Текст книги "Мисс Совершенство"

Глава 7

Как ни призывал себя Алистер быть мужчиной, ничего не получалось: стоило двинуться, к горлу подкатывал ком и едва не начинался приступ рвоты. Он не понимал, что там с ногой, и приказал себе думать о чем-нибудь другом – все равно о чем.

Кру. И его предчувствие. Ну не смешно ли? Ведь это война. А на войне ранят, калечат, убивают. И все же Алистер не был готов к такой бойне. Целые акры земли, покрытые телами, а среди них множество его друзей: мертвых и умирающих, упавших в грязь, чтобы никогда больше не подняться.

Где-то поблизости послышался женский голос. И мужской. Но он принадлежал не Горди. Тогда кому же?

– Думаю, ему все это мерещится, – сказал мужчина.

– Это не совсем так, – возразил Алистер.

– Вы сказали, что вам плохо, – продолжал мужчина. – Что-то вызывает у вас тошноту. Помните? Вроде бы какая-то вонючая куча.

Неужели он разговаривал вслух? Ведь это были всего лишь мысли. К тому же ему это пригрезилось. Этого не могло быть на самом деле. Он практически не знал чувства страха. И никогда бы не осрамился, словно барышня при виде чего-то неприятного. Если бы об этом узнал его отец, то сгорел бы от стыда, но он не узнает, потому что этого не было, не могло быть на самом деле.

– Я так сказал? – удивился Алистер. – Странно. Что-то не припомню. С ногой они уже закончили возиться? Ее отрезали и выбросили в кучу вместе с другими конечностями?

– Вы знаете, где находитесь, сэр? – снова послышался голос, в котором звучали властные нотки. Этот человек, судя по всему, привык командовать. Офицер, наверное. – Узнаете ли меня?

Алистер открыл глаза. Мир вокруг него сначала закружился, потом постепенно замедлил ход и, наконец, остановился. Он понял, что находится в комнате, а не в полевом лазарете. Мужчина, который стоит перед ним, ему знаком.

– Капитан Хьюз, – сказал он, сдерживая дрожь в голосе и пытаясь отделить кошмар от реальности.

– Вы упали, – продолжил капитан. – Растянули лодыжку и, судя по всему, ударились головой. Со мной однажды было подобное: на меня упал грузовой подъемник и сбил с ног, но все обошлось. Со временем и в вашей черепной коробке все встанет на свои места.

Алистер потер лоб. Голова болела, но это пустяк по сравнению с мучительной болью в левой стороне тела.

Упал. Да, конечно. И, несомненно, ударился головой. Временное помешательство. Этим все объясняется.

Потом он вспомнил, как вскочил с постели полуголый, вспомнил бледное испуганное лицо, округлившиеся от тревоги голубые глаза.

Окинув взглядом комнату, он увидел ее: сложив руки на груди, она стояла у камина.

Восхитительно! Он вел себя в ее присутствии как полный идиот.

– Мисс Олдридж?

– Вы меня узнали, – сказала она вроде бы с облегчением.

– Сейчас узнал. Кажется, я выставил себя на посмешище.

– Ничего ужасного не случилось, – возразила она. – Вы не совершали таких бессмысленных поступков, какие порой совершает мой отец. Тем не менее нам всем будет спокойнее, если вы вернетесь в постель.

Тут Алистер вспомнил, что все еще полуодет и что на нем только сорочка, и та чужая, из грубой ткани, зато она была такая огромная, что прикрывала безобразные шрамы на бедре.

Отмахнувшись от предложенной капитаном помощи, он двинулся к кровати, до которой нужно было сделать всего несколько шагов.

Мисс Олдридж подошла к окну, чтобы не смущать его.

Тишину нарушал лишь шум дождя, барабанившего в окна. От постельного белья исходил слабый аромат лаванды. Все вокруг было безупречно чистым, здесь царил покой.

С трудом верилось, что он мог спутать эту комнату с миром, относящимся к ночным кошмарам.

– Вы уже выглядите гораздо лучше, – заметил капитан Хьюз. – Совсем не похожи на того, с безумными глазами, которого я увидел, когда так бесцеремонно ворвался сюда. – Потом он переключил внимание на женщину у окна. – Надеюсь, вы простите мою бестактность, мисс Олдридж. Я находился внизу, в холле, и ждал, не дадите ли вы мне каких-нибудь поручений, когда услышал весь этот шум на верхней палубе.

– Вам не за что извиняться, – улыбнулась Мирабель. – Вы вполне могли подумать, что мой отец опять устроил пожар в комнате.

Алистер размышлял о возможном сотрясении мозга, потому что иного объяснения своему возмутительному поведению у него не было. Ее слова вывели его из задумчивости, и он сел в постели. Левая сторона искалеченного тела отреагировала на это движение острой болью.

– Опять? И часто мистер Олдридж устраивает поджоги?

– Это произошло всего раз, лет девять-десять назад, – ответила мисс Олдридж. – Когда он увидел письмо от тетушки Клотильды, на него внезапно снизошло прозрение относительно египетских финиковых пальм. Связанная с ними проблема беспокоит его время от времени по причинам, понятным разве что нескольким ботаникам. Это был как раз один из таких моментов. Он вскочил, уронив свечу, но был слишком возбужден, чтобы заметить это.

Она отошла от окна.

– К счастью, вскоре после того, как он выбежал из кабинета, пламя заметил слуга. Пострадал лишь письменный стол, немного обгорел ковер у камина, и еще долго в доме стоял запах дыма.

– Вы меня успокоили, – произнес Алистер. – Я по крайней мере не сжег дом.

Она подошла к кровати и окинула его критическим взглядом.

– Цвет лица у вас стал получше, не такой лихорадочный, как прежде. И все же надо снова приложить лед к вашей лодыжке, а заодно и к голове.

Алистер почти забыл о головной боли: пульсирующая боль в левой стороне тела была такой сильной, что заглушила ее.

– Пожалуй. Вы очень любезны, что подумали об этом. Я, со своей стороны, обещаю спокойно дожидаться доктора.

Она улыбнулась, и в комнате, кажется, стало светлее, хотя в потемневшие стекла продолжал барабанить дождь.

– Рада это слышать.

Доктор Вудфри приехал только в конце дня. Это был молодой – не более тридцати лет от роду – невысокий мужчина, жилистый и энергичный, который привык посещать пациентов в любую погоду, но разразившаяся буря не только увеличила количество несчастных случаев, но и сделала практически непроезжими дороги.

Несмотря на все это, доктор Вудфри был бодр, как всегда. Перекинувшись несколькими словами с Мирабель и капитаном Хьюзом, которые удалились в библиотеку ждать медицинского заключения, он направился прямиком к мистеру Карсингтону.

Примерно через полчаса доктор присоединился к ним и уже начал излагать диагноз, когда в библиотеку с озабоченным выражением лица торопливо вошел мистер Олдридж. Прибыв домой точно к ужину, он увидел экипаж доктора Вудфри и очень встревожился, подумав, что заболела Мирабель.

Стараясь скрыть свое изумление по поводу того, что, во-первых, отец заметил такой не имеющий отношения к ботанике предмет, как экипаж, во-вторых, узнал, кому экипаж принадлежит, а в-третьих, встревожился из-за нее, Мирабель рассказала ему о случившемся с мистером Карсингтоном и о его странном поведении после этого.

– Силы небесные! – воскликнул мистер Олдридж. – Надеюсь, он не разбил голову? В некоторых местах, особенно возле старых шахт, почва очень обманчива. Я сам не раз падал там. К счастью, у нас, Олдриджей, крепкие черепа.

– Голова у него не разбита, – сказал доктор Вудфри.

– Значит, у него лихорадка? – спросила Мирабель. – Это из-за нее он бредит?

– В настоящее время его не лихорадит, – сказал доктор. – Все время, пока я находился с ним, он вел себя абсолютно разумно. Тем не менее у пациента, возможно, все-таки имеется сотрясение мозга, хотя и незначительное. Судя по всему, он на одну-две минуты, а может быть, всего на несколько секунд потерял сознание, но симптомов, сопутствующих серьезному сотрясению мозга: сонливости, потери памяти, рвоты или сильного возбуждения, у него не наблюдается. И все же в течение последующих сорока восьми часов за ним следует понаблюдать.

Доктор Вудфри опасался также, что за это время могут проявиться признаки простуды или воспаления легких, поэтому о возвращении пациента в гостиницу в настоящий момент не может быть и речи, хотя он и настаивает на этом.

Доктор отвел Мирабель в сторонку, чтобы дать кое-какие конкретные инструкции.

– Очень важно, чтобы больной оставался в покое. Кроме растяжения лодыжки и подозрения на сотрясение мозга, для излечения которых требуется отдых, у него наблюдаются признаки нервного переутомления. А это может оказаться серьезнее всего остального, поскольку иногда вызывает галлюцинации и прочие виды неадекватного поведения, которое вы, видимо, приняли за горячку.

Мирабель не верилось, что мистер Карсингтон может испытывать переутомление, тем более нервное.

Правда, ему хорошо удавалось разыгрывать скуку или усталость, однако слабым он не был. Наоборот, он мог кого угодно подчинить своей воле.

Она вспомнила его руки на своей талии, чисто физическое ощущение его силы и свою не контролируемую разумом реакцию. Она не помнила, чтобы когда-нибудь близость мужчины вызывала у нее такое волнение. Даже Уильям, которого она так пылко любила, не вызывал у нее подобного чувства.

Уильям тоже был настоящим мужчиной, сильным и смелым, но в его присутствии она не ощущала так остро каждое изменение настроения, как в присутствии мистера Карсингтона, перед обаянием которого было невозможно устоять.

Она вспомнила, как он пошутил по поводу своих сапог: что они ему очень дороги, и его озорную мальчишескую улыбку.

– Вот уж не подумала бы, что такие, как он, могут испытывать нервное переутомление, – удивилась Мирабель.

– Согласен: он выглядит достаточно здоровым, – но сегодняшнее потрясение нарушило хрупкий баланс. Самое лучшее лекарство – отдых. Вы достаточно предприимчивы и можете его организовать должным образом.

Добавив несколько несложных указаний относительно диеты и ухода, он с сожалением отклонил ее приглашение отужинать и отбыл к следующему пациенту.

– Вудфри ошибается! – заявил Алистер менторским тоном. Еще не хватало, чтобы им командовал какой-то щупленький докторишка и эта дамочка.

Мисс Олдридж смотрела на него с тревогой, от которой ему стало не по себе.

– Не уверена, что вы сейчас в состоянии адекватно судить об этом.

– Просто доктор Вудфри совсем меня не знает. Я унаследовал телосложение и здоровье своей бабушки по отцовской линии. Ей восемьдесят два года, но она трижды в неделю выезжает на развлекательные мероприятия, а в вист играет словно сам дьявол. Она в здравом уме и командует окружающими, потому что время лишь отточило ее смертоносный язык. Она ни за что не позволила бы уложить ее в постель из-за какой-то лодыжки или шишки на голове.

Мисс Олдридж ответила не сразу: сначала кивнула лакею, чтобы унес поднос с посудой после ужина Алистера. С аппетитом у него все в полном порядке: на тарелке не осталось ни крошки.

Когда лакей ушел, она перешла от камина к окну в противоположном конце комнаты. Она то и дело прохаживалась по комнате, и Алистер, поглощая пищу, наблюдал за ритмичным покачиванием ее бедер, а покончив с едой, полностью сосредоточил внимание на ней.

Шелковое платье цвета бургундского с синей отделкой, строгого покроя, не очень подходило к цвету ее лица, но было наиболее приемлемым из всех, которые он видел. Горничная соорудила ей прическу в древнеримском стиле, давно вышедшую из моды, но, как и следовало ожидать, она уже почти развалилась и на полу поблескивали шпильки. Глядя на них, он почувствовал возбуждение.

Да поможет ему Бог! Если простые шпильки вызывают столько эмоций, то едва ли он при смерти.

– Держите в покое лодыжку, иначе она не восстановится должным образом, – сказала мисс Олдридж, возвратившись к огню.

– Ваш маленький доктор преувеличивает опасность, – возразил Алистер. – Медики вообще склонны делать мрачные прогнозы. Если пациент умрет, то это не их вина, а если выздоровеет, то лишь благодаря их выдающемуся интеллекту.

– Всем известно, чем чреваты растяжения, – заметила Мирабель. – По крайней мере в нашей местности мы это знаем. Очень неблагоразумно с вашей стороны рисковать. Вам стоило немалых усилий заставить свою ногу ходить, но при слабой лодыжке все ваши труды могут пойти насмарку.

Ее слова были простыми, как удар крикетной битой по голове, и такими же доходчивыми.

Его нога была способна выкидывать самые необычные фортели и при обычной нагрузке, а при слабой лодыжке и вовсе может отказаться выполнять свою функцию.

У Алистера взыграло мужское самолюбие, но он не был тупым упрямцем, поэтому решил вести себя благоразумно.

– Горько говорить об этом, но вы полностью меня убедили: с этой ногой шутки плохи.

Выражение ее лица смягчилось. Она подошла, села на стул возле кровати и сложила на коленях руки:

– Вполне понятно, что вы расстроились, ведь долгое время находились в неподвижности и знаете, как это тяжело. Каждый день кажется вечностью.

– Это не совсем так, – возразил Алистер. – Путем длительной тренировки я овладел искусством праздного времяпрепровождения и мог даже проспать целый день, вместо того чтобы найти какое-нибудь благородное или хотя бы полезное занятие. Нет, дело не в этом. Беда в том, что мне смертельно надоело потворствовать капризам моей ноги.

Она взглянула на возвышение, сооруженное из горы подушек, где покоилась под одеялом его больная нога, и удивленно переспросила:

– Потворствовать капризам?

– Попытаюсь объяснить. Когда-то это была скромная конечность, которая выполняла свою функцию и никогда не беспокоила, но после того как я получил ранение, превратилась в тирана.

В глазах Мирабель заплясали веселые искорки, похожие на далекие звезды в летнюю ночь. Это приободрило его, и Алистер продолжил:

– Эта конечность эгоистична, неблагодарна и обладает скверным характером. Когда консилиум английских медиков счел этот случай безнадежным, ногу повезли к турецкому знахарю. Он усердно потчевал ее экзотическими снадобьями, мыл и смазывал несколько раз в день, тем самым предотвратив смертельно опасное заражение. Думаете, нога из благодарности вновь начала работать, как положено порядочной конечности? Ничего подобного.

Мисс Олдридж что-то пробормотала, выражая сочувствие.

– Эта конечность, мадам, потребовала утомительных упражнений в течение многих месяцев, прежде чем стала выполнять простейшие движения. Даже сейчас, по прошествии трех лет постоянной заботы и ухода, она способна прийти в ярость из-за сырой погоды. А ведь это, смею вам напомнить, нога англичанина, а не изнеженная конечность какого-нибудь иностранца!

Мирабель едва сдерживала смех. Веселое настроение передалось и Алистеру. Ему захотелось прижаться губами к тонким морщинкам, образовавшимся от смеха в уголках ее глаз, или к губам.

– В настоящий момент она никуда не желает идти по доброй воле. Как, черт возьми, я мог вообразить, что способен добраться до гостиницы?

– Но вы действительно ударились головой. О камень! – Она хихикнула.

Хихикающие девицы всегда казались Алистеру глупыми. Он хотел притвориться, что устал, но не смог. У него полегчало на сердце и мысли тоже стали легкими. «Это плохой признак! Еще немного, и она мне понравится, а это к добру не приведет. Перестань очаровывать ее, олух!»

Но остановиться он уже не мог и театрально вздохнул.

– О том, чтобы красиво уйти отсюда, не может быть и речи, так что придется смириться с судьбой. Буду лежать здесь, бледный и прекрасный. А вы, мисс Олдридж, проходя мимо, время от времени останавливайтесь возле меня, чтобы восхититься моей стойкостью.

Он откинулся на подушки, изобразив страдальческое выражение лица, и она наконец не выдержала и рассмеялась. Ее смех еще больше возбудил его. И если бы в этот момент не вошел мистер Олдридж с толстой книгой в руках, неизвестно, как повел бы себя Алистер.

– Мистеру Карсингтону нельзя читать, папа, – предупредила его Мирабель. – Доктор Вудфри сказал, что он нуждается в полном покое.

– Я знаю, – ответил отец. – Он не должен перевозбуждаться. Именно поэтому я принес ему «Введение в систематизацию представителей растительного мира». Однажды я послал экземпляр этой книги моей сестре Клотильде, и она нe раз благодарила меня за это. Клотильда считает, что эта книга действует как успокоительное. Стоит ей прочесть одну-две страницы, как возбуждение проходит и она впадает в состояние приятной сонливости. – Он улыбнулся Алистеру. – Я сам вам почитаю. Если содержание покажется слишком возбуждающим, попробуем что-нибудь другое.

У мистера Олдриджа голос был монотонный, а из десяти латинских слов Алистер понимал одно. Осознав, что потом ему, возможно, будут задавать вопросы, он старался внимательно слушать и не заметил, как заснул: просто переместился из одного места в другое – из теплой чистой спальни на поле боя.

Его тошнило от вони, он поскользнулся и упал в кровавое месиво. Эта отвратительная трясина чуть было не поглотила его. «Не думай об этом!» – приказал он себе, когда Горди снова вытащил его, но укрыться было негде. Пока они добирались до палатки полевого лазарета, он заметил нечто совершенно ужасное и отвел взгляд, но было поздно. Это была рука с прилипшим к ней грязным, окровавленным куском ткани – остатками гофрированной манжеты на безжизненном запястье.

Потом эта сцена растворилась в тумане, и он услышал голос: понять всего не смог, но о многом догадался.

– Нет, – сказал он. – Они ошибаются. Это всего лишь царапина. Я отказываюсь.

Голоса стали резче, нетерпимее. Хирург сказал, что у них нет времени вытаскивать кусочки кости, металла и дерева: может начаться гангрена. Ногу необходимо ампутировать, иначе он умрет медленной мучительной смертью.

Алистер представил себе вонючую кучу, которую видел, и человека, бросавшего туда его ногу. И это все, ради чего он спасся, борясь со страхом и отчаянием? Потерявший терпение хирург с пилой в руке? Он пережил все это для того лишь, чтобы его изувечили?

– Они не понимают! – Он судорожно сглотнул. – Они знают единственный способ. Надо отсюда уйти.

– Да-да, только, пожалуйста, проснитесь.

Он почувствовал руку на своем плече и, накрыв ее своей ладонью, попросил:

– Да, держите меня! И я со всем отлично справлюсь.

– Конечно, справитесь. Только проснитесь.

Голос принадлежал женщине. Англичанке.

Алистер открыл глаза. Тишину нарушало лишь потрескивание огня в камине. Комната была освещена, и он без труда узнал склонившуюся над ним женщину.

– Так-то лучше, – сказала она. – Вы меня узнаете?

– Разумеется. – Он улыбнулся. Это был просто сон – вот и все.

Он испытал огромное облегчение, и пусть не знал, где находится, но был уверен, что не на небесах, и обрадовался, потому что не был готов отказаться от земных радостей.

Подавив стон, он сжал руку, лежавшую на его плече. Он мог бы поцеловать ее, стоило повернуть голову, но не стал.

– Я, должно быть, заснул, и мне приснился плохой сон.

– Как вас зовут? – спросила она.

Он с недоумением взглянул на нее, а когда она повторила вопрос, смущенно хохотнул.

– Разве вы не знаете меня, мисс Олдридж? Неужели я так сильно изменился?

Нет, он все тот же, только получил травму и поэтому не слишком хорошо соображает.

– Я должна время от времени спрашивать, как вас зовут, – с деловым видом заявила она. – А также задавать и другие простые вопросы, чтобы определить, не пострадал ли ваш мозг.

Ее деловой тон прогнал его тревоги, и ему захотелось прилечь ее к себе и зацеловать до такой степени, чтобы в голове не осталось ни одной разумной мысли. Но это недопустимо, потому что… Ах да! Она благовоспитанная девушка, а он истинный джентльмен. После того как он разобрался с этим вопросом, ему в голову пришла вдруг еще одна разумная мысль: ей не следует находиться здесь в столь поздний час наедине с ним.

Крайне неохотно он отпустил ее мягкую руку, откинулся на подушки и, окинув взором слабо освещенную комнату, спросил:

– Где ваш отец?

– Час назад я отправила его спать. На него нельзя положиться. Из него плохая сиделка.

– Я не больной, – возмутился Алистер. – У меня растяжение связок и, возможно, сотрясение мозга – и все. Причем сотрясение слабое, ведь я помню, как меня зовут, что одежду мне шьет Уэстон, а сапоги – Хоби. Кстати, сапоги, которые вы разрезали на кусочки, Хоби сшил всего две недели назад. Шляпы мне делает Лок, а жилеты…

– Достаточно, – остановила его Мирабель. – Мне не очень интересно, сколько народу занято вашей экипировкой. Наверное, это не менее сложный процесс, чем оснащение судна, и имеет для вас такое же значение, как такелаж – для капитана Хьюза.

– Вот как? Значит, мой мозг пострадал сильнее, чем мы думали, потому что я отлично помню, как вы не раз упоминали о том, что я элегантно одет.

Она выпрямилась и, на шаг отступив от кровати, холодно возразила:

– Это просто наблюдение, не более того.

А вот Алистер заметил, что она, должно быть, собственноручно укладывала волосы, потому что ее прическа не только не претендовала на какое-либо подобие стиля, но и разваливалась. Спутанный пучок медно-рыжих кудряшек свисал до плеча.

Что касается ее одежды, то она либо спала в ней, либо второпях накинула на себя первое, что подвернулось под руку.

Она была в том же платье, что и накануне, только без корсета. Это он сразу заметил по тому, как сидело платье и как обрисовывало грудь. А ему так хотелось, чтобы она была в корсете, чтобы все пуговки были застегнуты и все ленточки завязаны. Он приказывал себе не думать о ее нижнем белье и теле под ним, но не мог. Когда грудь не поддерживалась корсетом, было не трудно представить себе ее истинную форму и размер.

Он вспомнил, какая тонкая у нее талия, как восхитительно покачиваются при ходьбе бедра.

Все это он мужественно терпел, но потом вдруг вспомнил ее руку, такую теплую, которую накрыл своей ладонью, и у него перехватило дыхание.

– Вам лучше уйти, – произнес он хрипло. – Вам вообще не следовало приходить сюда, тем более среди ночи. Это крайне неприлично.

– Что правда, то правда, – согласилась она. – Вы делали такие намеки, что я заподозрила в вас распутника.

– Распутника? – Алистер резко приподнялся с подушек, на что нога и лодыжка отозвались острой болью.

– Но вы с такой легкостью рассказывали мне о своей дорогостоящей танцовщице.

– Это вовсе не означает, что я распутник. Если бы я был…

Он умолк. Будь он распутником, не задумываясь затащил бы ее к себе в постель. Она и понятия не имела о том, как трудно мужчине вести себя как положено джентльмену в подобных обстоятельствах. Посмотрел бы на него сейчас отец!

Нет, поразмыслив, решил он, пусть уж лучше милорд остается в полутораста милях отсюда.

Тем временем его ничего не ведавшая об этом соблазнительница наморщила лоб, видимо, вспомнив о чем-то.

– Моя тетушка Клотильда обычно делится со мной лондонскими сплетнями, и я уверена, что ваше имя упоминалось в ее письмах, – конечно, это было до битвы, в которой вы проявили героизм. Имен, конечно, я не помню, поскольку эти люди мне неизвестны, но ваше имя там наверняка фигурировало.

Она опустилась в кресло рядом с кроватью и глубоко задумалась.

Алистер вздохнул и сказал:

– Не напрягайте вашу память: сплетен, связанных с моим именем, было немало.

Склонив набок голову, она уставилась на него изучающим взглядом.

Он не привык, чтобы на него так пристально смотрели. Он по-настоящему никого не интересовал. Разве что его элегантная внешность и обаяние. Да и существовало ли что-нибудь ценное за его изысканным фасадом?

– Все эти скандалы связаны с женщинами?

– Да, конечно. Однако…

– И сколько же было этих скандалов? В вашем ослабленном состоянии их трудно сосчитать? Не забывайте, вам не следует напрягать мозг.

Ему вспомнился составленный отцом список его прегрешений.

– Семь… нет, если подходить формально, то восемь.

– Формально? – повторила она с непроницаемым выражением лица.

– Один скандал, последний, был связан с двумя женщинами. И случился года три назад.

– Значит, вы перевоспитавшийся распутник.

– Чтобы перевоспитаться, надо сначала стать распутником, а я им никогда не был. Впрочем, это не имеет значения, – добавил он раздраженно. – Разница между мной и распутником может показаться вам чистой формальностью. Возможно, я был не вправе рассказывать леди о своей любовнице. Не понимаю, что на меня нашло. Должно быть, на меня так подействовал чистый деревенский воздух. У меня от него кружится голова.

– Силы небесные! Вам нельзя возбуждаться! – воскликнула Мирабель.

– Я спокоен, – солгал Алистер.

Крайне возбужденный и расстроенный, он лежал в постели почти голый, а на расстоянии протянутой руки от него сидела полуодетая женщина, и все это происходило в доме, обитатели которого крепко спали. Он мог бы поклясться, что даже святой не остался бы спокойным в таких обстоятельствах.

– Доктор Вудфри считает, что у вас нервное переутомление.

– Нервное переутомление? – возмутился Алистер. – Да у меня вообще нет нервов. Спросите кого угодно. Меня вообще трудно возбудить. – Чуть помедлив, он добавил: – Признаться, вы меня немного провоцируете, разумеется, сами того не желая. – Он жестом указал на ее волосы и одежду. А теперь, прошу вас, уходите.

Она улыбнулась. Ох нет, только не это! От ее улыбки у него замерло сердце. Только бы не растерять остатки разума!

– Вас это забавляет.

Она не сознавала опасности и не была настороже, и ему приходилось оберегать их обоих. Не слишком ли большая ответственность?

– Вы действительно кажетесь мне забавным, – усмехнулась Мирабель.

Мягкая постель, теплая женщина в его объятиях. Пульс у него колотился с бешеной скоростью.

Тут взгляд его упал на книгу о растениях, которую оставил ее отец: ту самую, «снотворную».

– Ну что ж, если вы намерены остаться, мисс Олдридж, то, может быть, соблаговолите мне почитать?