Текст книги "Пожиратели огня"

Луи Жаколио
Пожиратели огня

Часть первая. РОКОВОЕ КОЛЬЦО

I

Оливье Лорагюэ д'Антрэг. – Полковник Иванович. – Таинственная записка. – Галлюцинации. – Тайный трибунал. – Отъезд в Париж.

В конце апреля в доме, занимаемом молодым атташе Французского посольства, графом Оливье Лорагюэ д'Антрэгом, был большой съезд: молодой граф давал прощальный холостой обед своим друзьям, так как на другой день должна была состояться его свадьба с прелестной дочерью генерала Васильчикова. Весь цвет петербургской блестящей молодежи был здесь налицо.

В конце обеда, за шампанским, начались тосты. Последний был провозглашен отставным казачьим полковником Ивановичем.

– Я пью, господа, за здоровье счастливейшего человека, которого когда-либо знал, – проговорил он, смотря на жениха, – и да ниспошлет ему Бог дальнейшей удачи во всех делах!

Если бы кто-нибудь обратил внимание на тон, усмешку и загадочный взгляд, которыми сопровождалось это доброе пожелание, тот был бы поражен. Но никому до таких тонкостей не было дела, и все усердно пили вино, радушно разливаемое хозяином.

Да и действительно, молодой граф Лорагюэ мог считаться баловнем судьбы. Владетель хорошего состояния, аристократ по рождению, он едва имел двадцать шесть лет; здоровый, хорошо сложенный, сильный и ловкий во всех телесных упражнениях, симпатичной наружности и одаренный прекрасным характером, Оливье всегда был украшением того кружка знакомых, где вращался.

Не мудрено, что он быстро пленил сердце дочери генерала, гордой и непобедимой доселе красавицы.

Когда все гости разъехались, молодой граф поспешил в дом своей невесты. Молодая княжна Васильчикова была одна из красивейших девушек Петербурга и чуть ли не первая по уму, образованию и сердечным качествам при петербургском дворе. Она, можно сказать, являлась олицетворением мечты любого молодого человека, думающего избрать себе подругу жизни. Но из числа всех ее многочисленных поклонников выбор княжны пал на молодого графа Оливье д'Антрэга, а ее отец, дав дочери свободу выбора, не противился ее желанию стать женой молодого дипломата.

Последний вернулся домой в этот вечер сильно озабоченный, так как его невеста показалась ему менее веселой, беспечной, нежели обыкновенно. Какое-то облачко легло на ее лицо, и он напрасно старался рассеять его, развеселить ее своими шутками, дружеским разговором и мечтами о близком счастье и предстоящем браке.

Войдя в свою спальню, Оливье заметил на маленьком столике у кровати запечатанный конверт; сердце его забилось под влиянием какого-то тревожного предчувствия, когда он дрожащей рукой сорвал конверт, и взгляд его упал на большой лист бумаги, украшенный необычайного вида печатью, в центре которой ясно выступали два скрещенных между собой кинжала. Письмо содержало всего несколько слов, написанных печатными буквами, очевидно, для того, чтобы замаскировать почерк.

«Французский коршун еще не держит в своих когтях русскую голубицу.

Невидимые».

Эта фраза, очевидно, относилась к его будущей свадьбе.

Как конверт попал к нему в комнату? Кто и с какою целью желал помешать ему жениться? Эти вопросы вереницей закопошились в голове графа. Но сколько он ни напрягал свою память, никак не мог разгадать этой тайны. Чтобы получить какие-нибудь сведения, граф позвонил своего слугу.

Лоран тотчас явился на зов.

– Кто принес это письмо? – спросил его граф.

– Никто не приходил к нам с вашего отъезда после обеда.

– Ты твердо уверен в этом?

– Так же твердо, как в том, что теперь очень поздно и что графу пора спать!

– Хорошо, Лоран, оставь меня!

Затем, оставшись наедине с собою, Лорагюэ снова задумался о мистификации, которой неожиданно подвергся.

При других обстоятельствах он, быть может, не придал бы этой записке особого значения, но в связи со странным невеселым настроением его невесты записка эта приобретала какой-то таинственный, недобрый смысл.

Кто, в самом деле, мог положить ее сюда, в его спальню, и сделать это, не будучи замечен? Конечно, существовали разные тайные общества, прибегавшие к подобным приемам угроз, но он не имел с ними ничего общего и не мог даже предполагать, что навлек на себя чье-либо неудовольствие или гнев.

Разобрав вопрос со всех сторон, граф пришел наконец к заключению, что то была простая шутка со стороны кого-нибудь из его друзей, бывших у него на обеде. Спальня его находилась подле курительной комнаты, и ничего не могло быть легче, как забросить незаметно записку на его столик.

Мысль заподозрить Лорана ни на одну минуту не приходила ему. Этот верный слуга вполне заслуживал безграничного доверия своего господина. Еще его отец, дед и прадед служили семье д'Антрэг и считались как бы членами семьи; безграничная преданность Лорана молодому человеку не позволила бы ему принять участие в шутке, которая хотя бы на минуту могла встревожить молодого графа. Раньше, чем поступить на службу к Оливье д'Антрэгу, Лоран служил в кирасирах, где усвоил себе чисто военное прямодушие и строгое исполнение своих обязанностей. Что же касается подкупа или каких-либо других способов воздействия на него, то об этом нечего было и думать: его неподкупность и честность были вне всякого сомнения; также нельзя было подействовать на него и силой, так как человек этот обладал геркулесовским телосложением. В бытность свою на военной службе он не раз, ради забавы, схватывал сзади телегу за задние колеса, и пара дюжих упряжных лошадей не могла сдвинуть ее с места. Когда он уезжал в Россию, сопровождая молодого графа, старый маркиз сказал ему:

– Лоран, я поручаю тебе моего сына; помни, что это последний из д'Антрэгов!

И верный слуга всегда помнил это, не спуская, как говорится, с глаз молодого графа.

Таким образом, последнее предположение Оливье являлось наиболее вероятным: в числе его гостей было много молодых людей в том возрасте, когда шутки еще простительны; и эта записка, так сильно встревожившая его в первый момент, в сущности, не выходила из пределов позволительной шутки.

Несколько успокоенный этими рассуждениями, граф почувствовал некоторое облегчение; тем не менее пережитое волнение отозвалось на нем: он ощущал известное возбуждение и томительную сухость во рту. Подле него на столике стоял графин с водой, вазочка с сахарным песком и флакон флердоранжа. Он протянул руку к графину, приготовил себе питье и стал пить его большими глотками с видимым наслаждением. Утолив свою жажду, граф, полулежа на диване, предавался мечтам, которые унесли его далеко от действительности, и вскоре, сам того не замечая, погрузился в легкую дремоту; но едва он задремал, как что-то странное стало совершаться в его организме: голова его отяжелела, руки и ноги как будто налились свинцом, а силу воли точно сковало железным кольцом. В этот момент ему показалось, что одна стена его спальни раздвинулась и из нее вышли четыре человека. Они приблизились к нему, надели ему повязку на глаза и подняли его на воздух. Графу казалось, что его куда-то несут.

Наконец это беспомощное чувство прошло. Граф очнулся, открыл глаза и увидел себя в совершенно незнакомой комнате. Он вскочил на ноги и тут только заметил, что он не один: в нише, совершенно защищенной от света, сидела какая-то тень.

– Граф Лорагюэ, – послышался из ниши голос, – вас привели сюда, чтобы вы сейчас дали торжественное слово формально отказаться от руки вашей невесты.

Несколько минут граф, пораженный событием, молчал, затем, успокоив свое волнение, отвечал:

– Ради чего я должен это сделать? Ради того, может быть, чтобы на ней мог жениться один из мошенников вашей шайки и воспользоваться ее богатством? – спросил граф, стараясь придать словам как можно более насмешливый тон.

– Вы угадали, граф, вы избавили нас от труда вам разъяснять. Богатство дочери князя мы не можем упустить и не можем добровольно отказаться от вашей невесты.

– А если я не откажусь? – спросил граф.

– Вы откажетесь, мы вам дадим сроку подумать три месяца, и благоразумие подскажет вам последовать нашему совету.

– Так я вас могу уверить, что вы не получите моего отказа, – вскричал граф, – ни теперь, ни завтра, ни через три месяца! Неужели вы думаете, что граф Лорагюэ испугается каких-нибудь шантажистов?

– Все это слишком сильные выражения, молодой человек. Могу вас уверить, что обстоятельства заставят вас отказаться, но мы рассчитывали сделать это теперь и полюбовно. Как знаете в таком случае!

– Напрасно вы рассчитывали на это! Вот все, что я могу вам сказать! Делайте что хотите, но я никогда не откажусь от своей невесты!

– В таком случае это будет борьба не на жизнь, а на смерть, борьба без пощады, помните это!

– Я принимаю вызов! Борьба так борьба! – воскликнул молодой граф.

– Вы будете побеждены!

– Пусть так, но не без сопротивления.

– Я хочу все-таки предупредить вас, что, каково бы ни было ваше решение, наши меры приняты и ваш брак не состоится.

– И это вы воспрепятствуете этому?

– Да, мы! Вы бы поступили благоразумнее, если бы покорились добровольно неизбежному, иначе вам придется исчезнуть!

– На это я готов!

– Но ваш час еще не настал. Великий Тайный Совет дает вам три месяца срока на размышление. Если до истечения этого срока вы не покоритесь нашим требованиям, то получите извещение о своем приговоре!

– К смерти, не так ли?

– Да, это единственное средство заставить исчезнуть человека, который мешает нам, и никакая власть в мире не может вас спасти от приговора Верховного Совета!

– Я удивляюсь только, почему, если вы можете помешать моему браку, вы еще добиваетесь моего отказа?

– Это тайна, и я ничего не могу сообщить вам об этом. Теперь нам ничего более не остается сказать вам, и вы будете доставлены обратно в вашу спальню точно так же, как были доставлены сюда. Будьте любезны, позвольте завязать вам глаза!

– А если бы я вздумал не позволить?

– Нам пришлось бы употребить силу.

– В таком случае пусть будет, как вы желаете! – сказал Оливье.

Но в тот момент, когда ему собирались завязать глаза, он вдруг вырвался из рук окружавших его людей и, подойдя к столу, за которым заседал таинственный ареопаг, громким и уверенным голосом произнес, обращаясь к председательствующему:

– Полковник Иванович, мы еще с вами увидимся и поговорим!

– Я не полковник Иванович! – возразил совершенно спокойным и ровным голосом тот, к кому были обращены эти слова.

– Так сбрось маску! – крикнул Оливье.

– Я не властен в своих поступках, но, чтобы ты не мог усомниться в правдивости моих слов, я испрошу разрешение открыть перед тобой мое лицо.

С этими словами председательствующий поднялся со своего кресла; остальные же товарищи последовали его примеру и, сойдясь в кучку, некоторое время довольно оживленно совещались между собой. Затем все заняли свои прежние места.

– Граф Лорагюэ д'Антрэг, дайте мне слово дворянина в том, что никогда, нигде, ни при каких обстоятельствах, даже и ради спасения вашей жизни, не признаете меня, в случае если бы мы с вами когда-нибудь встретились!

– Что вы понимаете под этим? Что, встречаясь с вами вне этих четырех стен и зная, что вы принадлежите к преследующему меня тайному обществу, я должен в силу данного слова отказаться от справедливой мести по отношению к вам?

– Нет, я только требую от вас, чтобы вы ни перед кем не выказывали, что знаете меня; что касается вашей мести, то я ее не боюсь, и вы вольны поступать, как желаете и как знаете!

В последних словах говорившего слышалось столько пренебрежения, что вся кровь бросилась в голову молодому графу.

– Даю вам слово в том, что вы требуете. Но с другой стороны, объявляю, что, если, действительно, как вы говорите, мой брак не состоится, я ставлю на карту против вас и все свое состояние, и все свои силы, и все свое мужество! До последнего издыхания у меня не будет иной задачи в жизни, иной цели, как только месть!

Резкий злобный смех был ответом на слова Оливье, после чего неизвестный председатель медленно приподнял свою маску, и глазам молодого графа представилось старчески бледное бесцветное лицо, обрамленное густой серебристой, как иней, седой бородой. Оливье д'Антрэг жадно впился глазами в это лицо, наполовину скрытое чересчур густой бородой, стараясь запечатлеть в своей памяти эти черты. Но в лице этом не было ничего характерного, ничего выражающего недюжинную силу, ум и энергию; оно скорее напоминало собою восковую маску, обрамленную театральной окладистой бородой, нечто, скорее напоминавшее ряженого, чем живого человека в его естественном виде.

Но прежде, чем молодой граф успел взвесить и сопоставить все эти впечатления, неизвестный уже снова надел маску, лампа погасла, и вся зала вместе с присутствующими погрузилась во мрак.

На графа снова надели повязку, затем подняли на воздух и понесли. Вероятно, в повязке заключалось что-нибудь наркотическое, потому что молодой человек снова впал в забытье, а когда проснулся, то уже было около двенадцати часов ночи.

– Это был сон, кошмар! – уверял себя Лорагюэ.

Но мелочи и подробности всего происшедшего убеждали его в противном. Прежде всего граф вскочил с дивана и исследовал ту стену, которая казалась ему раздвинувшейся этой ночью. Ни малейшего признака какого бы то ни было механизма.

«Да наконец соседний дом принадлежит князю Барятинскому, этому блестящему джентльмену, – думал граф. – Во всяком случае, мошенники и шантажисты не могут заседать у него в доме».

Эта мысль показалась ему до того дикой, что он улыбнулся и в конце концов приписал все происшедшее галлюцинации, вызванной странной запиской, которую он нашел на своем столе в спальне.

Позвонив Лорану, Оливье приказал разбудить себя в девять часов, так как он должен был рано явиться во Французское посольство и оттуда вместе с посланником, предложившим ему заменить отсутствующего отца во время брачной церемонии, отправиться прямо в церковь.

После ухода Лорана граф разделся и лег спать. Спустя несколько часов легкий стук в дверь разбудил его.

– Кто там? – спросил Оливье.

– Это я, Лоран! Сейчас прибыл нарочный от французского посла; вас просят немедленно прибыть туда!

В одну минуту молодой человек оделся, вскочил в экипаж и помчался к своему начальнику. Тот встретил его словами:

– Будьте тверды, мой юный друг, я имею сообщить вам нечто чрезвычайно важное, иначе я не стал бы беспокоить вас в такое неурочное время!

– Я на все готов, господин посланник, говорите, я слушаю!..

– Так вот, сегодня ночью князь Васильчиков, ваш будущий тесть, был увезен в Сибирь, а его дочь, ваша невеста, отправлена в монастырь!

– В Сибирь… в монастырь! – пробормотал молодой граф после некоторого молчания и готов был уже сообщить о странном предостережении, полученном им в таинственной записке, но удержался, подумав, что это могло быть пагубно для него и для близких, дорогих ему лиц, и потому, умолчав обо всем, что его смущало в данный момент, молодой человек, собравшись с силами и подавив свое волнение, обратился к своему начальнику с просьбой сообщить ему причины всего случившегося, если только они ему известны.

– Говорят разно, – ответил посланник, – но разобраться в истине очень трудно, будьте только осторожны, Бога ради, не допустите какой-нибудь опрометчивости. Если позволите дать вам добрый совет, то уезжайте скорее отсюда. Я охотно дам вам отпуск, и вы можете немедленно выехать в Париж.

– Я подумаю о вашем любезном предложении и, быть может, воспользуюсь им!

– Да, но у вас нет времени на размышления; вам необходимо сегодня же покинуть Петербург и через двадцать четыре часа переехать границу!

– Так значит, это приказание, а не совет? Ваше превосходительство настаиваете на моем немедленном отъезде?

– Да, мой друг, для вашего же блага, и если хотите, я скажу вам, что сам получил предписание от высших властей выдать вам немедленно ваши бумаги, хотя мне достоверно известно, что в высших сферах к вам по-прежнему очень расположены. Опасаются только какого-нибудь необдуманного поступка с вашей стороны под влиянием постигших вас огорчений, поступка, который мог бы иметь самые пагубные для вас и для ваших друзей последствия. Поезжайте с Богом и верьте мне: ваше отсутствие и время больше сделают для осуществления ваших планов, чем все, что вы могли бы предпринять в настоящее время.

– Да, но уехать так, не повидав ее, не услыхав от нее ни единого слова утешения, не проникнув в эту ужасную тайну…

– Что же делать?! Отданы строжайшие предписания; вы никаким образом не можете видеть ее!

– Прекрасно, я покорюсь! Когда должен я выехать из Петербурга?

– Через два часа!

– Но это невозможно: я не успею собраться!

– Оставьте все в том виде, как оно есть, и дом, и штат прислуги, словом, как будто вы уезжаете на самое короткое время. Я твердо уверен, что ваше отсутствие не будет продолжительным!

– Будем надеяться! – со вздохом сказал граф, стараясь подавить свое горе и отчаяние. – Теперь позвольте мне откланяться!

С этими словами он простился со своим начальником и поехал домой.

«Пусть так, – мысленно решил он, садясь в карету, – я уеду, но вернусь свободный… и тогда!..»

Возвратясь к себе, Оливье позвал Лорана и сказал ему:

– Лоран, неожиданные обстоятельства вынуждают меня отсрочить мою свадьбу на некоторое время. Через два часа мы уезжаем в Париж по делам службы. Я не беру ничего из своих вещей, кроме самого необходимого; позаботься, чтобы к назначенному времени все было готово!

Верный слуга, привыкший к такого рода неожиданностям, хотя и озадаченный внезапной отсрочкой предстоящего брака, без возражений принялся за сборы в дорогу.

Оливье д'Антрэг со своей стороны прошел в свою спальню, чтобы захватить с собой те предметы, которыми он особенно дорожил и которые не хотел оставить, и остановился как вкопанный: на камине лежал точно такой же конверт, как накануне на ночном столике. Схватив этот конверт, он дрожащей рукой вскрыл его и прочел содержание записки:

«Помни, что через три месяца один из наших явится к тебе за ответом в Париж.

Невидимые».

В первый момент молодой граф был принужден прислониться к камину, чтобы не упасть: до того сильно было его потрясение, но вскоре он овладел собой.

– О, я знал, что то не был сон! Я в этом был уверен! – сказал он. – Но как могли эти люди унести меня из спальни без малейшего сопротивления с моей стороны? – Тут ему вдруг вспомнился стакан сахарной воды с флердоранжем, выпитый им перед тем, как он задремал. Не долга думая, он подошел к столику и, захватив с него часть сахара и флакон с флердоранжем, сунул их в свой чемодан, а также и немного воды из графина, которую он отлил в небольшой пузырек, решив произвести в Париже, на свободе, анализ всех этих веществ. Затем он стал торопить Лорана, спеша покинуть эти места, где в течение одной ночи разбиты были все его надежды на счастье и радость жизни. Он собрал самые необходимые свои документы, бумаги и кое-какие сувениры, особенно дорогие ему, когда Лоран уведомил его о приходе какого-то незнакомого человека, настоятельно требовавшего видеть графа.

Каково же было удивление молодого графа, когда он узнал в этом человеке доверенного слугу князя Васильчикова.

– Что такое случилось у вас, Сергей? – спросил он вне себя от волнения. – Быть может, ты сумеешь объяснить мне это? Я ничего не знаю, ничего не понимаю!

– Мы также ничего не знаем, ваше сиятельство, – ответил пришедший. – Сегодня ночью княжна призвала мою жену и сказала ей, чего она требует от меня. Она поручила мне передать вам вот это кольцо! – И Сергей передал графу громадный золотой перстень наподобие тех, какие носят восточные властители. – Княжна просила также передать следующие слова: «Пусть граф д'Антрэг продолжает верить в меня и не дает воли своему отчаянию. Если ровно через два года, в это самое время и в этот самый день, он не свидится вновь со мной, то пусть надавит камень в этом перстне, и тогда он узнает, чего я жду от его преданности и от его любви ко мне!» Вот и все, что мне было поручено передать вам, граф! Бедная княжна не имела даже пяти минут в своем распоряжении, когда ей было доставлено приказание немедленно отправляться в монастырь; ей даже не дали времени проститься с отцом.

Молодой человек отвернулся на мгновение, чтобы стереть украдкой слезу, навернувшуюся ему на глаза; когда он обернулся, Сергея уже не было в комнате.

Час спустя Оливье де Лорагюэ д'Антрэг сидел, удобно расположившись в спальном вагоне международного общества, и мчался на всех парах к немецкой границе. Он не бежал от грозившей ему опасности, а только, покоряясь своей участи и силе обстоятельств, уезжал в изгнание под благовидным предлогом отпуска.