Текст книги "Следы на пляже"

– Наверное, я не отношусь к типу замужних женщин, – сказала она, пытаясь обратить все в шутку так же, как иногда называла себя «Элизабет Тейлор с юго-востока Новой Англии».

– Хм, – пробормотал он, не улыбаясь, будто не поняв, что она хотела пошутить.

Странно, но его реакция понравилась ей.

Солнце окунулось в море еще ниже, бросая красноватый отблеск на берег и на залив. Джек смотрел на нее, и она видела в его глазах доброту. Он не находил ее ситуацию забавной, как иногда это делали другие. У Стиви были друзья в Нью-Йорке, которые называли ее «многомужней Стиви Мур». Однажды, развеселившись под воздействием вина, она сама назвала себя «серийной женой».

– А почему же вы… – начал он через несколько минут.

– Почему я три раза выходила замуж?

Он кивнул. Кофе, наконец, был готов, но никто из них не двинулся с места. Стиви обнаружила, что смотрит на пустую винную бутылку, думая о том, что в ней должно что-то остаться. Она вспомнила, как тетя Аида рассказывала ей, что ее старая ирландская бабушка предостерегала – никогда нельзя выпивать все до последней капли, иначе так и умрешь старой девой. «Если бы», – думала Стиви теперь.

– Ну вот, – сказала Стиви, – первый раз это был мальчик, с которым мы вместе учились в художественной школе. Второй раз – человек, который увез меня в Антарктиду смотреть на императорских пингвинов. А последний раз я вышла замуж за мужчину, который… – Она остановилась, подумав, как лучше выразить, что значил для нее Свен. «Разбил мою жизнь» – единственное, что она могла бы сказать.

– А почему они вас не удержали?

– Хотела бы я знать, – сказала Стиви.

Джек был вежлив и не поддразнивал ее, но он, казалось, понял, что она ушла от прямого ответа. Он ждал.

– Вы что-нибудь слышали о «географичности»? – спросила она, используя слово, которое она слышала, когда приходила в себя. – Это когда человек действительно чувствует себя в разладе с самим собой, но ему кажется, что переезды разрешат его проблему. И он переносит себя в другой город, в другой штат, в другую страну, надеясь, что там все будет по-другому и лучше. Он расстается с семьей и тянется к «географии».

– Я слышал об этом, – сказал он спокойно.

– Вот, а я тянулась к «матримониальности». Расторгнув один неудачный брак, или отношения, я надеялась, что следующий будет лучше.

Она стиснула руки, ощущая стыд от того, что принимает это все близко к сердцу. Через открытое окно слышался звук волн, бьющихся о берег. Зачем она рассказывает все это Джеку? Вероятно, потому, что они скоро разъедутся далеко – так, пляжное знакомство, не настоящая дружба.

– Хотелось бы, чтобы они были удачнее, – сказал Джек.

– Ну, мне было необходимо быть с кем-нибудь. Эмма все дразнила меня по этому поводу. Даже тогда, на берегу, когда мы были еще детьми.

– Не вините себя в этом, – проговорил он.

– Это так несправедливо, – сказала она, глядя на него. – У вас была Эмма – и ее так быстро отобрали. А я сама разрывала свои отношения…

– То, что я потерял Эмму, было несправедливо, – сказал он. – Это даже не стоит скрывать. Но не надо так жестко относиться к самой себе. Возможно, вы не заслужили собственных насмешек.

Она вспыхнула. Его взгляд был настойчивым, и на мгновение она почувствовала в нем защиту и вспомнила своего отца. Это ощущение поразило ее полной неожиданностью. Она улыбнулась, расслабляясь помимо своей воли. У нее так давно не было друга. То, что она несколько дней назад открыла дверь для Нелл, стало нечаянным подарком. Она посмотрела на Джека, удивленная тому смущению, которое чувствовалось в его напряженных плечах.

– Спасибо, – сказала она.

– Вы нас очень радушно приняли.

Они встали, собираясь пройти на кухню. Ее сердце тяжело забилось. Она почувствовала в обращенном на нее взгляде Джека что-то такое, что заставило ее обернуться назад, к берегу. Солнце теперь уже совсем село, пляж перестал отливать серебром, став почти черным. Небо становилось все более темным, и пульс у Стиви участился.

Взгляд, полный душевного волнения, промелькнувший между ней и Джеком, потряс Стиви. Он озадачил и смутил ее до глубины души. Она беспокойно думала, пытаясь понять, что бы такое сказать, чтобы снялось это напряжение. Тилли лежала на подоконнике снаружи, ворча на мышей, шуршавших в кустах. Стиви прикоснулась к ее голове кончиками пальцев, и кошка вскочила и умчалась.

– Я была бы рада увидеть Мэделин, – сказала Стиви.

Джек не ответил, и Стиви увидела, что его настроение мгновенно переменилось.

– Вы можете дать мне ее номер? Может быть, я смогла бы ей позвонить. А если она приедет повидаться с вами и с Нелл, то я хотела бы ее пригласить к себе.

– Она не хочет приезжать, – проговорил он тихо.

Стиви взглянула на его лицо и была поражена его выражением. Он казался смятенным и расстроенным.

– Нет?

– Лучше, чтобы она и Нелл сейчас не встречались. Если вы не возражаете, я не хотел бы говорить об этом.

Стиви была ошеломлена. Она не находила что ответить, совершенно озадаченная этой переменой. Боль в глазах Джека быстро исчезла, но она выражалась во всем. Он выглядел как будто оцепеневшим и не ощущал пристального взгляда Стиви.

– Думаю, кофе готов, – сказала она спустя минуту.

– Отлично, – ответил он, казалось, с облегчением.

И тут они услышали шаги Нелл наверху. Стиви извинилась и пошла ей навстречу.

Нелл разговаривала с вороной, прогуливаясь по комнате Стиви, и чувствовала себя совершенно счастливой. Папа беседовал со Стиви внизу, она слышала их голоса. Ей было спокойно и приятно думать, что они беседуют о ней и о ее матери. Стиви была почти что ее второй тетей!

Думалось, что Стиви понимает чувства Нелл – ведь она тоже потеряла мать, когда была совсем маленькой. Тоже похожей на маленького вороненка…

Нелл стояла перед клеткой, вглядываясь в широко раскрытые черные глаза птицы. Потом подошла к зеркалу. У нее были каштановые волосы и зеленые глаза, как у мамы. Может быть, мама даже бывала в этой комнате? Может быть, она и тетя Мэделин устраивали вечеринки со Стиви!

Может быть, Стиви уговорит ее отца простить… о, она едва ли может надеяться на это. Освещенная солнцем сзади, Нелл видела в зеркале свои зеленые глаза – глаза своей матери и загадывала свое самое огромное желание.

Тут она заметила фотографию, стоявшую на бюро. Она была в серебряной рамке, и на ней была женщина с маленькой девочкой. Они стояли у мольберта, обе держали кисти, серьезно глядя в объектив. Может, это Стиви и ее мать?

Услышав шаги на лестнице, Нелл повернулась. Стиви стояла в дверном проеме.

– Это вы? – спросила Нелл, указывая на фотографию.

– Да, – ответила Стиви.

– Со своей матерью?

– Нет, – сказала Стиви, – с сестрой моего отца.

– Она художница?

– Да, она живописец, – сказала Стиви. – Очень известный. Она писала большие картины, которые… были похожи на открытый космос.

– Что вы имеете в виду? Современное искусство, похожее вон на ту картину? – спросила Нелл, показывая на картину, выполненную только в двух цветах.

Она висела на стене за кроватью Стиви, и это был очень большой квадрат, состоявший из двух прямоугольников: белого и светло-голубого. Это и была вся картина.

Стиви засмеялась, как будто Нелл сказала что-то выдающееся.

– Точно, – сказала она. – Это из «Серии побережья» тети Аиды.

Нелл скосила глаза на картину. В комнате было темно, и Стиви включила лампу. Голубая часть была сверху.

– Синее небо, белый песок? – спросила Нелл.

– Ты бы понравилась тете Аиде, – улыбнулась Стиви, потрепав ее по плечу.

Нелл захихикала. Потом остановилась:

– Она… жива или нет?

– О, она жива, – сказала Стиви. – С ней все в порядке.

– Как и с моей тетей, – сказала Нелл.

– Да, – ответила Стиви, но улыбка исчезла с ее лица.

Сердце Нелл дрогнуло. О, ей так хотелось кое о чем спросить, и это придало ей храбрости.

– Стиви, – начала было она…

– Как насчет шоколадного кекса? – мягко перебила ее Стиви. – И дай-ка я найду книжку про пингвинов, которую я тебе обещала… – Она начала просматривать книжные полки, вглядываясь в каждый корешок.

– Стиви! – попыталась Нелл снова.

Будто зная, о чем хочет спросить ее Нелл, Стиви начала искать книгу еще старательнее. Она вытащила очки, похожие на те, что носил иногда отец, и надела их.

– Нелл! – позвал снизу отец. – Иди сюда. Уже поздно, и я думаю, нам надо идти домой.

– Где же эта книга? – забеспокоилась Стиви.

– Нелл, иди сюда! – крикнул ее отец уже громче.

– Она ведь ваша лучшая подруга, – вдруг быстро проговорила Нелл.

Стиви остановилась, но тут же продолжила поиски.

– Лучшая подруга с пляжа, – продолжала Нелл. – Такие подруги не перестают быть друзьями никогда…

– Вот она, – сказала Стиви, доставая тонкий томик с полки.

Она выглядела такой спокойной и мудрой, со своими темными волосами и в очках, что у Нелл внезапно возникло настойчивое желание броситься в ее объятия. Но она сдержала себя, даже когда слезы подступили к глазам.

– Моя тетя Мэделин, – заговорила Нелл, не сдерживая слез. – Мне так ее не хватает! Вы можете позвать ее! Она ваша подруга! Мэделин Килверт, как и раньше, та же фамилия, что и у нас! Мой отец ненавидит ее, но я-то ее люблю! Так же, как вы всегда любили вашу Аиду! – ее голос усилился до крика, и Нелл почувствовала, как Стиви обнимает ее. Стиви подняла ее, сжавшуюся в комочек, поцеловала в шею, как будто мама, как будто тетя Мэделин.

Ее горячие слезы текли по лицам обеих, ее всхлипывания сотрясали воздух. Она услышала шаги отца на лестнице и ощутила, как он забирает ее у Стиви. Нелл не понимала, то ли она ужасно устала, то ли переполнилась впечатлениями, то ли ее охватило горе от отсутствия женщин вокруг себя, она только слышала такие собственные рыдания, как будто наступил конец света, и слышала, как отец тихо шепчет:

– Все в порядке, Нелл. Не плачь, сладкая моя, не плачь…

– Мне так жаль, – услышала она голос Стиви.

– Все в порядке, – это уже встревоженный голос отца.

– Я хочу тетю Мэделин! – рыдала Нелл.

– Мне не надо было отпускать ее наверх, – сказала Стиви, – показывать ей картину…

– Она очень эмоциональна, – сказал отец.

Потом Стиви говорила что-то о понимании, не желая вновь показаться назойливой. Нелл почувствовала губы Стиви, прикасающиеся к ее мокрой от слез щеке, потом ощутила в своей руке твердый обрез книги. Обвив одной рукой шею отца, Нелл всхлипывала всю дорогу до дома, до их маленького арендованного коттеджа, крепко держа книгу Стиви о птенцах пингвинов и об их отцах, которые их так любили.

Глава 7

На побережье пришло время июльской жары, с долгими жаркими днями и редкими легкими ветрами. Джек использовал утренние часы, когда Нелл была в прогулочной группе, для своей работы. Сидя под навесом веранды, он связался с Айвеном Романовом в Инвернессе, печатал страницы со своими соображениями об этом проекте, составлял планы для своего бостонского офиса, желая при этом одновременно находиться и в офисе с кондиционерами, и здесь.

И еще он хотел сходить на утес и поговорить со Стиви.

Нелл почти отошла после сцены у Стиви. Правда, она плакала той ночью, пока не заснула, и проснулась на следующее утро тихой и замкнутой. Но она пошла в прогулочную группу – Джек боялся, что она откажется, – и казалась очень довольной, когда увидела Пегги. Она подружилась с ней, и они играли вместе целыми днями.

Джек хотел извиниться перед Стиви, но он не знал, что должен сказать. Ему не хотелось открывать дверь, которая казалась гораздо спокойнее закрытой. Стиви со своей стороны не тревожила его. Джек знал, что так было лучше. Однако было странно, что он стал постоянно думать о ней. Ему хотелось бы вместе с Нелл вернуться на тот обед, пить из разнокалиберных бокалов, наблюдать за заходящим солнцем из ее окна. Ему хотелось снова увидеть ее удивительную улыбку.

Что бы это значило?

Обсуждая дела с Айвеном Романовом, он думал о том, что говорила Стиви о «географичности». Это в природе человека – думать о смене места как о выходе из ситуации, в которой были реальные личные проблемы, – он читал об этом, еще когда был подростком. Они с Мэдди убегали вместе, когда ей было восемь, а ему двенадцать. Их дедушка приезжал в гости из Провиденса. Он занимал комнату Джека, курил трубку и смотрел по телевизору передачи, которые больше никого не интересовали. У него были волосы в ушах и в носу. Он был глуховат, но не желал пользоваться слуховым аппаратом. Мэдди его боялась, потому что он говорил очень громким голосом, и на его лысине была бородавка.

И вот тогда выходом казалось бегство; Джек и Мэдди вскакивали в автобус, который шел в Элизабет-парк, обследовали каждый уголок сада роз, выбирали дерево, на котором можно построить дом, где их никто не нашел бы. Джек начинал собирать ветки, которые, если их связать вместе, могли бы стать основанием для их дома, а Мэдди принималась плакать от мыслей о том, каково будет матери потерять их. Джек прикидывался рассерженным, но в глубине души был рад возможности вернуться домой.

Его поразила мысль, что сейчас он стремился убежать от Мэдди, а не с ней. Он нахмурился, заставив себя вернуться назад к своей работе и своим планам и выбросить мысли о сестре.

Поездка в Хаббард-Пойнт все же была до некоторой степени хорошим выходом – Нелл была похожа на свою мать: она любила пляж, соленая вода была у нее в крови.

Она таскала Джека купаться каждый день. Для него это было лекарством – прохладная вода, плавание на плотике вместе с Нелл. Он скользил взглядом по утесу, на котором стоял дом Стиви, размышляя, что она сейчас делает.

Каждый вечер теперь повторялось одно и то же после того вечера. Даже морской воздух не мог заставить Нелл сразу заснуть. Она начинала тревожно посматривать на часы через час или около того после ужина. Теперь у нее была книга Стиви, и она постоянно хотела слушать ее перед сном. Джек читал ей историю про папу-пингвина, охраняющего яйцо, снова и снова, пока не выучил ее наизусть.

Он целовал Нелл на ночь, а потом начиналась драма. Она металась и ворочалась, звала отца, чтобы он читал ей еще, говорил с ней, почесал ей спину. Случалось, что он уходил от нее в шесть, в семь часов, незадолго до рассвета. Иногда ночью Нелл начинала горько плакать, изнемогая от слез, и не могла остановиться – утрата матери, казалось, поразила тоской каждую клеточку ее тела.

Однажды ночью ужасающая буря пронеслась по долине реки Коннектикут. Деревья трещали от страшных порывов ветра. Гремел гром. Вспыхивали зигзаги молний. Буря все усиливалась, грозная, все приближавшаяся к ним. Грохот напугал Нелл. Она уцепилась за отца, как детеныш коалы, дрожа и пронзительно крича.

Джек прижимал ее к груди, не в силах успокоить. Как бы то ни было, но книга Стиви заполняла пустоту, которая после смерти Эммы определяла его жизнь, эта книга наполняла ее словами и образами. Мог ли он со всем этим справиться, стать для Нелл и отцом и матерью? До встречи со Стиви, до той единственной беседы с ней, ему казалось, будто он на правильном пути.

Он был невероятным эгоистом, держа Нелл в отдалении от Мэделин и строя планы по поводу Шотландии. Он пытался внушить себе, что делает это ради своей карьеры. Это и правда расширяло его возможности – работать напрямую с таким важным клиентом. Но в глубине души он знал, что сбегает и что тащит за собой Нелл.

Внезапно в нем вскипела злость на Эмму. Не на Мэделин – на Эмму! Он убаюкивал Нелл, пытаясь вспомнить колыбельную – хоть какую-нибудь колыбельную, – охваченный ненавистью к своей покойной жене.

К той, которую он любил больше собственной жизни. Он влюбился в Эмму именно здесь, в Хаббард-Пойнте. Она была такая хорошенькая и веселая, так язвительно шутила. Они встретились на променаде. Он стоял там после баскетбольного матча, весь потный и грязный, пытаясь охладиться под дувшим с моря бризом. Она пришла туда погулять, сняла с себя полотенце, обернутое вокруг талии, и протянула ему.

– Тебе оно необходимо, – сказала она шутливо.

– Простите? – обернувшись, он посмотрел на нее, стоявшую перед ним в закрытом розовом купальнике, с золотой цепочкой вокруг шеи, и такими же на запястьях и лодыжках.

На них были камни Настоящие драгоценные камни. Он никогда не обращал на нее внимания до этого – она была одной из подруг его младшей сестры. Она приходила к ним в дом на прошлый уик-энд, когда из Хартфорда приезжали его друзья. Была там и подружка Джека Рут Энн О'Мэлли, и он заметил, что Эмма говорила с ней о колледже.

Обе они были очаровательными девушками. Он, конечно, знал Эмму – с тех пор, как она в первый раз появилась в их доме. Рут Энн не была слишком серьезной студенткой – да и не претендовала на это. Она посещала «Пайн Мэнор», колледж низшей ступени, находившийся недалеко от колледжа Джека. Джеку показалось, что Эмма тоже из этой студенческой компании, но понял свою ошибку, услышав, как она говорит о том, что колеблется в выборе между Уэллсли и Смитом.

– Ты так вспотел, – усмехнулась она.

– Не надо издеваться. Я только что играл один на один.

– Кто же выиграл?

Он засмеялся немного смущенно. Она выглядела такой уверенной, более самоуверенной, чем большинство девушек ее возраста, да она, кажется, и была ровесницей Рут Энн.

– Я выиграл, – ответил он.

– Хм, – произнесла она. – Я и не знала, что студенты-математики способны играть в баскетбол.

Было ли это двусмысленностью или ему показалось? У Джека закружилась голова, он не хотел выдавать то, что у него сложилось о ней неправильное впечатление: он отметил ее внешность, а не ее внутреннее содержание, и он удивился, услышав, что она намеревается поступать в «Семь сестер». Он вытерся ее полотенцем. Она забрала его у него, встала на цыпочки и вытерла ему брови.

– Ты пропустил вот это пятно, – сказала она.

Его колени почти что дрожали, когда она проводила полотенцем по его коже, коснувшись его грудью. Она была подругой Мэделин, у него была подружка… причин, по которым он не может испытывать к ней никаких чувств, было множество.

Рут Энн была эффектной, спортивной девушкой. Она была главной заводилой в Сауте, старой школе Джека. Ее образ тотчас привиделся Джеку: ее прическа, губная помада, саронг, накинутый на купальный костюм. Все его друзья думали, что она очень сексуальна и что ему повезло. Он повторял про себя это, стоя на променаде. Юная Эмма не должна догадаться, какое впечатление она произвела на мужчину. Она не могла сделать это с умыслом.

Несколькими днями позже Джек был в коттедже, сидя за кухонным столом, попивая апельсиновый сок и читая спортивную страницу в «Хартфорд-курант». Прозвучал дверной звонок, и это была Эмма – зашла за Мэдди. Она была в желтой куртке из крокодиловой кожи, туго натянутых шортах и в огромных, как у кинозвезды, темных очках, и она улыбнулась, увидев его.

– Баскетбольный матч будет позже? – спросила она.

– Как обычно.

– А ты не хочешь пригласить меня, чтобы я тебя обтерла? – усмехнулась она.

– Нет. Я использую для этого полотенце моей подружки, – сказал он, игнорируя дрожь в коленях.

– Полотенце, этой малышки «Пит» Энн? – спросила Эмма, еле заметные кавычки в имени были и насмешливыми и обаятельными.

– Рут Энн, – поправил он.

– О, правильно.

– Следи за тем, что говоришь, девочка.

– Я не девочка, и ты это знаешь.

– Ты подруга моей сестры. Давай так и останется, хорошо?

– Мне-то хорошо, если это хорошо для тебя, – сказала она, посылая ему улыбку, которая осветила ее лицо.

Кто она – профессиональная Лолита?

– Сколько тебе лет все-таки?

– Как и твоей сестре. Вообще-то я на полгода старше.

– Семнадцать?

– Почти восемнадцать.

– Почему ты сказала так про Рут Энн?

– Потому что она маленькая кокетка – изысканная на вид, но пустая, как скучный день.

У Джека отвисла челюсть – вот как, ей почти восемнадцать. Занимаясь своими делами, он как-то не заметил, что Мэдди и ее подруги выросли. Но чего она добивалась, насмешничая над Рут Энн – его подругой и самой популярной девушкой в Саут-Католик?

– Мне кажется, это не твой тип, – сказала Эмма, шагнув вперед и опустив свои очки на нос, глядя прямо ему в глаза. – Мне казалось, что ты слишком умен, чтобы влюбиться в девицу вроде нее. Пайн Мэнор! Право же!

– Это потому, что ты собираешься в Уэллсли?..

– Ага! Значит, ты обратил внимание!

– Почему ты хочешь именно туда?

– Потому что я хочу блестящей карьеры и потому что я хочу ходить на свидания к парням из «Эм-ай-ти», – сказала она, лукаво улыбаясь. – Что ты делаешь, встречаясь с девушкой, которая ходит в частную школу, более известную, как «Пайн Метресс»! Разве этого достаточно для такого продвинутого, умного парня, как ты?

– Что ты вообще-то об этом знаешь?

– Я росла, дожидаясь тебя, Джек Килверт, – прошептала Эмма, – и я знаю об этом больше, чем ты думаешь…

Джеку хотелось поцеловать Эмму прямо тогда. Он влюбился в нее три дня назад – в ту минуту, когда она протянула ему свое полотенце. Он боролся с этим чувством семьдесят два часа, эта борьба продолжалась все последующие дни. Они с Рут Энн были постоянной парой. Но Эмма была права – Рут Энн ему было недостаточно. Он чувствовал вину, пронизывающую его, когда говорил с ней. Он пытался доказать себе, что ее красоты достаточно для того, чтобы сделать мужчину счастливым, а их отношения – это то, о чем мечтал бы любой. Почему бы и не он?

Но с тех пор, как появилась Эмма…

У нее был самый замечательный способ завоевания его сердца – восхваляя и критикуя его одновременно. Эта практика никогда не отказывала. Она располагала его к себе, внушая, что необходима ему, и это больше, чем что-либо иное на свете, делало ее для него самой желанной.

Странным было то, что у Эммы было гораздо больше общего с Рут Энн, чем он мог предположить. Так много того, на что в юности не обращают внимание за чисто внешней стороной. Они выглядели прекрасной парой, они забыли, как они существовали поодиночке. Но их души были совершенно закрыты друг для друга. Джек никогда даже не предполагал, чего в действительности хочет Эмма, важным было, в конечном счете, то, что отнимало ее у него и у Нелл.

Действительно ли она любила его? Или она просто хотела доказать себе, что она может заполучить его?

Теперь, один в ночи, прижимая к груди свою дочку, он испытывал такую же бурю в своей душе, бурю, которая метала молнии и грохотала громом стыда: чтобы как-то умиротворить себя, он укачивал свою малышку как можно нежнее.

– Все хорошо, Нелл, – приговаривал он. – Все просто прекрасно…

Слова звучали так неубедительно. Могла ли Нелл чувствовать, что сердце его разрывается в грудной клетке? Если у нее и были какие-то представления о том, что творится в его голове, то те слова, которые он выкрикнул бы ее матери, покинувшей их, навсегда ранили бы ее.

Буря пронеслась над проливом Лонг-Айленда, оставив после себя тишину, прохладу и чистый воздух. Все было пронизано сыростью. Удивительнее всего было то, что Нелл крепко спала. Ее дыхание было таким ровным, как в младенчестве, когда Эмма еще была с ними. Она даже не пошевелилась, когда отец положил ее в кровать.

– Нелл, – позвал он тихо, чтобы проверить.

Она спала, как спит смертельно усталый человек.

Джек испытал полное изнеможение, увидев это. Он и сам устал. Небо было совершенно чистым. Он взглянул на часы: половина шестого. Он был так напряжен, что казалось, вот-вот взорвется. После грозы было прохладно, но он весь пылал. Если поторопиться, он может сбегать и быстро искупаться. До пляжа было меньше минуты хода.

Завязав кроссовки, он еще раз проверил, спит ли Нелл: да, спит. Он бесшумно выскользнул наружу, закрыв за собой дверь. Он начал спускаться вниз по извилистой тропинке легкой рысцой, но быстро перешел на спринт, соревнуясь в скорости с собственными чувствами. Бег отдавался в ушах. Берег уснул. Над головой в темной синеве неба сверкали звезды. Ему хотелось закричать так, чтобы разбудить весь мир. Разбудить Эмму.

Когда он добрался до того места променада, где впервые встретил свою жену, он снизил темп. В груди побаливало, и он похлопал по ней рукой. Что, если он сейчас вдруг умрет? Это было бы такое облегчение, боль исчезла бы, прошло бы смятение от нахлынувшей неприязни к Эмме, от негодования на нее за теперешние страдания его и Нелл, и не было бы никаких мыслей. Но мысль о том, что пришлось бы оставить Нелл, отрезвила его, прогнала все сомнения.

С приближением рассвета светлая дымка появилась на востоке, освещая небо. Звезды казались белыми шарами, а ярче всех сияла утренняя звезда. Джек сел на скамью на променаде, чтобы снять кроссовки. И тут он увидел Стиви.

Она перешла мостки в двенадцати ярдах от него, в полной тишине. Она едва ли выглядела как человек, вышедший из темноты, она скорее походила на призрак. Он видел ее прыжок на песок, потом легкий бег по твердому берегу, ниже полосы прилива. Она остановилась почти рядом с тем местом, где он сидел. На миг ему показалось, что она его заметила. Он затаил дыхание.

Но она повернулась в сторону пролива. Казалось, она пристально всматривается во что-то на востоке, приветствуя наступающий день. Она широко раскинула руки, как бы желая обнять все вокруг. Джек почувствовал, что этот образ он запомнит надолго. Он напряг зрение, чтобы видеть сквозь темноту, и увидел, как ее платье упало на песок.

Ее обнаженное тело белело в свете звезд. Он увидел изгибы ее груди и бедер и глубоко и медленно вздохнул. Он пересел на самый край скамейки. Она вошла в воду сразу, не остановившись, чтобы привыкнуть к ее холоду.

Он следил за ее головой, за сильными ударами рук, она уплывала по прямой. Венера, висевшая на западе, освещала ее след. Джек вытянул шею, чтобы не терять ее из виду. Он чувствовал себя виноватым, предателем. Но его вывел из равновесия всплеск страсти, и ему хотелось только добежать до кромки воды, нырнуть, быстро поплыть и встретить Стиви в морских волнах.

На момент он потерял ее из вида, накатил страх – где она? Не случилось ли что? Он всматривался в воду вокруг наплавного мостика, около пятидесяти ярдов от берега и большого утеса, стоявшего позади него.

Она не нуждалась в спасении: она обогнула плот и плыла прямо к большому утесу. Джек вспомнил, как он плавал туда, когда был мальчишкой. Утес был большой, гранитный, настоящее место кораблекрушений. Его поверхность была покрыта мидиями и морскими уточками, в шторм туда выбрасывало сети для ловли омаров, их части свисали с зазубренных скальных обнажений. Джек проследил, как она вышла из моря, поднялся на вершину утеса. Она была обнаженной и прекрасной, и черная вода оттеняла серебристое сияние ее тела. Она вновь раскинула руки, как будто раскрывая объятия невидимому возлюбленному, а потом быстро нырнула в воду, постепенно приближаясь к берегу. Увидит ли она его? Сердцебиение у Джека участилось. Он разрывался пополам – от сознания, что должен скрыться, и желания встать так, чтобы она его увидела.

Но он не двигался. Она купалась перед рассветом. Это был ее берег. Он знал, что по справедливости это так. Она владела этим белым песком, глубоким синим морем, гранитом, кварцем, лунным камнем и морской гладью, таинственными морскими травами, она была владычицей этих мест. Все эти люди, которые приходили сюда днем полежать на солнце и сидели на своих подстилках, под своими зонтами и в своих шезлонгах, исчезли, подчиняясь тайной магии.

Стиви владела этим. Тихо отступая, Джек почти начинал верить, что это она вызвала бурю, остудила ночь. Ему хотелось остаться, чтобы еще раз увидеть ее тело, только еще ближе, посеребренное морской водой. Он был в трансе. Одна его часть хотела ощутить вкус соли на ее коже, другая знала, что это было преступно, хотя и не знала, почему. Однако желание дождаться ее было таким сильным, что он чувствовал, как его тянет вниз, вниз – к полосе прилива.

Надеясь, что она его не видит, он быстро схватил свою обувь и бросился назад по песчаной дорожке, к дому, где спала его дочь.

Стиви увидела Джека на променаде, когда заканчивала свой заплыв. Ее сердце затрепетало – ждал ли он ее? Видел ли он ее обнаженной? Как ей выйти из воды, если он будет там стоять? Она следила за ним с неприязнью, как будто он собирался подойти к ней. Но вместо этого он отвернулся, подобрал свои ботинки и заторопился прочь.

Берег был снова ее берегом, как и каждый день в это время. Ей хотелось ощутить покой и слияние с таинственным ритмом земли – то, что она ощущала всегда, но вместо этого она почувствовала почти бешенство.

Глядя на него, в эти короткие секунды перед тем, как он отвернулся, она ощутила его острую тоску. Она могла прочесть ее в его позе. Она знала это сердцем, потому что чувствовала то же самое. Со времени детства, с тех пор, как ушла ее мать, Стиви не оставляло чувство безнадежной жажды любви, она удовлетворяла его всеми возможными способами. Она влюблялась так сильно и так неудачно, путешествовала и старалась бежать от себя самой, пыталась дотянуться до звезд, которые на поверку оказывались дешевыми лампочками.

Эта жажда была глубокой и неизменной, она знала, что будет продолжать искать любовь до тех пор, пока не найдет ее. И она также знала, что каждый день находит ее во всем: в природе, в своих предрассветных купаниях, в Тилли и своих птицах, в секретах и интимностях Нью-Йорка. Она надеялась, что этот мужчина обретет ее в том, что у него есть всегда и никогда не исчезнет, – в любви своей дочери. Она удивилась – кто же оставался с Нелл, пока он находился на берегу? Может, у него есть подруга? А может, нет…

Во всяком случае, ничто не объясняло ее волнения, которое она ощущала, когда натягивала платье на голые плечи, бежала босиком по песку и через деревянный мостик, вверх по каменной лестнице. Каждое ощущение отзывалось уколом в ее сердце. Она слышала быстрые редкие капли, срывающиеся, когда она собирала маленьких жучков из серебристой паутины среди покрытой росой травы: «волшебной скатерти», как она называла ее в детстве.

Она думала о том, что однажды сказал ей отец: «Стиви, есть два способа видеть мир. Ты можешь верить либо в то, что в мире нет ничего таинственного, либо в то, что тайна скрыта в каждой мелочи». И собираясь покормить свою благоденствующую ворону, она думала и о том, каким образом она почувствовала, что Джек наблюдает за ее купанием, и о том, что у нее не было выбора между способами видеть мир, но она верила в тайну.

– Хочешь споем «Лимонное дерево»? – спросила Нелл во время прогулки с группой двумя днями позже. – Меня научила моя тетя.

Пегги обрадовалась:

– Мама с Тэрой тоже поют эту песню. Они кружатся, играя на гитаре. Это просто здорово.

– Держу пари, Стиви тоже ее поет, – сказала Нелл. Ей нравилось произносить это имя: Стиви. – Стиви дала мне книгу, которую она сама написала. У нее есть тетя, которая и вдохновила ее стать художницей.