Текст книги "Мисс Совершенство"

Глава 11

Возможно, Алистер не прислушался бы к доводам капитана и настоял на своем, но в нем заговорила совесть. Ему хотелось представить дело так, что он руководствуется исключительно практическими соображениями. Чем больше, мол, он узнает о мисс Олдридж, тем больше у него будет шансов либо заручиться ее поддержкой в деле строительства канала, либо ослабить ее влияние на остальных.

Но это была чудовищная ложь, а правда заключалась в том, что он по уши влюбился.

В общем, Алистер поддался на уговоры капитана и переехал в его дом.

Брамблхерст, находившийся по соседству, был построен не с таким размахом, как Олдридж-холл, но и деревенским коттеджем не был, хотя принадлежал капитану, уволенному в запас с половинным окладом. Не походил он также и на холостяцкое жилье. Каждый дюйм здесь был отдраен, выскоблен и отполирован. Капитан Хьюз считал, что дисциплина нужна не только на море, но и на суше.

Предписаний доктора Вудфри он придерживался с такой точностью, словно они исходили непосредственно от Адмиралтейства. Рекомендации «никаких посетителей» и «никакого умственного напряжения» соблюдались неукоснительно. Кроме того, капитан следил, чтобы мистер Карсингтон в должном объеме выполнял физические упражнения. Вместе с гостем он соблюдал предписанную строгую диету, как разделял в свое время лишения, которым подвергались его офицеры во время продолжительных периодов пребывания в море на пути из одного порта в другой. Он был внимательным и заботливым хозяином, который не нарушал без надобности уединение гостя, но и не оставлял его надолго без внимания.

И тем не менее, несмотря на все это, у Алистера участились ночные кошмары, обнаружив то, что раньше скрывалось в потаенном уголке его сознания. И теперь он не знал, что хуже: зияющие провалы в памяти или болезненно-яркие впечатления, в которых он с трудом себя узнавал.

Он также не знал, насколько достоверны эти воспоминания.

Все это его тревожило, однако виду он не подавал. Каждое утро за завтраком, когда капитан спрашивал, хорошо ли он спал, Алистер отвечал, что спал как убитый.

Но однажды капитан Хьюз, более наблюдательный, чем хотелось бы Алистеру, все же заметил:

– Удивляюсь, как может здоровый сон дать столь плачевные результаты. Глаза у вас ввалились, покраснели. Надеюсь, не канал тому причина?

– Конечно, нет!

– Вам также не следует напрягать мозг размышлениями о том, что предпримет мисс Олдридж, – заявил капитан. – И не думайте, что она будет действовать в соответствии с общепринятыми правилами. Ничего подобного.

– Само собой: женский ум сильно отличается от мужского.

– Спорить с женщиной куда труднее, чем сражаться в морском бою, – заметил капитан. – Дама пускает в ход собственное оружие и воюет по собственным правилам, причем в любой момент может их изменить. Даже мне, старому морскому волку, не под силу тягаться с прекрасной половиной человечества. Мне скоро полвека, но я так и не изучил их повадки и не умею избегать с ними столкновений.

– Но ведь без этих самых столкновений жизнь утратила бы свою прелесть, – возразил Алистер.

Некоторое время они ели молча, потом капитан заговорил:

– Но он тоже отчасти виноват в этом: этакий самодовольный, вечно всех поучавший свиной огузок. До сих пор не пойму, что заставило ее выйти за него замуж. Сказала, что он, мол, степенный. Степенный, как же…

У Алистера отвисла челюсть. Значит, мисс Олдридж была замужем, а потом рассталась с супругом? Видимо, так, иначе она имела бы другую фамилию.

Итак, она не девственница, а это меняет правила игры.

Подумав об этом, Алистер разозлился на себя. Неужели он так деградировал, что только и думает, как бы затащить ее в постель?

Взгляд капитана затуманился печалью, и, снова принимаясь за еду, он сказал:

– Речь не о мисс Олдридж, а о другой леди, миссис Э. Мы, старые холостяки, частенько позволяем себе поворчать.

«Значит, речь о другой леди: скорее всего, о миссис Энтуисл, – решил Алистер, – а мисс Олдридж замужем не была. Ведь она говорила, что у нее нет опыта».

– Мисс Олдридж нравятся мужчины жизнерадостные, – сообщил капитан мгновение спустя. – По крайней мере так было раньше. Ее жених был энергичным, с блестящим будущим. Когда она расторгла помолвку, он последовал за ней сюда с намерением ждать до тех пор, пока она не приведет в порядок свои дела.

Заметив недоумение во взгляде Алистера, капитан объяснил, что после смерти жены мистер Олдридж совсем забросил поместье, и оно пришло в упадок. Мисс Олдридж пришлось вернуться домой. Случилось это одиннадцать лет назад.

– Было понятно, – продолжил капитан, – что потребуются годы, чтобы привести имение в порядок. Насколько мне известно, до сих пор есть еще спорные дела, над которыми трудятся юристы.

«Так вот с чем связан столь строгий контроль за работой управляющего», – подумал Алистер.

– Но разве мог Уильям Пойнтон сидеть все эти годы в Дербишире и ждать?

– Пойнтон? – переспросил Алистер. – Уильям Пойнтон, художник?

Капитан кивнул:

– Тогда еще начинающий. Он как раз получил заказ написать фрески для дворца какого-то венецианского аристократа. Это был счастливый случай. Не мог же он предложить сеньору подождать года два-три, а то и все пять лет! Теперь, возможно, смог бы, но не тогда.

Алистер вспомнил великолепные египетские пейзажи, которые видел в малой гостиной Олдридж-Холла. Наверняка это работы Пойнтона.

– Ей нужно было спасать поместье, а ему – создавать себе имя, – продолжил рассказ капитан. – Миссис Э. утверждает, что ему следовало подождать: через год-другой мисс Олдридж, возможно, рискнула бы оставить поместье на управляющего, но я ей прямо сказал, что это абсурд. Когда только начинаешь карьеру, невозможно ставить условия.

– Но как можно отказаться от женщины ради карьеры? – воскликнул Алистер. – Он просто не любил ее.

Капитан покачал головой:

– Неправда. Пойнтон безумно ее любил. Весь Лондон говорил об одном. Он приехал сюда уже после того, как она разорвала помолвку. Его ничуть не беспокоило мнение света.

– Он художник, творческая личность, а им свойственны рассчитанные на внешний эффект поступки, – возразил Алистер. – Они большие мастера демонстрировать великую страсть. Если бы действительно любил, нашел бы выход.

Впервые разговор за завтраком не шел о состоянии его здоровья, и Алистер с интересом слушал рассказ капитана, хотя самому Хьюзу здоровье гостя не внушало оптимизма, поскольку выглядел он не блестяще.

В конце концов капитан решил обратиться за советом к миссис Энтуисл. Он хоть частенько и спорил с ней, опровергая ее способность проникать в сущность человеческой природы, но признавал ее ум и обширные познания.

Вскоре после завтрака они встретились в парке Олдридж-холла, где она совершала свой обычный утренний моцион по тем же лесным тропинкам.

В прежние времена она одевалась, как того требовало ее положение, в неприметные серые и коричневые тона, теперь же предпочитала более яркие. В то утро она надела красную ротонду и шляпку – очаровательное сооружение из перьев и оборочек.

Капитан Хьюз сделал ей комплимент, который она восприняла с полным безразличием, даже не замедлив шага, но когда рассказал, как его гость отреагировал на историю о Пойнтоне, оживилась и сказала, что, судя по всему, были затронуты чувства мистера Карсингтона. Только вот состояние его здоровья едва ли позволяет рассчитывать на какое-то развитие событий.

– Не могу поверить: неужели все дело в том, что он страдает по мисс Олдридж? – удивился капитан.

– Вчера Мирабель получила письмо из Лондона от своей тетушки, в котором содержался подробный отчет о любовных похождениях мистера Карсингтона, – сообщила миссис Энтуисл. – Она прочла мне его. Судя по этой информации, он не способен страдать от любви. В его стиле скорее драматические сцены, пламенные речи и мятежи. А для всего этого требуются физические усилия, несовместимые с томлением и страданиями.

– Мятежи? – удивился капитан. – Из-за женщин?

Легкомысленная шляпка миссис Энтуисл кивнула.

– Ну что ж, это похоже на правду: он человек действия, как я и предполагал.

– К сожалению, вы далеко не так проницательны, как может показаться со стороны, – заметила миссис Энтуисл. – Мистер Олдридж, например, убежден, что только вы понимаете, что происходит с мистером Карсингтоном.

– Я? – удивился капитан.

Шляпка опять кивнула:

– Что-то связанное с египтянами, маком и…

Она на мгновение задумалась, закусив губки, и капитан Хьюз совсем потерял терпение:

– Египтяне? Маки? Какого чер… Как прикажете понимать все это?

– Мистера Олдриджа удивило, что доктор Вудфри не прописал успокоительное. Если я правильно поняла, он не верит, что проблема в сотрясении мозга, не сомневается, что вы знаете, что у него за недуг, и не раз говорил об этом.

– Я знаю лишь, что мистер Карсингтон плохо спит, но не признается в этом. Мне казалось, что причина его беспокойства – этот канал и возможное противодействие мистера…

Хьюз умолк на полуслове. В памяти мелькнуло какое-то воспоминание. Оно было подобно белому парусу на горизонте, который находится на таком большом расстоянии, что идентифицировать его пока невозможно. Он ждал, но парусник так и не приблизился.

– Делать нечего, – сказал он наконец. – Придется поговорить с мистером Олдриджем. Знаю: это непросто, – но готов рискнуть ради доброго дела.

Тем временем Мирабель тоже выслушивала мнения о мистере Карсингтоне, но только от простых женщин, которых беспокоило лишь одно: как прокормить свои семьи.

Такие собрания начала проводить еще ее мать. Женщины собирались раз в месяц и обсуждали назревшие проблемы, высказывали свои претензии в присутствии хозяйки Олдридж-холла.

На одном из таких собраний одиннадцать лет назад ей впервые открыли глаза на махинации Калеба Финча.

Темой сегодняшнего обсуждения был мистер Карсингтон.

Все знали, зачем третий сын лорда Харгейта прибыл в эту часть Дербишира. Это известие обрадовало нетитулованных мелкопоместных дворян, в чьих семьях имелись замужние дочери.

Мельник Джейкоб Ридлер, как и остальные мельники из районов, где предполагалось прокладывать канал, категорически возражал, по словам его жены, против строительства. Возражали даже те, кому строительство канала сулило выгоды: обжигальщики извести с севера, которым нужен был уголь для печей для обжига кирпича, поставщики различных минералов, которым приходилось перевозить тяжелые грузы, а также фермеры, заинтересованные в расширении рынка сбыта своей продукции и навоза.

– Большое беспокойство вызывает вода, мисс, – сказала Мэри Энн Ингсоул, жена фермера, пока все они готовили одежду для одной нуждающейся семьи. – Если из-за канала высохнет вода у Джейкоба Ридлера, мельница не сможет работать. Где тогда молоть зерно?

– Мой Том говорил, что всю нашу баранину, говядину и зерно они отправят на баржах в Лондон, а нам придется довольствоваться одной картошкой, – мрачно произнесла другая женщина.

– Джейкоб еще сказал, что им придется построить водохранилище, – сообщила миссис Ридлер. – Но где, мисс? Где найдется достаточно большой участок земли, на котором не было бы фермы, каменоломни или пастбища для скота?

– И водохранилища они строят не так, как обычно, – добавила одна из женщин. – Взрывают. При этом гибнут люди.

Мирабель выслушала всех и сказала:

– Я возражаю, и говорю об этом открыто, но я всего лишь женщина, а последнее слово за мужчинами.

Она объяснила, что мистер Карсингтон непременно проведет общее собрание, чтобы создать комитет по проблеме канала и составить проект петиции в парламент. Это даст хорошую возможность высказаться всем противникам строительства канала.

– Не будут они высказываться, – заявила Мэри Энн Ингсоул. – Даже Хайрам, который всегда говорит, что думает, не пойдет против сына лорда Харгейта.

– Как и все они, – сказала одна из женщин. – Они могут дома ворчать и судачить между собой, но скорее дадут пригвоздить себя к позорному столбу, чем выступят против него прилюдно.

– Джейкоб говорит, что почувствовал бы себя предателем. Всем известно, как пострадал мистер Карсингтон, а ведь он рисковал жизнью ради простых солдат.

– Кроме того, лорд Харгейт и его старший сын сделали много хорошего для этих мест.

– Если б это кто другой, наши мужчины развязали бы языки, уж будьте уверены, мисс.

Мирабель поняла, что местные мелкие земельные собственники предпочтут избежать конфликта с членом семьи лорда Харгейта, удовольствовавшись материальными выгодами, которые получат от строительства канала, хоть и представить себе не могла, что преуспевающие торговцы и фермеры поведут себя как средневековые вассалы.

Но если никто не пожелает высказаться, ей не удастся сколотить надежную оппозицию и ее встречное ходатайство в парламент будет немедленно отклонено.

После собрания она в отвратительном настроении уселась в двуколку.

Проекты строительства канала заваливались и раньше, и она знала, как это делается. У нее достаточно средств, чтобы загрузить парламентский комитет до скончания века работой с адвокатами, свидетелями и петициями, но она не могла сделать это в одиночку: женщины и не имели права голоса. Парламент просто проигнорирует ее возражения. Они, разумеется, не поверят, что она говорит от имени местных жителей, если никто из них не выступит против строительства канала.

Сама виновата, сказала себе Мирабель. Надо было лучше все организовать. Если бы уделяла меньше внимания мужскому обаянию мистера Карсингтона, а больше – каналу, думала о деле, вместо того чтобы искать предлог броситься в его объятия, то могла бы существенно ослабить его позиции.

Тем временем он без малейших усилий продвигался к своей цели семимильными шагами. Все, начиная с сэра Роджера, сложили оружие перед прославленным героем Ватерлоо. Но как она могла их винить, если сама капитулировала перед ним. Хоть по-прежнему и противилась строительству канала, она забыла о здравом смысле, нравственных устоях и женской гордости.

Повторялась история с Пойнтоном. Почему она разнообразия ради не могла влюбиться в мужчину, чьи планы и амбиции не оказывались бы в непримиримом противоречии с ее планами и амбициями?

Она вздохнула, пытаясь успокоиться.

День клонился к вечеру. Было прохладно. По небу плыли серые облака. Домой она поехала по одной из тех деревенских дорог, которые так не нравились мистеру Карсингтону. Весной трава по обе стороны дороги будет пестреть полевыми цветами, кроны деревьев образуют над дорогой изящную зеленую арку, а сейчас лужайки представляли собой этюд в грязно-зеленых и скучно-коричневых тонах. Некоторым он казался безжизненным и унылым, но только не ей.

Она слышала, как под порывами ветра вечнозеленые кустарники словно перешептывались между собой, видела, как ветер подхватывает пригоршни опавших осенних листьев и рассыпает по дороге.

Мерное цоканье копыт лошади, шелест ветра, жизнерадостное чириканье птиц, трескотня белок – все эти простые сельские звуки постепенно успокоили ее. Надо просто набраться смелости, и выход найдется.

Главное – верить в себя, а уж способ убедить мистера Карсингтона непременно отыщется.

В доме тетушки Клотильды собирались только избранные, поскольку ее супруг, лорд Шерфилд, был активным политическим деятелем. С политиками ей приходилось общаться ежедневно, но даже она признавала, что мистер Карсингтон весьма необычен. Для мужчины, писала леди Шерфилд, он поразительно интеллигентен и по-рыцарски благороден. Даже его любовные интрижки только подтверждают его благородство. Он был чрезвычайно лоялен даже по отношению к проституткам и воровкам, галантен и честен.

И тут у Мирабель затеплилась надежда.

Разве он не говорил, что хотел бы понять смысл возражений против строительства канала и устранить их? Интересно, какова будет его реакция, если она расскажет, о чем говорили сегодня женщины? Если узнает, что из уважения к нему самому и его героизму, а также к его семье за их добрые дела люди не высказывают своих возражений?

Если бы ей удалось его убедить, как велико и несправедливо его преимущество, то он, возможно, уехал бы в Лондон, а сюда прислали бы кого-нибудь другого. Будь на его месте сам лорд Гордмор, у простых людей появилось бы больше шансов. Уважение к его титулу не остановит их, и они выскажут свои претензии.

Мистеру Карсингтону не чуждо такое понятие, как честь, и он согласится покинуть Дербишир.

А что будет, когда он уедет?

Она не должна сейчас думать об этом.

К счастью, ехать ей было недалеко, так что ее решимость не успела растаять от воспоминаний о мальчишеских улыбках, трогательных каламбурах и страстных поцелуях.

Когда она подъехала к дому капитана Хьюза, к двуколке подошел его дворецкий и, рассыпаясь в извинениях, сказал, что они не принимают посетителей. Сам хозяин уехал, строго приказав не беспокоить мистера Карсингтона ни при каких обстоятельствах.

– Но это абсурд, Нанкарроу! – возмутилась Мирабель. – Ты ведь знаешь, что мистер Карсингтон совсем недавно жил в Олдридж-холле. Доктор Вудфри не мог запретить мои посещения.

– Извините, мисс: приказ есть приказ. И я не могу его нарушить.

Нанкарроу, бывший боцман, был фанатично предан своему капитану.

– Тогда, может, дашь мне перо, чернила и бумагу – я напишу мистеру Карсингтону записку?

– Никаких записок, мисс! – твердо стоял на своем дворецкий. – Это слишком большая нагрузка для мозга джентльмена.

– Всего несколько строчек, – попыталась уговорить его Мирабель, но поняла, что он не сделает исключения даже для нее. И если она будет настаивать, то взбудоражит нервы себе и заставит страдать дворецкого.

Мирабель уехала, но направилась вовсе не домой, как предполагал Нанкарроу.

Алистер возвратился с ежедневной прогулки по тщательно ухоженному парку капитана как раз в тот момент, когда двуколка завернула за дом.

Апартаменты, которые занимал Алистер, располагались на втором этаже в задней части здания, и его очень удивило, когда в окно спальни полетели мелкие камешки.

Выглянув в окно, он увидел внизу посреди клумбы мисс Олдридж. Мрачное настроение вмиг улетучилось, он открыл окно и позвал было:

– Мисс…

– Тсс!

Она указала куда-то в сторону. Алистер проследил за ее взглядом и увидел у стены дома приставную лестницу. Мирабель, к его ужасу, схватила ее и придвинула к открытому окну.

– Мисс Олдридж! – воскликнул он в ужасе.

Она бросила на него укоризненный взгляд, приложила палец к губам и начала подниматься вверх.

Алистер подумал, что ему это снится. Сон был приятный, хоть и страшный, и он решил досмотреть его до конца.

Вскоре на уровне его подоконника показалось донышко ее безобразной шляпки, а мгновение спустя он уже смотрел в ее голубые, как сумерки, глаза, лихорадочно соображая, не слишком ли опасно снять ее с рахитичной лестницы на высоте двух этажей и заключить в объятия.

– Мистер Карсингтон, – сказала она с улыбкой.

– Мисс Олдридж… – выдавил он, едва шевеля побелевшими от страха губами.

– Я пришла просить вас об одолжении.

От ее улыбки он совсем перестал соображать, но все же сказал:

– Просите что угодно.

– Я подумала, что вы захотите узнать… – Поморщившись, она бросила взгляд через плечо, и улыбка ее погасла.

Алистер ухватился за лестницу.

– Не делайте этого! Вы с ума сошли!

– Вы нездоровы… Неудивительно, что Нанкарроу проявил такое упорство. Мне самой следовало сообразить.

Она шагнула на ступеньку ниже, но он возразил:

– Я не болен.

Она остановилась:

– Но выглядите вы ужасно, и наверняка вам нельзя стоять у открытого окна.

– Мисс Олдридж, если вы сейчас же не скажете, о чем речь, я спущусь вниз, без пальто и шляпы, – пригрозил он.

Она поднялась на ступеньку:

– Вы не сделаете ничего подобного! Я пришла по делу, но не подумала о том, что это может повредить вашему мозгу.

– По какому делу? Вы сказали, что собрались просить об одолжении.

– В некотором смысле. – Она уставилась на лестницу, за которую держалась. – Но я не продумала все до конца: не учла, что вы в долгу перед лордом Гордмором и вам придется делать выбор… Это непросто, а вы больны.

– Да кто вам это сказал? Я здоров!

Она подняла на него глаза:

– Но с вами что-то не так…

– Да, и это вы и то, что нас разделяет. – Он жестом указал на расстояние между ними.

Она взглянула вниз, на землю, и руки ее, затянутые в перчатки, крепче уцепились за перекладину.

– Уж лучше бы вы этого не говорили!

– Я не хотел, но вы…

Он не договорил, глядя, как она, преодолев несколько ступенек, начала перелезать на подоконник.

– Господь милосердный!

С гулко бьющимся сердцем он схватил ее и втащил внутрь. Ему хотелось как следует встряхнуть ее, но она вырвалась и отошла на безопасное расстояние.

– Вы же могли разбиться…

– Лишь в том случае, если бы вы меня не удержали. – Голос ее дрогнул. – Не надо было меня хватать: я знала, что делаю.

– Неужели?

– Я не ваша лондонская леди, ко всему привыкла. – Она поправила шляпку.

– Что правда то, правда. Вы другая… особенная.

Ее голубые глаза взглянули в его карие, и на него нахлынули воспоминания: каждый взгляд, каждое прикосновение, шепот, улыбки, податливое тело. Он лишился дара речи и не смог произнести ни слова, когда она бросилась к нему и прижалась к груди.

Затаив дыхание, Алистер заключил ее в объятия и, уткнувшись в ее шляпку, с трудом выдавил:

– Вам не следовало… но я рад, что вы здесь.

– Я должна была держаться от вас подальше, но не смогла.

– Я очень скучал.

– Это хорошо, потому что и я чувствовала себя без вас бесконечно несчастной. – Запрокинув голову, она взглянула ему в лицо. – С тех самых пор, как вы ушли, я жалела о том, что мы не закончили то, что начали. Мне хотелось, чтобы вы не останавливались: чтобы расстегнули все мои пуговки, развязали все тесемочки и не беспокоились о последствиях.

– Вы сами не знаете, что говорите! – воскликнул Алистер и тут же пожалел: ведь он не железный.

– Я говорю правду. Зачем мне притворяться? Мне все время приходится искать какие-то оправдания, обманывать и себя, и вас, чтобы защитить… – У нее дрогнул голос. – Я и сама не знаю, что я пытаюсь защитить. Самолюбие? А может, гордость?

– Свою честь, – подсказал Алистер.

– Я должна ее защищать? Мне уйти? Почему вы не прогнали меня до того, как я начала говорить?

– Дорогая моя…

Все, он погиб! Уж лучше бы она вонзила кинжал ему в сердце.

– Ваша! – Мирабель хохотнула и вытерла глаза. – Ох, не смотрите вы на меня так… не стану я плакать. Я презираю женщин, которые с помощью слез добиваются чего хотят. Вы просто на мгновение вывели меня из себя. – Последовала продолжительная напряженная пауза, потом она спросила: – Лучше бы я не была благовоспитанной девицей, да? И незамужней леди тоже. Что тогда? – Она сняла перчатки, бросила на пол и стала развязывать ленты шляпки. – Что тогда? Что, если бы я не была леди?

Алистер смотрел на валявшиеся на полу перчатки и на ее руки.

– Вы не можете быть… – Он не договорил, борясь с искушением воспользоваться этой невероятной возможностью.

Она сняла шляпку и бросила на кресло.

– Нет!

Она принялась расстегивать накидку.

– Мне тридцать один год, и очень хочется, чтобы кто-то сорвал мою розочку до того, как она начнет ронять лепестки.