Текст книги "Среди факиров"

Наконец после бешеной скачки, продолжавшейся добрый час, бедный Шиндиа не выдержал и упал, как подкошенный, при этом его вожак, факир и матросы были далеко отброшены в траву. Рама, увидев падающего товарища, остановился. Четверо упавших, которые, к счастью, не ушиблись, скоро поднялись на ноги. Вожак, рыдая, бросился на шею умирающему животному. Когда Рама остановился, пыхтя во весь хобот, Пеннилес, довольный тем, что эта бешеная гимнастика наконец окончилась, сказал своей жене:

– Милая Клавдия, не узнали ли вы голос, который приказывал стрелять в наших животных?

– Кажется, я его слышала где-то!

– Ну, так я вам скажу, что этот голос, произносящий слова с американским акцентом, что встречается здесь так редко, – это голос моего давнишнего врага, того самого, который хотел на вас жениться и никогда не мог мне простить, что я обошел его!

– Значит, это Джим Сильвер!

– Да, это Денежный Король, и уж, конечно, он пытается отомстить мне!

Ужасный шум не дал молодой женщине продолжать разговор. Можно было подумать, что это свисток локомотива, сопровождаемый треском обрушившихся вагонов, упавших один на другой. Первым движением Пеннилеса и его товарищей было броситься в ту сторону, где раздался этот оглушительный шум: вероятно, где-то близко произошла какая-нибудь ужасная катастрофа. Может быть, там были несчастные, нуждавшиеся в помощи, и добрые сердца беглецов побуждали их, несмотря на опасность, которой они сами подвергались, немедленно послушаться голоса милосердия и самоотвержения.

К несчастью, в этих пустынных местностях нет никакой возможности находить дорогу ночью. Итак, они стали с лихорадочным нетерпением дожидаться дня. С другой стороны, темнота в этом лесу казалась им просто страшной. Тогда факир, чувствуя их волнение, зажег несколько сухих смолистых веток и осветил хоть немного окрестные предметы.

Слон Шиндиа умирал. Бедное животное было в нескольких местах прострелено пулями. Его товарищ Рама, весь покрытый кровью, тем не менее казался не столь тяжело раненным. Пеннилес, вооружившись факелом, сперва осмотрел его ноги. Будучи очень маленького калибра, пули прошли, очевидно, насквозь, не повредив, к счастью, костей. Впрочем, одна из ран, по-видимому, причиняла бедному животному большие страдания. Она находилась над ступней; кровь лилась из нее обильной струей, и бедный Рама рычал от гнева и нетерпения. Он приподнимал свою огромную ногу и тряс ею, как обжегшаяся кошка. Миссис Клавдия первая увидела при свете факела огромное возвышение в виде опухоли, откуда кровь бежала красной струйкой. Проникшись состраданием, она сказала мужу:

– Джордж, мой друг, смотрите, смотрите! Бедное животное! Как оно страдает. Нельзя ли ему помочь?

– Попробую! – ответил капитан.

Глава III

Касты в Индии. – Парии. – Бедственное положение человека, изгнанного из своей касты. – Пундит Биканель. – Ненависть его к бывшим собратьям. – На английской службе. – Денежный Король. – Очень занятой человек. – Джим Сильвер требует возмездия. – Обещание денежной награды. – Охота. – Неудавшаяся атака. – Начнем сначала!..

Индия придерживается кастового устройства. Чего англичане ни делали, чтоб постепенно уничтожить касты, все-таки они остались, со всеми предрассудками и тиранией. Хотя англичане и объявили всех подданных Индо-Британской империи равноправными, но все-таки индусы тем не менее продолжают подчиняться этой иерархии, от которой сами не желают освободиться.

Больших наследственных каст в теории считается четыре: 1) секта браминов, из которой выходят все жрецы; 2) кшатриев, или воинов; 3) васий – торговцев и земледельцев; 4) судров, или служителей. Из каждой из этих четырех главных каст вышли бесчисленные второстепенные касты, между которыми трудно и разобраться. Все эти категории личностей, даже малейшие из них, имеют свои привилегии и пользуются своего рода уважением; все, кроме одной, а именно той, чье название вызывает мысль о горькой нужде, возмутительной несправедливости: это секта париев.

Это слово, которое и у нас, по аналогии, приобрело печальное значение, происходит, как говорят лингвисты, или от слова Para, которое по-гречески, как и по-санскритски, означает находящиеся вне, или от тамильского pareyers – вне классов. Итак, парии составляют, собственно говоря, класс таких людей, которые находятся вне всякого класса! Это – отверженные, злодеи, нечистые люди, и прикосновение их считается настолько оскверняющим, что, даже будучи невольным, влечет за собою длинные очистительные церемонии: молитвы, покаяние.

Отвращение к несчастным простирается так далеко, что жрецы, «дважды рожденные», dwidjas, не могут дотронуться до них даже палкой, хотя бы в виде наказания. Парии претерпевают то же унижение, которое испытывали в средние века люди, отлученные от церкви. Но отлученные по снятии приговора снова могли стать в прежнее положение. Несчастный же индус, который рождается в секте париев или впоследствии попадает в их число, навсегда несет на себе проклятие.

Этот презираемый всеми класс заключает в себе не одних париев по рождению, но и тех, кто по той или другой причине, чаще всего за какой-нибудь недостойный поступок, был изгнан из своей касты. Итак, изгнание из касты считается для индуса самым ужасным несчастьем.

Было бы слишком долго и бесполезно объяснять, почему пундит Биканель, принадлежавший к одному из самых благородных и древних браминских семейств, был изгнан из своей касты и сделался парием. Биканель, обладавший всеми возможными пороками, какими только могут отличаться жители Востока, совершил все возможные преступления для удовлетворения своих порочных наклонностей и наконец был постыдно изгнан из своей касты равными ему браминами и подвергся презрению всей нации. Факт, чтобы брамин мог потерять свой сан, встречается весьма редко, но все-таки встречается. В таких случаях, человек, чтобы не терпеть невыносимого позора, обыкновенно лишает себя жизни. Но Биканель не разделял этого мнения.

Вполне уверенный, что жизнь прелестная вещь и что не следует покидать ее по возможности дольше, он рассудил: так как англичане не выражают ни малейшего презрения к людям, считающимся вне касты, он предложит им свои услуги. Брамины обладают самыми страшными тайнами, касающимися людей и дел этой таинственной страны, которую англичане победили, завоевали, но не покорили. Поэтому предложение отверженного брамина, почти единственное в летописях Индии, пришлось очень кстати для правительства, которое поспешило им воспользоваться. У Биканеля спросили, чего он хочет. Он ответил:

– Мне нужно большое жалованье и место в полиции!

Англичане никогда не торгуются, когда дело идет о соблюдении их интересов. Биканель сразу получил жалованье генерала и место в тайной полиции, где он таким образом мог делать все, что захочет. Дикое животное, сделавшееся домашним, всегда начинает ненавидеть тех животных своей породы, которые остались на свободе. Таковым же оказался лишенный своего сана брамин, недостойный пундит Биканель, который, поступив на службу к англичанам, немедленно стал проявлять самую дикую ненависть ко всем индусским кастам и в особенности к своей собственной. Этим он оказал большие услуги своим новым начальникам, которые все больше и больше стали его ценить. С тех пор он принимал участие во всех делах, касавшихся туземцев, и отличался просто дьявольской ловкостью и хитростью. Он умел принимать иногда какой угодно вид и с неслыханным совершенством разыгрывать роль какого угодно лица; он входил во все, все видел сам, и для этого прибегал к самым удивительным уловкам. Он скоро сделался тайным помощником и советником обер-полицмейстера и значительно облегчил ему его дело.

Ужасная драма, в которой лишилась жизни герцогиня Ричмондская, весьма обрадовала его, дав возможность излить на бывшего своего собрата, брамина Нариндру, всю свою ненависть. Он-то и посоветовал судьям вынести ужасный приговор виновному; это была нелепая и опасная вещь, которая англичанину не пришла бы даже и в голову, но бывший брамин хорошо знал, что это было самым ужасным наказанием для всей касты.

Он еще больше заинтересовался этим делом, когда оно, после приезда сюда капитана Пеннилеса, приняло неожиданные и необычайные размеры.

Пеннилес, по вине которого профанация[11]11
  Профанация (лат.) – осквернение.


[Закрыть] останков брамина не могла совершиться, стал предметом непримиримой ненависти Биканеля; эта ненависть еще усилилась с того дня, когда пундиты стали ему явно покровительствовать. Обстоятельства, поистине удивительные, благоприятствовали ему во всех отношениях. В тот самый день, когда несчастная герцогиня Ричмондская была заколота брамином, Биканель принимал джентльмена, отрекомендовавшегося ему под странным титулом «Денежного Короля». Это был человек большого роста, лет пятидесяти, худой, с выдающими костями; на подбородке торчал пук жестких волос с проседью. Он говорил короткими, отрывистыми фразами, какие употребляют в телеграммах. Его наружность и манера говорить в нос заставляли признать в нем чистокровного янки.

– Я, – сказал он, приступая прямо к делу, – Джим Сильвер, Денежный Король… американский подданный… я «стою» двести миллионов долларов. Вот пара слов от вашего начальника; читайте скорей!

– Но, милорд…

– Я не плачу за титулы и не лорд, но плачу за услуги, притом очень дорого.

– Что прикажет ваша милость?

– Капитан Пеннилес, Король Керосина, американский подданный… мой враг… выиграл у меня два миллиона долларов… женился на женщине, которую я любил… Я хочу, чтоб он исчез навеки с лица земли… Я хочу жениться на его вдове!

– Так вы рассчитываете на мою помощь, так ли, милорд?

– Вы все-таки хотите называть меня милордом?

– Американский король не может быть чем-нибудь ниже лорда в Индии.

– All right![12]12
  Порядок! (англ.)


[Закрыть] Ну, так я рассчитываю на вас. Сколько вы хотите за содействие?

– Во-первых, я хочу полной безнаказанности в тех случаях, где придется совершать маленькие неправильности… безнаказанности, за которую ручались бы лица, облеченные властью.

– Сколько вы хотите денег?

– Много, много!..

– Я дам больше, чем вы думаете: в тот день, когда после смерти Пеннилеса я женюсь на его вдове, я дам вам миллион долларов!

– Ах, вы настоящий лорд! – в восхищении воскликнул член тайной полиции.

– Вы соглашаетесь?

– С радостью! А насчет расходов по ведению дела…

– Я заплачу! Вот билет Национального банка на сто тысяч долларов!

– Благодарю, милорд. А где же теперь ваш враг?

– Он должен скоро приехать сюда на яхте, носящей его имя, Пеннилес. Он вошел в Хугли; будет сегодня вечером в Калькутте.

– Вы в этом уверены?

– Так же как и в том, что я его ненавижу. Он путешествует для своего удовольствия… был на одном из островов Тихого океана, где потерпел крушение, посетил Океанию, Австралию, Малазию, миновал Малаккский пролив… хочет остановиться в Индии… но там погибнет! Все выходы будут для него закрыты… я послал своих агентов всюду! Довольно вам этих сведений?

– Да, милорд! Мне остается несколько часов, чтоб заняться этим делом, составить план, установить мои батареи. Этого времени более чем достаточно.

– Well![13]13
  Well (англ.) – хорошо.


[Закрыть] Я полагаюсь на вас в деталях. Главное, чтоб Пеннилес умер. Относительно средств мне все равно: я плачу, вот и все.

– Милорд будет доволен!

– Место жительства: Itrand, Villa-Princess… Вы будете приходить три раза в день или посылать мне уведомление о ходе дел. До свиданья!

При этих словах странный и мрачный господин выплюнул табак, который он смаковал с внушающим отвращение наслаждением, вытащил из кармана сверток табачных листьев, открутил кусочек, откусил его, запихал за щеку и важно удалился медленными шагами.

Оставшись один, Биканель тотчас же принял к сердцу ненависть и пожелания платившего так дорого янки, – Пеннилес, которого он не знал и не видел никогда, сразу же стал его смертельным врагом. Он только спрашивал себя, как поразить его вернее и быстрее. Тут-то он и напал на мысль в ставить его русским агентом, человеком, которого могущественный сосед подкупил, чтоб сеять вражду на афганской границе. Подобные уловки всегда удаются в стране, находящейся на военном положении, тем более, если война ведется неудачно.

И вот в то время как Пеннилес медленно подвигался вверх по Хугли, Биканель писал против него ужасный донос, следствием которого был немедленный арест капитана, как только яхта бросила якорь.

Глава IV

Капитан лечит слона. – Друзья. – Место катастрофы. – Крушение поезда. – Под обломками. – Ум, ловкость и сила слона. – Патрик и Мэри. – Они спасены. – В houdah. – Бегство.

Пока факир с помощью Мария, Джонни и вожака пробовал расстегнуть подпруги, которыми корзина была прикреплена к спине мертвого Шиндиа, Пеннилес попросил жену держать факел и смело принялся за дело. Вожак Рамы слез с него и, стоя с ним рядом, нежно разговаривал с ним. Пеннилес в свою очередь подошел, погладил хобот, который все время шевелился, и вытащил из-за пояса маленький кинжал. Он дотронулся острием до опухоли и, размахнувшись, разрезал ее. Конечно, он подвергался серьезной опасности: слон мог не понять цели этой операции, которая усиливала его боль, прийти в бешенство и раздавить лекаря своей огромной ногой, как какую-нибудь грушу. Но Пеннилес не без основания рассчитывал на ум животного.

Рама ужасно закричал, потом весь принялся дрожать, но не пошевельнулся. Из раны хлынула целая волна крови. Тогда Пеннилес всунул два пальца и нащупал твердое тело. Все это время вожак старался своими разговорами развлечь раненое животное. Пеннилес с большим хладнокровием попытался вытащить этот посторонний предмет, который признал за пулю, остановившуюся в суставе. После многих усилий, от которых его бросило в пот, пуля была вынута. Вероятно, она давила на нервный узел и этим причиняла животному ужасную боль. Как только Пеннилес вытащил ее, Рама глубоко вздохнул и почувствовал сильное облегчение. Он дотронулся хоботом до раны, втянул в себя воздух, затем выбросил из хобота набравшуюся туда кровь и повторил этот маневр раза два или три. Потом он приподнял хобот, погладил им тихонько лицо, шею и руки Пеннилеса, как будто хотел приласкать его или обнюхать, чтоб хорошенько познакомиться. Пеннилес погладил слона по хоботу и сказал ему несколько слов, причем огромное животное приподняло уши, как будто для того, чтоб сильнее запечатлеть в своей памяти этот дружественный голос. Вожак с большой радостью убедился в том, что Рама, получив такое облегчение, мог теперь идти почти так же хорошо, как и прежде. Что же касается факира, он сказал своим горловым голосом:

– Саиб, тем, что вы спасли Раму, вы приобрели себе преданного друга, который будет вас любить более, чем человек, и слушаться вас лучше, чем собака!

Пеннилес и его жена не забыли странного шума, слышанного ими полчаса назад, за которым последовало мертвое молчание, и решились поскорей идти на то место, где, по всей вероятности, должна была случиться ужасная катастрофа, которой они опасались. Раме пришлось нести на себе всех путешественников. «Houdah», предназначенный прежде только для капитана и его жены, должен был принять в себя и двух моряков. Марий и Джонни отказывались от этого слишком почетного места, уверяя, что они отлично пойдут пешком. Но Пеннилес закрыл им путь к отступлению.

– Я имею право командовать здесь, как и на яхте, не правда ли?

– Есть, капитан! – в один голос отвечали храбрые моряки, вытягивая руки по швам.

– Ну, так я приказываю вам садиться!

Вожак же покойного Шиндиа и факир шли пешком: они скользили, подобно ящерицам, между ветками, да и вообще они были привычными и неутомимыми пешеходами.

Предчувствие европейцев не обмануло их. Это действительно была железнодорожная катастрофа, тем более ужасная, что произошла в пустынной местности, между двумя очень отдаленными станциями, далеко от всякой помощи. Они были первыми живыми существами, появившимися перед этой ужасной массой обломков, которые возвышались огромными, готовыми обрушиться грудами, и из под которых раздавались крики и хрипение. В маленьком овраге лежал локомотив колесами вверх; он раздавил при своем падении англичанина-машиниста и туземца-кочегара. Там и сям бегали оставшиеся в живых люди, которые, обезумев от страха, не могли никому оказать помощь.

Не теряя времени на исследование, по какому поводу произошло это крушение, Пеннилес, моряки и сама миссис Клавдия принялись разбирать обломки. Работая изо всех сил, Марий произнес следующее замечание:

– Э, капитан! Это все бедняки, туземцы, здесь нет ни одного белого!

– Правда, это как будто эмигранты!

– Посмотрите-ка, капитан, какие они все худые, настоящие скелеты!

Действительно, всюду выглядывали пергаментные лица, туловища с выступающими ребрами; все это, казалось, было уничтожено и раздавлено. До сих пор смелые спасители находили только мертвецов, и в каком состоянии! Однако раздирающие крики все еще раздавались из-под платформы, которая застряла между колеями железной дороги. Молодой детский голос звал на помощь на прекрасном английском языке, и его раздирающие звуки хватали за сердце. Пеннилес и Клавдия побежали прямо туда.

– Мужайтесь! Мы идем к вам на помощь! – закричал капитан.

Он попробовал приподнять платформу, но это было выше его сил; он не мог даже пошевельнуть ее.

– Джонни, Марий! Скорей сюда, друзья мои! – закричал он морякам.

Все трое впряглись и попробовали сдвинуть вагон, делая огромные усилия, но все было напрасно. Дети продолжали кричать, голоса их все так же раздирали душу, но, к несчастию, все слабели.

– Помогите, помогите, пожалуйста… я задыхаюсь… Мой брат! Спасите моего брата!.. Патрик, Патрик, отвечай мне! Он не говорит, он не слышит!.. Патрик, это я, Мэри! Помогите! Я умираю. Помогите! Боже мой, не оставляй нас!

Миссис Клавдия, которую эти жалобы поражали в самое сердце, упала на колени, в отчаянии ломая руки, с глазами, полными слез.

Пеннилеса вдруг осенила счастливая мысль.

– Слон! Рама, сюда!

Доброе животное, услышав, что его зовет белый человек, доставивший ему облегчение, живо приблизился, ступая между развалинами с невероятной ловкостью и осторожностью. Пеннилес погладил его по хоботу, сказал ему несколько нежных слов и, указав на деревянную громаду, сделал вид, что поднимает ее. Рама раза два втянул хоботом воздух с громким звуком: «урмф! урмпф! урмпф!», потом внезапно сморщил лоб и навострил уши; умные глаза его заблестели: он понял, чего хочет его новый друг. Медленно, не торопясь, с невообразимой силой и ловкостью он подсунул хобот под край платформы и приподнял ее, как бы с усилием. Тотчас же воздух и свет проникли под обломки, где умирали бедные дети.

– Мужайтесь! – воскликнул Пеннилес. – Мужайтесь!

В то же время он проскользнул под платформу, поддерживаемую слоном, и увидел между рельсами ребенка. Он осторожно поднял его, перенес и отдал Марию, сказав:

– Осторожно бери, мой друг!

Это был прекрасный мальчик-подросток, находившийся в беспамятстве, бледный, как смерть.

Пеннилес вернулся под этот импровизированный навес и, следуя по направлению голоса, нашел другое существо. Он принес и тоже отдал его своей жене, сказав:

– Позаботьтесь об этом ребенке, милая Клавдия.

Это была прелестная молодая девушка, чьи чудные белокурые волосы были обсыпаны землей и камешками, а большие голубые глаза, красные от слез, выражали сильное страдание и ужас. Она, казалось, совсем лишилась голоса и едва могла сказать: «О, благодарю! Спасите моего брата!» в ответ на ласковое обхождение, заботы доброй женщины и ее нежные слова, которые она с трудом могла понять.

Под платформой больше никого не оставалось.

– Хорошо, Рама; брось это, мой милый! – сказал Пеннилес слону. Тот тихонько опустил тяжелую платформу, нагруженную бревнами и досками, как будто он мог понять сказанные по-французски слова. Похлопав в знак приязни доброе и сильное животное по хоботу, капитан стал помогать своей жене ухаживать за мальчиком, которого они только что спасли. Миссис Клавдия дала ему понюхать флакон со спиртом, с которым никогда не расставалась. Капитан натер ему руки и виски. К несчастию, все усилия были пока напрасными. Тогда молодая девушка зарыдала и воскликнула разбитым голосом:

– О, неужели мой брат, мой Патрик умер! Нет, это невозможно…

– Успокойтесь, дитя мое! – кротко ответила молодая женщина. – Ваш брат не умер; мы возвратим его к жизни!

– Как вы добры и как я вам благодарна! Подумайте только, мы совсем одни! Неделю тому назад была убита наша мать…

– Бедные дети! – прошептала молодая женщина, глаза которой наполнились слезами.

– Мы ехали вместе с этими эмигрантами в Пешавар, к нашему отцу, офицеру полка Гордона.

Мисс Клавдия глубоко сочувствовала бедным детям, которым пришлось ехать вместе с голодающими.

Мэри продолжала, рыдая:

– Поезд, который шел очень тихо, все-таки как-то сошел с рельсов… Мы почувствовали сильный толчок и бросились друг к другу в объятия, думая, что конец… а потом… я не знаю.

– Ободритесь, дитя мое! – сказал в свою очередь капитан. – Эта катастрофа, в которой, увы! погибло так много жертв, послужит к тому, чтоб страдания, которые вы невинно терпите, скорей окончились.

Факир, оба моряка и вожаки, которые все время старались освободить несчастных из-под обломков и немного удалились от группы, вдруг прибежали назад.

– Скорей, саиб, скорей! – закричал факир.

– Что случилось?

– Сюда идет поезд для спасения погибающих. Там, верно, солдаты, полицейские, судьи…

– В таком случае, – сказал капитан, – надо бежать. Все меня слишком хорошо знают. Но что делать с этими детьми?

– Как вы можете спрашивать, мой друг? – сказала с живостью графиня. – Я собираюсь взять их с нами. Видите, этот бедный мальчик едва открывает глаза!

Веки Патрика слабо приподнимались, и незаметное дыхание уже слетало с его уст.

– Он жив, он жив! – воскликнула Мэри, схватив руку миссис Клавдии и судорожно ее сжимая.

– Скорей, скорей! – повторил факир, бросая на Патрика и Мэри странный взгляд.

Пеннилес, понимая, какой опасности он подвергался, схватил Патрика, поднял его, как перышко, легко взобрался на лестницу, прислоненную к боку Рамы, и осторожно положил мальчика в houdah.

– Теперь ваша очередь, дитя мое! – сказал он Мэри. – Можете вы влезть одна?

Энергичная и решительная, как дочь воина, Мэри выпрямилась и, несмотря на усталость, последовала за братом. Миссис Клавдия взобралась туда же. Потом Марий, Джонни, факир, вожаки… Корзинка, к счастью, довольно крепкая, была набита битком. Вожак свистнул, и Рама, как будто чувствуя опасность, во весь дух пустился бежать, не обращая внимания на раны, из которых лилась кровь.

Читатели, вероятно, помнят великодушную помощь, оказанную Пеннилесом тем индусам, которые с опасностью для жизни старались вытащить из вод Хугли подвергнувшиеся осквернению останки брамина Нариндры. Это был такого рода поступок, который, при соответствующих обстоятельствах, легко мог поставить Пеннилеса в очень невыгодное положение перед английскими властями, к тому же на него был подан донос, как на русского шпиона.

Последствия всего этого известны.

Но, с другой стороны, пундиты с безукоризненной бдительностью и самоотвержением следили за человеком, которому они были так многим обязаны, а фанатики никогда не забывают подобных обязательств. Произошла тайная, быстрая, ужасная, захватывающая борьба, где капитан в конце концов вышел победителем – но какой ценой!

Может быть, один только Биканель предчувствовал истину, то есть то, что Пеннилес, благодаря участию в заговоре помощника тюремного сторожа, проглотил, сам того не подозревая, один из тех ядов, о существовании которых европейцы даже не подозревают и употребление которых так опасно, что на это решаются только в самых отчаянных случаях. Биканель не ошибся. К счастью для беглецов, он слишком поздно стал предвидеть истину. Это случилось только после похорон, на которых он присутствовал, чтобы иметь право сказать Денежному Королю:

– Я видел, как над вашим врагом поставили надгробный камень.

Его сильно заинтересовало, почему вдова и ее слуги не уходят с кладбища, поэтому он решился терпеливо ждать, скрывшись во мраке. Тогда он увидел, как могильщики вырыли тело капитана и унесли его. Он следовал за этой таинственной группой по джунглям, граничащим с Калькуттой, и подошел вместе с ними к таинственному убежищу, где совершилось воскрешение Пеннилеса. Потом он увидел появление двух слонов, переодетого капитана, его жены и моряков, и тогда понял, что был обманут, что полиция, Верховный Суд, правительство, все попались в ту же ловушку и что нужно было все начинать сначала. Он подождал, пока шествие тронулось, и возвратился в город, ворча про себя:

– Хорошо, Берар! Недурно задумано! Но мы скоро посчитаемся с тобой, мой друг, и ты увидишь, что тебе нельзя спорить со мной!

Вместо того чтобы немедленно предупредить обер-полицмейстера, он велел отвезти себя на Villa Princess, где Денежный Король, видя, что все идет, как по маслу, считал дело уже почти выигранным. Джим Сильвер, рассчитывавший сделаться супругом миссис Клавдии, предавался розовым мечтам. Сухие слова Биканеля заставили его упасть с неба на землю.

Пеннилес жив и свободен; он теперь убегает с женой и двумя матросами!

Денежный Король испустил яростный возглас и заговорил сдавленным голосом:

– Провалитесь в ад! Вы его выпустили!

– Что бы вы сделали на моем месте?

– Застрелил бы его!

– А с меня бы после этого сняли кожу его телохранители, дюжие малые, могу вас уверить!

Денежный Король яростно бегал взад и вперед; лицо его покрылось каплями пота, глаза налились кровью; он хриплым голосом произносил бранные слова и проклятия, и, чтоб лучше успокоить свои нервы, превращал в порошок все, что попадалось ему под руку. Биканель спокойно предоставил этой грубой личности излить весь свой гнев и, когда наступило некоторое затишье, сказал:

– Ничего еще не потеряно, и я нахожу, что так гораздо лучше!

– Нечего сказать, теперь легко поправить дело!

– Я вас поставлю перед вашим врагом, и он будет действительно мертв на этот раз!

– Вы ведь только что сказали, что он убежал. Где его найти? Индусская территория огромна. Это все равно, что искать булавку в стогу сена.

Биканель рассмеялся и прибавил:

– Люди, которые путешествуют караваном, с двумя слонами, не могут потеряться, как булавка. Через несколько часов мы, конечно, нападем на их след и затем выберем благоприятный момент, чтоб хорошенько с ними разделаться. Вы дадите знать правительству?

– Думаю, что лучше этого не делать, а действовать самим. Официальные власти всегда тормозят дело…

– Я с вами не согласен. Чтоб поставить на дороге вооруженную силу, чтоб располагать в удобное время властью, мне нужно иметь официальные приказания. Между тем, я могу их получить только в том случае, если скажу правду. Но не бойтесь: это даст мне в руки огромную силу, которой я воспользуюсь для ваших личных интересов.

– Когда начнется охота?

– Через несколько часов.

– Я присоединяюсь.

– Вы, ваша милость?

– Да, я; выслеживать зверя – это моя специальность: я считаюсь выдающимся «cow-boy» на Западе и растреадором в Аргентине. Я – человек дела! Я заработал свой миллиард не тем, что сидел на месте и нанизывал бусы. God-by! Вы скоро увидите меня при деле!

– Ну, так на этом и порешим! Работа, которая происходит на глазах хозяина, от этого только выиграет!

Все произошло точно так, как предвидел Биканель. Он донес правительству только вкратце о самом важном из всех последних событий, а именно о том, что тело Пеннилеса похищено. Ему поручили производить розыски, облекли его соответствующей властью; он выбрал, кого хотел, себе в помощники и, не теряя ни минуты, принялся за «охоту», как энергично выражался Денежный Король. Выследить беглецов, которые, в уверенности, что никто их не узнает, не особенно и старались прятаться, было не трудно. Биканель, Джим Сильвер и сопровождавшие их всадники погнались за ними по следам и, наконец, опередили их, пока те отдыхали в гостинице. Они тщательно устроили засаду, намереваясь убить слонов и взять беглецов живыми. Как человек, привыкший повелевать, Джим Сильвер решил немедленно нападать, несмотря на возражения Биканеля. Его американская живость плохо уживалась с медлительностью, в которой кроется сила людей восточных. Читатели помнят, чем кончилось это преждевременное нападение и что за ним последовало. Этот первый неуспех, однако, нимало не смутил Денежного Короля. Вынужденный отступить, он подытожил:

– Мы испытали свои силы в маленькой схватке; она окончилась неудачей… Пеннилес хороший игрок… достойный меня соперник… Итак, начнем все сначала!