Текст книги "Гастон. История любви и коварства"

Часть вторая
Жажда сердца

Зеркало – напрасное изобретение.

Единственный способ увидеть себя настоящего – заглянуть в чьи-то глаза.

Вольтер

Глава 8
Гастон

ЧЕРЕЗ ЧЕТЫРЕ мучительно долгих дня Гастон стоял рядом с Агатой на рынке в Тольмаре. Пальцы на ногах и нос онемели от холода. Молодые люди искали возможность для Гастона «сделать доброе дело». Перед выходом из замка юноша нарядился в старую одежду, которую его камердинер – предупреждённый, что болтать об этом нельзя, – выбрал в куче вещей, приготовленной слугами, чтобы раздать бедным. Кепка была низко надвинута на лоб. Из личного гардероба на маркизе были только сапоги. Гастон надеялся, что, если переоденется простолюдином, его никто не узнает. Ему совсем ни к чему, чтобы его заметили в компании одной из горничных. Особенно этой.

Несмотря на холод, горожане продавали в палатках мясные пироги, горячий кофе, жареные орехи и разнообразные безделушки ручной работы. Одинокий скрипач играл весёлую мелодию, и люди бросали монеты в его перевёрнутую шляпу. Улыбающиеся покупатели мельтешили на рыночной площади, выбирая подарки, и Гастон вспомнил, что Рождество всего через месяц.

Гастон никогда не придавал большого значения этому празднику, поскольку он означал, что ему просто придётся проводить больше времени с семьёй. Но теперь у него в голове мелькнула идея, и он потянул Агату к палатке с вязаными шалями, пледами и шляпами. Там он указал на бледно-розовые зимние рукавицы и такой же берет с пушистым помпоном.

– Что, если купить это в подарок матери?

Агата с сомнением подняла бровь:

– Любая мать оценит такое проявление заботы со стороны сына, – стала поощрять их к покупке женщина за прилавком, притулившаяся за горой своих вязаных изделий. В деформированных, похожих на когти пальцах клацали спицы.

– У вас чудесные вещи, мадам, – сказала Агата, гладя мягкое белое одеяло.

В длинных волосах женщины цвета соли с перцем выделялась полностью белая прядь. Торговка выглядела полноватой, но не толстой, с припухшим невыразительным лицом.

– Спасибо, милая. Главное – использовать свой талант бескорыстно.

Агата уставилась на женщину так, словно увидела призрака.

– Как вас зовут, дорогая? – спросила женщина, замедляя движения спиц.

– Агата. – Девушка чуть помолчала, потом схватила Гастона за руку и прошептала: – Можете представить, чтобы герцогиня Сильвена надела такие вещи при каких-нибудь обстоятельствах?

Гастон понурился.

– Конечно, нет. – Чтобы он здесь ни купил, мать отдаст это служанкам, так же как всю жизнь поступала с большинством других подарков.

– Тогда пойдёмте дальше, – сказала Агата и потащила его за рукав.

Они остановились у следующей палатки. Гастон оглянулся через плечо на женщину с вязанием, но не увидел ничего странного.

– А что вас там насторожило?

– Ничего. – Агата пожала плечами. – Для состоятельного человека купить такой подарок – не великая жертва.

– А кто говорил про жертвы? – с насмешливым возмущением произнёс Гастон. Он понимал, что она имеет в виду, но очень уж хотелось заставить её улыбнуться. – Предупреждаю: на убийство я не согласен. Если только это не один из тех хищников, что напали на нас. В таком случае я не против.

Тогда Агата всё-таки улыбнулась и даже захихикала, оглянувшись на него через плечо. У Гастона сильнее забилось сердце, и он поспешил за ней к следующей палатке. Разве у Агги всегда были такие прямые зубы? Почему он раньше не замечал их необычный жемчужный оттенок? И золотистые пряди в волосах, в которых играл солнечный свет. Кудряшки, выбившиеся из косы, симпатично, но не игриво обрамляли лицо.

Поражённый, что не подумал об этом раньше, он догнал спутницу и прошептал:

– Вы изменили волосы и зубы… с помощью магии?

Щёки Агаты залил румянец.

– Я… ах… Да, немного.

– Я вас не виню, – поспешил сказать Гастон. – Будь я на вашем месте, я бы не остановился, пока не добился бы совершенства.

Ему показалось, что последние слова прозвучали как-то неправильно, и, пошарив в карманах, он выудил оттуда монетки и бросился к киоску с выпечкой.

– Два круассана, пожалуйста.

– Сию минуту. – Пекарь снял с дымящегося противня две булочки, завёрнутые в бумагу. – Свежие, с пылу с жару, ваша светлость.

Гастон попытался не выдать удивления. Он взял круассаны и ответил:

– Merci[12]12
  Спасибо (фр.).


[Закрыть].

Раньше в нём признавали дворянина, только когда он был с родителями. Как же этот человек узнал его в одежде простолюдина? Возможно, излечив кожу, Агата сняла с него не одну маску. Когда на той неделе он наконец спустился ужинать с семьёй, заявив, что поправился, мать с громким звоном уронила в тарелку столовый нож. Гастон поднятой рукой остановил её вопрос и объяснил, что последние несколько дней умывался карболовым мылом. Мать объявила, что врач, который прописал его, – настоящий волшебник, и пообещала послать эскулапу щедрое вознаграждение. Гвени за едой то и дело пялилась на него через стол, а Жорж съязвил, что чистая кожа ничуть не улучшила его внешность. Отец же не высовывал носа из «Парижской газеты» и полностью проигнорировал эти разговоры.

Стремясь приблизить следующую метаморфозу, Гастон бросился догонять Агату и протянул ей тёплый круассан.

Девушка взглянула ему в лицо, посмотрела на булочку, потом снова на него:

– Это мне?

– Oui[13]13
  Да (фр.).


[Закрыть]. – Он вручил ей угощение. – Ешьте, пока горячий.

Агата взяла тёплый конвертик, отвернулась и быстро зашагала вперёд, но Гастон успел заметить, как вспыхнули у неё щёки.

Юноша растерялся и догнал её.

– Это просто булочка.

– Ах. – Агата попробовала круассан и распахнула глаза. – Это самая вкусная булочка… – Она оборвала себя и ещё раз щедро откусила.

Забыв про второй круассан, Гастон смотрел, как Агги жадно расправляется с первым, рассыпая слоистые крошки. Он фыркнул.

– Вы никогда раньше не пробовали ничего подобного?

Она покачала головой, сияя глазами.

– Нет. Такая маслянистая… такая воздушная. Вот бы я могла наколдовать что-то подобное!

– Нет нужды тратить силы. Возьмите.

Гастон отдал ей свой круассан и отвёл на скамью около швейной мастерской. Ему намного больше нравилось смотреть, как она наслаждается угощением, чем есть самому. И это его удивило. Раньше ему никогда не доставляло удовольствия оказывать кому-то любезность. Но что-то в этой девушке тронуло его сердце и вызвало к жизни лучшее в его натуре.

Сидя рядом с ним, Агата с благоговением принялась за вторую булочку.

Гастон просиял:

– Считайте, что я сделал доброе дело.

Она откусила кусочек и закрыла глаза.

– Очень смешно.

На этот раз девушка ела медленно и после каждого укуса слизывала масло с губ.

Гастон, не в силах оторвать от неё взгляд, прочистил горло.

– У вас очень симпатичные веснушки на носу.

Она удивлённо заморгала.

– Правда?

Благодаря маскировке он осмелел и прикоснулся пальцами к маленьким пятнам, которыми были усеяны её нос и щёки.

– Очаровательно, – хриплым голосом произнёс он и отдёрнул руку. Пальцы закололо, как иголками.

– Спасибо, – тихо произнесла Агата и уставилась на последний кусочек круассана.

Внезапно он почувствовал, что ему очень не хочется расставаться с этой девушкой.

– Как у вас дела в замке? Остальные слуги вас не обижают?

Агата поджала губы. Потом она положила в рот остатки булки и пробормотала:

– Нет, всё хорошо.

– Как вы думаете, если вы отлучитесь из замка, у вас не будет неприятностей? – Горничная Гвен просила его отпустить Агги с ними в город, где сестра собиралась навестить подругу.

– Наверняка все заинтересуются, почему это мадемуазель Гвен пригласила именно меня. – Агата повела рукой. – Но я это переживу. Особенно если меня на несколько часов освободят от работы на кухне.

– А комната у вас удобная? Я никогда не был на жилой служебной половине. – Рука Гастона скользнула на спинку скамьи позади Агаты. Ему уже не было холодно.

Она подняла глаза к небу и ответила:

– Я живу в маленькой каморке под карнизом здания. Там едва можно встать в полный рост. – Девушка легкомысленно засмеялась. – Но, по крайней мере, это отдельная комната.

– Вы не можете там стоять в полный рост? – Гастон выпрямил спину. – Вы не такая уж и высокая.

– Какой вы наблюдательный, Ваша Галантность.

Её улыбка заставила и его улыбнуться. Они встретились глазами, и в груди у Гастона разлилось тепло.

Что делать дальше, он не знал, а потому сказал:

– Нет, это недопустимо.

Но потом отвернулся и стал смотреть на скрипача, игравшего на площади, заметил его рваные брюки, заношенное пальто, шляпу, наполненную деньгами, которые он наверняка спускал каждый вечер в местной таверне. Гастон отвернулся.

– Тольмар привлекательнее, чем деревушка, в которой я выросла, – заметила Агата.

Гастон всегда считал тихие маленькие городки в лучшем случае провинциальными. Он повернулся и увидел, что его спутница осматривает трёх-четырёхэтажные дома, окружающие площадь. Средневековое поселение с яркими лавками, над которыми располагаются деревянно-кирпичные жилые этажи, нависающие друг над другом, отчего здания напоминают неровную стопку книг, втиснутую в узкую полку. Конечно, оживлённые улицы, увитые лозой стены и мощёная площадь имеют определённое очарование, но Гастону доводилось гулять по элегантным кварталам Парижа и процветающим улицам Лондона. По сравнению с ними Тольмар, казалось, застрял во времени.

– Прямо как в сказке, – сказала Агата. Она медленно поворачивала голову, осматривая оконные ящики с хризантемами и вечнозелёными растениями, выкрашенные в яркие цвета арочные дверные проёмы, парящую над площадью башню с часами, торговцев и расхаживающих повсюду покупателей. – Здесь есть даже свой магазин одежды.

– Modiste[14]14
  Модистка (фр.).


[Закрыть], – поправил Гастон.

Гвенаэль без умолку болтала о последних покупках, которые мадам Плуфф выписывала из Парижа, и она бы не одобрила, если бы её модную лавку прозаично назвали «магазином одежды».

Агата сидела на краешке скамьи и оглядывала площадь.

– Кафе и магазин игрушек… Посмотрите на эти замысловатые марионетки! А это… – Голос у неё надломился. Она указывала на противоположную сторону площади. – Это книжный магазин?

– Ну… да. – Гастон не понимал восхищения старыми пыльными томами. Тратить деньги на книги казалось ему бессмыслицей. Он достаточно настрадался, читая заданные учителями произведения, чтобы продолжать это занятие по собственной воле. Он не мог уразуметь, почему книги так редко иллюстрируют, тогда как рисунок может донести мысль мгновенно.

Агата умолкла и проследила взглядом за скрипачом, который наклонился над шляпой, выгреб из неё горсть монет и отдал их детям в рваной одежде. Imbécile[15]15
  Идиот (фр.).


[Закрыть], подумал Гастон. Как будто ему самому деньги не нужны. Неудивительно, что ему приходится побираться на улице.

– Вот что нам подойдёт. – В голосе девушки появились почтительные нотки.

– Что?

– Я имею в виду ваше задание, – прошептала она. – Скрипач.

Гастон сложил руки на груди.

– И чего вы от меня ждёте? Если я дам ему денег, он просто разбазарит их. Кроме того, мне ежемесячно выделяют только скромную сумму на расходы.

– Выходит, задача не из лёгких, да? Помочь кому-то, обладая скудными средствами.

Музыкант в это время отложил инструмент, подошёл к палатке с закусками и купил две кружки горячего кофе. Потом направился к пожилой женщине, продающей вязаные изделия, и передал ей вторую кружку. Торговка осветила улыбкой всю площадь.

– Уму непостижимо, – фыркнул Гастон. – У бедняги дырявые башмаки, а он угощает старушку кофе. Это просто смешно.

– Он просто не хочет тратить свой заработок на бессмысленную роскошь, – объяснила Агата.

– Да что вы! – Гастон шумно выдохнул. – С каких пор крепкая обувь считается… – Он умолк, догадавшись, о чём она говорит. Этот человек потерял надежду, что ему удастся скопить денег на приличную пару башмаков, поэтому решил делиться с другими тем малым, что зарабатывает. Гастон всё-таки считал это нелепостью, но, чтобы следующая перемена осуществилась, ему нужно было выяснить, чего ждёт от него Агата.

Он откинулся на спинку скамьи. Как там говорит старинная пословица? Что-то вроде «научи человека рыбачить, и он больше никогда не будет голодать».

– Я могу устроить его на работу в замок!

– Он музыкант, Гастон! Наверняка чёрной работы повсюду предлагают много, но он предан своей страсти к музыке и использует её, чтобы облегчать жизнь другим. – Солнце спряталось за облако, и Агата плотнее подоткнула плащ под себя. – Кроме того, вам это ничего не будет стоить.

Музыкант шаркающей походкой направился к прилавку с выпечкой. Когда он приблизился, Гастон разглядел потёртости на его лодыжках – рваные брюки были ему коротки. В будущем Гастон должен был унаследовать большое состояние, но родители не позволяли ему тратить много. Он с раздражением отвернулся, но вдруг его осенила идея, и он снова взглянул на скрипача и выпрямился. Что, если у этого человека появятся тёплые башмаки, чулки, костюм и плащ, подбитый мехом?

Такой гардероб требует много денег, но можно приобрести его в кредит.

– Я куплю ему новую одежду! – Гастон вскочил.

Агата последовала за ним и остановила его, взяв за руку.

– На какие деньги?

Он уставился на неё.

– Какая разница, если бедняк получит самое необходимое?

Потом до него дошли её недавние слова. «Для состоятельного человека купить такой подарок – не великая жертва». Ладно. Она хочет, чтобы он принёс жертву. Гастон покопался в карманах.

– Я заплачу тем, что у меня есть, а остальное возьму в рассрочку – попрошу отца покрыть долг. Поверьте мне, когда я расскажу, зачем мне деньги, он не разделит вашего альтруизма.

Агата покачала головой.

– Если вы потратитесь и до конца месяца останетесь без средств, это сойдёт за жертву. А просить денег у отца – нет.

Гастон немного подумал.

– Хорошо. Я знаю, что делать.

* * *

После визита к портному за несколькими парами шерстяных чулок, брюками на подкладке, туниками, панталонами и зимней шляпой скрипач Пьер получил новый гардероб, а Гастон остался без денег. Поскольку одеждой его обеспечивал камердинер, юноша не имел представления, сколько она стоит. Он пожалел, что нельзя отдать музыканту платье со своего плеча – то, что выкинули слуги, – и приобрести себе новое.

Но когда скрипач кланялся Гастону и благодарил его снова и снова, глаза Агаты наполнились слезами, и юноша понял, что поступил правильно, и от гордости выпятил грудь вперёд. Этим добрым делом он, без сомнения, заслужил следующие улучшения внешности.

Когда они вышли из тёплой лавки портного на продуваемую холодным ветром улицу, Агата указала на ноги Пьера. В башмаках зияли дыры, сквозь которые просвечивали чёрные как уголь новые шерстяные носки. Хоть они и тёплые, когда пойдёт снег, они сразу же промокнут. Гастон встретился с Агатой взглядом и пожал плечами:

– У меня больше нет денег.

Лицо её исказилось от разочарования. Значит ли это, что после того, как он потратил все свои карманные деньги, ему не видать очередного преображения? Агата упоминала, что требуются жертвы. А разве не достаточно того, что он остался без гроша?

Зазвенел звоночек, привлекая его внимание к находящейся рядом лавке сапожника. Башмаки на каблуке, цветные домашние туфли и кожаные сапоги дразнили его из-за заиндевелой витрины. Гастон склонился к уху Агаты.

– Вы уверены, что я не могу взять в долг у отца?

Девушка красноречиво поморщилась, и Гастон понял ответ. Они договорились, что следующим шагом к преображению будет изменение волос – редкий младенческий пушок станет темнее и гуще. Не может же он упустить эту возможность из-за своего эгоизма.

Выругавшись про себя, Гастон принял решение и окликнул скрипача.

– Пьер, ещё кое-что.

Музыкант оглянулся, вытаращив глаза, и Гастон жестом предложил ему присесть на ближайшую скамью. Когда они уселись бок о бок, Гастон начал расшнуровывать свои любимые башмаки из телячьей кожи, подбитые мехом, прикинув, что скрипачу они будут великоваты, но всё-таки подойдут.

– Слушаю, ваша светлость, – пискнул Пьер.

Гастон снял башмаки и отдал их нищему музыканту. На ледяном ветру ноги в носках тут же замёрзли, и юноша стиснул зубы.

– Я бы хотел подарить их вам. – Эти слова дались ему с трудом, но, когда он увидел широкую улыбку Агаты, краешек зачерствелого сердца растаял и, сам от себя не ожидая, юноша скинул одолженное у слуг пальто и тоже отдал его скрипачу. Оно было ещё вполне сносным, но по возвращении домой Гастон всё равно отправил бы его прямиком в кучу для раздачи бедным. Невелика потеря, разве только совсем неуютно будет на холодном ветру добираться до кареты.

Слёзы потекли по лицу Пьера, когда он сунул ноги в башмаки и надел тёплое пальто.

– В вечной жизни вам непременно воздастся за вашу великую щедрость, ваша светлость.

Гастон при этом повернулся к Агате и подмигнул ей. Ему не придётся ждать награды так долго. Но лицо девушки исказилось от непонятного ему недовольства.

– Добрый господин. – Озабоченный тон Пьера насторожил его. – Раз у вас такая милосердная душа, я бы хотел попросить вас обратить вашу чуткость к аббатству, переполненному бездомными детьми, которые лишились родителей во время чумы. Сёстры очень нуждаются в помощи.

Гастон знал, что мать каждую весну жертвует на монастырь. Ему также было известно, что в предыдущем году было собрано достаточно денег на перестройку часовни. Если на сирот не хватает денег, то, вероятно, следует лучше распределять благотворительные средства. Но Гастон стёр с лица издёвку и ответил:

– Я подумаю, что можно сделать.

Скрипач встал и, непрестанно кланяясь, попятился:

– Благослови вас Бог, ваша светлость.

Гастон смотрел вслед удаляющемуся музыканту, удивляясь новому для себя чувству – приятному умилению, незнакомой прежде уверенности в себе. Когда он встал со скамьи, то показался себе чуть выше, чем был раньше. Пока резкий порыв ветра не пронзил насквозь поношенную тунику. Юноша нехотя сунул ноги в оставленные Пьером дырявые башмаки.

Ступни мёрзли, деньги кончились, хотелось есть, и Гастон уже мечтал закончить свою прогулку и вернуться домой. Но Агата вдруг куда-то исчезла.

Маркиз с раздражением осмотрел площадь и увидел, что юная чародейка присела около двери заброшенной лавки. Она разговаривала с компанией чумазых оборванцев не старше семи лет. Они были перепачканы с головы до пят, большинство из них босоногие, кое-кто в длинных туниках и без штанов. Гастон направился к ним и вдруг замер – тусклое мерцание, несомненно, означающее присутствие магии, окружило детей.

Объятый страхом, Гастон стал оглядывать толпу в поисках свидетелей. Но никто, похоже, не смотрел в сторону служанки и нищих сирот. Заметил ли бы он сам их в прежней жизни? Скорее всего, нет.

Когда он снова повернул голову к Агате, дети уже со смехом куда-то бежали, некоторые задержались, чтобы обнять её за шею, и поспешили догонять своих друзей. Гастон не сразу обратил внимание, что детишки теперь были полностью одеты: на ногах крошечные башмаки, на плечи накинуты плащи, на головах вязаные шапки. Ничто не бросалось в глаза, вся одежда была приглушённого цвета – серого, коричневого, тёмно-зелёного. Только самая маленькая девочка красовалась в розовой кепке с помпоном.

Гастон бросился к Агате, ожидая, что она в любой миг может потерять сознание. Но когда юноша подбежал к ней, девушка сияла от радости и даже покружилась на месте, когда увидела его.

Он был отчасти встревожен, потому что она рисковала быть разоблачённой, отчасти злился: для этих оборванцев она за несколько секунд совершила волшебство, а ему, чтобы заслужить то же самое, пришлось отказаться от всех своих денег и снять с ног любимые башмаки. Он требовательно спросил:

– Что это тут?

Сияние её улыбки чуть не сбило его с ног. Она ответила:

– Просто практикуюсь в бескорыстии.

Гастон оглядел её счастливое лицо.

– Раньше вы теряли сознание, когда ворожили. Почему на этот раз вы не утомлены?

– Я… – Улыбка её погасла. – Не знаю.

* * *

В тот вечер, мечтая о следующем шаге к преображению, Гастон вошёл в теплицу, не срывая апельсина, поскольку живот и так крутило от нетерпения. Он готовился вкусить гораздо более лакомое угощение.

Они с Агатой договорились встретиться в оранжерее после того, как члены семьи разойдутся по комнатам и слуги закончат трудовой день. Агата сказала, что после работы персонал обычно играет в карты за кухонным столом, сплетничает или читает газеты, так что она сможет ускользнуть.

Гастон никак не мог дождаться, когда у него будут красивые волосы. Жидкие пряди тонких каштановых волос были такими редкими, что Гвенаэль всё время дразнила его: надо носить парик. Белые накладные волосы были невероятно популярны в Париже, но в этой части страны только чванные лакеи вроде Обера и лысые пожилые мужчины напяливали на голову это жуткое уродство.

Под куполом чирикали и садились на верхушки деревьев птицы. Нескольким счастливцам всегда удавалось проникнуть в теплицу, когда приближалось холодное время года.

Гастон заметил Агату, сидевшую у пруда с карпами, как они и договаривались. Журчащий фонтан заглушал его шаги, юноша замедлил ход и стал рассматривать девушку в профиль. В лунном свете её черты смягчились, волосы золотистыми прядями рассыпались по плечам, только надо лбом были убраны назад. Она повернула голову к хватающим водоросли рыбам так, что казалась почти призрачной.

Гастон ускорил шаг и прочистил горло. Она повернулась, непредсказуемые глаза теперь были каре-серыми, под ними лежали впалые тени.

– Вам нужно поспать, – заметил он, сев рядом с ней.

Агата засмеялась, но Гастон заметил отзвук горечи в её смехе.

– Вот вы найдёте мне дом, чтобы открыть врачебную практику, тогда и высплюсь. Давайте приступим.

Гастон едва слышал её.

– Превосходно, – ответил он. – Давайте.

Колдунья подняла и снова опустила руки, нахмурившись:

– Помните, вам нужно найти причину, чтобы снова спрятаться от семьи на несколько дней и потом по возможности всегда носить шляпу.

– Да, да, конечно. Потому я и принёс это. – Он показал ей треуголку, которую крутил в руках, и подавил желание упрекнуть её за промедление. Заметив, как омрачилось её лицо из-за его нетерпеливого тона, он поспешил оправдаться: – Нас могут обнаружить. Садовник скоро будет гасить фонари.

– Вы правы. Конечно. – Агата сделала глубокий вдох и велела: – Закройте глаза, Ваша Галантность.

Он выполнил указание, и уголок его рта чуть изогнулся.

– Я сегодня был молодцом?

– Да, – прошептала она, и её тёплое дыхание овеяло ему лицо. – Вы сильно облегчили жизнь бедняге.

Гастон улыбнулся и, когда Агата запустила пальцы в его волосы, задрожал.

Кожу на голове стало покалывать, и он затрепетал ещё больше. Больно ему не было, это ощущение скорее напоминало онемение мышц, когда во сне отлежишь себе руку. Но Гастон задержал дыхание и начал считать в уме, чтобы отвлечься.

Раздался глухой звук, и внезапно юноша перестал чувствовать прикосновения чародейки. Он открыл глаза. Агата лежала пластом, с закрытыми глазами, прижавшись головой к задней части скамьи. Она снова потеряла сознание. Он осторожно приподнял её так, чтобы она легла на бок, положив голову ему на руку. Он не понимал, как так получалось: она наколдовала зимнюю одежду для шести детей без всяких последствий, но простое изменение его волос лишило её чувств.

Кстати, волосы!

Гастон схватился руками за голову и обнаружил там густые шелковистые кудри, лежавшие лёгкой волной. Спереди пряди были короткими, но, когда он ощупал затылок, оказалось, что локоны достают до воротника кафтана.

У неё снова получилось! Гастон не мог дождаться, когда вернётся в свои апартаменты и увидит себя в зеркале. Какого цвета у него теперь волосы? Рыжеватая грива матери? Густая тёмная шевелюра Жоржа? Отцовская копна давно подёрнулась сединой, но на старых семейных портретах его волосы казались почти чёрными.

Гастон пропустил пальцы через роскошные пряди. Он просил Агату о тёмных густых волосах, но теперь пожалел, что не выразился более точно. Ноги гудели от желания помчаться в свою комнату и изучить новообретённую причёску до мелочей. Его взгляд метнулся к бесчувственной колдунье, потом к двойной двери, ведущей в главный дом.

Если он бросит её здесь, она никогда его не простит.

Гастон потряс девушку за плечо и прошептал её имя. Она даже не пошевелилась.

Когда женщины падают в обморок на балах – что происходит раздражающе часто, – кто-нибудь обычно приносит нюхательную соль. Гастон вскочил и ринулся к огороду, разведённому в стоящих рядами ящиках. Он прошёл мимо аккуратного строя кустиков со свежими плодами и наконец увидел растение, отягощённое ярко-красными перцами. Пряный запах должен привести её в чувство. Гастон сорвал один стручок, подбежал к Агате и разломил его у неё под носом.

Девушка со вздохом очнулась и с упрёком заморгала.

– Ч… что?

– Как вы? – спросил Гастон.

Она медленно села.

– Теперь ничего…

– Хорошо. Вам пора вернуться в свою комнату, – сказал Гастон. – Уже поздно.

Она заморгала, губы её слегка раскрылись, и, сев, она потянулась к нему.

Гастон застыл, звуки ночи потонули в стуке пульса в ушах.

Она провела пальцами по его вискам.

– Получилось, и цвет такой, как я представляла.

– Мне не терпится увидеть его. – Веки у Гастона отяжелели, и он склонился к ней, отвечая на её прикосновение. Что-то в этой девушке неудержимо влекло его.

Хлопнула дверь, и Гастон вскочил на ноги.

– Нельзя, чтобы нас видели вместе!

Агата сморщилась.

– Когда это вам нужно, вы не боитесь, что нас увидят.

Он взял её за руку и помог встать.

– Да, если я переодеваюсь и еду в деревню, куда мои родители и носу не покажут.

В дальнем конце оранжереи кто-то засвистел.

Агата пошатнулась.

Гастон схватил её за плечи и вгляделся ей в лицо.

– Вы сможете дойти до своей комнаты?

– Я иду в кухню. Нужно закончить работу.

Он отпустил её и оглянулся через плечо: приближался старый садовник.

– Хорошо. Это не так далеко. Я пойду через боковую дверь и отвлеку садовника, а вы проскользните в главный дом.

Девушка прищурилась и стиснула губы.

– Ладно, – произнесла наконец она.

Гастон заметил, что Агата обиделась. Мышцы у него сводило от нетерпения. Он страстно желал найти зеркало, чтобы посмотреть на свои новые волосы, а если их застанут вдвоём, это поставит под угрозу всю их договорённость. Но нельзя настраивать против себя колдунью. Он быстро наклонился к ней и мягко чмокнул в щёку.

– Спасибо, Агги.

Щёки у неё залились ярким румянцем. Довольный тем, что сохранил её расположение, Гастон нахлобучил на голову шляпу и ленивой походкой направился к насвистывающему садовнику.