Текст книги "Мисс Совершенство"

Глава 12

Выражение его патрицианского лица было сейчас настолько забавным, что Мирабель рассмеялась бы, если бы не нервничала так сильно. Но она тряслась от страха.

– С этим не шутят, – попытался воззвать к ее здравому смыслу Алистер.

– А мне не до шуток, я серьезна как никогда.

Она так давно не испытывала желания, так давно мужчина не отвечал ей взаимностью. Она вела себя сдержанно с Уильямом и сохраняла свою добродетель, а уйти ему позволила, хоть и любила, из чувства долга. На этот раз она не станет думать ни о чести, ни о долге, а поступит так, как велит сердце.

Они сейчас вдвоем, не под крышей дома ее отца или гостиницы. Никто не видел, как она входила в его спальню, и никто не увидит, как отсюда выйдет. Такой шанс упускать нельзя.

Она не хотела умирать девственницей. Хотела познать страсть с мужчиной, к которому ее влечет, заняться с ним любовью.

Алистер шагнул к ней, и она попятилась.

– Вам следует застегнуть пуговицы, – заявил он жестко, – или это сделаю я.

Он опять шагнул к ней, но она отступила.

Комната была несколько меньше, чем его спальня в Олдридж-холле. Мебель и его вещи загромождали путь, почти не оставляя ему места для маневра. Мирабель понимала, что он опасается опрокинуть стул или стол или уронить какую-нибудь бьющуюся вещь, которых в комнате великое множество, ведь на шум сбегутся слуги.

Он осторожно хромал за ней следом, а она отступала, продолжая расстегивать дрожащими пальцами пуговицы накидки.

– Мисс Олдридж, вы затеяли очень опасную игру: нас могут услышать.

– В таком случае говорите тише, – ответила она шепотом, вдруг вскочила на кровать и, торопливо стряхнув с плеч накидку, бросила в него.

Он на мгновение задержал ее у лица, потом прижал к груди и хрипло пробормотал:

– Вы не должны… Жестоко так поступать со мной. Она хранит… – Он судорожно сглотнул. – Она хранит ваше тепло и запах.

У нее неистово заколотилось сердце.

– Это неправильно, неразумно… И несправедливо.

– Вы не оставляете мне выбора! Будьте вы прокляты со своей честью, черт бы ее побрал!

– Вы не должны! Это недопустимо! – изо всех сил пытался ее остановить Алистер.

– Другого шанса у нас никогда не будет, – с мольбой в голосе проговорила Мирабель.

Алистер сам себя убеждал, что это не имеет значения. Он не мог обесчестить ее здесь, как и в доме ее отца.

Она продолжала сражаться с застежками своего платья на спине. Он мог бы без труда расстегнуть их, но, сжав кулаки, стоял не двигаясь.

Без его помощи она не сможет снять платье, а он не должен ей помогать.

– Я всю жизнь выполняла свой долг, – продолжала Мирабель, пытаясь повернуть платье задом наперед, чтобы добраться до пуговиц и тесемок. – И не жалею об этом, – ну… не то чтобы очень, – но я знаю, что буду сожалеть о вас.

– Моя дорогая!

– Не говорите так!

– Но вы действительно мне дороги. Если бы не… но мы не можем. Нам надо поговорить. Умоляю вас, не раздевайтесь: вы лишаете меня рассудка.

– Я всю жизнь поступала только так, как надо. Почему бы мне хоть раз не нарушить это правило?

– Ради бога, но в другой раз, не сейчас.

– Вы сказали, что скучали по мне, что без меня чувствовали себя несчастным, – напомнила Мирабель. – Когда вы вернетесь в Лондон, там будут другие женщины, и вы забудете обо мне. А у меня не будет никого. Я не хочу всю оставшуюся жизнь сожалеть о том, что упустила этот шанс. Разве вам не понятно? Мое время истекает.

Она перестала возиться с застежками и, ухватившись за столбик кровати, подняла правую ногу, расстегнула сапожок и, едва не потеряв равновесие, сняла его.

Он шагнул к кровати, намереваясь остановить ее, но она предупредила:

– Даже не думайте: я так нервничаю, что могу закричать.

Алистер отступил на шаг. Она нервничает. Похоже, от ее храбрости скоро не останется и следа, подумал он, моля Бога, чтобы это произошло раньше, чем исчезнет его решимость, до того, как он забудет о чести. Он должен притвориться. Это он умеет.

Он отошел, смахнул с кресла ее шляпку, сел и, сложив руки на коленях, заявил:

– Ладно. Раздевайтесь и лежите на постели голая, если желаете. Все это я видел раньше, и не раз. Как вы изволили заметить, в моей жизни были и будут другие женщины. Я меняю их как перчатки.

Он увидел, как в его сторону пролетел другой сапожок – к счастью, мягкий, а ковер толстый, так что приземлился он почти неслышно. Затем последовали подвязки.

Алистер уставился на носки своих сапог, когда что-то мягкое, невесомое опустилось ему на голову. Он схватил это и открыл глаза: чулок. Через мгновение у его ног приземлился и второй.

Он уставился на него, ероша волосы, и в это время что-то пронеслось мимо лица, а на его колено упали шелковые панталоны, но тут же соскользнули на пол.

Он хотел сделать вид, будто не заметил их, но это было выше его сил. Воображение тут же нарисовало ему светло-рыжие кудряшки в…

Ее огненные волосы рассыпались по плечам, платье сдвинулось набок, подол задран до бедер. Она развязывала тесемки нижней юбки. Когда увидел ее впервые, он обратил внимание на красивые икры и щиколотки, а теперь его поразили длинные стройные ноги, с родинкой под левым коленом.

– Мисс Олдридж, – едва промямлил Алистер. – Мирабель.

– Мне еще никогда не приходилось расстегивать платье изнутри, – сказала она. – Это нелегко, знаете ли.

Она спустила нижнюю юбку и, переступив через нее, взглянула на него.

– У вас очень красивые ноги, – заметил он. «Пожалуйста, прикройте их», – следовало бы добавить, но от этого ничего бы не изменилось.

Она взглянула на свои ноги:

– Да, действительно красивые: все остальное у меня тоже достойно внимания, – но никто этого не видит и никому это не нужно!

И тут он понял, в чем ее беда.

Она живет в этом захолустье с отцом, который преимущественно отсутствует – если не телом, то душой, – трудится от зари до зари, но никто не обращает на это внимания, никто не хвалит ее за достигнутые результаты, никто не восхищается ею, не флиртует с ней; некому сказать, что она хорошенькая, отдать должное ее остроумию, интеллекту, ее доброму и любящему сердцу.

Зачем заботиться об одежде или прическе, если никто ее не замечает?

– Я все вижу: вы красавица. Я отдал бы все на свете, чтобы заполучить вас. Но не могу, потому что не имею возможности на вас жениться.

– Разумеется! Вероятнее всего, вы построите свой проклятый канал, разрушите все, что мне дорого, и я возненавижу вас за это. А если вам не удастся его построить, то в этом буду виновата я, и тогда вы возненавидите меня. Сейчас мы любим друг друга, но это ненадолго, и если не заняться любовью сейчас, то этого не произойдет никогда. У вас будут другие возможности с другими женщинами. Я это знаю. А вот я едва ли встречу другого мужчину, к которому буду испытывать такие же сильные чувства, как к вам.

Она говорила спокойно и сдержанно, как о чем-то обыденном, но лицо ее то краснело, то бледнело, поза оставалась напряженной, руки все еще крепко сжимали подол приподнятой юбки. На глазах ее не было слез, губы не дрожали, но упрямо вздернутый подбородок говорил о решимости.

Алистер чувствовал себя последним мерзавцем из-за того, что ей приходится его упрашивать. Впрочем, он все равно будет чувствовать себя так же независимо от того, какое решение примет. Он удовлетворит их обоюдное желание, а с моральными проблемами разберется позднее. В конце концов, он уже не мальчик: знает, как можно доставить ей удовольствие, не обесчестив.

Они с Джудит Гилфорд не упускали ни одного случая, когда их оставляли вдвоем. У него было достаточно времени, чтобы лишить свою невесту девственности, да она и не старалась сохранить ее, но он контролировал себя. Может, это глупо, но у него была совесть.

Все это он говорил себе, снимая сюртук. Вслед за ним в сторону полетел жилет, потом галстук, который приземлился на ее панталоны.

Алистер услышал, как она глубоко вздохнула. Сам он дышал легко и свободно. «Успокоиться и не терять голову», – говорил он себе, стягивая сапоги, а потом перевел взгляд на женщину, стоявшую на кровати, и медленно прошелся вверх от пальчиков на ее ногах и изящных щиколоток, великолепной формы икр, очаровательной родинки у колена до нежной округлости бедер.

Взобравшись на кровать, он пополз к ней, опираясь на руки и колени, по покрывалу, на котором отпечатались следы ее сапожек.

Она замерла, все так же придерживая подол юбки. Приблизившись, он рассмотрел получше маленькое родимое пятнышко – оно имело форму перевернутого сердечка – и поцеловал его. Ноги у нее задрожали, и, обхватив за колени, он уложил ее.

Мирабель удивленно охнула, упав на подушки, и привлекла его к себе.

Алистер хотел быть нежным и осторожным, но это оказалось почти невозможно: он уподобился путнику, который долго бродил по пустыне и нечаянно наткнулся на оазис – свежий, чистый, прелестный.

Ее аромат был повсюду, от него кружилась голова. Он уткнулся лицом в ее накидку, и этот запах вызвал в памяти все, что не удавалось забыть: вкус ее губ, свежих, как утро, безыскусную страсть поцелуя, тепло тела, удары сердца, волосы, щекотавшие его подбородок.

И вот наконец она здесь, в его объятиях.

Другого шанса у него никогда не будет.

Он завладел ее губами, и нежность уступила место страсти. Окружающий мир перестал существовать, остались только они.

Он быстро расстегнул у нее на спине пуговки, к которым поклялся не прикасаться, потом распустил шнуровку корсета и спустил вниз все, обнажив ее до бедер.

Он мысленно представлял форму ее грудей, но и вообразить не мог, насколько они совершенны: упругие, бархатистые, с нежными розовыми сосками. Не ожидал он увидеть и безупречную округлость живота с соблазнительным углублением пупка. В ней было все, о чем только можно мечтать.

– Мирабель, – выдохнул Алистер. – Великолепная. Чудесная.

Он, едва прикасаясь, провел пальцами по ее груди, и нежные соски мгновенно затвердели и потемнели.

Она шумно выдохнула и тихонько застонала.

Его руки скользнули по едва заметной шелковистой выпуклости живота, и она нетерпеливо шевельнулась, словно побуждая его продолжать. Его прикосновения стали более властными, не оставляя без внимания ни дюйма ее великолепного тела, и она раскрылась ему навстречу, не испытывая ни страха, ни стыда, только желание.

– Мирабель? – услышала она хриплый шепот и выдохнула:

– Да, да, да!..

Он спустил с ее бедер платье, сорочку и корсет, сбросил и с себя остатки одежды.

Забыв обо всем на свете, они неистово ласкали друг друга. Поцелуи становились все жарче, и на мгновение Алистер подумал, что совершает нечто ужасное, противоречащее его понятиям о чести, но она так прильнула к нему, и он скорее умер бы, чем согласился ее отпустить. Такая теплая и мягкая, такая пылкая…

«Остановись», – сказал он себе.

Его восставшее мужское естество пульсировало, упираясь ей в живот, но она не отпрянула, не испугалась, а, напротив, застонала и прижалась к нему бедрами.

Волна страсти захватила Алистера. Все мысли вылетели из головы, и он прошептал:

– Я хочу тебя! Безумно…

– Да, я тоже… – выдохнула Мирабель. – Да, прошу тебя.

Он скользнул ладонью к нежному холмику и принялся играть с мягкими как пух кудряшками.

Его палец пробрался, раздвинув влажные лепестки, к нежному бугорку, ласки стали настойчивее, и она крепко вцепилась в его плечи, потом закричала и содрогнулась, достигнув вершины блаженства.

Запустив пальцы в его волосы, она завладела его губами, заставив приоткрыть рот и приглашая к схватке язык. Это было восхитительно и сладостно, как сам плотский грех. Ему безумно хотелось войти в нее.

Алистер закинул ее ногу себе на бедро и, запустив чуть глубже дрожащие от желания пальцы, принялся ласкать ее лоно, влажное и скользкое.

В ответ и ее рука скользнула вниз, и он застонал, не отрываясь от ее губ. Она обхватила рукой его естество, это прикосновение поразило его как удар молнии, и, не выдержав, он излил семя ей на живот.

Волна счастья захлестнула Мирабель, все еще дрожавшую от наслаждения.

Алистер прижал ее к себе, так что ягодицы плотно примыкали к его паху. Ей было так уютно! Такой большой, теплый, он казался удивительно надежным. Она погладила мускулистое бедро, прижатое к ее бедру, и почувствовала, как он вздрогнул, потом ощутила неровную поверхность шрама.

– Ой, прости! Тебе больно?

Он издал какой-то странный звук – не то смешок, не то стон.

– Нет, милая, не больно: это дискомфорт совсем иного рода. – Он прижался губами к ее шее, и она вздрогнула. – Вроде этого.

Удовольствие. Они доставляют друг другу удовольствие. Кажется, что они были всегда единым целым, но что-то их на время разлучило.

У нее не хватало слов, чтобы выразить нахлынувшие чувства. Это было настоящее волшебство. Но знай она, как подействует на него ее бесстыдное прикосновение, воздержалась бы и позволила войти в нее. Впрочем, нет: это чревато последствиями.

К горлу подступил комок.

– Позволь мне наконец взглянуть на твоего деспота, что требует постоянного внимания, – попросила Мирабель, коснувшись его ноги.

– Картина не из приятных, – возразил Алистер. – Но ты видишь красоту даже в черных вересковых пустошах, которые другим кажутся безобразными и унылыми. К тому же ты сельская жительница и, несомненно, видела, как рожают коровы, овцы и свиньи, так что изуродованной ногой тебя не испугаешь.

– Женщины, в отличие от мужчин, не такие изнеженные, – заметила Мирабель.

Он рассмеялся:

– Изнеженные?

Она поцеловала его и осмотрела поврежденную ногу.

Все оказалось хуже, чем она предполагала, увидев не один, а целое сплетение шрамов на участке от бедра и почти до колена.

– Видимо, рана была ужасная… точнее, раны. Удивительно, что вообще удалось сохранить ногу и остаться в живых.

Она почувствовала, как он напрягся:

– Не хочешь говорить об этом?

Он ответил не сразу.

– Хирурги настаивали на ампутации, но я категорически отказался. – Он долго молчал. – По-моему, я тогда мало что соображал, но Горди тоже был против.

– Ты, должно быть, потерял много крови, и это повлияло на мозг. – Он зарылся лицом в ее волосы, а она продолжила: – При такой большой потере крови рискованно производить ампутацию. Наверное, хирурги просто не знали, что еще можно предпринять. Это великое счастье, что отыскали турецкого знахаря, который и спас тебе жизнь. А еще повезло иметь такого друга, как лорд Гордмор.

Как непредсказуема жизнь! Этими волшебными мгновениями она обязана своему врагу: благодаря ему слетала на звезды. Ведь лорд Гордмор, который намерен разрушить ее мир, спас жизнь Алистеру.

Не надо думать об этом.

Она погладила плотные шелковистые завитки на его груди и прошептала:

– А здесь гораздо больше золота, чем на голове.

Она старалась запомнить все до мельчайших деталей, чтобы потом…

Об этом она запретила себе думать, чтобы сосредоточить все внимание на данном моменте. Сейчас ей было тепло и уютно, она была удовлетворена и все еще составляла с ним единое целое, но скоро…

Скоро… Господи, как долго она здесь находится?

Он еще крепче прижал ее к себе.

– Мне пора уходить, – с горечью сказала Мирабель, – как бы ни хотелось остаться.

– Нам нужно поговорить, – возразил Алистер.

– В другой раз…

– Но это о нас…

– Каждый сам по себе.

– Нет, ты не права: нам надо поговорить о браке.

Сердце у нее, пропустив несколько ударов, бурно забилось – от восторга и страха одновременно.

Она набрала полные легкие воздуха и медленно выдохнула, пытаясь взять себя в руки, и положила голову ему на грудь.

– Я сельская жительница, и знаю, как происходит оплодотворение. Ты меня не оплодотворил – так чего же бояться?

Он хохотнул:

– Это вовсе не потому, что я не хотел. С тобой я теряю всякий контроль над собой, словно влюбленный школьник.

Мирабель положила ладонь ему на щеку.

– Я ничего не боюсь, и ты не должен. Ты не в ответе за мою добродетель, потому что не обольщал и не обманывал меня: я все делаю сознательно.

– Это не имеет значения. Мне и в голову не приходило, что все зайдет так далеко.

– Зато мне приходило.

– Это ничего не меняет!

– Только не говори, что это вопрос чести.

– Не только чести, но и любви. Я люблю тебя.

Она уже была влюблена, но чувство долга возобладало над любовью. Вот и сейчас она убеждала себя, что, если поддастся этому чувству, все, что было сделано, пойдет насмарку. Это будет означать, что она напрасно пожертвовала своей любовью, зря потратила все эти годы, пытаясь спасти место, которое любила и которое было дорого ее матери.

Она попыталась высвободиться из его объятий, но мощная рука удержала ее.

– Мистер Карсингтон!

– Алистер, – поправил он.

– Мистер Карсингтон, – повторила она упрямо, – подумайте сами: о браке не может быть и речи. В самое ближайшее время нам с вами придется сразиться и пустить в ход оружие: вы – свое, я – свое. А это – лишь эпизод, как бы приятен он ни был… нет, великолепен… Я тоже люблю вас, но не могу позволить чувствам взять верх над разумом.

Она едва сдерживала слезы, и он, коснувшись губами ее лба, заметил:

– Не верю, что эту проблему нельзя решить к обоюдному согласию. Мы даже не обсудили все как следует.

– Есть единственный путь, по которому можно проложить канал, другого я не нашла, – его просто нет.

– Канал вовсе не обязательно прокладывать по прямой, – возразил Алистер.

– Это не поможет. Дорога, которую вы собираетесь проложить, все вокруг изменит. Я не могу этого допустить. Если постороннему Лонгледж кажется таким же, как другие сельские уголки, то мне представляется совершенно уникальным.

– Я понимаю, дорогая.

В его голосе она услышала столько нежности, что сердце замерло, а к горлу подступил комок.

Она толкнула его кулачком в грудь, и на этот раз он ее отпустил.

Мирабель хотела встать, но он со вздохом попросил ее подождать, подошел к умывальнику, наполнил водой тазик, прихватил полотенце и принес ей.

Все это время она наблюдала, как грациозно, несмотря на хромоту, он движется по комнате, потом, пока он, нисколько не смущаясь своей наготы, собирал ее вещи, торопливо помылась.

Он сел на кровать, а она принялась одеваться.

Пока натягивала сорочку, панталоны и чулки, к ней вернулся дар речи.

– Я тоже вас понимаю и знаю, что вы благородны…

– Ну, совратить тебя было не очень-то благородно, – проворчал Алистер, поднялся и натянул бриджи.

– Я просила – нет, требовала, – чтобы меня совратили, – возразила Мирабель.

– Что за вздор!

Он взял ее подвязки, но не отдал, а, опустившись на колени, сам закрепил и поцеловал родинку под коленом.

Поцелуй поколебал ее решимость. Ей потребовалась вся сила воли, чтобы притвориться равнодушной.

– Вы не должны себя винить: это я делала все, чтобы соблазнить вас. Воспользовалась вашим состоянием и пришла сюда. А теперь будьте так любезны – помогите мне надеть корсет и платье.

Он остановил на ней испытующий взгляд, а потом с удивительной ловкостью застегнул корсет.

Интересно, подумала Мирабель, скольких женщин он одевал и раздевал, и ощутила при этом что-то вроде укола ревности, в чем ни за что не призналась бы даже самой себе.

После того как он застегнул платье, надо было привести в порядок волосы. Это стало проблемой, потому что шпильки рассыпались по всей комнате, но ей показалось, что и этот процесс занял всего мгновение.

Больше не было причин здесь задерживаться, и она направилась к окну, но Алистер придержал ее за плечо и повернул лицом к себе.

– Мирабель, есть и другие вопросы, кроме канала, которые следует обсудить. Если из-за меня на вашей репутации появится хоть малейшее пятнышко…

– Не беспокойтесь об этом! – заявила она, хоть и не могла об этом не думать. Ее авторитет в общине зависел от уважения соседей, а если до них дойдут сплетни о сегодняшнем происшествии, все пойдет прахом. – Здесь не лондонский высший свет, – продолжила она невозмутимо, – где репутация зависит от узкого круга своенравных матрон. Мои соседи не такие строгие судьи в вопросах нравственности. Чтобы навлечь на себя их осуждение, я должна была совершить нечто такое, что карается смертной казнью через повешение, ну а легкая интрижка мне бы нисколько не повредила, скорее наоборот – больше сблизила бы с простыми девушками.

Выражение его лица не изменилось. Продолжая держать ее за руку, Алистер сказал:

– Но если отношение к вам изменится в худшую сторону, я сделаю то, что считаю правильным.

Она не сомневалась в его благородстве. Казалось, он родился в сверкающих рыцарских доспехах.

– Если соседи заподозрят, что я согрешила, то некоторое время будут развлекаться, наблюдая, не начинаю ли я толстеть, – усмехнулась Мирабель. – Когда же наконец станет ясно, что героический сын лорда Харгейта не наградил меня внебрачным ребенком, их внимание переключится на что-нибудь другое, например, на то, что свинья Сорли сожрала настурции у миссис Ридлер, или в ночь накануне ярмарки загадочным образом исчез один из призовых кабачков викария, или экономка миссис Эрншоу увидела в кладовой привидение. – Она погладила его по щеке. – Мне пора.

Он отпустил ее руку и отвел взгляд. Мирабель же, не оглянувшись, торопливо направилась к окну и вылезла наружу.