Текст книги "Мисс Совершенство"

Глава 10

С бешено бьющимся сердцем Мирабель влетела в комнату мистера Карсингтона и остановилась как вкопанная: кровать была пуста.

Кру, снимавший нагар со свечи, замер на месте, явно удивленный ее неожиданным вторжением, поднялся с кресла и отец, и только тут она увидела в другом кресле выздоравливающего.

Заметив его улыбку, она смутилась:

– Ох, простите, я думала, вы спите.

Улыбка Алистера стала шире, и Мирабель, вспомнив ночное происшествие, почувствовала, что краснеет.

– Ладно, не обращайте внимания.

Она направилась к двери, но мистер Карсингтон остановил ее:

– Прошу вас, не уходите, мисс Олдридж. Мы с вашим отцом беседовали о египетских финиковых пальмах. И мне хотелось бы выслушать ваше мнение.

Возможно, его улыбка означала совсем не то, что она подумала: скорее всего, он с облегчением улыбнулся, когда она своим появлением прервала смертельно скучную лекцию по ботанике.

Отец жестом предложил ей занять кресло, с которого поднялся, и Мирабель опустилась в него. Как ни была она смущена, сбежать не хватило духу. Хоть лекция по ботанике едва ли могла быть опаснее для здоровья, чем передозировка успокоительного, но и с ней был связан определенный риск: от финиковых пальм отец мог перейти к камфорным деревьям Суматры, и тогда мистер Карсингтон наверняка выбросился бы из окна.

– Мы говорили о том, что молодые люди отдают дань грехам молодости, – сказал отец, – и я пришел к выводу, что это закон природы. Я рассказывал мистеру Карсингтону, что в Древнем Египте культивировались только женские разновидности финиковой пальмы. Для их оплодотворения привозили из пустыни дикие мужские экземпляры.

– Я не мог понять, зачем было египтянам брать на себя такой труд, – заметил мистер Карсингтон. – Почему бы не выращивать наряду с женскими и мужские пальмы? Но вы гораздо лучше меня разбираетесь в вопросах сельского хозяйства. Я хотел бы услышать ваше мнение.

– По-моему, это объясняется тремя причинами: традицией, предрассудками или – боюсь, это не всегда является правилом в сельскохозяйственной практике, – тем, что дикие мужские растения дают плоды либо в большем количестве, либо более высокого качества, – ответила Мирабель.

– В Вавилоне мужские соцветия с диких финиковых пальм подвешивали над женскими растениями, – добавил мистер Олдридж. – Этот способ применяли также многие народы Азии и Африки.

– Судя по всему, это широко распространившаяся практика, – заметила девушка, – но я не улавливаю связи с человеческими грехами молодости. Насколько мне известно, у финиковых пальм нет ни умственных способностей, ни принципов. Они не могут решать, как надо действовать, и руководствуются исключительно законами природы.

– Но молодежь чаще руководствуется чувствами, чем интеллектом и моральными принципами, – возразил ей отец. – И может ли кто-либо из вас утверждать, что за прошедшие десять лет нисколько не изменился? Мирабель в то время находилась в Лондоне, разбивала сердца многочисленным поклонникам.

Мирабель уставилась на отца. Уж не ослышалась ли она?

– Так вы и в самом деле разбивали сердца? – уточнил мистер Карсингтон. – Весьма любопытно. С каждой минутой я узнаю о вас все больше и больше, мисс Олдридж, и это меня интригует.

Если бы взглядом можно было убивать, то мистер Олдридж упал бы замертво. Если бы на его голове выросли пальмовые листья или появились гроздья плодов, его дочь это ошеломило бы больше.

Однако Мирабель быстро взяла себя в руки и, покосившись на пациента, воскликнула:

– Что за вздор!

Но тот спокойно заметил:

– Вы не говорили, что были в Лондоне.

– С тех пор прошло много лет. Вы тогда еще не родились.

Он рассмеялся:

– Именно этого, несомненно, желал мой отец. Как раз лет десять назад я поднял мятеж возле Кенсингтон-гейт.

– Мятеж? – удивилась Мирабель.

– А вы не знали? Об этом писали все газеты.

– Не помню.

– Наверное, у вас голова была не тем занята: вы разбивали сердца.

День выдался серый и унылый. Казалось, ему не будет конца. Алистер пребывал в мрачном настроении. Как всегда. Потом в комнате появилась она, и ему показалось, что сердце его от радости вырвется из груди.

Ах, это доверчивое сердце! Она разобьет его и забудет о нем так же быстро, как забыла обо всех остальных. И поделом ему! Надо было запереть свое сердце на замок и сосредоточиться на деле. Но где найти силы, чтобы устоять против нее, подавить радость, которую он почувствовал, когда она вошла в комнату?

Она наклонилась к нему и прошептала:

– Умоляю, не слишком доверяйте словам отца о моем пребывании в Лондоне. Не знаю, почему вдруг ему пришло в голову, что я роковая женщина, возможно, перепутал меня с тетушкой Клотильдой. Вот она действительно была известной красавицей – да и сейчас еще хороша, – и это у нее отбою не было от мужчин.

– Может, это семейная черта? – шепнул Алистер в ответ.

Она с удивлением взглянула на него и покраснела:

– Вы что, флиртовать со мной вздумали?

Ах, если бы все было так просто и невинно! Но игра, которую он затеял, была значительно опаснее флирта.

– А вы возражаете?

– Нет. – Она нахмурилась. – Не сомневаюсь, что вас это забавляет больше, чем финиковые пальмы, но у меня давно не было практики, и… – Она умолкла и окинула взглядом комнату. – А где отец? Где Кру?

Алистер тоже огляделся, но никого, кроме них, не увидел.

– Нас, похоже, бросили на произвол судьбы. Что же, воспользуйтесь случаем.

– В каком смысле?

– Я беспомощен, прикован к креслу, не в состоянии встать на обе ноги – словом, целиком в вашей власти. Разбейте мне сердце, прошу вас. Разбейте – и дело с концом.

– Вы бредите, – решила Мирабель. – Наверное, отец рассказал вам о камфорных деревьях? Надо предупредить миссис Энтуисл, чтобы она не позволяла…

– Ладно. Если вы позволите мне покинуть кресло… – Алистер стал подниматься.

Она вскочила, уперлась рукой ему в грудь, стараясь снова усадить в кресло, но словно онемела, не сводя взгляда с его горящих глаз, и коснулась ладонью щеки.

Это прикосновение подействовало на Алистера как вспышка молнии. Он забыл о границах, которые джентльмен не вправе переходить, и прижался губами к ее теплой ладони.

Дыхание участилось. С тех пор как она в предрассветный час покинула комнату, все его мысли были только о ней. И теперь, прикасаясь губами к ее ладони, он буквально упивался ее ароматом. Рука ее дрожала, но она не убрала ее, а когда он поцеловал запястье, то почувствовал, что пульс ее бьется также часто, как и его сердце.

Рука на его щеке сжалась в кулачок, и он поцеловал костяшки пальцев.

В этот момент послышалось тихое покашливание.

Подавив желание выругаться, Алистер повернулся к слуге:

– А-а вот и верный Кру. А я-то думаю, куда ты запропастился.

– Прошу прощения, сэр. Поскольку здесь оставался мистер Олдридж, я подумал, что мое присутствие не требуется, и отправился заниматься своими делами.

– Насколько я понимаю, во всем виноваты финиковые пальмы, – невозмутимо заметила Мирабель. – Из-за них я довольно часто оказывалась в самых отдаленных уголках дома. Когда возникает эта тема, самое разумное – бежать куда глаза глядят. Я преклоняюсь перед твоей сообразительностью, Кру. – Она взглянула на Алистера. – Наверное, мне также следует предупредить вас относительно камфорного дерева с Суматры. Отец недавно прочел посвященную этой теме статью в «Эйшиэтик джорнэл».

– Не уверен, что знаю, что такое камфорное дерево, – произнес Алистер.

– Прошу вас, не просите отца просветить вас на сей счет.

– Не беспокойтесь, не стану, – успокоил ее Алистер. – У вашего отца монотонный голос, а ботаническая проза навевает ужасную скуку. Я засну, не успев ничего узнать. Вы только взгляните, что он принес, и поймете, почему я предпочел обсуждать с ним проблемы финиковых пальм.

Мирабель ужаснулась, увидев на столе толстый том «Элементарных принципов ботаники» Декандоля.

– Но как бы то ни было, мне нравится беседовать с вашим отцом, – совершенно искренне признался Алистер.

– С моим отцом невозможно беседовать, – возразила мисс Олдридж. – Я имею в виду беседу, которая подчинялась бы законам логики и здравого смысла.

– На ваших плечах лежит груз множества обязанностей, у вас не хватает времени следовать за ходом мыслей вашего отца и отыскивать в них рациональное зерно, – возразил Алистер, – тогда как у меня уйма времени, поэтому беседа с ним кажется мне весьма увлекательной.

Выражение лица у нее стало напряженным, и она пристально взглянула на него. Он опять сказал что-нибудь не то?

Он еще не знал, что именно, но не сомневался, что она заметила.

– Увлекательной, – словно эхо повторила Мирабель. – Я так и знала, что вы это скажете. Вы просто умеете слушать. Позволяете ему болтать о ботанике, а другим джентльменам – рассказывать о своих гончих, браконьерах, ловушках для кротов.

– Ловушках для кротов? – удивленно переспросил Алистер, с трудом улавливая смысл сказанного.

– Я весь день выслушивала советы множества леди относительно лечения самых разных недугов: от сведения бородавок до чахотки. Это было утомительно и вызывало раздражение, зато я добилась своего: мои соседи стали относиться ко мне более снисходительно.

До Алистера начал доходить смысл ее слов.

– Мисс Олдридж, уж не хотите ли вы сказать, что…

– Приехав сюда, вы объяснили, почему решили в первую очередь поговорить с отцом, – напомнила Мирабель. – Поскольку он самый крупный землевладелец в этих местах, вы подумали, что его мнение относительно строительства канала повлияет на отношение к этому его соседей. Думаю, теперь вы поняли, что моего отца нисколько не тревожит, что по каналу, проложенному среди принадлежащих ему лугов, будут проплывать груженные углем баржи или пассажирские катера с пьяными джентльменами на борту.

– Мисс Олдридж…

– Вы напрасно тратите время, обхаживая отца! Во-первых, он уже души в вас не чает. А во-вторых, его совершенно не интересует ваш канал. – Она вздернула подбородок. – На вашем месте я направила бы усилия на то, чтобы соблазнить его дочь, поскольку это она – вам любой подтвердит – ваш самый опасный и решительный противник.

– Мисс…

Но Мирабель, зная, как важна для актера последняя реплика перед уходом со сцены, едва успев произнести ее, быстро покинула комнату, не дав ему вымолвить ни слова.

Вскоре вдали замер стук ее каблучков, а из дальнего угла комнаты раздалось сочувственное покашливание.

На следующий день, ближе к вечеру, Мирабель сидела в кабинете отца и отвечала на пришедшие на его имя письма. Она нашла идеальный способ прогнать мысли о мистере Карсингтоне на самые задворки своего сознания. Это был закон о частной собственности. Когда она с боем продиралась сквозь дебри юридических терминов, которыми изобиловало послание от отцовского поверенного, из коридора донесся стук.

Она подумала, что, наверное, это кто-то из слуг: если возникла серьезная проблема, то скоро узнает об этом, и вернулась к письму поверенного.

– Я должен поговорить с вами, – пророкотал совсем рядом знакомый голос, и она едва не вскочила с кресла. Пришлось приложить немалое усилие, чтобы остаться сидеть, хотя перо все-таки выпало из рук, а все мудреные юридические термины вылетели из головы.

Мистер Карсингтон стоял в дверях, опираясь на трость, полностью одетый. Его рубашка была безукоризненно белой и основательно накрахмаленной. Элегантный коричневый сюртук облегал широкие плечи. Она затруднялась определить, как называются его брюки – бриджи или панталоны, поскольку плохо разбиралась в мужской моде, – но сидели они как влитые, обрисовывая длинные мускулистые ноги.

На нее нахлынула горячая волна желания, и как раз в этот момент она увидела правду – голую правду, от которой уже невозможно отмахнуться: она перешла границы дозволенного, увлеклась.

Это произошло помимо ее воли, и пути назад, в ее безопасный мир, не было. Ей придется терпеть, не показывать вида, притворяться равнодушной или…

– Не думаю, что вы достаточно окрепли для того чтобы бродить по дому, – заметила Мирабель.

– Доктор Вудфри сказал мне сегодня, что можно понемногу ходить, но только с тростью, чтобы поменьше нагружать ногу.

Она поднялась и оперлась руками о стол:

– Очень сомневаюсь, что доктор Вудфри позволил бы вам совершить марш-бросок из гостевого крыла вниз по длинной лестнице, потом несколько сотен футов по коридору – в самую холодную часть дома.

– Мне это безразлично! – заявил мистер Карсингтон. – Я должен поговорить с вами. О вчерашнем. Вы обвинили меня в том, что я вас соблазняю.

– Совсем не обязательно сообщать об этом всему дому, – заметила Мирабель и, обойдя письменный стол, направилась к двери, закрыла ее, но не сделала в комнату ни шагу – на тот случай, если придется спешно ретироваться, чтобы не совершить еще какую-нибудь глупость.

– Вы сообщили об этом в присутствии моего камердинера, – проговорил Алистер, оставаясь на месте, всего в одном-двух шагах от нее.

– Я не знала, что он в комнате, – смутилась Мирабель. – Кру умеет быть практически невидимым.

– В отличие от своего хозяина, который склонен совершать опрометчивые поступки, порой неразумен, но никогда не соблазняет женщин для того, чтобы достичь каких-то целей в бизнесе.

– Значит, вы это делаете исключительно для того, чтобы поразвлечься.

Он смотрел на нее потемневшими от гнева глазами.

– Ведь это не я уехал из Лондона, оставив там множество разбитых сердец.

Он что, издевается над ней?

– Я уже говорила, что это вздор.

– А теперь вы пытаетесь разбить мое сердце, – произнес он без тени улыбки.

– Что-о? – Она ушам своим не верила. – Вы бредите?

– Вы обвинили меня в том, что я вас соблазняю, но, как видно, забыли, кто сделал первый шаг.

Разумеется, она, и притворяться, что это не так, не имело смысла. Горячая волна прокатилась по ее телу, причем не только от стыда.

Она вспомнила ощущение его губ на своей руке и, взглянув на него, заметила усмешку. Казалось, он поддразнивает ее, вынуждает противоречить, а ей этого не хотелось, как не хотелось ни говорить, ни слушать, ни думать, не хотелось быть благоразумной, как всегда – обдумывать каждый свой шаг. Ей тридцать один год. Почему бы ради разнообразия хоть раз не побыть дурочкой?

– Ну что ж, если вам желательно вдаваться в подробности… – Голос ее дрогнул.

– Разумеется, желательно, – подтвердил Алистер. – И еще: я не обхаживаю вашего отца. Он проявил ко мне доброту и дружелюбие, его невозможно не любить даже ради того, чтобы угодить вам. Уж если кого и склонили на свою сторону, так это меня. Вот почему… – Не договорив, он тихо охнул, когда она ухватилась за лацканы его сюртука. – Мисс Олдридж!

Мирабель смотрела ему в лицо, а он, глядя на ее руки, в притворном ужасе воскликнул:

– Вы порвете мой сюртук!

Она усмехнулась, хотя сердце у нее бухало, словно артиллерийская канонада.

Он перевел взгляд с ее рук на губы, глаза ее потемнели, с лица исчезло притворство.

Она учащенно дышала, колени у нее подгибались, и он наклонился было к ней, но тут же отпрянул.

– Нет. Слишком многое поставлено на карту. Я не могу…

Мирабель привлекла его к себе и страстно поцеловала, но ощущение было такое, что перед ней деревянный чурбан.

От радостного возбуждения не осталось и следа, она словно свалилась в черную пропасть и стала потихоньку отстраняться от него.

– Ох, не смотрите вы так! Это не потому, что я не хочу… впрочем, все это бесполезно.

Он выпустил из рук трость и, взяв в ладони ее лицо, посмотрел в глаза, а потом прикоснулся губами к ее губам – и весь мир словно перевернулся.

Мирабель целовали и раньше – бывало, что целовали страстно. И она отвечала тоже страстно, потому что любила. Но сейчас все было по-другому. Она не знала, страсть это или любовь, понимала лишь, что это приятно и что у нее подкашиваются ноги.

Он обнял ее, привлек к себе ближе и снова поцеловал. Ее бросило в дрожь, и она прижалась к нему всем телом. Желать и быть желанной – вот чего она лишала себя все эти долгие годы.

Неожиданно он подхватил ее на руки, уложил на письменный стол и принялся покрывать ее поцелуями. Она инстинктивно раздвинула ноги, чтобы он мог подойти ближе, и обвила его шею руками. Застонав, он оторвался от ее губ и, запустив пальцы в волосы, взглянул ей в лицо. Глаза у него потемнели, дыхание стало прерывистым.

– Сейчас самое время приказать мне остановиться, – прошептал Алистер.

– Да. Спасибо. Я не знала когда… – «Не знала. И знать не желаю».

– Я так и думал. – Он печально улыбнулся, отпустил ее и отступил на шаг. – Вам повезло, что именно сейчас я стараюсь исправить свои привычки. Должен признаться, мне это дается с трудом.

«Не самое подходящее время для исправления привычек», – подумала Мирабель. Он откашлялся:

– Вы сильно рисковали, когда понадеялись, что я смогу вовремя остановиться. Еще немного, и я расстегнул бы все ваши пуговки, развязал все ленточки и уже не думал бы о последствиях.

Еще немного. Когда смысл его слов дошел до ее сознания, она подумала: «Интересно, как бы все это было?»

– Зачем держать компаньонку, если она отсутствует в нужный момент? – спросил он раздраженно. – Если бы эта леди выполняла свои обязанности, ничего подобного не произошло бы.

– Не думайте, что мне так уж необходима компаньонка, словно я какая-нибудь распутная дама, – возмутилась Мирабель.

– А я и не думаю.

Она соскользнула со стола.

– Извините, если моя неопытность вас раздражает. Я была бы более умелой, если бы практиковалась, но мои возможности весьма ограниченны. – Она вздохнула. – Фактически их вообще не существует.

– Дело в том, что вы не знаете, как защитить свою добродетель. Кто-то должен был научить вас этому много лет назад.

– Меня учили, но это было так давно, что я все забыла. К тому же не вижу больше смысла защищать свою добродетель.

– Не видите смысла? – переспросил Алистер.

– Это совсем не важно, – бросила она. – А в сложившейся ситуации вообще противоестественно.

– Не надо докапываться до смысла. – Он взлохматил пальцами волосы. – Это нравственный принцип. Часть высшего порядка вещей. Дело чести.

– Мужчины придают такое значение чести! Вот и заботились бы о ней. Вам следовало бы бороться со мной, как вы сражались с французами. Вы не должны были перекладывать всю ответственность на мои плечи. Ведь у меня не было стольких любовных интрижек, как у вас, чтобы набраться опыта. Несправедливо надеяться, что неопытная женщина сможет устоять перед привлекательным мужчиной, поднаторевшим в подобного рода делах.

– Да, несправедливо, – процедил он сквозь зубы, – но так уж повелось. Просто не верится, что я вынужден объяснять прописные истины женщине тридцати одного года от роду. Мужчины – животные, мисс Олдридж. Весьма неразумно полагаться на нас в подобных вопросах. И вот вам пример. Я твердо решил не замечать ваших прелестей.

– Моих пре…

– Я приехал по очень важному делу, – делу всей моей жизни, – но стоит мне встретиться с вами, как я забываю о цели своего приезда. Так продолжаться не может. Я не вправе увлечься вами, как бы мне того ни хотелось.

– Как бы вам того ни…

– Когда вы рядом, я забываю обо всем на свете. Вы не поверите, но я пустился на всякие хитрости, чтобы подстеречь вас сегодня. И видите, к чему это привело? Если я здесь останусь, то превращусь в дрожащего от возбуждения идиота – и ваша репутация будет загублена.

Если он останется? Любовное томление мигом исчезло. Мирабель сразу пришла в себя и заявила:

– И думать не смейте о том, чтобы уехать! Доктор Вудфри вам не разрешит.

Заметив валявшуюся на полу трость, она добавила:

– Вашей лодыжке пока нельзя давать большую нагрузку.

Конечно, ему не следовало поднимать на руки женщину, которая весит значительно больше воздуха. Если его состояние ухудшится, виновата будет только она.

Он подобрал с пола трость.

– Прошу вас, не добавляйте меня к списку ваших обязанностей: их у вас и так хватает, – думаю, что смогу сам о себе позаботиться. – Хромая, он подошел к письменному столу и собрал пригоршню шпилек. – Позвольте мне сделать хоть что-нибудь полезное. Слуги будут меньше шептаться, если вы не выскочите из этой комнаты с растрепанными волосами.

Сознавая, что должен уехать, пока ограниченный запас силы воли не иссяк окончательно, Алистер торопливо соорудил ей некое подобие прически и, не обращая внимания на ее протесты, поспешил в свою комнату, где приказал Кру уложить вещи.

Верный камердинер не возражал: лишь кашлянул и придал физиономии скорбное выражение, словно хотел сказать: «Вы совершаете роковую ошибку».

Минуту спустя в комнату вошел капитан Хьюз и с ходу заявил, что мистер Карсингтон может жить у него в доме.

Алистер поблагодарил, но вежливо отклонил предложение.

– Подумайте хорошенько, – добавил капитан. – Если вы вернетесь к Уилкерсону, мисс Олдридж изведется от беспокойства.

– Для этого нет причин, – успокоил его Алистер. – Мне всего лишь нужен покой, а лежать можно с таким же успехом в гостинице.

– Она тревожится за Кру: бедняга просиживает с вами ночи напролет, а потом целыми днями прислуживает вам. В гостинице некому будет ему помочь: там не хватает слуг, и они вечно заняты. К тому же ему придется присматривать за кухаркой Уилкерсона, которая не умеет правильно готовить легкие блюда, рекомендованные доктором Вудфри. Короче говоря, мисс Олдридж просит вас подумать хотя бы о вашем слуге, если не желаете думать о самом себе, – заключил капитан.

Алистер взглянул на Кру. Тот, будто не слышал, продолжал укладывать вещи.

– Мисс Олдридж чувствует себя виноватой из-за того, что расстроила вас.

– Вовсе нет, – возразил Алистер. – Я сам во всем виноват.

– Просто не верится, что все эти драматические события связаны с каналом! – воскликнул капитан. – Я ушам своим не поверил, когда мисс Олдридж заявила, что уедет в Кромфорд с миссис Энтуисл, чтобы вы могли остаться здесь.

– Что за вздор! – возмутился Алистер. – Зачем ей уезжать из собственного дома?

– Очень надеюсь, что она передумает, а то ведь изведется: как бы чего не случилось в ее отсутствие.

– Мне нравится мистер Олдридж, но зря он переложил все на плечи мисс Олдридж. Если уж решил целиком посвятить себя ботанике, следовало нанять надежного управляющего, который занимался бы делами, связанными с поместьем. Вы видели ее письменный стол? Он завален письмами с этой жуткой юридической терминологией, в которой, судя по всему, она разбирается не лучше, чем в китайской грамоте.

Ей одной просто не под силу такая нагрузка. Даже мой отец, который внимательно проверяет все счета и может сказать с точностью до фартинга, на какую сумму я перерасходовал свою ежеквартальную дотацию, значительную часть дел, связанных с управлением собственностью, поручает управляющим. К тому же у него имеется секретарь. А мисс Олдридж всю эту работу выполняет сама. Энергия этой женщины достойна восхищения.

– Вы не знаете и половины! – воскликнул капитан Хьюз. – Да вам это и ни к чему. Но могу с уверенностью сказать, что, сбежав к Уилкерсону, вы не улучшите ситуацию.