Текст книги "Мисс Совершенство"

– Хочешь сказать, что рядом со мной ты чувствуешь себя свободной, как в детстве?

Он заставил себя улыбнуться, а она рассмеялась:

– Да, и это тоже. Ты напрасно приехал сюда. Тебе надо было принимать эти противные травы, которые я привезла, и ждать результата.

– Это когда ты сказала, что мне нужно преодолеть свою страсть?

– Этого я хотела для нас обоих, – объяснила Мирабель и, заметив, что полураздета, подтянула вверх лиф платья. – Взгляни, что ты наделал. Хотела бы я, чтобы моя горничная была хотя бы наполовину такой же проворной, как ты. Ты так умело одеваешь и раздеваешь женщин, будто всю жизнь только этим и занимался.

Алистер подумал, что это единственный талант, которым его наградила природа, повернул ее спиной к себе и застегнул платье, а потом поднял ее накидку и шляпку, но прежде чем надеть, скрепил волосы шпильками.

– Когда мы поженимся – буркнул Алистер, – первое, что я сделаю, это сожгу все твои отвратительные вещи, которые ты называешь своим гардеробом.

– Мы не поженимся – сколько можно говорить! Да, я увлечена вами: пусть даже это заставило меня забыть на некоторое время о скромности, – но я не могу забыть, зачем вы здесь.

– Я и не надеюсь, что забудешь, но ты недооцениваешь меня. Уверен, что выход есть.

Она закрыла на мгновение глаза и, устало вздохнув, открыла:

– Думаешь, я не пыталась найти его? Зная Лонгледж как свои пять пальцев, я прикидывала и так и этак. Я никогда не написала бы лорду Гордмору, если бы надеялась найти решение.

Тут он вспомнил, зачем приехал сюда. Нужно предупредить ее. Нельзя допустить, чтобы она узнала об этом из газеты в среду.

– Мирабель, напрасно ты ему написала. Очень жаль, что ты мне не доверяешь. А теперь у нас вообще не осталось времени.

Он помедлил. Он приехал, чтобы предупредить ее, но забыл о Гордморе и о том, чем ему обязан. Это было похоже на предательство. Однако предупредить ее необходимо. Если он этого не сделает, то поступит бесчестно по отношению к ней.

– Твой друг немедленно созовет заседание комитета по вопросу строительства канала, – произнесла она деловым тоном. – Если он не глуп, то сегодня же отправит объявление в газеты, чтобы оно появилось в среду в «Дерби меркьюри».

Она уже знала. Не зря ее считали умницей. Она понимала, как делаются такие дела. Она, должно быть, знала, что в соответствии с порядком, установленным парламентом, требуется, чтобы извещение о заседании комитета по вопросу строительства канала было напечатано как в «Лондон газетт», так и в местной «Дерби меркьюри». Не это ли она так тщательно изучала на днях? И не с этим ли был связан ворох юридических документов на ее письменном столе? Неужели она собирается воздвигнуть на их пути юридические препоны?

Как, скажите на милость, в сложившейся ситуации сохранить преданность обеим сторонам?

– Он не хочет терять ни минуты, – сказал Алистер. – Но можешь мне поверить: я позабочусь о том, чтобы все было справедливо.

– В таком случае отправляйся в Лондон, – заявила Мирабель. – Я вообще-то надеялась, что к этому времени ты уже будешь в пути.

– Да, знаю, что ты рассчитывала на мой отъезд, вернее на то, что меня увезут в Лондон в смирительной рубашке.

– Ты не оправился от потрясений, хоть и не признаёшься в этом, – заметила она. – Ты не можешь одновременно защищать и мои интересы, и интересы лорда Гордмора: они исключают друг друга. Неудивительно, что тебе постоянно снится война, ведь ты не перестаешь бороться с самим собой.

Он подошел ближе и взял ее руки в свои.

– Я вела все дела поместья более десяти лет, и это не первый кризис, который мне приходится преодолевать. Я не беспомощна и не глупа.

– Не сомневаюсь, и все же это не означает, что я не могу попытаться тебе помочь.

– Боюсь, означает, – возразила Мирабель. – Я не в состоянии отстаивать свои позиции, когда ты рядом.

Он сжал ее пальцы, но она осторожно высвободилась.

– Если ты действительно хочешь, чтобы я одержала победу, держись от меня подальше, а еще лучше – уезжай в Лондон.

– Я не желаю спасаться бегством, как трус.

Она вздохнула, теряя терпение:

– Если лорд Гордмор действительно тебе друг, то заставит уехать, но если он эгоист, ни за что не отпустит. Если ты будешь настаивать на этом безнадежном…

– Побойся бога, Мирабель! – прервал он ее. – Ты знаешь мою историю: я всегда попадаю в безвыходные ситуации, но еще ни разу не выпутывался из них сам. Мне уже двадцать девять лет, а я чувствую себя полным ничтожеством.

Она пристально посмотрела на него.

– Совершенно напрасно! Каждый может оступиться. Жизнь частенько ставит перед нами трудные задачи.

– Я хочу решить эту задачу сам.

Она одарила его лучезарной улыбкой:

– Вопреки здравому смыслу, мне хочется верить тебе. Ладно, поступай как знаешь.

– Разумеется, никуда я не уеду.

Она отступила на шаг, вздернула подбородок и перешла на официальный тон:

– Вы, как представитель лорда Гордмора, будьте любезны передать его светлости, что мой отец, от имени которого я говорю, не согласен с его намерением проложить канал на этой земле. Передайте герцогу, что мистер Олдридж будет бороться с ним всеми доступными ему средствами – если потребуется, даже в парламенте. Было бы также неплохо предупредить его светлость, что средства, имеющиеся у Олдриджей, никак нельзя назвать незначительными. Вы это сделаете для меня, сэр?

Алистера поразил ее холодный решительный тон, но он уже привык к переменам в ее настроении, поэтому быстро пришел в себя.

– Разумеется, мисс Олдридж, – ответил он с поклоном. – Что-нибудь еще?

– Пока все. Если понадобится, я пошлю за вами.

Мирабель жестом отпустила его, хоть он и ожидал другого прощания. Впрочем, он сам настоял на том, чтобы она относилась к нему как к официальному представителю герцога Гордмора, поэтому не мог рассчитывать ни на что иное. О нежности он будет думать, лишь женившись на ней. Но пока у него нет средств содержать семью. Деньги появятся, когда они с Горди добьются рентабельности шахт, а это напрямую зависит от строительства канала.

Короче говоря, прежде чем везти на коне прекрасную даму, будущему рыцарю в сверкающих доспехах необходимо победить нескольких драконов.

Алистер вежливо попрощался и пошел было прочь, но вернулся, обнял ее и страстно поцеловал, а уже потом, прихрамывая, начал спускаться с холма.

Он ни разу не оглянулся, но на губах его играла улыбка.

Когда возвратился в гостиницу, Алистер прошел в бар и застал там лорда Гордмора за кружкой пива. Он тоже заказал пиво, и когда официант принес заказ и удалился, передал то, что поручила ему мисс Олдридж.

Гордмор отнесся к этим словам довольно спокойно.

– Ситуация не хуже, чем мы ожидали. В сущности, даже лучше. Когда ты отправлялся из Лондона, мы предполагали, что все землевладельцы настроены против нас, но оказалось, что у нас всего один противник. – Он глотнул пива. – Тем не менее я настаиваю на твоем возвращении в Лондон.

– Об этом не может быть и речи, – заявил Алистер.

– Твоя преданность разделилась между двумя конфликтующими сторонами, – сказал Гордмор. – Зная тебя, я понимаю, к чему это приведет. Ты будешь стараться учесть конфликтующие интересы, а это сведет тебя с ума. Ты и без того плохо выглядишь. Твои родители будут удивлены, почему я не помог тебе. Более того, предполагается, что ты станешь лондонским представителем. Если помнишь, именно так мы первоначально планировали разделить наши обязанности.

– У меня в жизни то и дело возникают какие-то сложности, – признался Алистер. – Пора научиться справляться с ними.

– Итак, что ты намерен предпринять сейчас? Ты влюбился в женщину, которая задалась целью помешать выполнению нашего плана. Или я ошибаюсь? Может, ты побежал за мисс Олдридж, чтобы рассказать ей о сравнительных преимуществах шлюзов и акведуков или объяснить некоторые тонкости трамбовки грунта?

Притворяться было бесполезно: Алистер не умел скрывать свои чувства к женщине, поэтому признался:

– Ты не ошибаешься: проблема существует, но я полон решимости справиться с ней.

– Каким образом?

– Пока не знаю, но что-нибудь придумаю.

Гордмор внимательно посмотрел на друга и пожал плечами:

– Спорить с тобой бесполезно. Поступай как знаешь. Я ничего от этого не теряю, а вот ты можешь окончательно лишиться разума, хотя многим гораздо удобнее обходиться без него. С другой стороны, если бы тебе это удалось, что маловероятно, ты избавил бы нас от многих расходов и волнений. Действовать надо быстро. Расходы с каждым днем возрастают.

Алистер понимал, почему друг так спешит. Он бы тоже не медлил, если бы не отношения с Мирабель. Если процесс затянется, землевладельцы придумают еще какие-то возражения, что повлечет за собой расходы. Мисс Олдридж сделает все возможное, чтобы соответствующим образом настроить соседей.

– Независимо от того, как пройдет заседание в среду, мы должны поторапливаться, – заявил Гордмор. – В противном случае твоя возлюбленная завалит парламентский комитет ворохом петиций и встречных ходатайств.

Алистер прекрасно понимал все это, потому что знал: Мирабель уже принимает меры в этом направлении. В Лондоне они набросятся на парламент, словно саранча, и найдут немало желающих дать свидетельские показания. А тем временем землевладельцы припомнят десятки других необходимых им построек, и цены на отчужденные земли стремительно подскочат. И на всем этом пути увеличится количество чиновников, которым придется дать взятку.

Все это обойдется в целое состояние и продлится вечность, но ни у него, ни у Гордмора нет ни лишних денег, ни времени.

У Алистера оставалось меньше десяти дней, чтобы помешать возлюбленной разорить его друга и братьев и лишить последней надежды его самого.

Во вторник днем Томас Джексон, доверенное лицо лорда Гордмора, прибыл в Стон-Мидлтон, деревеньку, расположенную примерно в пятнадцати милях от Матлок-Бата.

Джексон служил под командованием его светлости во время войны и получил в награду свою нынешнюю должность представителя виконта на целом ряде фронтов. Он был так же глубоко предан лорду Гордмору, как управляющий Калеб Финч был предан его светлости Олдриджу. Однако Джексон полагал, что преданность управляющего составляет величину того же порядка, что и его собственная. Он верил, например, что Финч приехал недавно в Скалистый край с единственной целью: всеми возможными способами способствовать интересам своего хозяина. И в этом заключалась первая – и роковая – ошибка Джексона.

В тот вечер он встретился с Финчем, чтобы заручиться помощью управляющего в популяризации среди населения идеи строительства канала.

– Его светлость просит отпустить шахтеров на заседание, – объяснил Джексон после ужина. – Надо, чтобы кто-нибудь из них убедительно сказал несколько слов в защиту канала, например, что от него во многом зависит материальное благополучие их семей – жен, детей, престарелых родителей.

– Не найдется среди них ни одного, кто способен, как вы говорите, убедительно хоть что-то сказать, – заметил Калеб и, глотнув пива, добавил: – Не думаю также, чтобы у них были жены, детишки и престарелые родители. Старики давно умерли – упокой, Господь, их души, детишки тоже, потому что их нечем кормить, а когда болеют – нечем лечить. Но поскольку дело это правильное, можно и поспособствовать, как вы говорите.

И решив «поспособствовать», Калеб Финч тут же принялся обвинять в ужасном положении шахтеров и их семей старшего мастера на шахте его светлости, посетовал на отсутствие дисциплины, несоблюдение техники безопасности, плохое состояние шахт, непроизводительные методы.

И все потому, что старший мастер, к неудовольствию Финча, оказавшийся честным и старательным работником, категорически отказался понимать его намеки на то, что рука руку моет, и более того, заявил, что до него дошли кое-какие слухи о темных делишках управляющего в Дербишире.

Естественно, мошеннику было важно как можно скорее устранить мастера, полностью дискредитировав, поэтому первое, что он сделал с утра в понедельник, это выгнал бедолагу с работы, а потом принялся поливать грязью. Финч прекрасно знал, что Джексон передаст лорду Гордмору всю клевету еще до того, как его жертва успеет в достаточной степени оправиться, чтобы ответить.

Но не это было для него самым важным: ему хотелось довести до сведения доверенного представителя его светлости, с какими противниками ему придется иметь дело.

С этим вопросом управляющий и обратился к Джексону.

– Все достойные семьи на нашей стороне, – парировал тот. – Мы с активистами – а это около десяти человек – пойдем по деревням и будем делать все возможное, чтобы заручиться их поддержкой.

Как это делается, известно каждому: людям дадут денег и щедро напоят, как это обычно с успехом практикуется во время парламентских выборов.

– А я слышал, что не все достойные семьи на вашей стороне, – заявил Калеб. – Мисс Олдридж настроена категорически против строительства канала вблизи ее владений.

– Ну, это всего лишь одна женщина, – махнул рукой Джексон.

– Как я уже говорил, – заявил Калеб, – вы не знаете, с какими противниками вам придется бороться. Будь я на вашем месте… – Он поднял обе руки. – Но что говорить обо мне? Ведь это вы отвечаете за политику. А мое дело – приглядывать за собственностью. Вы не желаете прислушаться к моему совету, хотя я живу в этих местах не намного меньше, чем семья мисс Олдридж, и уж, поверьте, знаю, что она собой представляет.

Джексон поднял руку, требуя еще пива, потом наклонился к Калебу и сказал:

– Я защищаю интересы его светлости. Если у тебя есть полезная информация, выкладывай без церемоний, не считаясь с тем, кто и за что отвечает. Мы должны работать вместе.

– Ну что ж, тогда все в порядке, – кивнул Калеб. – Все ради правого дела.

Глава 16

«…Поскольку судоходство принесет большую пользу развитию торговли и немалую выгоду графству Дербишир, в среду, 11 марта 1818 г., в 10 часов утра в актовом зале отеля «Старый Бат» в Матлок-Бате состоится собрание с целью обсуждения наиболее приемлемых путей и средств осуществления проекта такого судоходства. На собрание приглашаются все землевладельцы, как титулованные, так и нетитулованные, а также священнослужители вышеупомянутого графства и все прочие жители, которые считают своим долгом интересоваться столь важными вопросами».

К досаде лорда Гордмора, его объявление появилось не только в газетах, как того требовал закон, его можно было увидеть в сокращенном варианте также в витринах магазинов, на плакатах, наклеенных на стены домов, повозки и фургоны, двигавшиеся по дорогам между Кромфордом и Малым Леджмором, шахтерскими поселками, ближайшими от его шахт, поэтому даже те, кто не читал газет или пропустил напечатанное там объявление, получили информацию.

Обнаружив в назначенный день, что большой зал «Старого Бата» набит до отказа, Гардмор не удивился, хотя удовольствия это ему не доставило. Мужчины всех степеней и званий собрались внизу, а музыкальную галерею вверху заполнили женщины.

Алистер сразу заметил мисс Олдридж, которая сидела на галерее в первом ряду. Взгляды, которые время от времени он бросал на нее и которые она, бессердечное создание, оставляла без внимания, сказали бы лорду Гордмору, кто она такая, даже если бы сэр Роджер Толберт, председательствовавший на собрании, любезно не доложил ему об этом.

Леди в отвратительной зеленой шляпке, судя по всему, зря времени не теряла.

Не терял его и лорд Гордмор. В зале было много его сторонников. За последнюю неделю его доверенные лица провели огромную работу: привлекали людей и собирали информацию в каждом населенном уголке Скалистого края.

Правда, в прошлую среду Джексон вернулся в Матлок-Бат с тревожной вестью о влиянии мисс Олдридж в этом районе. Однако самое худшее стало известно только вчера в конце дня: оказывается, что мистер Олдридж столь категорически настроен против строительства канала, что решил отложить свои занятия ботаникой и выступить на собрании.

Джексон, готовый к этому, успел шепнуть лорду Гордмору, что держит ситуацию под контролем. Очевидно, так оно и было, потому что, когда собрание началось, сэр Роджер Толберт наклонился к Гордмору и прошептал:

– Похоже, мистер Олдридж вспомнил о каком-то более неотложном деле. Ну что ж, этого следовало ожидать. Все философы, милорд, – он постучал по своей лысеющей голове, – чрезвычайно, знаете ли, рассеянны.

Если мистер Олдридж не изменил свои планы по собственной инициативе, то ему помог в этом кто-то из людей Джексона, что было вовсе не трудно: надо было лишь сказать, что где-то обнаружена любопытная разновидность гриба, мха или лишайника. Старый джентльмен не устоит перед искушением взглянуть на нее.

Какой бы ни была причина, но самый крупный землевладелец и единственный противник не появился на собрании, а выступать перед таким собранием женщине было бы в высшей степени неприлично. Женщинам было запрещено спускаться с галереи по вполне понятной причине. Вопросы такого большого экономического значения должны были решать только мужчины. Женщины могли смотреть, слушать и довольствоваться теми крохами информации, которую был способен воспринять их слабенький маленький умишко.

Лорд Гордмор расслабился. Люди из его команды стояли на помосте вместе с ним. Его инженер прибыл в прошлую среду и несколько дней провел вместе с Карсингтоном, еще раз тщательно проверив первоначальный план канала. Были внесены кое-какие поправки, которые они и намеревались предать огласке на сегодняшнем собрании.

Присутствовали также два члена парламента от каких-то округов, и один из них сообщил присутствующим – не спеша, в витиеватом стиле со множеством цветистых ораторских приемчиков – о том, что предложение его светлости будет воспринято благосклонно как проект, сулящий долгосрочные выгоды этому району, а следовательно, и государству в целом.

Когда вступительная болтовня закончилась и перешли к делу, инженер, чья речь отличалась краткостью и не была столь утомительной, представил новый план. Карсингтон развернул его на огромном мольберте. План был выполнен в крупном масштабе черной тушью.

Со своего места на галерее мисс Олдридж, как и другие крупные землевладельцы, имела возможность хорошо его разглядеть.

Для тех, кто не разобрался в подробностях, Алистер описал маршрут и изменения, «внесенные с тем, чтобы учесть особые требования каждой заинтересованной стороны».

Новый маршрут пролегал на значительном расстоянии от домов, садов и парков. Чтобы обогнуть владения Олдриджей, канал делал значительный изгиб, что удлиняло маршрут, зато не затрагивало чужую собственность.

Карсингтон вместе с инженером максимально учли интересы и других землевладельцев. Ни у одного здравомыслящего человека не было причин возражать, да никто и не возражал. Его светлость не только заметил в зале довольные лица и кивки, но и услышал явно одобрительный шумок.

Гордмор взглянул на галерею: даже мисс Олдридж улыбнулась.

Чудо из чудес!

Алистера ее улыбка не успокоила.

Он уже научился разбираться в многообразии улыбок Мирабель. Сейчас ее улыбка была холодной и совсем не солнечной, и он насторожился.

Собрание тянулось бесконечно, а он все сидел и ждал. Его нога, не выносившая ни напряжения, ни неподвижности, выразила свое недовольство пульсирующей болью от бедра до щиколотки.

Затем поднялся капитан Хьюз, в форме военно-морских сил его величества, и попросил леди и джентльменов уделить ему несколько минут их бесценного времени.

– У меня имеется письмо моего соседа мистера Олдриджа из Олдридж-холла, Лонгледж. На случай, если этот джентльмен задержится, мне поручено его прочитать.

Вот и началось то, чего ожидал Алистер.

Капитан читал отчетливым звонким голосом человека, облеченного полномочиями. В течение примерно двух десятков лет тот же командирский голос зачитывал раз в месяц тридцать шесть статей военного кодекса судовой команде, состоявшей из нескольких сотен закаленных в боях офицеров и матросов.

Для его слушателей он, должно быть, олицетворял непобедимый британский флот и великую нацию, которой служит.

Неудивительно, что в зале сразу же наступила тишина. Все слушали затаив дыхание.

Лучшего представителя мисс Олдридж не могла бы выбрать.

Когда капитан Хьюз сравнил преимущества от строительства канала с ущербом, который оно причинит, сославшись на озабоченность некоторых уважаемых торговцев и попутно отметив их труд и жертвы в период недавних войн с французами, по залу прокатился одобрительный гул. Вопросы, связанные с водой, вызывают самую большую озабоченность, продолжал читать капитан. Он искренне надеется, что джентльмены приняли во внимание сухость известняковых холмов Дербишира. Точно ли они подсчитали объем требуемого водохранилища и стоимость строительства такого гигантского сооружения? Подсчитали ли джентльмены то, это и еще вот это? Включили ли джентльмены то-то и то-то в свои расчеты?

К счастью, эта часть письма, которая, словно прожектором, высвечивала все недостатки и неточности плана, была краткой, хотя вызывала тревогу.

Потом капитан, обращаясь к людям поименно, стал задавать конкретные вопросы:

– Разве не правда, мистер Радлер, что… Верно ли, Хайрам Ингсоул, что…

Это людям нравилось, они вставали один за другим и сначала неохотно, а потом все смелее, признавались, что и у них имеются оговорки. Их возражения, четко сформулированные, становились все более яростными. Те, кто их поддерживал, а также жены, дочери, сестры и матери, сидевшие на галерее позади леди в первом ряду, аплодировали им и подбадривали криками.

Когда закончили высказывать свои претензии торговцы и фермеры, выступил с кое-какими возражениями викарий мистер Даннет, а после него поделились своими критическими замечаниями еще несколько джентльменов.

К тому времени как все закончили высказываться, толпа, которая поначалу была такой покорной и готовой идти на уступки, стала шумной и агрессивной. Люди неодобрительно шикали, выслушивая ответы Гордмора, а инженеру и вовсе не дали говорить. Напрасно сэр Роджер стучал председательским молотком. Политики вдруг вспомнили, что у них множество дел, и покинул собрание.

Алистер взглянул на мисс Олдридж. На ее лице было выражение святой невинности, как будто она не имела ни малейшего отношения к столпотворению, происходившему внизу, и как будто все это, в том числе и он, ее совершенно не интересовало.

Она тем самым бросала ему перчатку, а он был слишком Карсингтоном, чтобы отступать, и согласился, пусть и неохотно, представить план – не более того.

– Ты слишком щепетилен и добросердечен, – сказал ему Гордмор. – В политике ничего не делается без влиятельных связей и денег. Поскольку в деньгах мы не купаемся, нам нужно извлечь максимальную пользу из влияния.

А это означало, как узнал накануне вечером Алистер, что ему предстояло играть роль свадебного генерала: одетым как на парад, быть по-рыцарски галантным и держать язык за зубами, предоставив вести переговоры Гордмору.

Он бы так и сидел, сложив руки и прикусив язык, если бы на губах Мирабель Олдридж не появилась вызывающая улыбка, и это после всего, что он ради нее сделал.

Она предупредила его, что будет бороться с ним всеми видами оружия, имеющимися в ее распоряжении, заметив при этом, что не слишком щепетильна в выборе средств.

Возможно, она надеялась, что из рыцарских побуждений он откажется отвечать ударом на удар? Думала, что привлекательная внешность – единственное оружие в его арсенале? Что внушить благоговение своей известностью и влиятельностью семьи, соблазнив при этом женщину, которая этого благоговения не испытывала, является единственной стратегией, на которую он способен?

Он не мог с уверенностью сказать, что она думает. Впрочем, это не имело значения. Его возмутил ее взгляд. Он не мог больше молчать. Честь, гордость, преданность и долг – все требовало, чтобы он боролся, и боролся до победного конца.

Он встал, превозмогая боль в ноге, и обратился к собравшимся в зале:

– Джентльмены! – Его низкий рокочущий голос достиг самых отдаленных уголков, и шум несколько поутих. – Джентльмены и леди! Я почту за честь рассмотреть один за другим все волнующие вас вопросы. Начнем с самого важного, о воде и водохранилищах.

В это же время мистер Олдридж со своим бывшим управляющим шел совсем не в том направлении, куда следовало, – скорее к Лонгледж-Хиллу, чем к Матлок-Бату, – и встретились по чистой, но тщательно спланированной случайности.

Калеб непринужденной походкой направлялся в сторону Матлок-Бата, когда повстречал мистера Олдриджа, который бодро шел, чтобы по просьбе дочери исполнить свой долг.

Встретив Калеба Финча, он был приятно удивлен. Когда управляющий был уволен, мистер Олдридж пребывал в глубочайшей меланхолии, из которой совсем недавно стал выбираться. Дочь не тревожила его неприятными подробностями: просто сообщила, что Финч решил от них уйти, поэтому поздоровался он с бывшим управляющим любезно, спросил о его здоровье, о семье, о работе.

Калеб весьма туманно ответил на вопрос о работе, зато подробно рассказал о недавнем открытии. Именно этот вопрос они и обсуждали, шествуя в направлении, противоположном тому месту, где проходило собрание, посвященное важному вопросу о строительстве канала.

– Вы уверены, что они имеют такую форму? – уточнил мистер Олдридж. – Вроде маленьких сигар?

– Крошечных, – кивнул Калеб. – Меньше муравья. Коричневых. Сначала я подумал, что это просто грязь, но что-то заставило меня разглядеть их внимательнее. Я был уверен, что уже видел такие. Когда еще работал в Йоркшире, мне пришлось отрядить людей, чтобы счистить их со стены, потому что хозяйке это не нравилось, но мне было жаль их счищать, поскольку они могли представлять интерес.

– Да уж, действительно, – согласился Олдридж. – Никогда не слышал о таком мхе. И вы говорите, что встретили его снова, не так ли?

– На холме, сэр, – заявил Калеб, жестом указав на гребень горы. – Всего в каких-нибудь пяти милях отсюда.

Для мистера Олдриджа, который нередко проходил за день до двадцати миль, осилить каких-то пять вверх по Лонгледж-Хиллу было сущим пустяком. Он вернется за несколько часов до ужина.

Прошло немало времени, прежде чем он вспомнил, что в тот день ему следовало успеть не только к ужину, но было уже поздно.

Собрание закончилось вскоре после полудня. Большинство проголосовало за канал, был создан комитет, который быстро набросал проект петиции в парламент, после чего зал опустел. Остались только лорд Гордмор и его партнер. Его светлость был так потрясен последними событиями, что даже не пытался напустить на себя обычный небрежно-равнодушный вид.

– Мы были буквально на волоске от гибели! Мне показалось даже, что я нахожусь на корабле, потерявшем управление во время шторма. Я пытался удержаться, но тут викарий, этот милейший, этот добрейший человек, принялся упрекать нас. «И ты, Брут?» – подумал я. И тут же упал за борт и быстро пошел ко дну. В появлении этих морских метафор был виноват, несомненно, этот похожий на пирата капитан с его блестящей формой и лихими бакенбардами.

Карсингтон промолчал, поглощенный скатыванием плана канала в трубочку самого минимального диаметра.

– Каким же я был дураком, когда предупреждал тебя, чтобы держал язык за зубами и ограничивался декоративной функцией! – продолжал лорд Гордмор, смущенно поглядывая на друга. – Мне следовало помнить, что ты становишься совершенно другим, когда у тебя появляется боевой задор. Надеюсь, ты простишь меня.

Карсингтон резко обернулся.

– Хочешь сказать, что я стал трусом?

Что, черт возьми, с ним происходит? Они сегодня одержали большую победу, хотя шансов практически не было. Неужели он расстроился из-за этой ужасной особы?

– Что за вздор! И прошу тебя, не расстраивайся из-за мисс Олдридж. Только не сегодня. Ты ее в конце концов переубедишь. А сейчас ты одержал великую победу, буквально вырвав ее из рук противника. Я испытываю огромное облегчение. Ведь то письмо… то блестяще сформулированное, жестокое письмо… Насколько я помню, это было делом ее рук?

– Она тебя предупреждала, Горди.

– Предупреждала. Как и моя сестра. Она сказала, что эта леди опасна. Кто бы мог подумать, что Генриетта ошибается?

– Мне не нравится, что все получилось так легко и просто.

– Ты это серьезно? Она чуть не уничтожила нас. Если бы ты не вмешался…

Гордмор не договорил, потому что не мог даже думать об этом без дрожи. Тогда им грозила бы полная катастрофа, все пошло бы прахом: его экономия, бережливость и планирование, все надежды, ведь Алистер отнес все, что оставалось от его пособия, в игорный дом, а выигранные деньги отдал Гордмору.

Если бы Карсингтон не встал и не изобразил с поразительным правдоподобием лорда Харгейта, когда тот воздействует на аудиторию своей неотразимостью и красноречием, эта рыженькая в неописуемой шляпке разорила бы их дотла.

Эта особа обладала дьявольской хитростью. Поскольку Алистер оказался не в состоянии обуздать ее, решить эту проблему должен был его друг.

К тому времени как двое мужчин вышли из гостиницы, на улице, где в туристический сезон всегда множество гуляющих и зевак, сейчас было безлюдно.

Вскоре к ним подошел опрятно одетый мужчина, в котором Алистер узнал одного из стороников Гордмора, и сообщил, что мисс Олдридж и мисс Энтуисл отправились в Лондон.

– В Лондон? – воскликнул Гордмор. – Так быстро?

– Дорожный экипаж с багажом уже ждал их, сэр. Как мне сообщили, леди первыми вышли из зала, меньше чем через четверть часа сели в экипаж и отправились в путь.

Алистер не стал больше слушать и направился в сторону центральной улицы. Там было довольно оживленно: экипажи и пешеходы двигались в обоих направлениях, – но он едва замечал их, устремив взгляд в том направлении, куда уехала Мирабель, и пытаясь понять, что за этим кроется.

Она нанесла им сокрушительный удар, почти уничтожила их, и все-таки… все-таки…

– Она знала, – пробормотал Алистер, – знала, что мы победим, иначе ее не дожидался бы готовый к отъезду экипаж.

Мгновение спустя он услышал за спиной голос Гордмора:

– Судя по всему, эта леди не даст нам возможности даже дух перевести.

– Да, она предупредила, что нам не будет пощады, – согласился с другом Алистер.

– Как ни печально, я, кажется, тоже ее недооценил, не то сложил бы свои пожитки и отправился в путь, – заявил Гордмор. – Дорога каждая минута. У нее в Лондоне есть влиятельные друзья. Не забудь: сестра ее отца замужем за лордом Шерфилдом и, по слухам, имеет на него большое влияние.

Алистер повернулся к другу. Леди Шерфилд была одной из самых близких подруг его матери.

– Неужели ты не знал, что они родственники? – В голосе Гордмора явно прозвучало удивление. – Должно быть, леди Харгейт упомянула об этом, когда ты сказал ей, куда отправляешься.