Текст книги "Мисс Совершенство"

Глава 8

Капитан Хьюз приехал к миссис Энтуисл поздним воскресным утром.

Служанка проводила его в уютную гостиную, однако хозяйка, увидев его, особой радости не проявила и едва не рассердилась, когда он сказал ей, зачем пожаловал.

– Я не могу без приглашения отправиться к Олдриджам, – заявила бывшая гувернантка тоном, которым урезонивала расшумевшихся воспитанников.

Этот тон никак не вязался с внешним видом миссис Энтуисл, нисколько не похожей на строгую гувернантку в своем премиленьком белом утреннем платьице и кружевном чепце, пухленькой и привлекательной.

Опрятная гостиная показалась капитану слишком тесной. Он хоть и привык к перенаселенности помещений на судне, но как капитан имел в своем распоряжении подветреную сторону юта, если ему хотелось прогуляться и поразмыслить, или мог взобраться по реям в «воронье гнездо», если появилось желание проветрить голову.

Чувствуя себя как слон в посудной лавке в изящной гостиной миссис Энтуисл, он в напряженной позе стоял у камина, не осмеливаясь двинуться из опасения что-нибудь разбить. Поскольку взгляд ее умных карих глаз был далеко не гостеприимным, капитан утратил свою обычную самоуверенность и властность.

– Вы же знаете, миссис Энтуисл, что ей просто не пришло в голову пригласить вас. Вчера она послала за камердинером Карсингтона из чисто практических соображений. Она не обращает внимания на правила приличия, чего не скажешь о соседях. Вам это известно не хуже, чем мне. Ее отец не годится на роль дуэньи.

– Вы сказали, что мистер Карсингтон недееспособен.

– У него растянута лодыжка и шишка на голове, – объяснил капитан. – Вы просто наивны, если думаете, что это может лишить дееспособности в принципе здорового молодого аристократа. Я могу объяснить вам, каковы моральные устои у таких мужчин.

– Его моральные устои не имеют значения, – возразила миссис Энтуисл. – Но вы, возможно, намекаете, что Мирабель настолько слабовольна – или так сильно изголодалась по любви, – что забудет о собственных моральных принципах? Прошу вас, садитесь, иначе я сверну себе шею, чтобы взглянуть на вас.

Он выбрал кресло в дальнем углу и присел на краешек.

– Вам, наверное, кажется, что я сую нос не в свое дело?

– Не знаю, что и подумать, – проговорила миссис Энтуисл. – Может, вы ревнуете?

Он уставился на нее в полном недоумении, потом разразился хохотом, но она даже не улыбалась.

– Неужели вы и впрямь так думаете? Ну что ж, как бы то ни было, но факт остается фактом, мадам. Пошли сплетни. Людей хлебом не корми, дай только почесать языками. Вообще-то соседи любят мисс Олдридж и с пониманием относятся к ее ситуации, но ничто человеческое им не чуждо и может разразиться скандал.

– Абсурдно предполагать, что Мирабель может нарушить приличия, – холодно заметила леди.

Терпение капитана лопнуло:

– Надеюсь, вы не настолько глупы, чтобы думать, будто она слишком стара для этого. Мисс Олдридж, конечно, старая дева, но иссохшей старухой ее не назовешь. К тому же, если говорить прямо, она еще достаточно молода, чтобы иметь детей, а это означает, что она вполне может поддаться соблазну или чтобы окружающие заподозрили ее в этом и начали молоть языками.

Леди сердито взглянула на него и сказала наконец:

– Я напишу письмо и тактично намекну на правила приличия. Если Мирабель пригласит меня, поеду. Не могу же я сама себя пригласить.

– Что за вздор! – воскликнул капитан. – Я вас приглашаю.

– Олдридж-холл не ваш дом, хоть вы там и свой человек.

– Какая же вы зануда! – воскликнул он в сердцах. – Это влияние Энтуисла? Когда-то вы были такой жизнерадостной. И мисс Олдридж тоже, когда вы жили у них. Вы были именно такой, какая требовалась девочке, – я всегда это говорил. Я тогда подолгу отсутствовал. И кому, как не мне, заметить разницу, когда я вернулся домой, после смерти миссис Олдридж.

Миссис Энтуисл вскочила с кресла и воскликнула:

– А вот вы совсем не изменились! Как были олухом, так им и остались. Мирабель тридцать один год. Красивый молодой мужчина практически свалился ей в руки, а вы беспокоитесь о том, чтобы защитить ее добродетель. А как насчет ее счастья?

Капитан был так ошеломлен, что не сразу встал, забыв о манерах.

– Послушай, Флора… извините, миссис Энтуисл, уж не сватовством ли вы занимаетесь?

Она вздернула подбородок:

– Скажем так: не следует мешать природе делать свое дело.

– Знаю по опыту, что на природу нельзя полагаться, иначе кораблям не потребовались бы ни паруса, ни руль, не так ли?

Капитан был прав, когда беспокоился о том, что могут пойти сплетни: у мисс Олдридж имелись враги.

Примерно в двадцати милях отсюда, в долине на другом конце Лонгледж-Хилла, в прошлое воскресенье Калеб Финч всячески побуждал деревенских жителей думать о ней самое плохое.

Несколько дней назад он приехал из Нортумберленда якобы потому, что заподозрил кое-какие погрешности в управлении угольными шахтами, принадлежащими его хозяину, лорду Гордмору. Разумеется, Калеб мог судить об этом лучше, чем кто-либо другой, поскольку сам мошенник, но главной целью его приезда было навредить мисс Олдридж.

Он присутствовал на службе в церкви, что отчасти объяснялось желанием произвести на местных жителей впечатление своим благочестием, а отчасти тем, что это давало возможность восстановить против мисс Олдридж большее количество людей при наименьших затратах усилий. Высокий, худощавый, в строгом черном костюме, с зализанными назад жидкими седеющими волосами, он выглядел вполне респектабельным.

Каким-то непостижимым образом его обман, мошенничество и прочие уловки всегда имели логическое моральное обоснование. Поскольку Калеб не был гигантом мысли, его обоснование сводилось к простейшей формуле: «Если у кого-то есть что-то, чего нет у меня, это несправедливо, а потому, если я отберу это у него – не важно, каким способом, – то восстановлю справедливость».

Одиннадцать лет назад мисс Олдридж совершила ужасное преступление, заставив его прекратить восстанавливать справедливость в своих интересах за счет ее отца. Она уволила его без рекомендации, обвинив в некомпетентности. После этого на многие мили вокруг никто не нанимал его на работу. И ему пришлось податься в другие края.

Будь он умнее, считал бы, что легко отделался. Мисс Олдридж могла бы обвинить его в целом ряде преступлений против собственности, заставить отчитаться перед магистратом за плохой бухгалтерский учет, пропавший при загадочных обстоятельствах скот, а также сельскохозяйственные продукты, лесоматериалы и многое другое, но лишь поставила под сомнение его компетентность.

Однако Калеб не извлек из этого урок, а только озлобился и не упускал случая навредить ей. Так, например, ему пришелся по душе план его хозяина о строительстве канала, потому что он должен был пройти по земле Олдриджей, а следовательно, стал бы источником постоянных страданий для мисс Олдридж.

Поэтому после службы в церкви, едва услышав о несчастном случае, произошедшем с мистером Карсингтоном, он поспешил выставить мисс Олдридж в самом неприглядном свете. Напустив на себя благочестивый вид, он заявил, что надеется, что это был несчастный случай. Когда его спросили, что он хочет этим сказать, Калеб с готовностью объяснил. «Было бы любопытно узнать, что они делали на холме в такую ужасную погоду. Лондонский джентльмен, конечно, мог ничего не подозревать. Но о чем думала леди, когда тащила его туда? И где все это время находился грум?»

Не прошло и нескольких минут, как эти и другие подобные замечания облетели толпу прихожан, большая часть которых ему не поверила. «Откуда у этого человека такие мысли?» – сказал кто-то. «Наверное, проповедь священника в одно ухо ему вошла и из другого вышла», – говорили другие. Но были среди прихожан и такие, кому доставляло удовольствие оскандалить других, особенно если эти другие были красивее и богаче, чем они. Как раз такие приняли предложенную Калебом версию случившегося, приукрасили и стали распространять.

Ко второй половине воскресного дня новость облетела весь Лонгледж-Хилл и достигла прихода, где проживали Олдриджи.

Капитан Хьюз доставил миссис Энтуисл после полудня.

К тому времени Кру, прибывший на рассвете, уже разложил по местам вещи, необходимые Алистеру на несколько дней.

Если верить капитану Хьюзу, который нанес пострадавшему короткий визит, этих предметов первой необходимости хватило бы, чтобы экипировать экипаж корабля с семьюдесятью четырьмя пушками на борту. Однако, по его словам, у слуги все аккуратно разложено по местам, а мистер Карсингтон, судя по всему, чувствует себя гораздо лучше.

И правда, когда мисс Олдридж некоторое время спустя вошла в комнату, ее гость выглядел в высшей степени элегантно, но все, что рассказал капитан, не подготовило ее в полной мере к тому впечатлению, которое произвел на нее внешний вид мистера Карсингтона.

Ее гость в великолепном шелковом халате, надетом поверх сорочки из тончайшего батиста с завязанным сложным узлом галстуком, расположился в мягком кресле перед камином. Свободные белые брюки облегали длинные ноги, обутые в турецкие шлепанцы.

Она сказала себе, что, наверное, было разумно не пытаться надеть носки, хотя лодыжка распухла не сильно. Больная нога была приподнята вверх в точном соответствии с предписаниями доктора, но Мирабель не могла сосредоточиться, хотя ее гость был прикрыт одеждой значительно больше, чем прошлой ночью, когда ей не следовало здесь находиться: его длинные ноги были прикрыты простынками, угадывались всего лишь их очертания. Теперь же они были беззастенчиво вытянуты перед ней. Мягкая ткань брюк облегала их контуры, напоминая о крепких, словно камень, мышцах, которые она ощутила, когда осматривала его. В тот момент она была слишком встревожена и старалась подавить охватившую ее панику, а потому не чувствовала ничего другого. Но теперь…

Она отвела взгляд и оглядела комнату: якобы хотела убедиться, что все в порядке.

В комнате был порядок, но не тот, к которому она привыкла. Изменилась сама атмосфера: белое накрахмаленное полотно, темная шерстяная ткань и кожа, мужские туалетные принадлежности на столике, бритвенный прибор, запахи пальмового мыла и обувного крема. Комната стала мужской, и он в ней доминировал. Почувствовав на себе его взгляд, она взяла себя в руки.

– Кажется, вам стало удобнее, мистер Карсингтон. Я рада.

– Я говорил вам, что обожаю бездельничать, – ответил Алистер.

Но дело было не в безделье. Он умел сделать так, что сама обстановка располагала к интимности, казалась непринужденной.

Такое предположение было, конечно, абсурдным. У нее просто разыгралось воображение. Мирабель взяла себя в руки и сосредоточила внимание на подносе, который принес слуга. Доктор Вудфри рекомендовал легкую пищу несколько раз в день.

Кру принял у слуги поднос и поставил на маленький столик, а потом предложил ей стул. Она села, стараясь казаться невозмутимой, как и ее гость, а камердинер деликатно удалился в самый дальний угол комнаты.

– Вы прямо как восточный шейх, – обратилась Мирабель к мистеру Карсингтону.

– Я не люблю эти брюки: какие-то они нелепые. Сам не знаю, зачем приобрел их. Но Кру не позволил мне надеть обычные брюки или бриджи: опасался, что травмирую лодыжку.

Ей отчетливо вспомнились длинные мужские ноги, высовывавшиеся из-под одеяла, и во рту у нее пересохло. Крепко сжав сложенные на коленях руки, она признала:

– Кру рассуждает очень разумно.

– К сожалению, по тем же причинам он не позволил мне надеть носки, а я уверен, что вам неприятно смотреть на мои голые лодыжки, мисс Олдридж.

Она и без того видела гораздо больше, чтобы лишиться душевного покоя: как, например, распахнулась его сорочка, когда он лежал в забытьи, обнажив твердые мускулы груди, покрытые золотистой кудрявой порослью.

– Не следует уделять слишком много внимания правилам приличия, – бросила она небрежно. – Не волнуйтесь. Чтобы не пострадала моя репутация, приехала моя бывшая гувернантка, так что не следует опасаться, что вид вашей кожи подорвет мои моральные устои.

– Завидую вашему умению контролировать свои чувства, – тихо произнес Алистер. – Сомневаюсь, что я смог бы равнодушно смотреть на ваши обнаженные лодыжки.

Жаркая волна, зародившаяся где-то в самом центре ее существа, разлилась по телу.

Из дальнего угла комнаты послышалось покашливание, и мистер Карсингтон раздраженно взглянул на своего слугу:

– В чем дело, Кру?

– Я лишь хотел напомнить, сэр, что кухарка изо всех сил старалась возбудить ваш аппетит и что вкус некоторых деликатесов не улучшается, когда они долго стоят.

После того как внимание гостя опять переключилось на нее, Мирабель уже удалось привести свой разум в рабочее состояние. Он ее поддразнивает, сказала она себе. Для кавалеров из общества такое галантное обхождение в порядке вещей. Флирт и туманные намеки являются неотъемлемой частью разговора. Дамам старшего возраста нашептывают на ухо и не такое.

Глупо думать, что женские лодыжки – пусть даже обнаженные – могут возбудить в нем сильные чувства.

– Вы не присоединитесь ко мне? – спросил Алистер. – Ваша кухарка наготовила столько, что можно накормить целый полк.

– Я привыкла к отцовскому аппетиту, а он у отца отменный, – сказала Мирабель. – И все же это не слишком много для мужчины вашей комплекции. А я совсем не голодна. Но вы, возможно, предпочли бы поужинать в одиночестве?

Лучше уж ей уйти. Она просто пришла взглянуть на него. Не будь у нее забот, она бы увлеклась им. Конечно, это абсурдно в ее возрасте и опасно не только для ее добродетели.

Она поднялась, но Алистер попросил:

– Я буду вам очень признателен, если составите мне компанию.

Она опять опустилась на стул.

К неудовольствию Алистера, как только он покончил с едой, мисс Олдридж снова встала, собираясь уйти:

– Миссис Энтуисл будет беспокоиться. Я сказала, что загляну к вам на минутку.

– Чтобы восхититься силой моего духа?

– Да. А также чтобы убедиться, что вы не чувствуете себя брошенным. У вас бы не было отбоя от посетителей, если бы доктор Вудфри не запретил. Он говорит, что вы никоим образом не должны напрягаться.

– Я только и делал, что сидел здесь, ел и болтал, – произнес Алистер.

– Не только, – возразила она. – Вы еще старались быть остроумным и обаятельным. Это приятно для меня, но плохо для вас.

– Я нисколько не утруждался, – заверил он ее. – Остроумием и обаянием я наделен от природы.

– В таком случае это не очень хорошо для меня, – сказала она и быстро добавила: – Пока я сижу здесь и позволяю вам очаровывать и развлекать меня, важные дела остаются без внимания.

Он откинулся в кресле:

– Какой удар! В вашей жизни существует нечто более важное, чем я. Ну что ж, придется смириться с этим и найти какое-нибудь банальное занятие, которое якобы для меня важнее, чем вы. Кру, принеси мне перо и бумагу, я напишу несколько писем.

– Ни в коем случае, – заволновалась Мирабель. – Вам нельзя напрягать мозг.

– Я должен дать знать лорду Гордмору, что меня временно уложили в постель. В любом случае он ждет от меня весточки.

– Я сегодня же отправлю ему письмо экспресс-почтой, не волнуйтесь, а также письмо вашим родителям.

– Моим родителям? – Алистер чуть не выскочил из кресла, но нога и лодыжка безжалостно напомнили, что следует оставаться на месте. Он снова опустился на сиденье, ухватившись за подлокотники. – Кто вам это посоветовал?

– Совесть. Ваши друзья и родственники вскоре услышат о том, что с вами произошел несчастный случай. Я не хотела, чтобы они встревожились, получив, как обычно, искаженную и преувеличенную версию того, что случилось. Вы даже представить не можете, какие ходят слухи.

Алистер по собственному опыту кое-что знал о слухах и понимал, что они иногда обрастают такими дикими подробностями, что нарочно не придумаешь. И теперь – слишком поздно – понял, что совершил множество роковых ошибок. Он уделял ей слишком много внимания, и особенно на вечеринке у Толбертов. Они отправились на прогулку верхом в сопровождении одного лишь грума. Они провел значительную часть ночи наедине в этой спальне. Не трудно догадаться, что думают по этому поводу слуги.

– Кое-кто считает, будто я умышленно завела вас в опасное место и несчастный случай произошел из-за меня, – сообщила Мирабель. – Будто я пыталась…

Алистеру снова показалось, что его ударили крикетной битой.

– Вы попытались – что?

– Столкнуть вас в ручей.

– Что за чушь! Зачем вам это понадобилось?

– Из-за канала.

Алистер не сразу понял, о чем она говорит, а поняв, выругался. Он совсем забыл, что в ее глазах захватчик, приспешник мерзкого виконта. А еще забыл, что следует думать не только о том, что ниже пояса.

Слишком долго он избегал женщин: ждал, пока заживет и придет в более-менее рабочее состояние нога. А потом…

Он и сам толком не знал, что его удерживало. Он как будто оцепенел или не вполне проснулся. И надо же такому случиться, что после почти трех лет воздержания и равнодушия к прекрасному полу именно в этот момент он вышел из комы или того состояния, в котором пребывал, как бы оно ни называлось! Разве не странно, что он выбрал ее – незамужнюю леди, – когда вокруг полным-полно веселых вдовушек, одиноких дам, опытных распутниц?

Вместо того чтобы сосредоточиться на деле, он упивался фантазиями, однако осуществить их ему не позволяли определенные принципы.

Алистер чуть заметно улыбнулся:

– Убийство. Из-за канала. Видимо, людям здесь и впрямь не хватает сильных ощущений. – Он окликнул слугу: – Кру, ты что-нибудь об этом слышал?

Взгляд камердинера метнулся с хозяина на мисс Олдридж, но она сказала:

– Не обращайте на меня внимания. Не сомневаюсь, что об этом болтали слуги внизу.

– Да, об этом упоминали. Все слуги возмущены, потому что вы не способны на такую подлость.

– Разумеется, нет, – махнул рукой Алистер. – Кто в здравом уме поверит в эти сплетни?

Кру тихо кашлянул, явно привлекая к себе внимание.

– В чем дело, Кру? – спросил Алистер. – Ты хотел что-то сказать?

– Гм… нет, сэр.

– Кру просто осторожничает. Наверняка он хотел сказать, что мои слуги уверены: я никогда не совершу ничего такого, за что меня могут повесить, – ответила за камердинера мисс Олдридж. – И это правда. Я всегда считала, что тот, кто ради достижения цели готов нарушить закон, поступает весьма неосмотрительно.

– От ваших слов становится не по себе, – заметил Алистер. – Я начинаю подозревать, насколько было бы опаснее жить, если бы у вас не хватало разума и осмотрительности.

– Надеюсь, с этим у меня все в порядке, – успокоила его Мирабель. – Иначе я не упустила бы шанс разделаться с вами. Но моя совесть чиста: произошедшее с вами случайность. Это все влияние ненастной погоды, и я вас расстроила, хотя обещала доктору Вудфри не нарушать ваш покой.

Она одарила его мимолетной улыбкой, и Алистер почувствовал, что его обманули. Он хотел большего: пляшущих огоньков в ее глазах и грудного смеха.

И когда смотрел ей вслед, – золотисто-рыжие кудряшки рассыпались по спине, бедра слегка покачивались, – он думал совсем не о том, каким образом добиться успеха со строительством канала, от которого многое зависело, а о том, как бы поскорее заманить ее обратно.

Мирабель решила, что будет лучше, если она не станет навещать больного до следующего дня, потому что надеялась, что к тому времени к ней вернется способность здраво мыслить. И непременно нужно взять с собой миссис Энтуисл.

Однако мистер Карсингтон не оставался в одиночестве: после ужина наверх поднялся ее отец, и они довольно долго беседовали. Вернувшись в библиотеку, мистер Олдридж сообщил Мирабель и миссис Энтуисл, что их подопечный уснул, когда он объяснял ему разницу между системами классификаций растений Линнея и Жусье.

– Он очень заинтересовался, узнав, что одна из классификаций основывается на половой принадлежности растений, тогда как другая – на родовом сходстве, – с восторгом сообщил мистер Олдридж. – Даже сделал остроумное замечание относительно родового сходства, хотя я уже не помню, какое именно. Он также провел аналогию… – Он замолчал, наморщив лоб, потом продолжил: – Я упомянул о финиковых пальмах. У него, оказывается, есть кузина, обладающая необычайными способностями в области лингвистики, которая пытается расшифровать древнюю надпись на камне, что и заставило меня вспомнить о египетских финиковых пальмах. Но он меня рассмешил, и я забыл ему сказать об этом, а потом мы заговорили о чем-то другом, и он постепенно заснул, но, по-моему, спал неспокойно. Конечно, я не намерен учить доктора Вудфри, но меня удивляет, что он не прописал больному успокоительное.

– Мне кажется, это не рекомендуется принимать, если есть подозрение на сотрясение мозга, – заметила миссис Энтуисл.

– Лишь совсем недавно Брауну удалось популяризировать Жусье в Англии, – заметил мистер Олдридж. – К сожалению, мы здесь варимся в собственном соку. Следует ездить за границу и прислушиваться к другим мнениям – капитана Хьюза например.

– Ты что-то сказал о капитане Хьюзе, папа? Я не успеваю следить за ходом твоих мыслей, – спросила Мирабель.

Он посмотрел не на дочь, а словно сквозь нее – этот его отстраненный взгляд она очень хорошо знала.

– Соки, извлеченные из семенной коробочки мака, обладают замечательными целебными свойствами, – сообщил мистер Олдридж. – Об этих свойствах говорилось еще во времена Гиппократа. Уверен, египтяне тоже о них знали. Когда-нибудь эти секреты будут разгаданы. Это будет настоящий кладезь знаний! Я охотно познакомился бы с его кузиной.

Мирабель с недоумением взглянула на миссис Энтуисл, которая, судя по выражению ее лица, тоже ничего не поняла.

Тогда Мирабель перевела взгляд на отца. Тряхнув головой, он вернулся в реальность, подошел к книжным полкам и взял большой фолиант.

– Папа?

– Да, моя дорогая.

– Минуту назад ты упомянул капитана Хьюза.

– Совершенно верно, – кивнул мистер Олдридж, направляясь к выходу.

– Ты сделал это с какой-то конкретной целью?

– Ах да, сотрясение мозга… Он считает, что только этим нельзя объяснить все. Что же, ему виднее.

Великий ботаник вышел из комнаты, оставив всех, как обычно, теряться в догадках.

Письма из Олдридж-холла, написанные мисс Олдридж и подписанные ее отцом, достигли мест своего назначения в Лондоне после полуночи. То, что корреспонденция экспресс-почтой доставлялась в самое необычное время суток, было довольно привычным делом в резиденции лорда Харгейта. Не будучи членом кабинета министров, он вел активную закулисную деятельность и отправлял и получал не меньше срочной корреспонденции, чем Ливерпуль, первый лорд казначейства, поэтому в доме Харгейтов письмо не вызвало паники. После обычного спокойного воскресного дня граф и его супруга находились дома, в будуаре хозяина дома. Когда слуга принес письмо, они оживленно обсуждали семейные дела своего старшего отпрыска.

Увидев обратный адрес, лорд Харгейт всего лишь приподнял брови и передал письмо супруге, чтобы та прочла его вслух, а когда она закончила, пожал плечами и вновь наполнил бокал вином.

– Всего лишь растянул лодыжку. Лежит в Олдридж-холле. Могло быть и хуже.

– А, по-моему, лучше и быть не могло, – заметила супруга.

Послание из Олдридж-холла вызвало значительно больший испуг у лорда Гордмора благодаря его сестре.

Леди Уоллентри предпочла провести воскресный вечер в компании своего выздоравливающего брата, с которым было куда веселее, чем с ее мужем. Она уже собралась приказать подать свой экипаж, чтобы вернуться домой, когда в гостиную вошел слуга с письмом.

Поскольку экспресс-почта была дорогам удовольствием, ею, не считая военных и политических кругов, пользовались не часто, и она редко приносила хорошие новости, поэтому в домах не такой государственной важности, как резиденции премьер-министра и графа Харгейта, письма, отправленные экспресс-почтой, вызывали некоторую тревогу.

Леди Уоллентри не сгорала от любопытства. Семья ее к этому времени уже спала. Бодрствовать в ожидании ее приезда будут только несколько слуг, но ради них она не собиралась терпеть неудобства.

Право брата на личную жизнь она уважала не более, чем спокойствие слуг или членов семьи, поэтому через несколько секунд выхватила у него письмо.

Он со вздохом откинулся в шезлонге, мысленно посетовав на то, что из двух человек, которые не боятся заразиться гриппом, один находится в ста пятидесяти милях отсюда, в Дербишире, а другой – его сестра.

– Может, все-таки ознакомишь меня с его содержанием, Генриетта? – попросил лорд Гордмор.

Леди Уоллентри прочла письмо вслух. Он все еще пытался переварить новость и решить, как к ней отнестись, когда сестра заметила:

– Я очень рада, что Карсингтон не получил серьезных увечий, но хотела бы, исходя из твоих интересов, чтобы он оказался в любом другом доме, а не в Олдридж-холле. Хоть письмо и подписал мистер Олдридж, почерк явно женский.

– Ничего не могу сказать по этому поводу. Я едва успел взглянуть на письмо, как ты выхватила его у меня из рук.

– У меня сильное подозрение, что письмо писала дочь Олдриджа, – заметила Генриетта. – Та самая, которая дала отставку Уильяму Пойнтону, после чего он сделал из нее посмешище. Ты в то время еще учился в школе. Ей должно быть сейчас за тридцать, а такая красота, как у нее, быстро вянет. Да и раньше она не была красавицей. Эти волосы абрикосового цвета и своеобразные манеры… Но у нее было огромное состояние. Именно поэтому половина именитых, но небогатых семейств пытались подсунуть ей своих сыновей. Понимаю, Даглас: ты сейчас скажешь, что у твоего друга безупречный вкус и что он неподкупен, как и остальные члены его семьи, – но не забудь, что даже если Олдридж женится во второй раз…

– Генриетта, что ты имеешь в виду? – перебил ее лорд Гордмор. – Прошу тебя, не говори загадками, излагай все по порядку. Не забудь, что я только выздоравливаю и до сих пор плохо соображаю.

Она вернула ему письмо:

– Короче говоря, как только ты достаточно окрепнешь, чтобы пуститься в путь, тебе придется отправиться в Дербишир. Мне не хотелось бы пугать тебя, но я сильно подозреваю, что и твоему другу, мистеру Карсингтону, и твоему каналу угрожает опасность.