

Нет, причиной послужил не разговор об исправлении его привычек, а тревожный взгляд мистера Карсингтона и то, как менялся у него голос, когда он говорил о своем отце. В нем звучала безысходность: уверенность в том, что ничего не выйдет, как ни старайся. Мирабель было хорошо знакомо это чувство.

– Я могу идти и разговаривать одновременно, – пророкотал за ее спиной глубокий баритон мистера Карсингтона.

Оглянувшись, она обнаружила, что расстояние между ними сократилось до минимума, и обронила:

– Я размышляю.

– Но женщины более сложные создания, чем мужчины, – произнес он. – Мне кажется, вы даже думать можете сразу много о чем, но это не мешает вам идти.

– Наверняка вы отрабатывали этот ленивый взгляд перед зеркалом? – спросила Мирабель. – У вас он так хорошо получается, только смотрите не свалитесь с лошади. Вы прочли книгу мистера Фэри, и то, что рассказала о Лонгледж-Хилле я, наверняка показалось вам нудным повторением.

– Меня интересует не то, что вы можете рассказать о сельском хозяйстве – я прочел об этом столько, что впору повеситься, – интересуете меня вы.

У Мирабель снова екнуло сердце, и она заметила:

– Я всего лишь управляю поместьем, и в этом нет ничего привлекательного.

– Почему бы вам не передать эти обязанности Хиггинсу? Пусть делает то, для чего его наняли, а вы отправляйтесь в Лондон, наслаждайтесь жизнью. Если светская жизнь покажется вам слишком пустой, наверняка найдутся и другие интеллектуалки, с которыми можно пообщаться или куда-нибудь сходить.

Она вспоминала, причем без сожаления, лондонские развлечения, участвовать в которых ее заставляла тетушка Клотильда. Возможно, когда-нибудь Мирабель на это решится, но не сейчас, когда все, что она любит, оказалось под угрозой.

– Вы очень добры: я пожелала вам оказаться в Калькутте, а вы мне – всего лишь в Лондоне.

– Вы дважды уклонились от ответа на мой вопрос, тем самым вдвое увеличив мое любопытство. У вас есть здесь любовник?

Любовник? У нее? Он, наверное, шутит?

Мирабель резко остановилась, он наступил ей на пятку, и она поскользнулась. Взмахнув руками, чтобы удержать равновесие, она подалась назад, он схватил ее за талию и помог удержаться на ногах. Все произошло в одно мгновение, но он ее не отпустил.

Алистер резко втянул воздух, она заметила, что взгляд его странно напряжен, и у нее участилось дыхание, а сердце едва не выскочило из груди.

У него были крупные теплые руки и крепкая хватка, и она подумала, что он, должно быть, заметил ее волнение. Ей надо бы высвободиться из его объятий, но так не хотелось! Вот бы, заглянув в его глаза, увидеть в них то же волнение, что охватило ее.

– Какая у вас тонкая талия, – с удивлением заметил Алистер. – Никогда бы не подумал.

Она не была миниатюрной – разве что по сравнению с ним. Ее голова доходила ему до безупречно выбритого подбородка. Она стояла так близко, что почувствовала его дыхание на своем лице, что вновь уловила тот ускользающий аромат, названия которому так и не придумала. Она заметила сеточку тонких шрамов у него под подбородком, и ей захотелось прикоснуться к нему. Она не знала, зачем и к чему это приведет: просто хотелось, и все.

Ей потребовалось собрать в кулак всю волю, чтобы не поддаться искушению и постараться не выдать своих эмоций:

– Если вы закончили измерять обхват моей талии, мистер Карсингтон, то, мне кажется, я смогу продолжить путь без посторонней помощи.

Он не спеша выпрямился и медленно и весьма неохотно отпустил ее, но даже после этого она все еще ощущала тепло его рук. Она понимала, что они перешли какую-то границу, и если не приложить усилий, то скоро вообще никаких границ не останется.

– Вы меня напугали! Я представил себе, как вы катитесь вниз по скользкому склону. У меня сердце до сих пор бьется как бешеное.

Сердце Мирабель тоже билось неровно, но совсем по другой причине.

– Возможно, если бы вы не шли за мной по пятам, мы бы не столкнулись, – сказала она, надеясь, что не поддастся искушению сделать это еще разок.

– Справедливо замечено. Мне тоже следовало внимательнее смотреть на дорогу, но я, видите ли, был поглощен восхитительным видом.

Справа, слева и прямо перед ними «восхитительный вид» составляли деревья, известняковые скалы, жалкий кустарник и грязь под ногами. Единственным ярким пятном, оживлявшим унылую картину, были вечнозеленые заросли.

– Чтобы полюбоваться этим видом, едва ли стоило подниматься сюда, – заметила Мирабель.

– Я рассматриваю его в другой перспективе, – заметил Алистер.

Теплая волна прокатилась по ее телу: она поняла, что он имеет в виду. Два сезона, проведенных в Лондоне, не прошли для нее даром: понимать намеки научилась. Сделать вид, что не понимает, у нее получилось, а вот притвориться, что это ее испугало, не смогла. Слишком много времени прошло с тех пор, как привлекательный мужчина отпускал на ее счет неприличные замечания. Она успела забыть, как это приятно.

Внутренний голос предупреждал об опасности, но она вспомнила, как вчера вечером Алистер без труда обворожил всех присутствующих мужчин.

– Надо внимательнее смотреть под ноги, – произнесла она.

– Я постараюсь, мисс Олдридж, – пообещал он.

Мирабель продолжила путь.

– Так как насчет любовника? – мгновение спустя вернулся он к интересовавшему его вопросу.

Мирабель не имела ничего против легкого флирта: никогда не была жеманной, но не могла позволить себе стать жертвой его обаяния. И уж конечно, не собиралась обсуждать с ним свои личные дела.

– Не могу поверить, что вы думаете, будто я предприняла все это для того лишь, чтобы соблазнить кого-нибудь, – сокрушенно покачала она головой.

– Какая жалость! А я-то представил себе тайные свидания – возможно, даже на утесе, с которого открывается романтический вид на вересковые пустоши.

– Вы, конечно, вправе дать волю своему неуемному воображению, – повторила она слова, которые он сказал ей покровительственным тоном несколько дней назад. – Я не собираюсь вас останавливать.

Он рассмеялся:

– Сдаюсь, мисс Олдридж.

Когда тропинка круто повернула за острый выступ, Мирабель почувствовала, как изменился воздух, и взглянула вверх. Облака сгущались. Она опять остановилась, но на этот раз он был наготове, и они не столкнулись.

Он остановился рядом с ней – строго говоря, ближе, чем допускали приличия, – и тяжело дышал – видимо, переводил дух после подъема. Едва ли он привык лазить по горам, и нога у него, должно быть, болела.

– Думаю, погода может измениться скорее, чем вы предполагали, – заметила она, явно встревожившись. – Нам, наверное, лучше повернуть назад.

Он окинул взглядом крутой склон:

– Давайте пройдем еще немного. Где эта Брайар-Бук?

– Недалеко, но туда вообще нет никаких троп да и подъем значительно круче.

– Прошло много лет с тех пор, как я последний раз взбирался по скалистому склону. Интересно, смогу ли я сделать это теперь.

Мирабель следовало бы возразить, но мечтательный взгляд, который он бросил на скалы, остановил ее.

Сейчас его нельзя было назвать абсолютно здоровым, и это наверняка раздражало его, хотя он виду не подавал. Должно быть, эта его элегантная непринужденная грация была результатом основательной работы над собой. И все же он не мог двигаться так же свободно и изящно, как до битвы при Ватерлоо.

Ей не хотелось, чтобы он огорчался по этому поводу. Едва ли кто-нибудь, глядя на него, мог решить, что он слаб. Но даже у нее хватило деликатности не затрагивать столь болезненную тему, хотя он все равно не прислушался бы к ее словам.

И Мирабель согласилась продолжить путь. Он успешно преодолевал подъем и был так доволен, что она увела его дальше, чем предполагала.

Ему давно следовало понять, что хромота не мешает взбираться на скалы, и он поделился с ней этой мыслью, добавив:

– Вспомните о крабах: они вообще передвигаются боком.

Мирабель рассмеялась, запрокинув голову. И в этот момент на лицо ей упали первые капли дождя.

Алистер не обратил на это внимания, продолжая взбираться на скалы с быстротой краба. Не прошло и пяти минут, как небо потемнело и начался ливень, а в следующее мгновение она увидела, как он поскользнулся, упал и покатился вниз, в горную речку с каменистым дном. Когда она добралась до него, он лежал там, пугая своей неподвижностью.

В мгновение ока вокруг потемнело. Когда пришел в себя, Алистер не понял, день это или ночь и вообще где он.

С низко нависшего неба цвета каменноугольного дыма лил холодный косой дождь. Он закрыл глаза и попытался успокоиться. Не получилось.

Серьезно ли он ранен? Сколько дыр проделал в нем враг? Сколько времени пройдет, прежде чем силы начнут убывать? Интересно, скоро ли вытечет из него жизнь? Не лучше ли это, чем ждать, пока тебя спасут и как-нибудь залатают, чтобы потом, искалеченному и не способному двигаться, медленно умирать несколько лет?

Где-то рядом била артиллерия, в воздухе стоял дым. Он слышал крики раненых. Видел оружейный огонь. Дым сгустился. К нему на полном скаку приближался отряд кавалеристов.

Они промчались над ним. Он потерял сознание, но ненадолго. Вскоре он снова пришел в себя, почувствовав вонь и дым, и услышал предсмертные крики людей и животных.

И ощутил боль, которая словно заслонила собой эту мрачную картину.

Боль нарастала, отодвигая на второй план все остальное. Сначала она пульсировала, подобно ударам сердца, отступая и возвращаясь вновь, расползаясь спазмами по всему телу, пока не превратилась в мощную непрерывную барабанную дробь.

Сейчас в мире существовали только он и эта невыносимая боль.

– Мистер Карсинггон?

Ночная музыка в виде фуги. Нет, что-то здесь не так.

На Алистера смотрели огромные голубые глаза. Над глазами – огненный нимб, а на нем – старая шляпа с обвисшими полями. Над шляпой и позади нее было черное небо, сорок дней и сорок ночей извергавшее потоки воды.

– Вы пришли в сознание, – услышал он голос. – Можете говорить? Где болит?

– Нигде, – почему-то сказал Алистер, хотя болело все.

Нога была как в огне. В него стреляли? Конечно, нет. То было много лет назад. А это происходит теперь. Девушка. Рыженькая. Ах да, он вспомнил: мягкие шелковистые волосы цвета восхода солнца, глаза цвета сумерек, прелестная стройная фигурка, узкая талия. Когда это было? Почему он ее отпустил?

– Я знаю, что вам больно. Скажите где. Я не осмеливаюсь перевернуть вас, пока не узнаю. Но я должна вас вытащить отсюда: не можете же вы лежать в воде. Прошу вас, скажите, где болит.

– Сейчас немного отдышусь и встану, – пробормотал Алистер.

Ему удалось поднять голову и, ухватившись одной рукой за камень, положить на него голову, как на подушку. Дождь лил как из ведра. Куда запропастилась его шляпа? Надо найти шляпу. Через минуту он встанет и поищет ее.

– Джок! – крикнула Мирабель. – Джок!

Что это за Джок? Это не ее любовник. Она сказала, что у нее нет любовника. Ему не следовало спрашивать. И многое другое не следовало делать. Он вспомнил, как любовался ее слегка покачивавшимися бедрами, и чуть было вслух не выразил свое восхищение, потому что они были одни. С ними не было никакого грума устрашающего вида. «Джок. Грум».

– Лошади… Он не может бросить лошадей. Все снова погрузилось в туман. Крики людей и животных смешались. Он ощутил запах крови и почувствовал тошноту: того и гляди вырвет. Вот позор-то!

– Вставай, болван! – пробормотал Алистер. – Помоги своим товарищам!

– Вам лучше поберечь силы, мистер Карсингтон, – раздался из тумана голос, который теперь немного дрожал. – Побережем силы, договорились? Джок все равно не услышит меня в этом грохоте.

Она права: в такую непогоду никто не услышит их криков о помощи.

– Я должна проверить, нет ли у вас переломов, – сказала Мирабель. – Если все цело, я сама вытащу вас из воды.

Да, вроде бы все цело, и он пробормотал:

– Нет причин для волнения.

Твердые уверенные ручки двигались по его шее и плечам. Он закрыл глаза, и тьма снова поглотила его.

Сквозь грохот артиллерии он слышал стоны и крики, дрожал от боли и холода. Он вспомнил о Китти, Эме и Элен, о теплых постелях и нежных ручках. Он умрет здесь и никогда больше не почувствует прикосновения женских рук.

Мгновение спустя Алистер вновь пришел в сознание.

К нему вернулся голос и даже способность шутить.

– Так вы еще и доктор, мисс Олдридж?

– Мне чаще приходится иметь дело с животными, но перелом я могу распознать и у человека.

Когда ее рука прикоснулась к щиколотке левой ноги, острая боль заставила его сесть.

– Все ясно, – сказала она со вздохом. – Могло быть и хуже. Здесь скорее всего ушиб и растяжение. Наверняка подвернули лодыжку, но переломов, похоже, нет.

Ушиб, растяжение. Почему же, черт возьми, так больно? И что приключилось с его головой?

– Я был уверен, что ничего серьезного.

– Я бы так не сказала! – возразила она резко. – А все ваши старые травмы, полученные на поле боя. К тому же вы насквозь промокли и окоченели.

Она помогла ему подняться на ноги, и боль в поврежденной лодыжке буквально прострелила его, соперничая с болью в изувеченной ноге. К тому же мышцы то и дело сводило судорогой. Боль, дрожь, ледяная вода, скользкие камни, слепящая стена дождя и тяжесть намокшей одежды сделали из него беспомощного инвалида, а это для него было страшнее всего.

Алистер заставил себя действовать, хотя тело жаждало оставить эту попытку, а разум говорил, что уж лучше бы он сломал себе шею, чтобы не нужно было больше бороться.

Это подала голос та самая крошечная часть его самого, которую он презирал и обычно держал под замком. Жалость к себе вызывала у него отвращение. Он видел, что приходилось переносить другим, и знал, что по сравнению с этим его собственные трудности – сущий пустяк.

Он должен быть благодарен этой здравомыслящей деревенской женщине, которая не плачет, не паникует, а сохраняет спокойствие, словно товарищ по оружию, и на нее можно опереться.

С ее помощью он кое-как вышел на прибрежную отмель и наконец выбрался на берег.

Идти стало чуть-чуть проще. Было скользко, но они, поддерживая друг друга, все же спускались вниз, а не лезли вверх по склону. Вот и поляна. Встревоженный Джок уже собирался отправиться на поиски.

Мирабель не раз приходилось делать вид, что она держит ситуацию под контролем. Когда речь идет о бизнесе, приходится сохранять невозмутимое спокойствие, даже если поздние заморозки уничтожили завязи на плодовых деревьях, или из-за сырой погоды сгнила половина запасенного на зиму сена, или начался падеж овец от какой-то загадочной болезни.

Как говорил капитан Хьюз, она была капитаном судна, а благополучие судна и экипажа зависит от капитана. Прояви она любые признаки смятения, нерешительности, сомнения или тревоги, это моментально передалось бы остальным, подорвало боевой дух и поставило под удар и экипаж, и судно.

Она взвалила на свои плечи дела отца, потому что он сложил с себя командование, позволив течению нести поместье на скалы и тем самым поставив под угрозу благосостояние людей, которые от него зависели. Теперь, когда она уже десять лет исполняла его обязанности, для нее стало второй натурой брать на себя инициативу в любой ситуации, какой бы катастрофической она ни была.

Когда мистер Карсингтон свалился в реку, едва ли не в истерике, с сильно бьющимся сердцем она спускалась к воде. Стена дождя мешала ей видеть, и она не могла бы с уверенностью сказать, дышит ли он. Руки у нее так тряслись, что она не сразу смогла нащупать пульс.

К счастью, он открыл глаза и мгновение спустя, видимо, узнал ее. Она немного успокоилась и обрела способность мыслить.

Пока они добирались до Олдридж-холла, она постепенно приходила в себя, и к тому времени как слуги сняли мистера Карсинггона с коня и уложили на импровизированные носилки из приставной лестницы, поняла, что с ним случилось что-то более серьезное, чем растяжение лодыжки.

Сначала он выразил недовольство из-за того, что его несли, потом что-то пробормотал, очевидно, не сознавая, где находится. В доме все повторилось, но слугам все-таки удалось поднять его по лестнице в гостевые апартаменты.

Было бы проще поместить его в одну из комнат на цокольном этаже, но оттуда легче сбежать, а Мирабель была уверена, что он попытается. Ведь у него не было с собой даже смены белья. Вряд ли его остановит поврежденная лодыжка, если не остановил ледяной ливень.

Ей было необходимо позаботиться о том, чтобы он не двигался, хотя бы до тех пор, пока его не осмотрит доктор Вудфри.

Она видела, как мистера Карсингтона переложили с носилок в кресло, и позаботилась, чтобы удобно уложили ноги. Отправив лакея Томаса за нужным инструментом, она жестом приказала Джозефу оставаться рядом, решив, что гостя нужно подготовить к уничтожению его дорогостоящих сапог.

Мирабель сказала, что вот-вот принесут горячую воду и он сможет принять ванну, и добавила:

– Боюсь только, что ваш сапог придется разрезать.

Он воспринял это известие спокойно.

– Мои сапоги… Кру хватит удар, когда он об этом узнает. – Его золотистые глаза лихорадочно блестели. – Мне нужно снять одежду! Он взялся было за узел промокшего галстука, но она остановила его.

– Ткань намокла, и с ней трудно справиться. А вы дрожите. Позвольте я помогу.

Он нахмурился, выпустил из рук галстук и поднял голову. Мирабель же, напротив, наклонилась и принялась развязывать узел, пытаясь унять дрожь в руках, а когда справилась, заметила:

– У папы нет камердинера, иначе я прислала бы его к вам.

Как только удастся снять сапоги, слуги разденут его и помогут вымыться.

– У герцога Веллингтона тоже нет камердинера, – сообщил Карсингтон. – Если уж его светлость обходится без него, то я тем более смогу. Но за мной всегда Кру присматривал, следовал повсюду. – Алистер прерывисто вздохнул. – Еще немного – и я встану. Не могу же я здесь лежать. Какая жалость. Нечего будет написать на могильном камне.

Он снова стал бормотать что-то невнятное. Мирабель не хотелось думать о том, чем это вызвано. Она была уверена в одном: в результате растяжения лодыжки горячечного бреда не бывает.

Она вспомнила, как бредила мать в последние дни своей жизни, но поспешила прогнать эти мысли, приказав себе сосредоточиться на том, чтобы ее гость был как можно скорее вымыт и согрет.

– Мистер Карсингтон, нам придется разрезать ваши сапоги, – повторила Мирабель, сдерживая дрожь в голосе. – Они все равно пришли в негодность.

Он кивнул.

Появился Томас с ножом. Алистер взглянул на слугу, и тело его напряглось:

– Только не надо резать! Это всего лишь ушиб.

Мирабель легонько прикоснулась к его лбу: горячий.

– Щиколотка у вас, наверное, распухла. Стянуть сапог не получится – можно причинить вред.

Он взглянул на нее – вроде бы уже более осмысленно:

– Сапоги. Конечно. Я сделаю это сам.

– Вы совсем окоченели, – возразила Мирабель, – и руки плохо двигаются. Прошу вас, будьте благоразумны, позвольте это сделать Джозефу.

Мистер Карсингтон взглянул на свои дрожащие руки.

– Не надо Джозефа. Сделайте это сами, вашими прохладными твердыми руками. Разрежьте их оба, как считаете нужным. Я имею в виду сапоги. И не обращайте внимания, если я буду всхлипывать. Эти сапоги мне очень дороги. – Он бросил на нее озорной мальчишеский взгляд. – Я пошутил, чтобы заставить вас улыбнуться. Вы цените шутки, я знаю.

Мирабель, несмотря на тревогу, действительно улыбалась. Взяв из рук Томаса нож, она опустилась на колени и принялась за дело.

Как только сапоги сняли, все остальное пошло как по маслу. После ванны мистер Карсингтон согрелся, и его уложили в постель, подсунув под больную ногу подушки и приложив к лодыжке мешок со льдом. Зайдя к нему некоторое время спустя, Мирабель увидела, что он задремал.

Проспал он недолго, а очнувшись, забеспокоился и стал что-то бормотать, как это было в речке, когда она пыталась его осмотреть. Она попыталась его успокоить, но он еще сильнее заволновался.

– Я не могу здесь лежать! – заявил он, приподнимаясь с подушек. Вырез его ночной сорочки распахнулся, обнажив часть груди, покрытую курчавыми темно-золотистыми волосами, еще влажными, как и край ворота. На шее билась жилка. – Где моя одежда?

Мирабель напомнила ему, что его одежда промокла и что слуги приводят ее в порядок.

– Ах да… – Он снова откинулся на подушки, а она поднялась с кресла и повыше подтянула одеяло.

– Вы утомлены, подвернули лодыжку и, мне кажется, простудились. Отдохните.

– Черт возьми, я совсем запутался. Я что, ударился головой?

Он закрыл глаза, а она принялась шагать из угла в угол, надеясь, что доктор не заставит себя слишком долго ждать.

Не прошло и получаса, как мистер Карсингтон сбросил одеяло – очевидно, не сознавая, что обнажает свои длинные мускулистые ноги в ее присутствии, – и позвал своего слугу.

Джозеф, которому было приказано прислуживать пострадавшему, поспешил к нему, но Карсингтон оттолкнул его, вскочил с постели и, выругавшись, ухватился, чтобы удержаться на ногах, за спинку кресла, с которого только что встала Мирабель.

– Нога должна ходить! – заорал он в ярости. – Что, черт возьми, с ней такое?

– Сэр! – послышался решительный голос. – Возьмите себя в руки!

Мистер Карсингтон застыл на месте, уставившись на фигуру в дверном проеме.

– Что означает весь это шум, сэр?

Алистер опустился на кресло и тряхнул головой, словно пытался что-то вспомнить.

– Мистер Карсингтон немного не в себе, – сказала Мирабель спокойным тоном, хотя сердце у нее бешено колотилось. – Он подвернул лодыжку, и… возможно, у него сотрясение мозга, а также простуда: точно сказать не могу, но ему плохо.

– Я слышал о несчастном случае, – кивнул капитан. – Возвращаясь из Матлока, повстречал парнишку, которого вы послали за доктором Вудфри. Боюсь, доктор немного задержится. У него масса неотложных случаев.

– Я никогда не болею, – заявил Алистер, сидя на кресле боком и обхватив рукой спинку. – Никогда. Но все же не следовало бы оставлять здесь эту огромную вонючую кучу. Я не неженка, но даже меня тошнит. А они так спешили. Ну, вы знаете, как это бывает. – Он обращался к капитану Хьюзу, который, как и Мирабель, не имел ни малейшего понятия, что он имеет в виду.

Однако капитан кивнул:

– Разумеется, знаю.

– А может, и не знаете. Я, кажется, болтаю всякий вздор. Я ударился головой, не так ли? Ну конечно. Только сотрясения мозга мне и не хватало.