Текст книги "Пожиратели огня"

V

Рассказ Дика. – Золотой грот. – Прииск самородков золота. – Уговор. – Шпион.

– Год тому назад, – начал Дик, – один негоциант из Мельбурна предложил мне свезти значительную сумму денег фермеру, жившему далеко на юге. Я, разумеется, согласился и отказался от спутников, которых мне прочил негоциант. «Возить с собою деньги, – сказал я ему, – вещь не совсем приятная и не совсем спокойная. Если я отправлюсь во главе целого отряда, то непременно навлеку подозрение беглых каторжников или других бандитов. Между тем одинокого меня сочтут простым охотником и оставят в покое». Негоциант согласился с моим мнением, и я расстался с ним. На другой день, ночью, он привез мне в своей карете золото, которое я при нем запрятал в глубину своего ящика, прикрыв его провизией. Шестьдесят дней я пробыл в дороге, и ни одна случайность не нарушила моего спокойствия. Только двадцать дней отделяли меня от цели путешествия. Однажды с восходом солнца я оседлал своего мула и двинулся в путь. Переходя через ручей, животное поскользнулось и взрыло своими копытами песок со дна. Я нечаянно нагнулся над водой и заметил, что она имеет странный золотистый оттенок. «Неужели это золото?» – мелькнуло у меня в голове, но я сам с недоверием отнесся к этому предположению, так как ничего не слышал о существовании золота в Австралии, хотя меди добывалось повсюду большое количество. Взрыв в нескольких местах песок, я убедился, что металлические крупинки рассеяны в изобилии. Следуя далее вверх по ручью, я видел, как он постепенно суживался и наконец исчез в скале. Тогда, вооруженный своим топором, я начал работать им, чтобы расширить отверстие, дававшее начало ручью. Через четверть часа упорного труда мне удалось отломить целую глыбу. Неожиданное зрелище представилось моим глазам: образовавшийся вход осветил внутренность небольшого грота, залитого желтоватым блеском. Сомнения больше быть не могло: это было золото, потому что только благородный металл не почернел бы в воде. Лихорадка стала бить меня, и, признаюсь, я первый раз в жизни потерялся. Что делать? Уйти – значит оставить сокровище мародерам; оставаться – значит без цели подвергать себя опасности, так как одному справиться с добычей нельзя. Рассудив хорошенько, я решил продолжать свой путь, исполнить поручение и затем вернуться для разработки рудника. Скрыв как можно лучше все свои следы и розыски, заделав снова отверстие, я пустился в дальнейший путь.

– Разумеется, захватив образец золота? – спросил Лорагюэ, с лихорадочным интересом следивший за рассказчиком.

– Да, конечно. Но беда в том, что этот образчик у меня пропал в Мельбурне, где я хотел дать его для исследования.

– Вы подозреваете кого-нибудь в краже? – спросил с беспокойством Лорагюэ.

– Не знаю. Очень может быть. Конечно, лучше, если бы он затерялся, потому что порода камня в умелых руках может облегчить отыскание местности.

– В чем же теперь состоит ваша задача, Дик?

– В том, чтобы, пригласив вас, господин Оливье, и Лорана, отправиться немедленно для отыскания Золотого грота. Там хватит для нас всех с излишком.

– Вы великодушны, Дик! – вскричал Оливье, пожимая руку трапперу, который поделился с ним своим драгоценным секретом.

Этот разговор происходил в гостинице за день до того, как новые приятели пустились в путь. Когда они вышли на улицу, чтобы пройтись по набережной, уже было темно. Они не заметили, что какой-то человек, подслушивавший их разговор, крался за ними и затем, свистнув, присоединился к шайке оборванцев, исчезнувшей в улице Иерра-стрит. Черный пес Оливье чуял что-то недоброе в воздухе и злобно ворчал.

VI

Отправление. – Рэд-Ривер. – На страже.

На другой день, как мы знаем, путники двинулись на розыски Золотого грота, как окрестил россыпь Дик. Когда мы встретились с ними, они уже сделали две трети пути, двигаясь вперед с невероятными предосторожностями. Впрочем, с самого начала путешествия не произошло ровно ничего такого, что бы могло укрепить подозрения канадца. Тем не менее в тот день, когда мы с читателями встретили путников у огня собиравшимися ужинать, Дик был далеко не спокоен.

– Пойдем, Блэк, со мною, – свистал он беспрестанно собаке и, вскидывая свою винтовку, отправлялся для обозрения окрестности; и умный пес, точно благодаря за честь, оказанную ему, усердно тянул воздух по всем кустам.

Так как местность, которой достигли путники, изобиловала дичью и водой, а следовательно, стоянка нескольких дней была обеспечена, то Дик предложил друзьям отпустить его на экскурсию.

– Поблизости здесь обитает усыновившее меня племя нагарнуков. Я пойду и попрошу у вождя полдюжины здоровых ребят, которые увеличат наши силы в случае атаки.

План был одобрен, и искатели золота уселись вокруг огня, чтобы отведать наконец филе кенгуру, для которого канадец ухитрился приготовить и гарнир из диких кореньев.

После ужина ночь была разделена по-морскому на три вахты, и друзья дали слово друг другу не дремать. Лоран первый начал свою службу. Когда Оливье и Дик улеглись у костра, он снова нагрузил все вещи на мула, чтобы быть готовым при первых признаках тревоги.

Луна еще не всходила на небе, и вокруг царствовала глубокая, молчаливая и таинственная австралийская ночь. Северные страны обладают множеством птиц, которые поют свои бесконечные песни по заходе солнца; это пение соединяется с ревом диких зверей, с кваканьем лягушек, и получается грандиозный концерт природы, который гонит тишину и мрак. Напротив, ночь в австралийских бушах тиха, мрачна и безмолвна: ни крики, ни пение, ни шелест деревьев не разрывают покрова гробовой тишины.

Оставшись наедине в этой мрачной обстановке, Лоран почувствовал, как в душу его стало забираться незнакомое доселе жуткое чувство. Ему казалось, что силы его оставляют, что с ним совершается галлюцинация и он скоро потеряет сознание.

VII

Тревога. – Крик австралийской совы. – На разведке. – Черный орел. – Лесовики. – Джон Джильпинг, эсквайр. – Пасифик.

Не пробыв на страже и одного часа, Лоран начал желать, чтобы поскорее настало утро. Он стоял, прислонившись к дереву, и не решался будить своего господина, который должен был сменить его с караула. Раздумывая о тех странных и таинственных приключениях, которые забросили его и Оливье чуть не на край света, он не обратил ни малейшего внимания на раздавшийся вдруг в тишине ночи жалобный крик гопо, австралийской совы. Но вот крик повторился снова, и на этот раз канадец проснулся от своего крепкого сна.

– Ты слышал, Лоран? – спросил он, тихонько подымаясь с ложа из листьев, чтобы не разбудить Оливье.

– Слышал; это, кажется, сова.

– Очень похоже, но только это не настоящая сова. Я уверен, что это перекликаются бандиты, лесовики. Они следят за нами, и очень может быть…

– Неужели вы хотите сказать, что они напали на ваш след?

– Утверждать этого я не могу, но очень вероятно. Наш поспешный уход из Мельбурна непременно обратил на себя внимание разбойников, и они, наверное, пустили в ход все свои средства, чтобы выследить нас.

Крик совы послышался в третий раз, и уже гораздо ближе.

– Теперь я окончательно не сомневаюсь, что это человек! – сказал Дик.

– Как вы это узнали?

– Этого нельзя объяснить. Чтобы это понять, нужно провести столько же времени в австралийских лесах, сколько я, одним словом, по тысяче признаков, неуловимых для неопытного уха. Впрочем, я могу убедиться на опыте. Оставайтесь тут, а я пойду на разведку.

– Но вас могут поймать…

– Я не далеко отойду.

– Не разбудить ли барина?

– Не нужно. Пускай себе спит.

Канадец осторожно пробрался в кусты. Не прошло и минуты, как Лоран с удивлением услыхал новый крик гопо так близко от себя, что, подняв голову, стал вглядываться в темноту, надеясь увидеть птицу. Через несколько секунд послышался издали в ответ точно такой же крик. И тогда Лоран понял, что первый крик принадлежал Дику.

Началось беспрерывное перекликание между канадцем и неизвестным человеком, который отвечал Дику, как верное эхо. Этот человек, очевидно, приближался к привалу наших друзей.

Из-за леса выглянула луна, только что появившаяся на горизонте, и бледным светом озарила окрестность.

Траппер, продолжая подражать совиному крику, понемногу отступал назад к своим товарищам, стараясь завлечь незнакомца под выстрелы трех винтовок.

– Разбудите своего барина! – сказал он Лорану.

Но тот уже сам проснулся и вскочил на ноги.

– Что тут такое? – спросил он, видя, что Лоран и канадец взводят курки.

Ему не успели ответить. Из соседних кустов выскочила чья-то тень и бросилась прямо к пионерам. При свете луны можно было разглядеть, кто такой этот неожиданный посетитель. То был пестро татуированный и с ног до головы вооруженный воин-австралиец. Он смело приближался к привалу, не боясь направленных на него винтовок. Оливье и Лоран прицелились, но дикарь сделал еще прыжок и крикнул:

– Иора, Тидана! (Здравствуй, друг.) Дик узнал австралийца, поспешно отвел ружья товарищей и отвечал:

– Иора, Виллиго!

Он подал дикарю руку, которую тот дружески пожал, и представил Виллиго товарищам как своего названого брата и одного из вождей племени нагарнуков. Затем он сказал Виллиго несколько слов на туземном языке. Дикарь живо обернулся и подал им руку; когда те протянули ему свои, Виллиго приложил их сначала ко лбу, потом к сердцу, и знакомство состоялось. Оливье и Лоран приняты были в число друзей нагарнукского племени.

Канадец горел нетерпением расспросить дикаря, зачем он прибежал к нему, но этикет требовал, чтобы Дик сначала осведомился о здоровье родных Виллиго и обо всем племени. Лишь после этой формальности решился он заговорить о том, что его интересовало.

Виллиго рассказал ему, что, находясь в войне с соседним племенем – дундарупов, – он отправился со своими воинами на рекогносцировку. Дорогой ему встретился какой-то бродячий европеец, которого он принял за шпиона враждебного племени и потому велел своим воинам связать его и взять. Ведя его в свою деревню, Виллиго повстречался с толпою человек в десять лесовиков, которые, видимо, отыскивали чей-то след. Желая узнать, чей именно след они отыскивают, названый брат Дика оставил пленника под караулом своих двух воинов, а сам, скрываясь в высокой траве, пополз за лесовиками, чтобы подслушать их разговор. Каково же было его удивление, когда он услыхал, что лесовики отыскивают след его брата Тиданы, что они хотят выследить его до того места, где скрыт огромный клад. Тогда Виллиго поспешно вернулся к своим воинам, чтобы с ними вместе идти к Тидане и предупредить его об опасности. Посоветовавшись с ними, он влез на высокое эвкалиптовое дерево, чтобы окинуть взором всю окрестность. Вдали он заметил, что в одном месте горизонт как будто неясен, и заключил, что это и должен быть привал Тиданы, где разложен костер, отстилающий облако дыма. Дождавшись ночи, он приблизился к привалу, подавая своему брату сигналы криком совы.

Известие о лесовиках не удивило канадца. Он был готов к этому. Горячо поблагодарив своего названого брата, он спросил, какие с ним воины и где он их оставил.

– Это молодые воины Коанук и Нирроба, – отвечал Виллиго. – Они ждут внизу, у реки. Я сказал им, что подам сигнал, когда понадобится.

– Ну так позови их. Мне нужно повидать и допросить пленника.

Австралиец издал двукратный резкий крик. Такой же крик послышался в ответ через несколько секунд. Дикари поняли и пошли к привалу.

Канадец в кратких словах передал друзьям содержание своего разговора с Виллиго. После непродолжительного совещания условились как можно скорее идти к нагарнукам и, взяв там человек двенадцать самых храбрых воинов, постараться сбить лесовиков со своего следа, так как их ни в каком случае не следовало допускать до россыпи.

Между тем подошли и воины Виллиго, которые привели с собой пленного. Полный месяц освещал теперь, как днем, маленькую поляну, на которой расположились наши пионеры. В Европе не имеют понятия о том, как ярко светит луна в южных широтах. При ее свете там можно совершенно ясно видеть предметы почти как среди белого дня.

По приказанию Виллиго Коанук и Нирроба стали на часы немного впереди привала, а сам Виллиго принялся распутывать пленного.

Предполагаемый шпион, услыхав звуки европейской речи, страшно заволновался, начал мотать головою и шевелиться, насколько позволяли путы. По костюму и по наружности это был совершенный англичанин; карманы его были набиты какими-то лондонскими брошюрками; оружия при нем не было никакого, кроме палки, а весь багаж состоял из небольшой сумки через плечо.

– Это какой-нибудь проповедник из евангелического общества! – сказал, улыбаясь, Оливье.

Боясь, что он будет кричать и тем привлечет лесовиков, пленному развязали сначала глаза и руки; тогда он указал рукой на рот, давая этим знать, что желает говорить.

– Это дело другое, сэр, – сказал англичанину Дик. – Мы нисколько не виноваты в вашем плене. И если вы будете кричать, то повредите нам. Дайте нам слово не шуметь, тогда мы развяжем вам рот.

Англичанин кивнул головою в знак согласия.

Виллиго развязал пленнику рот. Несчастный вздохнул с облегчением.

– Уверяю вас, сэр, – сказал Оливье, – что мы тут ни при чем. Вас дикари приняли за шпиона.

– О!.. С кем имею честь говорить? – с уморительной важностью спросил англичанин.

– Меня зовут Оливье, а это мои друзья, Дик и Лоран.

– Очень хорошо. А я – Джон Вильям Джильпинг, эсквайр, член Лондонского королевского общества.

Оливье и его товарищи поклонились, а англичанин продолжал:

– Я был послан от ботанического отделения для изучения австралийской флоры. Я, кроме того, член миссионерского общества и потому хотел на пути проповедовать. Согласитесь, что со мной очень дурно поступили.

– Вы напрасно путешествуете один.

– Со мной были два проводника, которых я нанял в Мельбурне, но они ушли от меня с полдороги, и я продолжал путь с одним Пасификом.

– Но дикари нашли вас, кажется, одного. Где же был Пасифик?

– О, я привязал его к дереву, а сам занялся собиранием растений, когда они, негодяи, набросились на меня.

– Вы привязали своего спутника к дереву?

– Пасифик вовсе не спутник, это просто мой осел. Где-то он теперь? Как я боюсь, что его украдут! Пропадет мой багаж и сумка с книгами!

Едва он это сказал, как где-то не очень далеко раздался ужаснейший ослиный рев.

– Ах, черт возьми! – вскричал канадец. – Этот осел привлечет, пожалуй, лесовиков! Виллиго, пойди поймай его и заставь замолчать во что бы то ни стало!

Виллиго моментально скрылся и через несколько времени вернулся на привал, ведя в поводу осла, к величайшей радости англичанина. Во время отсутствия хозяина осел отвязался и пошел бродить по лугу. Тут его и нашел Виллиго. Джон Джильпинг, убедившись в целости своего багажа и брошюр, загнусил благодарственную песню.

– Что нам делать с этим чудаком и его длинноухим спутником? – на ухо спросил Оливье канадца.

– А я и сам не знаю! – отвечал тот. – Оставлять его одного нельзя, потому что его застрелит первый встречный лесовик, польстившись на его осла. С другой стороны, и дикари встретят его не лучше, чем Виллиго. Предложим ему идти с нами к нагарнукам, а оттуда, взяв себе проводников, возвратиться в Мельбурн. Впрочем, лучше спросить его самого, что он хочет делать, и если он пожелает с нами расстаться, то не надо его удерживать. Он нас только стеснит.

Англичанин, разумеется, принял предложение пионеров и остался при них, настояв, чтобы Виллиго возвратил ему отнятую при взятии в плен палку и сумку.

VIII

Дундарупы. – Схватка. – Ружье Тиданы. – Окружены врагами.

Снова нагарнукский вождь издал резкий крик, призывая к себе своих двух воинов. Захрустели сухие листья и валежник, и появился Коанук, один, без товарища.

– Где же Нирроба? – спросил Виллиго.

– Он пошел к привалу лесовиков, чтобы выследить их.

– Как он смел? Ведь я же говорил вам не уходить далеко?

Коанук вместо ответа показал вождю на свое окровавленное копье.

– Что же случилось?

– За нами шпионил дундаруп, Коанук пронзил его своим копьем. Он упал без стона. Тогда Нирроба сказал Коануку: «Стой здесь, а я пойду к их лагерю». И Нирроба ушел.

– Что ж мы не двигаемся? – спросил, подходя, Дик.

– Коанук убил шпиона, – отвечал Виллиго, – а Нирроба ушел к их лагерю. Нужно подождать Нирробу.

Пришлось подождать еще несколько времени. Наконец на поляну выбежал Нирроба, громко крича тревогу.

– Что случилось? – спросил канадец.

– Нирроба очень молод, – сентенциозно заметил Виллиго. – Он очень горяч. Пусть он сначала успокоится.

– Мы с Коануком были убеждены, что лесовики вошли в союз с дундарупами. Так и вышло. Лесовиков десять человек, а дундарупов двести. Они собираются идти против нас, окружить и взять в плен.

– Нужно сейчас же в путь! – вскричал канадец.

– Так, – холодно заметил Виллиго. – А куда же мой брат думает идти?

– Как куда? В твою деревню. Ведь мы же решили!

– До нашей деревни два дня пути. Нас успеют десять раз убить, прежде чем мы до нее доберемся.

– Так что же нам делать? Не можем же мы оставаться здесь!

Переговорив с Виллиго, канадец обратился к путешественникам.

– Вождь требует, – сказал он, – чтобы вы оставались здесь, пока он сходит сам и узнает точное число врагов. Главное же, он хочет разведать их намерения. С вами останутся Нирроба и Коанук.

– А вы сами?

– Я пойду с Виллиго. Ум хорошо, а два лучше, да, наконец, и моя винтовка не будет лишнею. Впрочем, мы не долго проходим. Вернемся скоро.

Виллиго полагал, что лесовики встретились с дундарупами случайно. Общих интересов у них, по его мнению, не могло быть, и они, наверное, скоро разойдутся в разные стороны. Но во всяком случае следовало хорошенько ознакомиться с ближайшими намерениями этих случайных союзников.

Итак, названые братья бесшумно скользнули в кусты. Оливье и Лоран остались одни с Джоном Джильпингом и двумя нагарнукскими воинами, которые на досуге занялись подновлением своей яркой татуировки, для чего у каждого воина во время похода всегда имеется в запасе рог с красками. Солнце взошло уже давно, наводняя золотыми лучами широкую равнину, покрытую кустами желтой сирени, этого типично австралийского растения. Кроме них, на равнине пестрели и другие яркие цветы, образуя вместе с зеленью роскошный пестрый ковер, отливавший нежным бархатом.

Не зная, куда деваться от тоски ожидания, Оливье и Лоран вышли на край опушки, где под защитою деревьев можно было обозревать всю долину; но вскоре приставленные к ним воины позвали их назад, энергическими жестами выговаривая им за неосторожность.

Джон Джильпинг тем временем напевал себе под нос псалмы царя Давида.

Так прошло два часа самого томительного ожидания.

Временами нашим путешественникам слышались вдали как будто крики и выстрелы; но на все их вопросы туземцы отвечали лишь знаками, что не понимают их, и в свою очередь знаками же успокаивали их, чтобы они не боялись ничего под защитою храбрых нагарнукских воителей.

Тем не менее эти отдаленные, глухие звуки сильно смущали пионеров. Оливье и Лоран не были трусами, но эта тягостная неизвестность, эта отдаленная угроза невольно как-то действовали на нервы, тем более что нашим друзьям приходилось волноваться уже от одного мучительного ожидания. Им гораздо приятнее было бы подвергнуться открытому нападению, увидать врага прямо в лицо и сразиться с ним в решительном бою, чем толпиться в скучной засаде.

От времени до времени дикари ложились на траву и прикладывались к земле ухом. Вставая на ноги, они всякий раз встречали безмолвно-вопросительный взгляд путешественников, но отвечали на него только улыбкой.

Они обращались с европейцами совершенно как с детьми, точно боясь их напугать и не желая тревожить.

Эти улыбки татуированных рож больше походили на скверные гримасы, чем на улыбки, так что, не будь Оливье непоколебимо уверен в преданности молодых воинов, он, вероятно, отнесся бы к ним не так спокойно.

Зато бедному Джону Джильпингу при виде некрасивых, улыбающихся лиц Нирробы и Коанука делалось совсем жутко, и он бормотал про себя с усиленным жаром библейский текст: «Не заключайте союза с неверными, ибо что общего между вам и?»

Произнося эти слова, он искоса взглядывал на австралийцев, которые в конце концов порешили, что он колдун и произносит заклинания.

Одно время сцена дошла до высшей степени комизма. Джон Джильпинг вдруг вспомнил, что сегодня воскресенье, и решил, что нужно достойно справить праздник. С ним был толстый английский псалтырь с нотами для пения и игры на церковном органе. Вытащив книгу из сумки, он положил ее на спину своему ослу, достал из багажа великолепный кларнет и, встав перед этим удивительным пюпитром, начал наигрывать псалом.

Дикари, услыхав торжественные звуки, пришли в ужас и бросились ничком на траву, крича:

– Кораджи!.. Кораджи!.. (Колдун! Колдун!) Несчастные не шутя вообразили, что белый колдун произносит против них заклинание. Все сверхъестественное имеет такую власть над умом и чувством первобытных людей, что те же самые сыны природы, которые за минуту перед тем не сморгнули бы в виду самых ужасных физических пыток, теперь дрожали, как дети, от безобидных звуков кларнета.

Оливье, спрятавшись за куст, чтобы смехом своим не сконфузить и не обидеть наивного англичанина, счел своим долгом в интересах общей безопасности вступиться в это дело и избавить бедных нагарнуков от страха, который мог им помешать обратить внимание на сигналы Виллиго.

Подходя к Джону Джильпингу, он объяснил ему на английском языке, что звуки его инструмента могут открыть их убежище и привлечь врагов, что во всякое другое время такое благочестивое дело вполне заслуживало бы похвалы, но при данных обстоятельствах оно нарушает распоряжение канадца, который, удаляясь, пуще всего наказывал не шуметь. Дундарупы и лесовики близко; они могут прийти на звуки музыки и забрать в плен всю компанию.

Член евангелического общества повиновался очень охотно, но австралийцы оправились от испуга и заняли свое место на часах не прежде, чем убедились, что книга и кларнет снова упакованы в багаж религиозным, но наивным англичанином, которого не менее наивные дикари так искренне приняли за опасного колдуна.

В поступке Джона Джильпинга не следует видеть чего-нибудь особенного или проявления свойственного англичанам на чужбине оригинальничания. Нет, туземцы почти всех островов Полинезии и Австралии питают природное пристрастие к музыке, пристрастие, которое Лондонское евангелическое общество сумело учесть в свою пользу для успеха своей пропаганды. Вот почему с давних пор все распространители миссионерских брошюр и священных книг, отправленные Англией в эти страны, всегда снабжаются каким-нибудь музыкальным инструментом, назначение которого – собирать толпы слушателей.

Когда миссионерское судно совершает свое плавание, то заходит по пути на каждый остров и оставляет там, смотря по значительности населения, двух или трех распространителей миссионерских брошюр. Едва сойдя на берег, эти господа поселяются в первом попавшемся селении туземцев, и в то время как один из членов евангелического общества наигрывает что-нибудь на своем музыкальном инструменте, тираня какую-нибудь шарманку или безбожно надсаживая тромбон, другие его товарищи раздают толпе Библии, напечатанные на их родном языке.

Не смейтесь! В этом громадная сила, и Англия пользуется этим средством для расширения своих колоний, простирая, подобно громадному полипу, свои длинные щупальца, вооруженные присосками, по всей поверхности земного шара. Вслед за скромным распространителем Библии и миссионерских брошюр на смену им прибывают миссионеры, строят храмы, и вокруг этого нового здания немного спустя группируются десять, двадцать или тридцать торговых контор, складов, торговых учреждений, и вот вся внутренняя и внешняя торговля данного острова монополизуется в руках Джона Буля.

Молодыми, младенческими народами можно управлять только посредством религии; вот почему Англия и в Африке, и в Австралии, и всюду, где она решила водвориться, прежде чем отправлять туда свои тюки с товарами, предварительно посылает распространителей Библии.

Хотя и пришедшие в себя после первого момента неописуемого волнения и смущения, нагарнукские воины все же продолжали недоверчиво посматривать на бедного мистера Джильпинга, который и не подозревал о впечатлении, какое он произвел на своих слушателей. Видя, что туземцы при первых звуках его инструмента кинулись лицом на землю, досточтимый член Лондонского евангелического общества принял это за признак их религиозной растроганности, что разом изменило его мнение о них, и он собирался уже приступить к раздаче миссионерских брошюр, как вдруг издали послышались крики: «Ага! Ага!» (Тревога! Тревога!). Почти вслед за тем на опушке появился канадец и объявил, что за ним гонятся по пятам человек тридцать дундарупов.

Вдали по равнине бежали татуированные дикари, преследуя убегавшего от них Виллиго.

Европейцы, с Диком во главе, выдвинулись вперед и втроем открыли по дундарупам губительный огонь из своих магазинных винтовок Кольта. Дикари остановились, потеряв человек пятнадцать убитыми и ранеными, а ружья-револьверы продолжали свое смертоносное действие. Тогда дундарупы, подхватив своих убитых и раненых, ударились в бегство, преследуемые громкими криками нагарнуков.

Все это произошло в несколько минут. Дик и Виллиго нарочно заманили дундарупов в засаду притворным бегством, чтобы подвести их под выстрелы винтовок. Во время этого бегства над Виллиго и Диком летали тучи стрел, но ни одна, по счастью, не задела их.

Урок дикарям был дан хороший, и пионеры решили воспользоваться временем их замешательства, чтобы поскорее улизнуть от опасности. Весь небольшой отряд немедленно снялся с привала и двинулся к берегу Рэд-Ривер (Красной реки), протекавшей неподалеку.

Реку без труда перешли вброд и вышли на широкую, местами холмистую и усеянную рощицами долину. Отсюда было уже недалеко до нагарнукских поселков.

Не успели, однако, пройти они и двухсот сажен, как их вдруг окружили несколько сот дикарей, которые, держась на почтительном расстоянии, вдруг закружились в диком воинственном танце.

Канадец немедленно приложился и выстрелил. Один из дикарей подскочил и упал мертвый. Дундарупы подались немного назад, думая, что их уже не достанут выстрелы из винтовок, и снова принялись за прерванный танец. Европейцы продолжали идти вперед, невзирая на то, что они были окружены кольцом, которое двигалось вместе с ними, не расширяясь, но и не суживаясь. Несмотря на свою многочисленность, дундарупы боялись усовершенствованных винтовок.

– Уж не задумали ли они извести нас голодом? – заметил Оливье, следивший за врагами с некоторым любопытством. – Они, право, смотрят на нас, как на осажденный город.

– Нет, они, наверное, не станут-таки долго дожидаться для того, чтобы сыграть с нами какую-нибудь скверную штуку, – ответил Дик, – и в эту же ночь, если нам не удастся уйти от них, ползком подкрадутся, чтобы напасть врасплох, во мраке ночи; я должен вам сказать, как ни хочется мне не нагонять на вас преждевременно страха, что, право, не знаю, как нам удастся избавиться от них!

– Что ж, мы, во всяком случае, дорого продадим им наши шкуры! – заметил Оливье.

– О, до этого, пожалуй, не дойдет! – проговорил Дик. – Я хотел только сказать, что нам грозит серьезная опасность в случае ночного нападения. Но, в сущности, это ловушка слишком простая, чтобы Виллиго не нашел средств обойти ее. Ну, что ты скажешь, вождь? Каково наше положение?

– Дундарупы более трусливы, чем жалкий опоссум, который прячется в дуплах деревьев. Они держатся на значительном расстоянии, потому что боятся ружей белых людей. Это несомненно! – сказал австралиец с самодовольной усмешкой.

– Да, но тем не менее они окружили нас сплошным кольцом копий и стрел!

– С каких это пор жалкий ночной хоко, который только и знает, что выть жалобы среди ночи, может рассчитывать заманить в западню воинов? Перед закатом солнца мы будем уже на пути к земле моего племени, и тогда я вернусь во главе моих воинов, и кровь дундарупов окрасит листья деревьев леса и траву лугов!

Маленькая горсточка друзей стала двигаться вперед, невзирая на то, что она была окружена со всех сторон кольцом врагов, двигавшихся вместе с ними, держась на расстоянии 3-4 сажен, которое они считали, очевидно, достаточным, чтобы обезопасить их от ружей европейцев.

Вдруг Виллиго, который предводительствовал своими друзьями, тщательно исследовав местность, приказал остановиться в нескольких шагах от густой заросли кустов австралийской сирени, заросли столь густой, что человек не мог бы пробраться сквозь нее, не пустив в ход топора. Такие заросли довольно обычны на этой равнине, где они несколько нарушают однообразие местности. Но все-таки здесь едва шесть-семь человек могло укрыться; никто не думал, что Виллиго найдет нужным временно раскинуть лагерь в этом месте.

Необходимо, однако, было принять какое-нибудь решение; нельзя было продолжать подвигаться вперед посреди кольца неприятелей, которые каждую минуту могли накинуться на маленький отряд и уничтожить его благодаря своей превышающей численности.

Такой печальный исход казался до того неизбежным, что Оливье мысленно решил проститься с жизнью.

– Кажется, мой бедный Лоран, мы не увидим с тобой больше Франции!

– Что же, на все Божья воля, граф! Во всяком случае, мы перебьем немало этих черномазых чертей раньше, чем простимся с жизнью! – отвечал бравый слуга.

Прежде чем отдать распоряжение остановиться, Виллиго трижды огласил воздух своим вызывающим и грозным боевым криком «Вагх! Вагх! Вагх!», который тотчас же был подхвачен и его молодыми воинами. Дундарупы отвечали на него своим воинственным криком, и в течение нескольких минут только и слышались эти своеобразные возгласы и завывания дикарей, столь грозные и страшные, что могли бы нагнать страх и на самых смелых. Затем дундарупы принялись плясать и петь, сопровождая все это самыми вызывающими жестами и гримасами, но не отваживаясь подойти ближе.

Выведенный из терпения канадец не выдержал и воскликнул: «Пусть же не говорят, что я позволил этим ребятам смеяться над нами и не проучил их за это!» И, пробравшись позади своих товарищей, он незаметно присел и пополз, крадучись в высокой траве, по направлению к дундарупам.

Сначала можно было без труда проследить за его направлением по колыханию трав на его пути, но по мере того, как он удалялся, движение трав становилось сходным с их колыханием от ветра, подувшего с востока, так что его товарищи полагали, что он остается неподвижно на месте, между тем как он продолжал подвигаться вперед.