Текст книги "Мария София: тайны и подвиги наследницы Баварского дома"

После короткого перемирия для извлечения изувеченных из пропасти Чальдини отказывается предоставить дополнительную передышку, которая позволила бы оказать помощь другим жертвам, оставшимся в живых. Сардинский генерал возобновляет пальбу и обстреливает носилки[33]33
   Le Constitutionnel du 11 février 1861.


[Закрыть]. В этот же вечер старый баварский солдат[34]34
   Швейцарские газеты того времени заявляли, что этот солдат был не баварцем, а швейцарцем.


[Закрыть], который был тяжело ранен, просит встречи с королевой. По настоянию несчастного один из его товарищей идет за горничной Марии Софии. Государыня поспешно одевается, и ее ведут к постели умирающего.

«Ваше Величество, – говорит он, – я умираю за ваше дело, я подумал, что вы не откажете мне в последней просьбе. Я оставил жену и ребенка в нашей стране. Я бы хотел оставить им те небольшие деньги, которые откладывал из своей зарплаты, но я не уверен, что они дойдут до них. Я прошу вас не оставить их».

«Я обещаю вам это. Сегодня утром будет отдан приказ на этот счет. Если вы умираете, сдержав свое слово, рассчитывайте на то, что и я сдержу свое», – говорит она, вложив свою руку в руку солдата.

Она прислушивается к последнему вздоху храбреца, закрывает ему лицо и уходит только после того, как отданы все необходимые распоряжения для исполнения последней просьбы усопшего. Сколько еще смертей потребуется, чтобы спасти ее собственную жизнь? При одной только этой мысли она приходит в отчаяние.

Габриэле д’Аннунцио в своей книге «Девы скал» назовет ее «Баварской орлицей», а также опишет это великое бедствие, эту жуткую осаду, Гаэту, переполненную солдатами, лошадьми и мулами, и железный град, который иссекает ее, разбивает, опрокидывает, поджигает, все гуще и оглушительнее, прерываемый лишь короткими перемириями, заключенными ради того, чтобы похоронить уже разлагающиеся трупы. Лампедуза добавил в своем «Гепарде», что в Гаэте уже ничего не спасти, кроме чести, то есть отнюдь немногое…

Через восемь дней после страшного взрыва город сдался[35]35
   Роберто Паска, капитан «Парфенопы», одного из немногих кораблей, последовавших за Франциском II в Гаэту, подпишет капитуляцию от имени короля.


[Закрыть]. В декабре Франциск сообщал Наполеону III, что он хочет умереть на площади: «Пав с мужеством, с честью, я останусь достойным имени, которое ношу»[36]36
   Это письмо Франциска II от 13 декабря 1860 года было опубликовано in extenso в журнале в газете «Фигаро» от 18 июля 1884 года.


[Закрыть].

Но что в этом толку! Город теперь представляет собой лишь кучу обломков. Артиллерия выведена из строя. Боеприпасов больше нет, как и еды. Тысяча пятьсот человек заболели сыпным тифом. Король довел сопротивление до того крайнего предела, которого требовало достоинство его короны. Теперь он намерен действовать как правитель и как отец, а не как полководец, избавив войска, готовые пролить всю свою кровь до капли, от последних ужасов осады.

На время переговоров Чальдини отказался приостановить боевые действия. В течение трех дней он продолжал засыпать площадь снарядами и бомбами. В осажденном городе каждый продолжал выполнять свой долг. Читаются молитвы. Месса совершается на импровизированных алтарях. Сражаются уже только с одной-единственной целью: умереть. Человек умирает просто, безвестно; жертвы останутся почти полностью безымянными. Последним мучеником пьемонтской свирепости станет семнадцатилетний артиллерист, служивший на Трансильванской батарее[37]37
   Имя этого артиллериста – Карло Джордано.


[Закрыть]. Его останки так и не будут найдены.

Наконец-то! Соглашение подписано. В заливе Гаэты вновь воцарились тишина и спокойствие. После пятимесячной обороны и семидесяти тысяч пушечных выстрелов государи складывают оружие, но на почетных условиях. Они могут уйти с военными почестями, вызвав восхищение Европы.

Вечером после подписания капитуляции Франциск до поздней ночи благодарит своих офицеров. На следующий день, 14 февраля, утро пасмурно. В семь часов, до того как пьемонтцы короля Виктора Эммануила вступят во владение городом, Их Величества покидают свой каземат и проходят вдоль строя неаполитанских солдат. Эти мужчины, в слезах, оборванные, измученные усталостью, в последний раз присягают своему государю. Франциск II проводит смотр своих войск, ведя под руку жену, у которой на устах грустная и нежная улыбка. В полях бьют барабаны, порванные, окровавленные флаги склоняются к земле. Исхудавшая Мария София останавливается на каждом шагу, чтобы ответить этим добрым малым, которые хотят попрощаться с ней и поцеловать ее руки. Затем государи и их свита спускаются к морю по крутой тропе.

Они поднимаются на борт «Чайки», французского парохода, отделенного от других судов эскадры контр-адмирала Ле Барбье де Тинана[38]38
   Женатый на дочери маршала Эксельманса, А. Ле Барбье де Тинан должен был по указанию Наполеона III наблюдать за событиями в Италии. Часть периода осады он стоит со своим флотом на рейде близ Гаэты. Наполеоновская Франция, даже будучи соучастницей захватчиков, повела себя наиболее галантно, послав в конце осады «Чайку» спасать павших государей.


[Закрыть]. Разъяренный Чальдини предложил им покинуть крепость на корабле, переименованном в «Гарибальди»! Это был старый Veloce[39]39
   В некоторых источниках говорится, что первоначально корабль назывался «Бурбон».


[Закрыть], спущенный на воду несколькими месяцами ранее с верфей Кастелламаре-ди-Стабия в честь дня рождения монарха, который в июле предыдущего года под этим последним названием был первым предательским кораблем эскадры Бурбонов[40]40
   10 июля 1860 года капитан Амилькаре Ангиссола передал Veloce графу Карло ди Персано в порту Палермо в качестве подарка для Гарибальди, хотя всего лишь 41 из 144 офицеров и членов экипажа покинули своего короля.


[Закрыть].

Музыка играет «Гимн королю» Паизиелло[41]41
   L’Inno al Re («Гимн королю», на французском языке), сочиненный Джованни Паизиелло в 1787 году, был национальным гимном Королевства Двух Сицилий с 1816 по 1860 год.


[Закрыть]. Послед– ние жители Гаэты машут из окон белыми платками. Послы, министры, несколько генералов и офицеров, королевские слуги и полдюжины французских офицеров поднимаются на борт корабля, который останется в гавани более часа, а потом около 9 часов утра наконец поднимет якоря.

Франциск II раскидывается на стуле, с сигарой во рту, с надменным видом Прометея европейских монархий. Его не мучают сомнения. С вершины скал Гаэты он защищал не только свой трон и независимость своего народа, но и дело всех государей на континенте. Позволив ему пасть, они дали обрушиться дамбе, сдерживавшей революционный потоп. Завтра, уверен он, этот потоп захлестнет все, положив начало еще более грозным конфликтам…

На другом конце капитанского мостика, небрежно опираясь о пушечный ствол, королева стоит рядом с маркизой де Ренди[42]42
   Маркиза Ренди Караччиоло была дочерью князя Торелла Караччиоло и фрейлиной героической королевы. После Гаэты она последовала за Марией Софией в ее различных путешествиях по Европе, в частности, в Париж, где жила по адресу: авеню Боске, 2, в седьмом округе. Четверо ее старших сыновей вместе с королем Франциском II до самого конца защищали Гаэту.


[Закрыть] и герцогиней Сан-Чезарио[43]43
   La Presse du 24 février 1861.


[Закрыть]. Она выглядит крайне удрученной, покидая эту землю, которая пять месяцев освещалась ее присутствием и которая останется пропитанной ее славой и ее жертвой.

С берега слышны крики сицилийских солдат: «Viva il Re!» – последнее прощание тысяч мужчин королевской армии, армии отныне военнопленных[44]44
   Тех, кто отказался присягнуть на верность Виктору Эммануилу, ожидало тюремное заключение на острове в Неаполитанском заливе, в крепости Фенестрелле или в лагере Сан-Маурицио-Канавезе.


[Закрыть]. Мы видим, как они срывают свои погоны, ломают шпаги и бросают их на землю. На памятнике мыса Орландо белый флаг Бурбонов только что был спущен, и теперь поднимают зелено-бело-красный триколор с Савойским крестом. Впервые по щекам Марии Софии текут крупные слезы. Она уединяется на корме корабля, прислонившись к перилам и созерцая зубчатые скалы Гаэты. О чем она думает? О своей потерянной короне? О людской дикости? Нет! Она с грустью вспоминает франконские леса, где прошло ее детство…

Род Виттельсбахов

Как и ее сестра Сисси, Мария София Амелия была воспитана в Баварии с такой простотой, как если бы ей предстояло жить жизнью добропорядочной представительницы буржуазии. Она принадлежала к династии Виттельсбахов, еще более древней, чем династия Капетингов, и с 1180 года рождавшей на свет баварских герцогов; род, богатый художниками, поэтами, неврастениками и даже сумасшедшими.

Она была шестым ребенком и самой любимой из пяти дочерей королевского шурина, герцога Максимилиана Иосифа, которого признают самым необычным и красивым принцем в Европе. Он был неотразимым и вызывающим симпатию человеком, готовым странствовать по свету от страны к стране, от страсти к страсти. Генерал кавалерии, он имел большую склонность к искусству и литературе, чем к военной науке. Максимилиан Иосиф объездил весь мир, пересек пустыню на верблюде, играл на цитре с вершины пирамиды Хеопса. Двери его дома были открыты для всех баварских художников и интеллектуалов. Он собирал книги и сам публиковал их под псевдонимом «Фантазус». В числе его произведений – рассказы о Египте, Сирии и Нубии, вызвавшие большой ажиотаж в Европе, и коллекция песен и мелодий из Верхней Баварии, и наконец, «Лукреция Борджиа» – подражание драме Виктора Гюго.

Отец большого семейства, он старался жить по возможности отдельно от своей жены и детей. Город наводит на него скуку, светская жизнь и протокол тяготят его[45]45
   Jean des Cars. Sissi, impératrice d’Autriche et reine de Hongrie, op. cit.


[Закрыть]. Он никогда не бывает так счастлив, как в грубой вареной коже своих баварских бриджей, когда он пьет пиво, смеется, сквернословит, поет в тавернах. Наконец, как и все люди, которые не пренебрегают никакими радостями жизни, он имеет несколько любовниц и внебрачных детей. По правде говоря, Максимилиан – один из тех людей, которые покоряют своей харизмой, если наблюдать за ними на расстоянии, не страдая от их выходок[46]46
   Marguerite Bourcet. Un couple de tragédie. Le destin brisé du duc et de la duchesse d’Alençon, Perrin, 1939.


[Закрыть]. Его жена встает на его сторону. Скромная и набожная герцогиня Людовика довольствуется ролью неизменно внимательной, благоразумной и умелой матери, которая следит за их многочисленным потомством.

Когда дети были маленькими, с наступлением весны семейство переезжало в Поссенхофен, к юго-западу от столицы Баварии. Там малыши резвились в чудесном парке с очаровательным зверинцем. Смеясь, они по собственной прихоти погружались в знакомую лазурь Штарнбергского озера, плавали на лодке, распевая хором под ритм весел. Сестры скакали галопом на лошадях по зеленым аллеям, с развевающимися на ветру волосами и слетающими шляпками. Они не боялись ни бога, ни дьявола. Затем барышни возвращались на занятия, следуя за своими гувернантками в учебный зал, неся в подоле фартука несколько свежевылупившихся птенцов, с которыми они отказывались расстаться[47]47
   Там же.


[Закрыть]. Семейная жизнь протекала в открытой, веселой и непринужденной атмосфере.

Зимой братья и сестры возвращались в Мюнхен, в большой дворец на Людвигштрассе, который с утра до вечера оглашался звуками легкомысленной болтовни принцесс. В центре двора располагался конный манеж. Там барышни практиковались в верховой езде. Они сами правили своими экипажами в баварской столице, а иногда гуляли пешком. Мюнхен был очаровательным и хорошо знакомым городом. Многие артисты, художники и иностранцы придерживались здесь самых богемных привычек. Любая личность, любой образ жизни, казалось, могли тут развиваться совершенно свободно. Никто не судачил друг о друге и не беспокоился больше, чем полагалось, о жизни других людей. Ни народ, ни князья не думали следить за нравами или за плодами человеческого разума. Каждый, кому было что сделать или сказать, мог найти возможность выразить себя. Мюнхен был крайне приветливым городом…

Большая итальянская свадьба

После великолепной свадьбы Елизаветы Людовике оставалось пристроить еще четырех дочерей, и эта задача облегчалась великолепием императорской свадьбы Сисси. Хотя второго Франца Иосифа в Европе было не найти, и речи не могло быть о том, чтобы принять в семью какого-нибудь посредственного и неизвестного зятя, – пусть другие девушки влюбляются в каких-то ничтожеств.

Герцогиня сама вела переговоры, которые должны были привести к браку Марии Софии с потомком Бурбоно-Анжуйской ветви, герцогом Калабрии, старшим сыном короля Неаполя и Обеих Сицилий, который предполагал с помощью этого союза избавить свою династию от дипломатической изоляции. Сисси также живо участвовала в этом, так как император Франц Иосиф благоволил семейной связи с Южной Италией.

Этот принц был хорошей партией. Королевство его отца включало в себя, помимо самого большого острова в Средиземном море, юг итальянского полуострова, а значит, Апулию, Калабрию и Базиликату[48]48
   По словам короля Фердинанда II, это королевство было расположено «между соленой водой и святой водой». Оно включало в себя, помимо Сицилии, весь юг Итальянской Ботты и было ограничено на севере «святой водой», т. е. папскими землями.


[Закрыть]. Это была довольно странная страна, в которой любовь к наукам и прогрессу существовала бок о бок с суеверным и фанатичным традиционализмом. Неаполь, который когда-то считался итальянскими Афинами, храмом лирической песни и вкуса, изюминкой европейского «Гранд тура», прославился созданием первой итальянской железной дороги, однако туннели здесь были запрещены, так как считались «аморальными». Современность – прекрасная вещь, пока она не вступает в спор с религией! На каждой станции была часовня, а по воскресеньям поезда не ходили. Если они выезжали в субботу, то останавливались на станции, чтобы можно было услышать и мессу, и вечерню. Факт остается фактом: исключительное будущее, казалось, лежало перед Марией Софией…

Она наблюдала за свадебными хлопотами с некоторой пассивностью, которая наряду с желаниями и надеждами несла привкус подспудной тревоги, смутного ощущения опасности. Брак был заключен по доверенности в Мюнхене, вечером 8 января 1859 года. Когда король и королева Баварии прибыли в часовню королевского дворца, артиллерийский залп возвестил народу о радостном событии. Ведомая Людвигом, еe старшим братом, Мария София прошествовала к алтарю, одетая в парчовое платье с длинным шлейфом из белого бархата, украшенное кружевами и флердоранжем. Ее фату удерживала бриллиантовая корона[49]49
   Jean-Paul Garnier, Naissance de l’Italie. Le dernier roi de Naples, Librairie Arthème Fayard, 1961.


[Закрыть]. Леопольд Бурбон-Сицилийский, граф Сиракуз, представлял наследника Королевства Обеих Сицилий, в сопровождении Его Превосходительства графа Людольфа и М. Бьянкини, приставленного к этой миссии. Все, что знала юная Виттельсбах о своем суженом, была миниатюра на слоновой кости, принесенная ей уполномоченным представителем Неаполя в день помолвки[50]50
   Официальная помолвка Софии состоялась 22 декабря 1858 года.


[Закрыть]. Архиепископ благословил кольца и прочитал проповедь. Пропели Te Deum, прозвучала последняя молитва, и гости отправились в апартаменты для семейного праздника, который длился до самой ночи.

В честь этого благословенного дня неаполитанский двор распорядился о помиловании семидесяти девяти политических заключенных, приговоренных к тюремному сроку или к отправке на галеры. Их приговоры заменили на бессрочную ссылку. Они были отправлены в Соединенные Штаты за счет государства, со всеми должными предосторожностями.

Пять дней спустя Мария София покинула Мюнхен вместе со своим братом Людвигом, несколькими фрейлинами, Ниной Риццо, камеристкой, посланной неаполитанским двором исполнять обязанности гида, своей любимой канарейкой, с которой она не могла разлучиться, а также с роскошным гардеробом, изготовленным Фове, одним из самых знаменитых модных домов Парижа[51]51
   Знаменитый дом моды Фове располагался в доме 4 на улице Менар, недалеко от Парижской биржи.


[Закрыть]. Ее поезд прошел через Лейпциг, Прагу и вскоре Вену, где была запланирована длительная остановка, во время которой ее сестра Елизавета должна была подготовить ее к этому союзу по расчету. В отличие от большинства девушек, выросших за толстыми стенами замка и хорошо защищенных наряду с другими семейными сокровищами, маленькие Виттельсбахи росли как дикая трава. Никто не удосужился укротить их нрав или научить их покорности и подчинению. С такими молодыми женщинами могло случиться все что угодно. Выйдя замуж, они, следуя зову жизни, казалось, могли в равной степени стать любовницами, святошами, впасть в депрессию или в бунтарство.

Сисси, которая в течение пяти лет задыхалась под гнетом Венского протокола, читала ей длинные лекции о придворной жизни, о ее нелепом рабстве, помпезных мелочах, таящих многочисленные ловушки. Она рассказала ей о трудностях супружеской жизни, о важности взаимных уступок и о притирке характеров. И в заключение добавила: для того чтобы выжить, ей придется предаться запретным удовольствиям, хотя бы ради бунтарства или хвастовства. Она предложила ей первую сигарету, и они вместе, как две сообщницы, наслаждались, следя за восхитительными клубами дыма над их головами, которые, разворачиваясь, устремлялись к потолку.

На следующий день дамы отправились в Триест. Впоследствии Елизавета рассказывала об этих радостных днях: «Казалось, что судьба, зная о печальном будущем Марии, хотела подарить ей несколько дней беззаботного веселья. Я знала, что свекровь у моей бедной сестры будет не лучше моей. И поэтому я решила доставить ей как можно больше удовольствия во время ее венских каникул»[52]52
   Блог Патрика Жермена. URL: http://blogpatrickgermain.blogspot.com.


[Закрыть].

Они прибыли в прибрежную столицу[53]53
   Триест в прошлом – вольный имперский город, столица Австрийского Приморья, обособленная свободная территория.


[Закрыть] Австрии под порывами ледяного ветра. Церемония приветствия была проведена во дворце губернатора, в соответствии со старым протоколом испанского двора, вплоть до статьи, предписывающей смену наряда невесты. В приемных покоях[54]54
   Сейчас резиденция префектуры и правительственного комиссариата Триеста, на площади Объединения Италии.


[Закрыть] на ковер был положен шнур, чтобы обозначить символическую границу между баварской и неаполитанской территориями. Мария София была «передана» графом Рехбергом, уполномоченным министром Мюнхена, герцогу Мареска ди Серракаприола, чрезвычайному уполномоченному короля Обеих Сицилий[55]55
   Никола Мареска Доннорсо, герцог Серракаприола (1790–1870), дипломат и политический деятель, который был в том числе премьер-министром Королевства Обеих Сицилий.


[Закрыть]. Она также была представлена той, что должна была стать дражайшей подружкой невесты, герцогине Сан-Чезарио[56]56
   Франческа Марулли, герцогиня Сан-Чезарио, была дочерью маркиза Сальза.


[Закрыть], дочери неаполитанского либреттиста и дворянина.

В три часа императрицу и принцессу усадили в королевскую шлюпку, которая должна была доставить их на фрегат «Фульминант»[57]57
   «Фульминант» отправился в плавание в сопровождении другого корабля, «Танкреди».


[Закрыть], украшенный по случаю праздника цветами и задрапированный пурпурным бархатом. Сисси провела на борту целый час, прежде чем сойти на берег. Затем корабль отплыл в Бари, где король, королева Мария Тереза, молодой жених и его сводные братья и сестры готовились к встрече с новой герцогиней Калабрии. Мучительное путешествие стоило королю Фердинанду, отцу жениха, болезни, от которой он вскоре умер.

Принцессе говорили, что ее муж очень некрасив. Когда она увидела, что он идет к ней навстречу в своем великолепном красно-белом мундире гусарского полковника, она решила, что это вовсе не так[58]58
   L’Action française du 30 janvier 1925.


[Закрыть]. На узкой лестнице королевского корабля она протянула ему руку и сказала с очаровательной непринужденностью: «Добрый день, Франциск».

Тогда принц взял ее за обе руки и поцеловал в лоб, прежде чем ответить с такой же простотой: «Добрый день, Мария».

И пока шли последние приготовления к высадке, молодожены – одна, не говорившая по-итальянски, и другой, не владевший немецким, – начали как могли узнавать друг друга.

С этого дня им предстояло привыкать к общению на французском языке[59]59
   Jean-Baptiste-Charles Paya. Les Cachots du pape, A. Faure, 1865.


[Закрыть].

Затем последовал визит к королю Фердинанду, прикованному к постели. Он обнял ее со слезами на глазах и словами: «Как же ты прекрасна, дочь моя!»[60]60
   Jean-Paul Garnier. Naissance de l’Italie. Le dernier roi de Naples, op. cit


[Закрыть]

В Интендантском дворце, где ожидали жениха и невесту, Франциск не переставал говорить каждому, кто в свою очередь к нему подходил: «Боже, как она прекрасна!»

Увы, церковное бракосочетание было омрачено усиливающейся болезнью короля Фердинанда, состояние которого только ухудшалось. Он умер 22 мая 1859 года, оставив своему сыну гнетущее наследие непопулярности. Незадолго до смерти он дал своей невестке совет никогда не доверять их общему родственнику в Турине Виктору Эммануилу, королю Пьемонта и Сардинии.

Франциск II был коронован с большой помпезностью в Казерте, под звуки кантаты Саверио Меркаданте. В тот день молодая пара, в возрасте двадцати трех и восемнадцати лет, преждевременно взошла на трон, находящийся на краю бездны. Действительно, вот уже несколько недель как на севере полуострова армии Наполеона III и Виктора Эммануила сражались с армиями Австрийской империи. После сражения при Турбиго, Мадженте, Сольферино и Сан-Мартино конфликт должен был вскоре завершиться присоединением Ломбардии к королевству Пьемонт-Сардиния, заложив тем самым первый акт объединения Италии.

Дыхание Рисорджименто

В самом деле, идея независимости и объединения неуклонно набирала силу в Италии. К 1859 году той страны, какой она была при Наполеоне I, в ее доунитарном состоянии, больше не существовало. Венский конгресс разделил ее на россыпь городов, княжеств, государств и герцогств, часть из которых пребывала в ежовых рукавицах могущественной Австрии, гаранта статус-кво 1815 года.

На юге неаполитанское королевство молодого Бурбона было самым крупным из них. В центральных клерикальных государствах – которые разрезали полуостров на две части, с сотней лье береговой линии на Адриатике и пятьюдесятью на берегу Генуэзского залива – в роли временного правителя выступал папа Пий IX. На северо-востоке австрийцы занимали Милан и богатые провинции Ломбардии и Венето. Герцогства Пармы, Модены и Тосканы также находились под их контролем[61]61
   Massimo Scaglione. Les Grandes Batailles du passé. Solferino, 1859, archives INA, 4 juin 1976.


[Закрыть]. На северо-западе Савойский дом с возглавляющим его королем Виктором Эммануилом, прозванным «Галантуомо» («Честный человек»), правил Сардинией, Лигурией и Пьемонтом. Этот монарх поклялся объединить Италию под своим скипетром.

Двадцать миллионов итальянцев были распределены, как стада, среди местных князей или мелких тиранов, большинство из них пребывали в упадке и оставались глухи к мировым потрясениям. Но революционная волна, потрясшая Францию в 1848 году, докатилась и до этих краев[62]62
   Эта волна протеста началась, скорее всего, в Палермо на Сицилии с баррикад 12 января 1848 года.


[Закрыть]. От Будапешта до Милана, повсюду мужчины и женщины требовали реформ. Они решили, что пришла «Весна народов», весна свободы. «По одной революции в день!» – как выразилась в то время газета Le Charivari. В Риме папа Пий IX был лишен своей временной власти; была провозглашена республика, во главе которой стояли триумвиры, в частности Джузеппе Мадзини, самый старинный, самый убежденный и умеющий убеждать других сторонник итальянского единства. В Венеции народ также восстал, чтобы породить недолговечную Республику Сан-Марко. Ее кровавое уничтожение австрийскими оккупантами стало поворотным пунктом. Рисорджименто[63]63
   Этот термин, появившийся около 1775 года, был популяризирован в 1847 году в первом номере журнала Сезара Бальбо и Камилло Бенцо ди Кавура: «Il Risorgimento».


[Закрыть] – так отныне будет называться движение за объединение территорий и возрождение Италии. Однажды все пообещали друг другу, что свет свободы прогонит кривляющиеся тени прошлого. Грезы Данте и Макиавелли, мечта Петрарки и Леопарди, трепет двадцати столетий, и вот единство завоевало все умы[64]64
   Frederic De Roberto. Les Princes de Francalanza, Stock, 1993.


[Закрыть]…

Это единство? Мог ли Фердинанд, покойный свекор Марии Софии, стать его душой и стержнем? По мнению некоторых, он упустил шанс потому, что не видел спасения для своей монархии вне абсолютизма, террора и доносов. Во время волнений 1848 года он приказал бомбардировать Мессину, поднявшую восстание. Начиная с этой даты его прозвали «bombardatore», «король-бомба» и даже «католическим Нероном», бичуя таким образом этот крестовый поход против своих собственных подданных. После его смерти в Неаполитанском королевстве остались сто восемьдесят тысяч подозреваемых под наблюдением, запертых в своих провинциях или лишенных своих либеральных профессий. Подземелья были переполнены заключенными, которые гнили заживо, скрюченные на соломенных подстилках, измученные, закованные в кандалы. По крайней мере так считали его противники, и среди них господин Гладстон, канцлер казначейства Ее Величества королевы Виктории, который без колебаний описал этот неаполитанский режим перед Коммунами как «абсолютное отрицание бога»[65]65
   Jules Gondon. La Terreur dans le royaume de Naples. Lettre à l’honorable M. Gladstone, membre du Parlement britannique, en réponse à ses deux lettres à Lord Aberdeen, Librairie Auguste Vaton, 1851.


[Закрыть]. Для других почтенных умов все это было лишь клеветой. Отец Франциска был достойнейшим и лучшим из королей. Англиканская Англия бичевала его лишь потому, что стремилась пошатнуть самых преданных сторонников временной папской власти.

Как бы то ни было, ловушку ему подготовил другой монарх, тонкий и проницательный, несмотря на суровую внешность, – Виктор Эммануил в Пьемонте-Сардинии, с помощью своего советника Кавура, самого искушенного европейца своего времени. Этот король любил говорить, что Италия – как артишок, предназначенный для поедания лист за листом. И действительно, в результате последовательных присоединений, начавшихся с маленького королевства у подножия Альп, он стал править всем полуостровом; все это благодаря странному сочетанию «войн королей» на севере и «войны народов» на юге.

На севере, чтобы потеснить австрийское господство, Виктор Эммануил опирался на Наполеона III. Бывший соратник карбонариев, французский император имел давнюю мечту: перевернуть страницу Венского конгресса и изменить карту Европы. Его страна оказалась между тремя великими державами, которые победили его дядю, Наполеона I. На востоке Пруссия Бисмарка стремилась превратить германскую федерацию в новую Германскую империю. На западе королева Виктория горделиво восседала во главе ведущей промышленной державы мира. На юге, от Милана до Праги, простиралась огромная империя Габсбургов. Луи Наполеон надеялся захватить господствующее положение Австрии на полуострове, укрепив таким образом французский ренессанс. Чтобы покорить Южную Италию под управлением молодого Франциска, в качестве «козыря» пьемонтский король избрал Гарибальди. Только человек, дорожащий до исступления свободой своей страны, только защитник аграрной реформы и перераспределения земель мог сплотить народные силы Меццоджорно[66]66
   Меццоджорно – Южная Италия.


[Закрыть].

Чтобы обеспечить монархическое решение итальянского вопроса, Виктор Эммануил идет на договор с этим революционером, дабы впоследствии иметь возможность присвоить его победы. После развязывания революции приходит время ее обуздывать. Когда придет срок, ему будет достаточно выдать себя за миротворца, пришедшего восстановить порядок.

Вот как Гарибальди, лидер авантюристов и простой кондотьер, изгнал наших молодоженов из Неаполя. Франциск и Мария София вот уже тринадцать месяцев как покинули трон, когда «Пьемонте» и «Ломбардо», два корабля «Экспедиции Тысячи»[67]67
   Название «Экспедиция Тысячи» получила военная кампания корпуса волонтеров во главе с революционером Джузеппе Гарибальди, а затем и регулярных сардинских войск в 1860–1861 годах.


[Закрыть], пришвартовались на территории их королевства, в Марсале на Сицилии, под защитой английского флота. Дабы соблюсти приличия, «герой двух миров», который зачислился в корпусе пьемонтских альпийских охотников, заранее подал в отставку. Первый этап захвата был по существу актом пиратства, нарушением территории, без ультиматума, без объявления войны.

Прибытие краснорубашечников в Сицилию стало сигналом к беспрецедентному подъему необузданных волнений. От победы в Калатафими до завоевания Палермо, повсюду мятежники умножали свои подвиги и были приняты как освободители. Отряды повстанцев, picciotti, с энтузиазмом объединялись, чтобы расширить свои батальоны. Опасаясь разграбления, аристократы открывали перед захватчиками дворцы своих предков. Королевские войска, напротив, явно не справлялись с ситуацией, совершая как мелкие промахи, так и стратегические ошибки. Говорили даже, что некоторые генералы короля Обеих Сицилий вместо того, чтобы вести своих солдат на подавление мятежников, продались за несколько тысяч дукатов[68]68
   Как, например, генерал Франческо Ланди (1792–1861) в битве при Калатафими. Позже с него сняли это обвинение.


[Закрыть]. И действительно, неравенство сил было таково, что, казалось, только всеобщее предательство армии могло объяснить этот крах.

Еще в мае Гарибальди издал указ о свержении короля Неаполя и провозгласил себя диктатором Сицилии, а затем объявил, что хочет пересечь пролив и продолжить свой путь до самого Рима! 21 июня он захватил столицу острова. В этот день жители Палермо вдохнули полной грудью воздух свободы, крича: «Долой Франциска! Долой неаполитанцев!» – и атаковали ударами булыжников и молотков статуи молодого монарха и его отца, которые город воздвиг на набережной Военно-морского флота. Менее чем за час они были разнесены в щепки, а их обломки побросали в море[69]69
   Henri Durand-Brager. Quatre mois de l’expédition de Garibaldi en Sicile et en Italie, Édouard Dentu Éditeur, 1861.


[Закрыть]. Весть об этом триумфе разнеслась по всему миру, вызывая всеобщий энтузиазм по поводу переворота, совершенного авантюристом. Жорж Санд, Виктор Гюго, Эдгар Кинэ, Чарльз Диккенс, Карл Маркс и Фридрих Энгельс поддерживали поход того, которого они считали рыцарем человечества, лучшим из людей. Везде, до самого Иркутска в далекой Сибири, простые люди отмечали подвиг генерала-освободителя и молились, чтобы «Гарибальдов» пришел и помог им завоевать, в их черед, землю и свободу[70]70
   René-Marie Berthier, Bakounine. De la révolution démocratique à la révolution sociale, Éditions du Cercle d’études libertaires Gaston Leval, 1991.


[Закрыть]. Что касается Александра Дюма, то он поспешил в Палермо, чтобы организовать пропаганду для своего нового друга.

Эпопея «Гепард» Джузеппе Томази ди Лампедуза, экранизированная Лукино Висконти, в один прекрасный день воссоздаст мастерски выполненную картину этих потрясений: труп гниющего сторонника Бурбонов[71]71
   В романе Джузеппе Томази ди Лампедуза король Фердинанд II указан как крестный отец Кончетты, старшей дочери князя Салины.


[Закрыть] под лимонным деревом, которое парит над этим воспоминанием; удары краснорубашечников, потускневших под сицилийским солнцем; церковь, чувствующая угрозу своей временной власти; молодой аристократ, полный энергии и оппортунизма, который присоединяется к гарибальдийцам; и, наконец, задумчивость принца, созерцающего упадок своей касты, одновременно в высшей степени бескорыстного и готового к компромиссу, дабы сохранить свое спокойствие[72]72
   Центр марксистских исследований/Фонд Габриэля Пери. La Pensée: revue du rationalisme moderne, Éditions sociales internationales, janvier 1961.


[Закрыть].

Королевство Франциска II Бурбона было готово упасть, как спелый плод.