Текст книги "Старинная легенда"

5

Когда Джиллиан снова высвободилась, – оглушенная, хватая ртом воздух, первая связная мысль, пришедшая ей в голову, состояла в том, что Катберт Далтон ошибся в выборе профессии. Если бы он такое представление устраивал на сцене или на съемочной площадке, то всякий раз уходил бы с целой охапкой «Оскаров» и «Эмми».

Но тут пришла вторая мысль, куда более пугающая. А ведь где-то на середине этого всесокрушающего поцелуя она напрочь забыла, что Катберт всего лишь играет комедию!

Под колесами автомобиля сухо захрустел гравий, и Джиллиан поневоле вернулась на грешную землю. Дрожа с головы до ног, – вплоть до видавших виды кроссовок, – она поспешно отстранилась от Катберта и глянула в сторону парковочной стоянки. И как раз вовремя: серебристо-бордовый пикап с эмблемой ранчо Донованов на дверце лениво выкатился на дорогу. С трудом переводя дух, молодая женщина обернулась к своему сообщнику.

– Превосходно сыграно, мистер Далтон! Остается только надеяться, что жена ваша ни о чем не узнает.

– Я не женат.

– Тогда помолвлены? Не то, чтобы меня это занимало, сами понимаете, но здесь, в Санто-Беньо, репутация у меня та еще. Лучше знать заранее, откуда камни полетят.

Катберт пригладил рукою растрепавшиеся волосы. И Джиллиан с чисто женским злорадством отметила, что и у главного инженера щеки огнем горят. Значит, не только она одна вложила в этот поцелуй больше, чем собиралась… и взяла от него больше, чем рассчитывала.

– Ни невесты, ни подруги, ни даже собаки, – коротко ответил он. – Смысл моей жизни – работа. Я слишком много мотаюсь по свету, чтобы стоило к кому-то привязываться.

Уж не предостережение ли это? – подумала про себя Джиллиан. Ну что ж, ежели так, то зря он беспокоится. Ей от Катберта Далтона ровным счетом ничего не нужно, кроме как помощи и поддержки в работе над фильмом.

– Ну, слава Богу, – сухо отозвалась она. – А то на груди у меня места для еще одной алой буквы, кажется, не осталось.

Катберт воззрился на обсуждаемую часть анатомии с вниманием столь пристальным, что Джиллиан с трудом подавила стремление скрестить на груди руки. Лифчиков она отродясь не носила; во-первых, поскольку бюст ее особыми габаритами не отличался, и во-вторых, потому что терпеть не могла досадных помех, стесняющих движения во время работы. Впрочем, сейчас она с помехой охотно смирилась бы: вот уж воистину щит и опора девичьей стыдливости! Легкое электрическое покалывание у основания сосков недвусмысленно давало понять, что эффект ошеломляющего поцелуя не замедлил сказаться. Или, может быть, всему виною жадный взгляд Катберта?..

Молодая женщина готова была сквозь землю провалиться от смущения. Что за нелепость! Ни одному мужчине не дозволялось так ее взволновать с тех пор, как…

Ну, словом, со времен Чарли.

Стоило Джиллиан вспомнить о собственной глупости и том далеком лете, как ее точно холодной водой из ведра окатило. Трепет возбуждения, порожденный прикосновением губ и рук Катберта и его восхищенным взглядом, тут же угас, словно ничего и не было. В голове разом прояснилось. Молодая женщина, сощурившись, всматривалась в лицо собеседника, отмечая воинственно выдвинутый подбородок и легкое неодобрение в глазах.

– Когда вы нынче вечером вмешались в нашу перепалку и явственно дали понять, будто нас связывают не только деловые взаимоотношения, вы со всей очевидностью стремились осадить Чарли Донована. Спрашиваю из чистого любопытства: с какой стати вас волнует, что там про себя думают Донован-младший или его супруга?

Катберт воинственно расправил плечи.

– А может, мне не по душе, когда муж унижает жену, выказывая столь живой интерес к другой женщине!

Колкость предназначалась ей в той же мере, что и Чарли. Джиллиан тут же ощетинилась, – но сдержала-таки резкое замечание, уже готовое сорваться с языка. Еще не хватало оправдываться перед этим типом… или перед кем бы то ни было!

– А может, я здесь работаю, а не в игрушки играю, – невозмутимо продолжал Катберт. – В начале года я не раз и не два побывал в Санто-Беньо, чтобы заложить основы сотрудничества и заручиться поддержкой местного населения, включая семейство Донованов.

– А Юджин Донован – самый богатый и влиятельный из местных «царьков»?

– Именно. Пока он не узнал о ваших намерениях снимать фильм про древние развалины, он охотно выказывал мне всяческое содействие, особенно в сношениях с прочими землевладельцами, скотоводами, фермерами и бизнесменами. А с тех пор, как на сцене появились вы, Донован-старший превратился в…

– Сущее шило в заднице? – услужливо подсказала Джиллиан.

– В решительного противника любых задержек и проволочек.

– Тогда Доновану-старшему тревожиться не о чем, верно? Мне, как и вам, не терпится поскорее завершить своей проект. Кстати говоря, наш завтрашний график остается в силе? Девять двадцать четыре, как условились?

– Девять двадцать три, – поправил Катберт. В серых глазах плясали смешливые искры.

Боже праведный! Да он, похоже, чувства юмора отнюдь не лишен! Мысль о том, что Катберт Далтон умеет посмеяться над самим собой, потрясла молодую женщину не меньше, чем его поцелуй. Что за противоречивая натура: то – сурово хмурится, всем своим существом излучая неодобрение, а в следующее мгновение оказывается, что ничто человеческое ему не чуждо. И тогда, сбросив маску непробиваемого технаря, он становится чертовски обаятелен – ну, как тут не потерять головы!

Хорошо, что в течение двух ближайших недель с рассвета до заката ей предстоит вкалывать, не покладая рук. В этот переломный момент жизни ей меньше всего хочется отвлекаться на пустяки. Проект слишком много для нее значит, – и с финансовой точки зрения, и с личностной, чтобы ставить его под угрозу из-за легкого флирта.

– Я хочу разместить группу на восточном краю каньона сразу после восхода, – твердо проговорила Джиллиан. – Съемки, надо думать, продлятся весь день, вплоть до сумерек, если с освещением повезет. Возражения будут?

– Ни малейших. Как только покинете территорию объекта, сразу сообщите мне.

Молодая женщина кивнула и развернулась в сторону кафе. Надо бы напомнить Робби, чтобы не пялился в телевизор до глубокой ночи, точно сова, иначе утром его и динамитной шашкой не разбудишь.

– Джиллиан…

– Да?

Катберт помолчал немного, а затем его коварные, удивительные губы словно сами собою сложились в живую, подкупающе искреннюю улыбку.

– Держись подальше от камнепадов!

– Постараюсь.

Да, она будет держаться подальше от камнепадов, и бывших любовников, и чертовски привлекательных инженеров. Помедлив мгновение перед затянутой сеткою дверью кафе, Джиллиан мысленно дала зарок: ни в коем случае не отвлекаться на посторонние вещи – до тех пор, пока не закончит съемки и не отрясет прах Санто-Беньо от ног своих отныне и навсегда.

К несчастью, это легче сказать, чем сделать. Избежать мешающих и отвлекающих факторов оказалось не так-то просто!

Предрассветное небо еще застилал плащ тьмы, усыпанный блестками звезд, когда Джиллиан вышла из номера, сгибаясь под тяжестью одной из кинокамер Труди и рюкзака, доверху забитого бутылками с водой. Но не успела она и шагу сделать к запаркованному в сторонке пикапу, как безмолвные сумерки спящего города прорезали яркие лучи фар.

Джиллиан с любопытством оглядела автомобиль, выруливший на парковочную площадку мотеля. Ослепительно сверкнула серебристая эмблема на дверце, – заглавное «Д» на фоне ромба, – и пикап с визгом притормозил в нескольких ярдах от нее. В груди у молодой женщины похолодело: за рулем восседал отнюдь не Чарли, но его отец.

«Что за чушь! А ну-ка, не дури, возьми себя в руки, – мысленно приказала себе Джиллиан. – Ты же знала, что рано или поздно этой встречи все равно не избежать».

«Да-а, – откликнулся робкий внутренний голос, – но мы-то рассчитывали скорее на поздно, чем на рано!»

«А ну, перестань! Еще чего не хватало: в панику впадать! Ты уже не та наивная простушка, запугать которую Юджину Доновану труда не составило. Сейчас это ему не по зубам!»

В девятнадцать лет Джиллиан сквозь землю готова была провалиться от стыда под градом ругательств Донована-старшего. В двадцать девять ей уже довелось держать за руку умирающего отца, наблюдая за последними минутами его мучительной агонии. После этого все разочарования и обиды юности отступили на задний план, а Джиллиан научилась смотреть на мир иным, более умудренным взглядом. Вот почему теперь она нашла в себе силы приветствовать отца Чарли коротким, невозмутимым кивком.

– Здравствуйте, Юджин.

Донован-старший с грохотом захлопнул дверцу пикапа. Высокий, представительный, с аристократическими чертами испанского идальго, держался он подчеркнуто-прямо, точно штык проглотил. Вот уж несгибаемый старикан, как-то раз шутя пожаловался Чарли своей «подружке», давая понять, что завершить дело законным браком и надеяться нечего. В лепешку разобьется, а ни дюймом земли и ни самой малой толикой своей гордости ни за что не поступится.

И сына никому и ни за что не уступит.

Даже в темноте Джиллиан видела: в черных глазах Донована-старшего читается надменное презрение. Предрассветный ветерок легонько шевелил его серебристо-седые пряди.

– Ты вернулась, – холодно бросил он, смерив собеседницу недобрым взглядом.

Легким наклоном головы Джиллиан подтвердила очевидное.

– Да.

– В Санто-Беньо тебе не рады.

– А я доброго приема и не ждала, Юджин. Во всяком случае, от вас.

Равно как и не ждала, что, на ее финансовых спонсоров посыпятся злобные, пропитанные ядом письма, едва Донован-старший прознает о ее намерении снимать фильм. Влиятельный землевладелец сделал все возможное и невозможное, чтобы подорвать доверие к молодой документалистке, смешать с грязью ее репутацию, уничтожить ее проект. Откуда в старике столько ненависти?.. Или он вновь испугался, что безродная девчонка отберет у него сына? Такие мысли не вызывали у Джиллиан ни понимания, ни сочувствия.

– И вы встали с рассветом и прикатили в город для того лишь, чтобы любезно сообщить мне о том, насколько мне не рады?

Юджин запрокинул голову. С поистине королевским презрением оглядел дерзкую, вздернув нос, и отмечая каждую подробность: бейсболку, стянутые в пышный «хвост» волосы, вылинявший синий свитер, что молодая женщина натянула поверх топа, спасаясь от утренней промозглой прохлады.

– Я прикатил в город, чтобы предупредить вас: держитесь подальше от моего сына!

Джиллиан небрежно зашвырнула рюкзак в открытую дверь пикапа. Рюкзак с глухим стуком приземлился рядом с аккуратно поставленными в ряд ящиками с оборудованием. С кинокамерой Труди она обошлась куда более бережно. И лишь убедившись, что драгоценный футляр стоит надежно и падать не собирается, и на всякий случай подложив сзади подушку от сиденья, Джиллиан обернулась к давней своей Немезиде.

Минуту-другую молодая женщина прикидывала, а не объявить ли Юджину начистоту, что все ее чувства к его драгоценному сынуле развеялись по ветру в ту кошмарную, унизительную ночь, когда Донован-старший рвал и метал, поливая ее грязью, а Чарли просто стоял и смотрел, ни словом не смея возразить отцу. Да она скорее правую руку себе отрубит, чем снова поставит себя в положение столь унизительное, неважно, идет ли речь о Чарли или любом другом мужчине. Однако гордость не позволяла Джиллиан признать, что Юджин сумел-таки задеть ее за живое, да так, что и по сей день вспоминать больно. Еще не хватало: доставлять старику такое удовольствие!

– Не знаю, приходило ли вам в голову, что и я, и Чарли уже вышли из того возраста, когда вы были бы вправе диктовать нам, как поступать и что делать!

Черные глаза недобро вспыхнули.

– Один раз вы уже едва не погубили его брак с Натали. Вторично я такого не допущу.

Судя по тому, что Джиллиан довелось наблюдать на предмет отношений Чарли и Натали давешним вечером, помянутый брак трещал по всем швам без какой бы то ни было помощи с ее стороны.

– Отлично. Предупрежден – значит, вооружен. А теперь, прошу меня простить, мне надо группу собирать.

Юджин подался вперед. Узкое его лицо исказилось ненавистью.

– И только посмей ездить через мои владения к каньону! На случай, ежели ты позабыла: в наших краях нарушителей границ частных владений мы попросту отстреливаем.

Джиллиан отпрянула, – до глубины души потрясенная и, к стыду своему, слегка напуганная этакой исступленной одержимостью. Боже милосердный, неужто ее глупая девичья влюбленность породила такую ярую ненависть?

Оскорбленная гордость уступила место рассудительности: ежели так, то давно пора заключить мир. Смерть отца преподала Джиллиан бесценный урок: жизнь слишком коротка и слишком драгоценна, чтобы без толку растрачивать ее на озлобленность или отчаяние.

– Я не вредить да пакостить приехала, – тихо проговорила молодая женщина. – Просто фильм хочу снять.

Старик, похоже, нимало не смягчился. Джиллиан снова попыталась обезоружить его кротостью.

– Я не стану ездить через ваши владения, Юджин. Мне немало пришлось потрудиться, но я добилась разрешения на доступ в запретную зону за плотиной. Эпизод с появлением деревни из воды я сниму через каньон с помощью телеобъектива.

Губы его презрительно дернулись.

– А то я не знаю про твои бумажки да пропуски! Посмей только…

Громыхнула затянутая сеткой дверь кафе, заглушая угрозу на полуслове. И на крыльце возник заспанный Робби с двумя бумажными пакетами в руках.

– Хэй, Джилл, помереть можно, чего Пегги запаковала нам на ланч! Я ей говорю, нам бы только перекусить, парочки сэндвичей за глаза довольно, а она во-от такой ломоть мяса отхватила, да и… Ой. – Паренек сонно заморгал, приглядываясь к сокрытому в тени незнакомцу. – Эй, утречко доброе, приятель!

Джиллиан закусила губу, сдерживая истерический смех: неряшливый, хипповатый Робби, – с волосами цвета молодой травки, с ног до головы обвешанный серьгами, – уронил на землю пакеты и с достоинством протянул Юджину растопыренную пятерню. Старик смерил отрока взглядом, поджал губы, развернулся на каблуках и, не оглядываясь, зашагал назад, к машине.

Робби изумленно захлопал глазами.

– Эй, чегой-то ему в штаны заползло?

– Пустяки. Ты давай, загружай ланч, ладно? А я подниму Труди и остальных. Надо бы уже ехать.

Джиллиан не терпелось расставить группу по местам. Настроить кинокамеры – и снова затеряться в воспоминаниях прошлого. Как же хочется опять ощутить этот затаенный, окрыляющий, трепетный восторг при виде того, как мистическая деревня медленно поднимается из глубины вод, пробуждаясь от десятилетнего сна! Ей просто необходимо снова пережить это потрясение и в последний раз прикоснуться к магии легенды вместе с отцом. Сердце молодой женщины неистово колотилось в груди. Замирая от радостного предвкушения, она поспешила назад, к мотелю, и нетерпеливо забарабанила в двери номеров.

Первой появилась величавая, точно античная скульптура, Труди: ее эбеново-черная кожа темной тенью выделялась в предрассветный сумерках. Минуту спустя к ней присоединился толстячок Кларенс – с томными замашками эстета и ненасытным аппетитом средних размеров удава.

– Давайте, ребятки, пора трогаться! – поторапливала Джиллиан. – Ежели наш главный инженер в расчетах не ошибся, на месте надо быть в семь, а в восемь включать камеры. Труди, готова? Кларенс? Рут?

Еще десять минут ушло на то, чтобы отыскать инфракрасные линзы, что Труди для вящей сохранности запихнула под кровать, и еще пять – на то, чтобы Рут с Кларенсом загрузили оборудование для звукозаписи. Сводить фонограмму они сегодня вовсе не собирались, но при записи Кларенс предпочитал одновременное прослушивание, так что всякий день киношники безропотно запаковывали все его причиндалы вплоть до последнего микрофона.

Джиллиан даже не задумывалась о том, сколько физических усилий уходит на перетаскивание оборудования из машины в мотель и обратно. Учитывая, что один объектив для кинокамеры стоил до пяти-шести тысяч долларов, ни один профессионал не оставил бы свою драгоценную технику в пикапе на всю ночь, даже в сонном и мирном городишке вроде Санто-Беньо.

К тому времени, как последний ящик оказался в машине и команда киношников готова была трогаться, небеса у горизонта прочертили пурпурно-розовые сполохи.

– Труди, ты поедешь со мной, по пути обсудим последовательность кадров. Робби, ключи от пикапа у тебя?

– Туточки. – Ее юный ассистент не спеша побрел к взятому напрокат пикапу. Роскошные ботинки фирмы «Найк», – модель на батарейках, – ярко посверкивали в сумерках. – Мы уж от тебя не отстанем. Только не свались опять с утеса, балда!

Они добрались до заграждений, возведенных рабочими Далтона на дороге вдоль края каньона, когда небо уже окрасилось ало-золотыми разводами. Охваченная лихорадочным нетерпением, Джиллиан едва ли не пинками повыгоняла свою команду из машин и повела к узкой площадке среди утесов, которую наметила для себя накануне. Огибая каменный выступ и крутой поворот, где она сверзилась в пропасть, Джиллиан не без признательности глянула вниз, на сосну, верхом на которой провела предыдущую ночь. И, благополучно миновав опасное место, бодро затопала вперед по каменистой тропке.

К тому времени, как съемочная группа поднялась на искомую точку напротив затопленной деревни, Кларенс тяжко отдувался, а Робби вслух жаловался на жизнь и на тиранию начальства. Тихая, похожая на мышку Рут тотчас же приступила к работе и принялась распаковывать аппаратуру для звукозаписи, запасные аккумуляторы, чистые видеокассеты…

Робби плюхнулся на землю, раскинув руки и ноги.

– Ну, и какого черта я связался с документалистами? – пробурчал он. – Мог бы вкалывать у Диснея, целыми днями просиживал бы задницу в кресле, рисовал бы себе мультики…

Как обычно, Джиллиан пропустила его сетования мимо ушей. С этими людьми она работала отнюдь не впервые и отлично знала их сильные и слабые места. Труди и Кларенс в своем деле просто-таки не знали себе равных. Ну, а Робби – он Робби и есть, что с него взять!

– О'кей, – бодро объявила Джиллиан. – Давайте-ка напоследок пройдемся по сценарию. – Документалистка давным-давно заучила наизусть каждую строчку, но лишний раз повторить никогда не мешает.

– Начинаем с нескольких кадров широким планом. Труди, как только достаточно рассветет, панорамируй каньон. Мне требуется размах, ощущение глубины и протяженности. А еще мне нужны контрасты, – темные тени на красном песчанике, покатая арка входа в пещеру на фоне отвесной скалы…

– Нужны – значит, будут, – благодушно заверила Труди, засовывая собственную копию сценария в карман твиловой куртки. Любовно, с трепетной осторожностью, – точно мать, баюкающая новорожденного младенца, – негритянка извлекла из футляра длинные, похожие на сосиску линзы.

– Кларенс, а с тебя – звуки утра. И побольше, побольше! Птицы, белки, шелест ветра в листве. Мир оживает – сонно, неспешно… Земля приветствует рассвет. Вот это ощущение ты мне и передай.

– То есть изобразить, как эти твои развалины восстают от столетнего сна?

– Именно. Именно этот настрой мне и нужен. Постепенное пробуждение. Медленное возрождение к жизни. Деревня неспешно поднимается из глубины вод навстречу солнцу.

Джиллиан с трудом сдерживала нервную дрожь возбуждения, в жилах толчками пульсировала кровь. Здесь – ее епархия, ее владения. Этим она живет. Большинство людей за пределами кинематографического братства считали, что документальный фильм просто фиксирует события по мере их развития. Мало кто сознавал, что опытный режиссер, формируя последовательность кадров, искусно расставляет акценты и вкладывает в отснятый материал собственную интерпретацию происходящего, собственное художественное видение.

– Следующий ряд кинокадров – появление деревни. Мне нужен широкоугольный кадр скалы, – тут задействуй кинокамеру номер один; а вторая кинокамера пусть снимает индейское поселение, по мере того, как руины выступают из воды, – тут дай среднее приближение. Как только над водой покажется башня, дашь изображение самым крупным планом, – насколько возможности позволяют. Чтобы можно было различить каждый камень, каждый кирпичик, пустые провалы окон…

– Ясно, – невозмутимо кивнула Труди.

– Кларенс, ты можешь опустить пониже один из микрофонов, чтобы записался шум воды? Плеск волн о камень, или, может, журчание на перекатах? Знаю, знаю, этим мы собирались заняться позже, но эти звуки помогут воссоздать настроение…

Звукооператор подобрался поближе к краю каньона и глянул вниз, в белесый сумрак.

– А далеко ли до воды?

– Сейчас – больше двухсот футов.

– Ну, можно поиграть в рыболовов-любителей, да только за результаты не отвечаю, – с сомнением протянул толстяк. – Рут, не подкинешь запасной моток кабеля?

Расставив съемочную группу по местам, Джиллиан с маниакальной тщательностью приступила к собственным обязанностям. В ней словно жили и действовали две разных, не зависящих друг от друга личности. Как режиссер, она посоветовалась с Труди, как лучше разместить кинокамеры, сверилась с экспонометрами, регистрирующими уровень освещения, послушала слабый гул ветра через наушники Кларенса, многократно усиливающие звук. И все это время сердце ее неистово колотилось в груди, и Джиллиан, – теперешняя, умудренная жизнью Джиллиан или девятнадцатилетняя девчонка далекого прошлого? – бдительно следила за отметкой уровня воды на противоположной стене каньона.

Молодая женщина нетерпеливо расхаживала вдоль обрыва. Вода убывала – медленно, дюйм за дюймом. Небеса за ее спиной окрасились пурпуром. Над горизонтом роскошным золотым шаром поднималось солнце, расцвечивая утесы за обмелевшим водохранилищем в нежно-розовые тона. Озеро постепенно меняло цвет – от свинцово-серого до изумрудно-зеленого.

– Панорамирую каньон, – предупредила Труди, уверенной рукой придерживая раздвижной штатив. Что-что, а дело свое оператор знала на все сто!

Джиллиан подобралась к ней как можно ближе, – лишь бы ненароком не толкнуть Труди и не опрокинуть оборудование. Прищурив глаз, она неотрывно следила за крохотным видоискателем, пока оператор медленно водила камерой из стороны в сторону.

В горле молодой женщины застрял комок. Широкая панорама каньона Санто-Беньо, пробуждающегося с рассветом, потрясала великолепием, даже в рамке миниатюрного экранчика шириной в дюйм. Потоки света омывали песчаник утесов, окрашивая отвесные стены в густые охряные тона. Утреннее солнце высветило резкие контуры каменных выступов, а темные провалы за ними погрузило в еще более непроглядную тень. Над скалами голубело небо. А внизу отступала вода.

Солнце поднялось выше, над зубчатой цепью гор. Медленно, – до чего же мучительно-медленно! – отдернулась завеса мрака, застилающая скалы на противоположной стороне каньона. И на каменной стене обозначились отчетливые черные разводы.

– Вот и они, – прошептала Труди. – Следы копоти от костров.

Джиллиан отодвинулась от камеры. Молодой женщине казалось, что еще немного, и сердце ее выскочит из груди. Спокойно, не волнуйся, твердила себе она. Труди знает, что делает. Они все обговорили заранее, все спланировали. Одну из камер она наведет на эти черные пятна, проследит их вниз, дождется, пока не покажется деревня…

И ждать уже недолго… вот-вот, с минуты на минуту, над водой поднимется башня.

– Сменю-ка я кассеты, – пробормотала Труди себе под нос. – Еще не хватало, чтобы в обеих кинокамерах пленка закончилась. Ты ж заживо с меня кожу сдерешь, ежели я хоть что-нибудь упущу.

Труди проворно извлекла из кинокамеры номер один получасовую кассету «Бетакам» и вставила на ее место чистую. Вполне можно было использовать и шестидесятиминутную, и даже двухчасовую. Однако ни она, ни Джиллиан не желали подменять качество – количеством.

– Достань-ка на всякий случай и запасной аккумулятор, – шепнула Джиллиан помощнице.

Рут кивнула и послушно принялась рыться в одном из ящиков. Болтуны примолкли. Тишина стояла мертвая: все ждали появления деревни.

И вот – долгожданный миг! Сперва показался широкий свод, – дым, курившийся здесь веками, намертво въелся в камень. Затем – неглубокая впадина. Вершина каменной башни. Квадратное оконце в камне.

– Крупный план, – шепнула Джиллиан на ухо Труди. – Дай как можно крупнее! Отыщи в окне лицо!

Не отрываясь от видоискателя, кинооператор снисходительно улыбнулась.

– Послушай, ты не забыла ли: мы ведь только легенду снимаем! Так, Джилл?

– Все легенды и мифы берут начало в реальной жизни, – задумчиво проговорила молодая женщина. – Смена времен года, страстная любовь, возникшая между мужчиной и женщиной, рождение ребенка, – вот их исток, вот их суть и смысл.

Джиллиан скрестила руки на груди. Данная конкретная легенда связана не только с временными циклами. Но с ее юностью и взрослением. И с отцом. В особенности с отцом.

И только когда набежавшее облако заслонило солнце и каньон на мгновение снова погрузился во тьму, молодая женщина вспомнила, что у истоков легенды о Плакальщице каньона Санто-Беньо еще и смерть.