Текст книги "Террор в Македонии"

ГЛАВА 7

После побоища. – Бумага. – Гнев. – Угрозы. – Человеческое достоинство. – Храбрость внушает уважение. – Умереть смертью солдата. – Албанский характер, его плюсы и минусы. – Македонцы будут расстреляны. – Взвод, выделенный для расстрела. – Пленники держатся великолепно. – Марко хочет сам руководить расстрелом. – Момент наивысшего напряжения. – Никея.

Ужасающую гибель турок на дне бездонной пропасти встретили всеобщим ликованием. Так, должно быть, радуются каннибалы[70]70
  Каннибал – людоед.


[Закрыть] в преддверии вкусной еды. Враг повержен, истреблен, стерт с лица земли. Но албанцам этого было мало. Бойня, что свершилась по их воле и у них на глазах, но на расстоянии и без их прямого участия не принесла удовлетворения. Они жаждали чего-нибудь более впечатляющего и щекочущего нервы. Последние слова Марко сулили именно такое развлечение, и все охотно последовали за своим предводителем туда, где лежали связанные Жоаннес, Михаил и Паница.

– Послушайте, братья! – прошептал Жоаннес. – Нас преследует злой рок. Все кончено. Теперь остается одно – достойно встретить свой смертный час!

– Не волнуйся, командир! Все будет в порядке. Мы покажем этим животным, как умирают настоящие мужчины.

– Пусть считают, что мы на самом деле турецкие жандармы. Вряд ли кто-нибудь узнает нас. Возможно, к мусульманам они отнесутся с меньшей жестокостью и просто убьют, не прибегая к пыткам.

– Да, ты прав. Поговори с ними сам и скажи то, что считаешь нужным.

– Я очень благодарен вам за все, друзья! Спасибо и прощайте! Но вот что разрывает мне сердце: я потерял Никею, втянул вас в это дело!

– Не раскаивайся ни в чем, Жоаннес. Разве человек, который погибает, выполняя свой долг, не достоин ничего другого, кроме уважения? Что делать, такова наша судьба.

– Тихо! Они идут!

Марко, окруженный толпой, приблизился к пленникам. Те смело взглянули ему в глаза.

Бей долго рассматривал их, внимательно изучая, но только пожал плечами. Ничего удивительного. Фески, надвинутые на глаза, исцарапанные и запачканные кровью лица – все это делало наших друзей совершенно неузнаваемыми. Кроме того, атаман видел их всего раз во время сражения в Салько. Да и кто мог бы предположить, что под мундирами солдат отборных частей оттоманской армии скрываются восставшие крестьяне из разоренной славянской деревни! А мысль о Жоаннесе вообще не могла прийти Марко в голову. Ведь он имел все основания считать его утопленником, лежащим на дне реки.

– Кто ты? – грубо обратился он к юноше.

– Долгих лет жизни падишаху! – произнес тот по-турецки. – Я унтер-офицер жандармов его высочества.

– А эти?

– Жандармы, мои подчиненные.

– Почему ваши войска атаковали меня?

– Не могу знать. Высшее начальство не посвящает меня в свои планы.

– Почему вы убегали?

– Как мы могли убегать, если шли впереди эскадрона?

– Однако за вами гнались, в вас стреляли!

– Не знаю. Может быть, это был отвлекающий маневр?.. Заставить тебя подумать, что охотятся за нами, и таким образом добраться до твоего родового гнезда.

– Возможно. Тебе не дали никакого приказа относительно меня?

– Нет. Не припоминаю.

– Ты лжешь!

– Не помнить – не значит лгать!

Поразмыслив немного, Марко подергал себя за длинный ус.

– А это мы сейчас проверим.

Он наклонился к Жоаннесу, расстегнул на нем мундир и начал искать. Засунув руку во внутренний карман, разбойник вытащил оттуда большой конверт, запечатанный красным сургучом.

– Ты хотел скрыть от меня эту бумагу?! – усмехнулся бей.

– Я совсем забыл о ней. После всех этих передряг у меня голова раскалывается и круги перед глазами.

Марко разорвал конверт и начал вполголоса читать:

«Бея Косова, нашего уважаемого друга Марко, просят по получении сего незамедлительно прибыть в Приштину. Было бы очень хорошо, если бы бей Марко отправился в вилайет тотчас же в сопровождении подателя письма.

Подписано: Омар-паша, главный правитель Приштины».

Больше ничего не было: ни даты, ни каких-либо других пометок, но внизу, под подписью, красовалась имперская печать.

Албанец расхохотался.

– Теперь понятно. Готовилась западня! Я выехал бы с небольшой охраной и нарвался на целый эскадрон! Хорош бы я оказался! Они меня либо убили бы, либо взяли в плен!.. Но почему же тогда они преследовали вас?

– Не знаю, – уклончиво ответил Жоаннес, хотя именно это он знал очень хорошо…

…Жандармы обнаружили мертвых лошадей, раздетый труп унтер-офицера и догадались о случившемся.

Поняв, что важный приказ, касающийся Марко, попал в чужие руки, и подозревая в содеянном трех беглецов, они решили на всякий случай изменить первоначальный план и предприняли атаку. Чем все закончилось, уже известно…

– Значит, ты участвовал в подлом заговоре против меня, истинного мусульманина и верного подданного его величества падишаха! – возмутился бей.

– Я солдат, и мне не положено обсуждать приказы командиров.

– Ты прежде всего дурак! Тебе следовало предупредить меня, продать мне эту бумагу, сообщить все, что знаешь. Я хорошо заплатил бы!

– Я такими вещами не занимаюсь!

– Значит, ты один такой и представляешь исключение из общего правила. Но я не верю тебе, ведь в этом мире все продается и все покупается, вопрос только в цене, а я щедр.

– Это щедрость бандита и вора! Ты одной рукой даешь, а другой еще больше отбираешь. Убийца!

– Врешь, свинья!

– Трус!

– Я! Марко! Трус?!

– Да, ты всего лишь жалкий трус!

Снести такое оскорбление в присутствии членов своего клана бей не мог. На какой-то момент он потерял самообладание: лицо исказила гримаса, глаза налились кровью, усы топорщились, на щеках появились белые пятна. Он заскрипел зубами от ярости, сжал кулаки и затопал ногами.

– Замолчи, сукин сын! Я сейчас велю своему леопарду растерзать тебя. Хадж, сюда! Хадж!

В ту же минуту зверь подскочил к хозяину, прижав уши к затылку и нетерпеливо скребя землю когтями. Отчаянным усилием Жоаннесу удалось подняться на ноги. Он стоял, гордо выпрямившись перед двумя хищниками, человеком и леопардом, и ждал своей участи.

Но следующий приказ для зверя так и не последовал.

– Нет! – прорычал Марко. – Это была бы слишком легкая смерть. Я изрежу тебя на куски, чтобы насладиться твоими мучениями, упиться видом твоей крови, услышать, как ты будешь униженно молить меня о пощаде! Только так можно отомстить за оскорбление!

С этими словами бандит выхватил из ножен кривую турецкую саблю и замахнулся. Клинок сверкнул на солнце.

Юноша даже не вздрогнул, хотя сильно побледнел. Глядя прямо в глаза своему разъяренному противнику, он в третий раз отчетливо произнес: «Трус!» В наступившей тишине это прозвучало как пощечина.

Было совершенно очевидно, что Жоаннес стремится вывести Марко из себя, спровоцировать в нем безудержный гнев, что заставило бы того потерять самообладание и толкнуло на убийство. Тогда друзьям вместо изощренных пыток и нечеловеческих страданий грозила бы страшная, но зато быстрая смерть.

Лезвие сабли должно было вот-вот опуститься на голову молодого человека. Присутствующие замерли.

Вдруг Марко отступил на шаг, и рука с занесенной саблей начала медленно опускаться, как в торжественном воинском салюте. Словно опомнившись, бей усилием воли взял себя в руки.

– Ты храбр! – сказал он уже более спокойно, и в голосе его зазвучали уважительные нотки.

– Я – человек! Пощады у тебя просить не стану, но, если мне суждено умереть, я хочу погибнуть, как подобает солдату!

– Да, ты – храбрец и напомнил о моем долге.

– Не следует забывать, кто ты такой. Твои славные предки тоже пролили немало крови, но они были герои и никогда не роняли своего достоинства!

– Ты прав!

– Если в тебе действительно течет их кровь, если эти львы не породили гиену[71]71
  Гиена – млекопитающее хищное животное, длина тела около одного метра. Питается в основном падалью.


[Закрыть], убей меня, но не оскорбляй! Поскольку это постыдно не только для того, кого унижают, но еще больше для самого обидчика!

– Клянусь Аллахом, ты мне нравишься! И хотя подарить тебе жизнь я не могу, но сделаю все, что ты попросишь, для тебя и твоих товарищей.

– Ты обещаешь?

– Клянусь!

– Поскольку мы оказались в твоей власти и должны непременно погибнуть, я прошу лишь об одном. Мы хотели бы умереть достойно, как солдаты, а не сдохнуть, как истекающая кровью скотина, с которой перепившиеся мужики заживо содрали шкуру.

– Я обещаю это.

– Расстреляй нас, если тебе так хочется, но избавь от связанных рук, повязок на глазах, кляпов[72]72
  Кляп – тряпка или кусок дерева, насильно засунутые в рот связанному человеку, чтобы он не кричал и не кусался.


[Закрыть] во рту и позволь мне самому командовать расстрелом.

– Согласен…

Не следует удивляться сверх меры такому неожиданному проявлению человечности со стороны Марко. Тем более что он вовсе не отказался казнить пленников, а только решил избавить их от пыток! Возможно, кто-нибудь другой отпустил бы их на свободу. Но в албанцах за многие века сформировалось чувство полного презрения к человеческой жизни. Они остались импульсивными[73]73
  Импульсивный – склонный действовать под влиянием первого побуждения.


[Закрыть] дикарями, чья необузданность характера и жестокость несколько умеряется врожденными добродетелями, свойственными еще первобытным людям.

Албанец отважен, неприхотлив, гостеприимен, раб данного им слова.

Об их смелости рассказывают легенды. Недаром говорят: «Храбр, как албанец». Покорение Албании одним из жесточайших завоевателей Али-пашой из Янины[74]74
  Янина – главный город исторической области Эпир на северо-западе нынешней Греции.


[Закрыть] может служить великолепной иллюстрацией к сказанному. Когда этот кровожадный правитель отправил своих головорезов в горы, там не нашлось ни одной женщины, ни одного ребенка, ни одного старика, кто склонил бы голову под ударом сабли или попросил о пощаде. Там жестоко и методично истребили массу народа, но покорить его так и не смогли!

Фанатичную[75]75
  Фанатичный – здесь: исключительно страстный, исступленный, безудержный.


[Закрыть] самоотверженность проявляли в этой борьбе женщины. Они взрывали порох, поджигали хлеба, предавали огню собственные жилища. Когда не оставалось никакой надежды на спасение, они брались за руки и, образовав траурный хоровод, запевали прощальную песню, а потом бросались вниз со скал или в бурные горные потоки.

Албанцы чрезвычайно неприхотливы. Во всяком случае, те, что живут в полной изоляции высоко в горах. Их жилища напоминают орлиные гнезда. Питаются они рисом, кукурузной мукой, разведенной в молоке, сыром и хлебом. Изредка – немного вареного мяса с горохом. Лишь по праздникам или в особо торжественных случаях на их столе можно увидеть турецкий плов или особым образом приготовленное мясо. Тушу козы, барана или поросенка зажаривают целиком и подают на огромном деревянном блюде. Каждый из гостей подходит и сам отрезает кинжалом кусок согласно своему вкусу и аппетиту.

Жилища их отличаются удивительной простотой, исключающей даже самые элементарные удобства. Глиняные домики, почти ничем не огороженные. Вместо трубы – дыра в потолке, откуда выходит дым. Грубо сколоченная мебель в минимальном количестве. Кроватей нет вовсе, спят прямо на земляном полу, подстелив соломенные циновки[76]76
  Циновка – плетеная рогожка, употребляемая для подстилки на пол, занавешивания окон, подвешивания на стену.


[Закрыть] или коврики. Только бейским гаремам[77]77
  Гарем – женская половина дома у богатых мусульман в странах, где существовало или еще существует многоженство; так же называются и жены или наложницы, обитающие в гареме.


[Закрыть] свойственны некоторые элементы роскоши.

И еще, когда речь идет об одежде или оружии, албанцы испытывают настойчивую потребность в пышности и блеске, стремятся выставить напоказ свое богатство, не зная в этом никакой меры.

Их гостеприимство и верность данному слову вошли в пословицы. Кроме того, они очень суеверны. Албанец убежден в существовании вампиров, этих жутких таинственных мертвецов, что по ночам являются к живым и сосут их кровь, отчего те потом умирают. Он не сомневается, что есть видения. Почитает и боится колдунов, предсказателей судьбы. И до сих пор иногда еще албанцы сжигают заживо стариков, заподозренных в том, что их дыхание смертельно.

Сумасшествие вызывает у албанцев особое уважение, смешанное с ужасом. Все, что делают, говорят или хотят умалишенные, для них непререкаемо.

Из всего сказанного можно понять, что люди этой европейской нации одновременно и очень просты, и очень сложны. Они живут рядом с нами, принадлежат к той же человеческой расе, но сколь отличны от наших их привычки и образ мыслей!

Таков и Марко. От своих предков он унаследовал не только отвагу, вспыльчивый и жестокий характер, привычку к грабежу и насилию, но также некоторое врожденное благородство души, правда, больше внешнее, чем внутреннее. Ни за что на свете он не хочет прослыть трусом, но при этом готов стать палачом, хладнокровно убивающим свои безвинные жертвы…

Бей отдал приказ отвести узников в темницу, примыкающую к его дому, и добавил:

– Обращайтесь с ними хорошо, давайте пить и есть, но, если попробуют бежать или оказать сопротивление, убейте на месте.

Итак, друзья оказались запертыми в каменном мешке.

Время от времени к ним заходил тюремщик, мрачный албанец, основательно вооруженный, и приносил поесть. Пища была простая, но в достаточном количестве.

Разбитые от усталости и ушибов, трое сразу повалились на циновки, устилавшие пол камеры, и тут же уснули.

Сон вернул им силы и внес некоторое успокоение в страдающие души. Теперь они могли с честью выдержать последнее испытание, стать под пули с высоко поднятой головой и смело глядя в глаза своим палачам.

День прошел спокойно, потом ночь. Встало солнце. Еще через час охранник доставил пищу. Возможно, это была последняя трапеза в их жизни. Они не стали расспрашивать тюремщика ни о чем, ведь он мог принять такое любопытство за слабость.

Наконец за ними пришли. Македонцы братски обнялись, и Жоаннес твердым голосом произнес:

– Мы готовы.

И больше ни одного слова, ни одного упрека, ни одной жалобы. Конечно, они страдали: Жоаннеса мучила мысль о погибшей любви; Михаил и Паница думали о своей деревне, которую они никогда больше не увидят, о стариках родителях. Но лица их оставались спокойны. Каждый переживал боль в себе и не показывал остальным.

Перед домом Марко при полном боевом параде был выстроен отряд. Легким наклоном головы албанцы приветствовали осужденных. Со всех сторон шумной толпой сбежались женщины и дети. Им было любопытно поглядеть на казнь.

Подошел пышно разодетый Марко, как всегда, в сопровождении леопарда. За ним, переговариваясь между собой, следовали женщины в белых шелковых одеждах. Лица их были тщательно скрыты от посторонних глаз. Вероятно, это были жены бея и их служанки. Весь клан оказался в сборе.

Несколько человек из тех, кому предстояло исполнить приговор, подвели узников к самому краю площадки. Их поставили спиной к пропасти, которой предстояло принять тела несчастных. Ведь на этих голых скалах, где практически нет земли, могилу вырыть невозможно.

Албанцы с карабинами наперевес выстроились шагах в пятнадцати.

Трое молодых людей стояли под ярким солнцем с непокрытыми головами. Руки оставались свободными.

– Готовы? – спросил Марко.

– Да! – ответил за всех Жоаннес.

– Ты просил разрешения самому командовать расстрелом. Я обещал тебе это. Можешь начинать.

– Благодарю тебя за то, что ты не нарушил данного слова.

Выпрямившись, Жоаннес громко, так, что сразу все смолкло, крикнул:

– Солдаты, смирно!

Албанцы, привыкшие к воинской дисциплине, замерли.

– Готовсь! – бесстрастно продолжал юноша.

В полной тишине было слышно лишь щелканье затворов.

– Они действительно великолепные парни! – повторил бей. – Но именно поэтому они и опасны.

– Целься! – продолжал звонким голосом Жоаннес.

Приклады прижались к плечам, и неумолимо грозный ряд стволов уставился в грудь пленникам. Сейчас прозвучит последняя команда, и все будет кончено. Жоаннес поглубже вдохнул, чтобы голос его не сорвался, когда он скажет: «Огонь!..» Албанцы напряженно замерли, держа пальцы на спусковых крючках…

Раздался крик, но не тот, который все ждали. Это был душераздирающий вопль ужаса и отчаяния. Он заполнил, казалось, все пространство:

– Жоаннес! Боже мой, Жоаннес!

В тот же момент кто-то в белом, похожий на привидение, отделился от толпы женщин, окружавших Марко. Все, кто был на площадке, застыли в немом удивлении.

Услышав этот голос, трое друзей вздрогнули, а Жоаннес, почти теряя сознание, прошептал:

– Никея! Моя Никея!

ГЛАВА 8

Бросьте оружие! – Разум возвращается. – Сумасшедшая заговорила. – Необыкновенная смелость. – Спасены! – Марко подчиняется воле безумной. – Идея. – Чтобы отомстить. – Драма переходит в комедию. – Кортеж. – Наконец-то одни! – Река. – Никея идет на разведку. – Уничтожение Салько. – Четыре первых солдата армии независимости.

Никея!.. Да, это была она, его любимая, его единственная, его желанная, его молодая жена, союз с нею обещал быть таким счастливым, а оказался столь кратким и горестным.

Жоаннес так тихо произнес это имя, что никто ничего не Услышал, ведь внимание всех обратилось на женщину, что устремилась к осужденным. Люди расступались со смешанным чувством уважения и страха. Сам Марко вздрогнул и опустил голову, словно перед белым призраком, пришедшим отомстить за невинные жертвы Салько.

В возбужденной толпе послышались голоса:

– Безумная идет куда-то! Что она собирается делать?

Девушка сорвала белую чадру[78]78
  Чадра – верхняя одежда женщин мусульманского Востока, состоящая из покрывала во весь рост, которое закрывает голову и лицо, оставляя лишь незначительные отверстия для глаз.


[Закрыть], прикрывавшую лицо.

Прекрасные длинные светлые волосы рассыпались по плечам и окутали, как покрывалом, ее стройную фигуру.

Спотыкаясь на камнях, неровной походкой Никея подошла к солдатам, те все еще держали карабины на изготовку. Под ее взглядом албанцы дрогнули и отступили. Жестом руки отведя в сторону нацеленные на пленников стволы, она властно произнесла:

– Бросьте оружие, или страшное несчастье обрушится на ваши головы!

И храбрые воины, те, кто ничего не боялся в битве, эти безжалостные палачи и мучители, вдруг затрепетали от какого-то суеверного ужаса. Растерянно переглядываясь, они опустили ружейные приклады на землю.

Бледная, с растрепанными волосами, молодая женщина подошла к Жоаннесу и бросилась ему на шею. Михаил и Паница растроганно глядели на них.

Любовь, как известно, способна творить чудеса, и такое чудо произошло… Стоя в группе женщин, окружавших Марко, девушка вдруг узнала в турецком офицере Жоаннеса, а в двух его товарищах – своих односельчан. Словно удар грома поразил все ее существо: «Жоаннес! Это он! Его сейчас убьют!» Рассудок, казалось, навсегда затуманенный горем, прояснился. Глаза засветились. Теперь в голове была лишь одна мысль: спасти любимого, спасти во что бы то ни стало, или умереть рядом с ним! Но вместе с разумом к молодой женщине вернулись хладнокровие и осторожность.

Нежно обнимая молодого человека, она успела шепнуть ему на ухо:

– Сделай вид, что не узнаешь меня. Ни ты, ни Михаил, ни Паница никогда меня не видели. Я попытаюсь спасти вас.

Потом, снова притворившись сумасшедшей, она начала бормотать какие-то бессвязные фразы, время от времени произнося имя Жоаннеса, которое вырвалось у нее в тот момент, когда она узнала юношу.

Затем, обхватив всех троих руками, внятно сказала, устремив взгляд в пространство:

– Я хочу, чтобы они остались живы! Я хочу, чтобы они были свободны! Они священны для вас!

Мужчины, что должны были казнить узников, в страхе попятились. Со всех сторон послышались взволнованные и испуганные голоса:

– Безумная заговорила, она произнесла заклинание. Ее устами говорил сам Аллах! Бог велик, и это воля Аллаха!..

Марко был очень недоволен. Неожиданное вмешательство сумасшедшей могло помешать осуществлению задуманного: полностью уничтожить всех, кто принимал участие в нападении на него.

В своих людях он мог быть уверен. От них никто ничего не узнает. Но турки все до одного должны умереть. Ему не нужны живые свидетели того, что здесь произошло! Под любым предлогом следовало избежать этого.

Когда Никея вскрикнула «Жоаннес!», бей сразу насторожился. Кажется, так звали храброго славянского юношу из Салько, того, кто поднял крестьян на бунт против него и чуть не одержал победу.

Подойдя ближе, он увидел, что девушка нежно обнимает молодого турка в форме унтер-офицера, беспрерывно называя его этим именем:

– Жоаннес, любимый мой, наконец-то я нашла тебя! Это ты, Жоаннес! Твое имя звучит для меня как сладчайшая музыка… Благодарю тебя, Господи, что позволил бедной Никее вновь увидеть ее Жоаннеса! Имена наши так же неразлучны, как мы. Ты – мой муж, я – твоя жена перед Богом и людьми… Ну посмотри же на меня, Жоаннес! Скажи мне о своей любви…

Марко внимательно наблюдал за юношей. У того было какое-то странное выражение лица.

Жоаннес, как, впрочем, и его друзья, действительно находился в состоянии полной растерянности. Только что он готовился принять смерть, это потребовало от него высшего напряжения всех душевных сил, и вдруг в самый последний момент он вновь обрел ту, кого считал навсегда потерянной и мысленно уже простился с нею. Теперь, как немой актер, он становился участником новой драмы, от которой, возможно, зависела его жизнь и свобода.

Хотя Марко был подозрителен от природы, он так и не признал троих друзей. Не понял он и того, что безумие Никеи было уже притворным. Иногда истинное положение дел представляется нам самым невероятным.

Однако надо решать, что делать с пленниками. Нарушить обычая он не мог. Поэтому их следовало немедленно помиловать и освободить. Именно это желание высказала безумная. Никто не смеет оспаривать Провидение, таковы законы клана. Толпа возбуждена, люди начинают нервничать. Медлить больше нельзя.

Марко, кажется, вынужден уступить. Однако на хищном его лице появилась недобрая ухмылка. В мозгу коварного албанца шла напряженная работа.

Некоторое время красавица Никея привлекала его внимание, возбуждала в нем интерес, и он страстно желал привести ее в свой гарем. Внезапное сумасшествие девушки сделало это невозможным и позволило гордой славянке избежать столь ненавистного ей союза с мусульманином. Но Марко затаил злую обиду. Раз он не может сделать Никею своей женой – теперь безумная женщина могла действовать по своему усмотрению и уйти в любой момент куда ей заблагорассудится, – он найдет другой способ унизить ее.

– Ты и твои товарищи свободны, – обратился бей к Жоаннесу.

Молодой человек собирался ответить, но Марко прервал его:

– Не благодари меня! Я отпускаю вас только потому, что к этому меня принуждают обстоятельства. Однако я ставлю одно условие…

– Нет! Никаких условий! Освободить их! Так повелела безумная! – зашумела толпа.

– У меня тоже есть требование, – твердо сказал Жоаннес. – Если мы свободны, верни нам оружие!

– Это справедливо! – согласно кивнул бей.

Когда друзья получили назад свои карабины, сабли и патронташи, они почувствовали себя значительно увереннее, и Жоаннес добавил, холодно глядя Марко в глаза:

– Но мы еще встретимся, не так ли?

В голосе его звучали угрожающие нотки.

– Я тоже рассчитываю на это! – еле сдерживаясь, ответил тот.

– А теперь я хотел бы знать, что это за условие, о котором ты говорил. Сегодня сила на твоей стороне, и ты вправе диктовать свою волю.

Марко смешно сморщил нос, напоминавший клюв ястреба.

– Эта сумасшедшая спасла тебе жизнь. Ну что же, отдаю ее тебе. Бери девушку и женись на ней. Я так хочу. Это и есть мое условие.

Молодой человек оторопело смотрел на бея и не мог поверить своим ушам.

– Я сделаю все, как ты хочешь.

– Обещаешь? Поклянись!

– Именем Аллаха! Клянусь!

В крайнем изумлении и едва подавляя в себе желание расхохотаться, Жоаннес взглянул на Никею, та продолжала играть роль умалишенной и никак не отреагировала на сказанное.

– Можешь идти! – Марко указал рукой в сторону выхода из крепости.

Мысленно он очень радовался придуманной шутке. Если когда-нибудь эта своенравная красавица вновь обретет разум, каким кошмаром будет для нее обнаружить себя женой правоверного мусульманина, турка! Теперь он чувствовал себя отомщенным.

Послышались возгласы, которые прервали его размышления:

– Эскорт![79]79
  Эскорт – конвой, охрана, прикрытие.


[Закрыть] Почетный эскорт для безумной! Она не может уйти просто так, мы должны сопровождать ее. Таков обычай!

– Пусть будет по-вашему! – согласился Марко, боясь уронить свой авторитет предводителя рода.

Кортеж[80]80
  Кортеж – торжественное шествие.


[Закрыть] состоял из женщин, детей и стариков. Впереди шли вооруженные мужчины, те самые, что должны были расстрелять пленников. Возглавлял шествие сам бей. Никея продолжала играть свою роль. С отсутствующим видом она покорно шла, опираясь на руку Жоаннеса. Все это очень веселило Марко. Трагедия превратилась в комедию.

Покинув крепость, торжественный эскорт медленно двигался по дороге, где был уничтожен турецкий отряд. Повсюду еще виднелись следы недавнего побоища. Спустились в долину. Вдалеке сверкала река. Но албанцы все шли и шли и, казалось, не собирались возвращаться. Их присутствие тяготило девушку и троих друзей.

Тогда Никея решила положить этому конец. Она резко остановилась и решительно провела в воздухе как бы разграничительную черту. Затем пересекла сама эту воображаемую линию и властным движением руки повелела сопровождавшим ее прекратить шествие и возвращаться назад в горы.

Убежденные в том, что они как следует исполнили священный ритуал[81]81
  Ритуал – церемония, церемониал; действия, проводимые по определенным правилам.


[Закрыть], предписанный старинными обычаями, горцы повиновались воле безумной и медленно, словно нехотя, повернули обратно.

На прощание Марко вызывающе бросил Жоаннесу:

– Итак, до скорой встречи?

– До встречи! – твердо ответил юноша.

И непримиримые противники разошлись в разные стороны, унося в сердцах взаимную ненависть.

– Наконец-то мы одни! – облегченно прошептала Никея.

– Пошли быстрее! – сказал Михаил.

– Ты прав, – поддержал его Жоаннес. – Этим негодяям ничего не стоит передумать и вернуться.

– А кроме того, надоела эта проклятая турецкая форма. Так хочется скинуть ее поскорее!

– Прости, сестра, мы даже не успели поблагодарить тебя как следует. Ведь ты спасла нам жизнь!

– Да, ты появилась вовремя! – Жоаннес поежился от воспоминаний. – Еще секунда, и…

– Мне нужно прийти в себя после всего этого кошмара. – Никея устало улыбнулась. – Для меня жизнь остановилась, когда я увидела, как ты исчез под водой. После этого я уже ничего не помнила, словно провалилась куда-то. Ничего не сознавала, ничего не понимала. И это продолжалось до того момента, когда я вдруг узнала тебя во время казни… Это был удар еще более сильный, чем первый, помутивший мой рассудок. Он вернул меня к жизни. Душу охватил такой ужас, что я закричала.

– И этим спасла нас всех!

Трое мужчин и девушка убыстрили шаг и вскоре подошли к берегу Ситницы. Когда переходили реку вброд, Паница шел впереди, нащупывая дорогу, а Жоаннес с Михаилом позади несли Никею на плечах.

Оказавшись на другой стороне, все остановились в нерешительности.

– Следует ли нам сразу возвращаться в Салько? – засомневался Жоаннес.

– Пожалуй, это опасно, – поддержал его Михаил. – Да еще в этой одежде.

– Особенно после гибели эскадрона, – согласился Паница. – Везде, наверное, полно патрулей.

– Что же делать? Дождаться ночи и под прикрытием темноты постараться раздобыть гражданское платье?

– А если вся местность захвачена турками?

– Предоставьте действовать мне, – вмешалась в разговор девушка. – Я пойду одна в Салько и посмотрю. Выясню обстановку и вернусь к вам.

– Мы не можем подвергать тебя такой опасности!

– Успокойся! Мне совсем не страшно. После того, что было, меня ничто не испугает.

– Ну что ж, иди. Только будь очень осторожна!

Потекли долгие часы ожидания, они понемногу сменялись тревогой и страхом. Наступила ночь, а смелая разведчица все не возвращалась. Наконец в темноте послышались шаги. На всякий случай мужчины спрятались и приготовили оружие. Но тут чистый нежный голос запел «Песню о Косове». Они узнали голос Никеи. Несколько минут спустя все четверо радостно обнимались.

Девушку засыпали вопросами.

– Это ужасно! У нас нет больше дома! Ничего нет. Деревня полностью разграблена и уничтожена! Камня на камне не осталось!

– Но кто это сделал?

– Сначала албанский бей, а потом турецкий паша! После того, как Марко ушел, объявились турки за налогом от имени паши. Албанец жаден и жесток, а эти еще хуже. Не найдя денег, они сожгли дотла деревню и убили всех, кто не сумел убежать.

– Какой ужас! – Михаил заплакал. – Господи! Что за проклятие висит над нами?!

– Да, судьба жестока к людям нашей крови, нашей веры. – Никея тяжело вздохнула.

Глаза Жоаннеса гневно сверкнули. Он был возбужден.

– Потому что славяне веками только и делают, что жалуются, плачут, умоляют и гнут спину на своих мучителей, вместо того чтобы бороться и отстаивать свое человеческое достоинство! Самое дорогое, что есть у любого народа, – его свобода, свобода для каждого. А свободу добывают в бою! Чаша страданий нашего народа переполнена, так жить больше нельзя! Я предлагаю начать борьбу! Нас всего четверо, трое мужчин и одна женщина, но мы готовы сражаться до конца. Пусть те, кто устал от такой жизни, кто хочет быть свободным, присоединяются к нам! Я уверен, что скоро нас будет целая армия и мы победим!

– Правильно! – с воодушевлением воскликнула Никея. – Это будет Армия Свободной Македонии!