Текст книги "Пропащий. Последние приключения Юджи Кришнамурти"

Обычно я возвращался домой в темноте по тропинке вдоль полигона, через луг, вниз по лестнице, через реку Саанен на другую сторону. Среди деревьев было прохладно. После целого дня, проведенного в душной комнате среди жарких тел, ночной воздух казался невероятно приятным. Довольно скоро я уже мог ходить по этой тропинке почти в полной темноте. Иногда я садился на скамейку и вдыхал запахи свежескошенной травы, вечнозеленых деревьев и слушал звуки реки. Пару раз я даже засыпал на скамейке под шум реки и просыпался при свете луны, просвечивающей сквозь ветки деревьев, и мерцающих звезд. Я постоянно проверял, не изменилось ли что-нибудь внутри меня. Произошло ли что-нибудь? Ничего никогда не происходило. Ну или так казалось.

Каждый раз, когда я шел мимо квартиры Йогини, я смотрел наверх: вдруг она была на балконе. Иногда она там действительно была и замечала меня, и тогда мы махали друг другу рукой. Я всегда испытывал облегчение, застав ее в одиночестве.

Глава 17

«Сожгите это, сэр, и посмотрите, что появится в пепле».

Ярким осенним солнечным днем того же года я прибыл в Амстердам. Это был первый европейский город, который я посетил более десяти лет назад. Он остался таким же, каким я его помнил: каналы, выложенные булыжником мосты, извивающиеся улочки с мультяшными узкими высокими зданиями, склонившимися над водой. Юджи остановился у друга, с которым был знаком более тридцати лет. Квартира представляла собой холостяцкое жилище с одной спальней в современном бетонном здании рядом с центром города. Тянущиеся вдоль стен книжные полки были забиты книгами на духовную, философскую и религиозную тематику, однако, несмотря на столь богатую серьезную библиотеку, хозяин обладал прекрасным чувством юмора. Перед раздвижными стеклянными дверями, ведущими на крошечный квадратный балкон с видом на улицу, стоял стол с книгами на продажу, а на стене висели фотографии Раманы Махарши, Нисаргадатты Махараджа, известного продавца биди из Бомбея, и Юджи. Отличная компания. Юджи никогда не комментировал эти фотографии.

Когда я вошел в комнату, он буйствовал и стучал по стоящему перед ним столу:

– Я никогда не говорю себе, что это жесткое, а это мягкое!

Бам!

– Это тело никогда не регистрирует жесткое и мягкое. Пока вы не скажете сами себе «это жесткое, а это мягкое», вы никогда не узнаете разницу. Вы постоянно вешаете на все ярлыки. Это красное. Это синее. Это часы, это стул. Если вы хотите изменить название, у меня совершенно никаких возражений. Я переучусь. Моя бабушка говорила мне, что «небо голубое», а я сказал: «Нет!» Вы, люди, едите идеи и носите ярлыки.

Войти в комнату, где он находился, было все равно что открыть одну из его книг на первой попавшейся странице: слова сами по себе, никаких логически выстроенных конструкций, никакого медленного погружения, в одном предложении что-то возникает и тут же уничтожается. В каждом его действии присутствовал постоянный огонь жизни, сжигающий дотла гниющий труп человеческой мысли. Все, что от тебя требовалось, это сделать шаг вперед и быть сожженным на костре его ясности. К тому моменту все его фразы были мне уже более чем знакомы – значит, меня влекло что-то еще. Йогиня тоже была там, она, как обычно, сидела позади всех, привычно тихая, но дружелюбная.

– Это горячее. Это холодное… нет!

Кстати, хозяину приходилось страдать от жары в квартире. Юджи ставил обогрев на максимум, а Хенк потом незаметно уворачивал кран. Они спорили о комнатной температуре как старая супружеская пара. Хенк вежливо выслушивал все недовольство Юджи по поводу наших «больных идей о свежем воздухе», а потом тихо исчезал из комнаты и убавлял мощность. Через некоторое время Юджи это замечал и кричал кому-нибудь, чтобы включили обогрев на всю катушку. Затем кто-нибудь тайком открывал дверь, давая доступ свежему прохладному воздуху, а спустя еще какое-то время это обнаруживалось и дверь закрывалась.

Обычно нашим размещением в отелях занимались европейцы, что всегда заставляло меня переживать по поводу денег и сталкиваться с так называемым вопросом финансового контроля. Я ненавидел быть настолько зависимым от других, но выбора у меня было мало или не было вовсе. Плати или вали.

«Единственные отношения, которые у меня есть с другими, – это отношения с деньгами!»

Где бы мы ни были, если жилье и еду нам обеспечивали другие, в воздухе всегда висело напряжение. Юджи постоянно напоминал нам о правилах:

– Либо по-моему, либо по-вашему. Нет такого понятия, как «по-нашему».

То, как ты ведешь себя, оказавшись в подобных обстоятельствах, показывает, какой ты в отношениях с другими людьми, – не слишком приятное зеркало твоего чувства незащищенности.

– Вас никогда не подвергали испытаниям! – обычно говорил он, когда речь заходила о предположительно дружественных отношениях. Мы же подвергались испытаниям ежедневно, пытаясь ужиться все вместе рядом с ним. В этот раз я хотел самоустраниться, просто чтобы «погордиться» собой. Переговоры с портье о моем переезде заняли почти час. Он был таким обдолбанным, что никак не мог взять в толк, о чем я ему говорю. Он повторял свой вопрос «Так что вы хотите?» с бездумной настойчивостью персонажа пьесы Беккета.

Я добросовестно перефразировал:

– Я переселяюсь в другой отель и хочу, чтобы комнату, зарезервированную на мое имя, отдали кому-то другому.

– Так что вы хотите? – спрашивал парень точно как Юджи.

– Я не буду жить в комнате, забронированной на мое имя. Я оставляю комнату другим людям.

– Так что вы хотите?

Единственный раз в жизни я имел только одно желание, но донести его до другого было невозможно, поэтому я оставил портье со звездочками в глазах стоять за стойкой и пошел за угол к другому отелю, стоившему на пять евро меньше, с ощущением, будто совершил великий подвиг.

*

Кто-то привел с собой на встречу к Юджи так называемого суфийского учителя. Когда они пришли, Юджи находился в спальне по соседству, а на его стуле в центре комнаты сидела двенадцатилетняя девочка. Суфийский учитель тут же завладел вниманием аудитории, объяснив, что нам крупно повезло присутствовать при встрече двух великих учителей. Юджи вошел и тихо сел в глубине комнаты, пока суфий при всех регалиях, в халате и тюрбане, продолжал свой монолог. Пытаясь подключить Юджи к разговору, друг спросил:

– Юджи, что вы думаете о суфизме?

– Религиозное дерьмо.

Суфийский учитель не мог не слышать этот комментарий. Завернувшись в халат, он тут же сдулся. Проповедь быстро зашла в тупик, и вскоре он попрощался со всеми и отправился в местный бар зализывать раны. Позже мы с Йогини и приведший суфия товарищ пили кофе в местной кафешке. Озадаченно улыбаясь, он вспоминал ситуацию и удивлялся вслух, зачем он вообще хотел кого-то познакомить с Юджи.

*

Некоторые из нас отправились с Юджи на юг, в Кельн, где его ждала группа побольше с «огромной кучей денег!», затем в Гштаад по его банковским делам, потом в Бавено – город на краю Лардо Маджоре, окруженный итальянскими Альпами.

Он остановился на квартире у итальянской пары. Дорога к их дому была очень крутой, и из их квартиры открывался невероятно красивый вид. Юджи задернул шторы: «Вот почему вы все слепнете. Ваша дурацкая театральная красота! Пока вы все наслаждаетесь своей дурацкой красотой, я вздремну».

Это было похоже на какой-то фантастический сон: все эти поездки на машине, все эти страны за один день, вся эта красота. Мы молча собирались вокруг него, слушали час за часом его несвязный разговор, затем загружались в машину и куда-нибудь ехали, и так снова и снова. Во время поездки в машине он закрывал боковое окно страницами газет с рекламными объявлениями, аккуратно подтыкал их, чтобы не проникал свет, опускал козырек лобового стекла и слегка «вздремывал», как он это называл: голова его болталась влево и вправо, как у тряпичной куклы. Когда бы мы ни обедали в ресторане, он всегда садился спиной к свету или красивому виду.

Мы оставили нашего водителя в местном аэропорту, и новым водителем был назначен я. В машине находились Йогиня, Юджи и его друг из Германии.

– Ты хорошо водишь машину? – спросил он то, что нам всем еще предстояло выяснить.

– Конечно.

Едва машина тронулась, серое небо потемнело от нависших впереди над горами грозовых туч. К тому времени как мы выехали на шоссе, уже наступила темная ночь, и дождь лил как из ведра. У минивэна с высокой посадкой очень нестабильный центр тяжести, что очень заметно на поворотах. Я страшно нервничал. Подаваясь телом вперед на изгибах дороги, вылетая из бесчисленных туннелей в черный как смоль проливной дождь, я боялся, что в любую минуту ситуация может выйти из-под контроля.

Желая скрыть волнение, я не снижал скорость, двигаясь в одном потоке со всеми. Лишь спустя годы Йогиня сказала, что тогда я несся как сумасшедший. Я даже не подозревал об этом.

Юджи все это время сидел молча, его лицо ничего не выражало. Когда я бросил взгляд назад и увидел, что он дремлет и его голова мотается туда-сюда, я немного расслабился. Он забавно заваливался на одну сторону, но в тот момент, когда казалось, что он вот-вот упадет, выпрямлялся, а затем медленно и ритмично начинал съезжать на другой бок. Бывало, один раз глянешь назад – он сидит прямо, уставившись невидящим взглядом в темноту. А через минуту смотришь, он уже спит.

Мы приехали в Гштаад в два часа ночи. Я чувствовал себя необычно спокойно после такой стрессовой поездки. Попрощавшись со всеми, я отправился в местное шале, чтобы отдохнуть пару часов, прежде чем уехать на следующее утро в аэропорт на поезде.

Глава 18

«Эта структура порождена временем и действует во времени, но не кончается посредством времени».

С Йогиней, одетой в стильное кашемировое пальто, мы столкнулись в индийском посольстве: нам обоим нужна была виза на 10 лет. Мы пошли вместе пообедать. Оказалось, что примерно в одно и то же время в семидесятых и восьмидесятых мы ходили в школу в Филадельфии, жили недалеко друг от друга в девяностых. Когда мы стояли на улице, мимо нас прошла женщина с двумя детьми, и с чем-то похожим на вздох облегчения Йогиня сказала: «Это могли бы быть мои». По молодости она крутилась в довольно модных кругах среди людей, о которых я только слышал. Странно, у нас было столько возможностей пересечься раньше, но этого не произошло, а теперь мы где только не встречались. В данный момент она сделала перерыв в поездках к Юджи, чтобы побыть с отцом.

Она еще какое-то время собиралась побыть в Штатах.

На следующий день после Рождества я прилетел в Цюрих и оттуда отправился в Гштаад. По возвращении я обнаружил, что к нашему каравану присоединился еще один человек, старый друг Юджи из Калифорнии, который будет рядом с ним, с небольшими перерывами, до самого конца. Калифорниец был стройным тихим парнем, закрывшим свой ресторанный бизнес, чтобы проводить время с Юджи. Были еще несколько человек, которых я уже знал раньше. Юджи вел разговоры о том, чтобы поехать в Индию.

Сначала мы вернулись в Бавено, чтобы навестить итальянцев на озере Маджоре, где Юджи в 1967 году пережил «уход святых» в номере отеля недалеко от озера вскоре после «катастрофы». Он говорил, что тогда «те грязные ублюдки, религиозные преступники» были выдворены из его сознания.

Это было еще одно необъяснимое событие, о котором он рассказывал так же обыденно, как мы рассказываем о походе в овощной магазин: «Наконец, на озере появились три риши. Я сказал им: «Выметайтесь отсюда!»»

Перед ним возникли Мухаммед, Иисус, Сократ и «куча других, которых я не знаю…». Он словно встретился с ними на улице.

«Я их спрашивал: „Ты кто?“ – „Я – Иисус“. – „А ты кто?“ – „Я – такой то и такой-то“. Их было так много и они просто исчезли. Они не могли здесь больше оставаться. Был один приятель – очень симпатичный мужчина с длинным носом. Я спросил его: „Ты кто?“ – „Я – Мухаммед“, и он исчез!»

Позже он говорил, что именно от Джидду Кришнамурти он узнал об этом месте на озере. Джидду Кришнамурти бывал во всех эксклюзивных местах мира, и Юджи, кажется, знал о них всех. Снова чувствовалась какая-то его таинственная связь с человеком, к которому половину своей взрослой жизни Юджи так или иначе стремился, а вторую половину жизни проклинал. По дороге Юджи указал на тот самый отель, вспомнил, сколько стоил номер и как ему оставляли еду под дверью, когда он неделями не выходил из комнаты.

Вспоминая последствия своего опыта в «Ошибке просветления», он говорил:

«Ты возвращаешься назад к источнику. Ты снова в этом первозданном, изначальном состоянии сознания – назовите это «осознаванием» или как угодно. В этом состоянии вещи происходят, и нет никого, кто заинтересован, никто не смотрит на них. Они приходят и уходят своим чередом, подобно текущим водам Ганги: втекают сточные воды, наполовину сожженные трупы, и хорошие вещи, и плохие – все, – но эта вода всегда чиста».

Он говорил, что за мудрецами пошли святые и началась «целая мешанина» из структур и организаций. Если бы не это, мудрецы были бы полностью забыты: нечего было бы продавать. А так пришли святые и начали продавать массам истории о мудрецах.

*

Итальянцы предлагали широкий выбор экзотических мест, где можно было поесть или выпить чашечку кофе. Когда мы приходили в одно из таких заведений, Юджи обычно брал ньокки и, жуя тертый или мягкий сыр, подначивал нас по поводу того, что мы едим «двадцать пять блюд как поросята, свиньи и боровы в одном лице». Часто он оценивал внешний вид официанток и эффективность официантов: «Она хорошенькая?», «Она – сучка!», «Он такой ме-е-е-едленный! Если бы я был его боссом, я бы уволил его тут же!» Он делал комментарии, когда они едва ли могли его слышать, после чего оставлял чаевые. Особенно большие чаевые доставались тем официанткам, которых он определял как настоящих сучек, при этом он говорил нам: «Никто не должен служить другому, люди не должны работать. Еды на планете более чем достаточно, и если бы не ваш уродливый образ жизни, каждый бы получил причитающуюся ему долю».

Мы же просто переглядывались, пожимали плечами, улыбались и соглашались, когда он поносил нашу коллективную жадность.

– Мы с вами разворовали всю планету! – заявлял он, включая себя в число критикуемых. – Эта планета может прокормить 15 миллиардов людей. Нас всего 5 миллиардов на планете. Я вам говорю! Почему столько людей голодает? Я хочу знать! – Он сопровождал свои слова рубящим жестом руки.

*

Изрядно наездившись, мы направились назад в Гштаад через Альпы. Свежий зимний ветер превратил пейзаж в сверкающий свадебный торт.

Он планировал путешествие в Индию, но поскольку до поездки еще оставалось время, изводил нас вопросами о том, куда бы пока съездить. Он спрашивал, мы расшибали себе лбы, придумывая маршруты и объясняя, почему нужно ехать именно туда, а он одним махом уничтожал все наши предложения и доводы.

– Юджи, а куда ты хочешь поехать?

– Ты хочешь сказать, что если бы я знал, я бы спрашивал тебя?

– Как насчет Монтре?

– Мне без разницы, ты босс.

Раз за разом продолжался этот диалог по кругу, пока он неожиданно не заявлял, что он просто собирается «убраться из этого места!» и вопрос «куда?» его не волнует. Спустя секунды после объявления «мы едем» он осматривал всех и спрашивал: «Люди, вы чего ждете?», хотя пункт назначения так и не был выбран. В конце подъездной дороги он указывал рукой направо или налево, и мы отправлялись в путь.

Он часто жаловался: «Вы, люди, ограничиваете мою свободу передвижения».

Чем ближе к дате отъезда, тем сильнее он настаивал на том, чтобы я поехал с ним в Индию, поскольку ему нужна была моя помощь в «развлечении людей». Я тогда все еще продолжал пародировать народ, и мне его оценка льстила, но я понимал, что он – последний, кому нужна какая бы то ни было помощь. Если кто и нуждался в помощи, так это я.

Мы втроем – Калифорниец, Йогиня и я – жили в отеле «Кабана» в номере с двумя спальнями. Я никак не мог понять, что происходит между ними двумя. Казалось, что между ними было что-то большее, чем просто дружба, но при этом они спали в разных спальнях на противоположных концах гостиной. Я спал на диване в гостиной, и мы, бывало, часами разговаривали о Юджи, пока я рисовал на журнальном столике.

Снег продолжал идти, и Юджи сделал меня ответственным за поддержание огня.

– Ты должен использовать три полена.

Пока я не сделал так, как он сказал, пламя гасло. Я гордился своими походными навыками, но почему-то они не помогали до тех пор, пока я не послушал его.

Ему нравилось выбрать кого-нибудь из исторических личностей и специально позлословить по его поводу. По поводу Эйнштейна он говорил: «Если бы я встретил этого шутника, я бы наподдал ему, а затем приковал его к камню железной цепью из нержавейки и бросил в реку, чтобы даже труп его не всплыл!»

Не помню, почему он прицепился к известному гению – возможно, из-за его «грязных» теорий о пространственно-временном континууме или потому, что на нем лежала ответственность за открытие атомной энергии, приведшей в конечном итоге к созданию атомной бомбы. В любом случае развлечения ради я купил открытку с изображением Эйнштейна с высунутым языком и положил ему в рот купюру в сто франков. После того как Юджи выхватил купюру, я надел открытку на палку и поджарил ее на огне как зефирку. Юджи был доволен. На следующий день я купил открытку с Далай-Ламой и распял его на маленьком деревянном кресте с еще одной купюрой в сто франков. Он снова заграбастал деньги, и я бросил ее в огонь, распевая песню о белом слоне, занимающемся сексом с матерью Будды:

 
Меня зовут Долли Лама,
Юджи издевается над Будды мамой.
Я даю сто долларов,
Остановите это или я завоплю.
 

Мы немного посмеялись. Потом он захотел увидеть мой обратный билет. Раньше тем же днем по пути на стоянку магазина «КООП» в Гштааде я погрузился в мысли об Индии… Ехать или не ехать?.. Когда мы шли по тротуару рядом с магазином, он внезапно схватил меня за руку и, пристально глядя в глаза, резко произнес: «Ты просто продолжай и продолжай!»

Сидя у огня, он попросил показать ему мой обратный билет. Я протянул его. Юджи имел привычку изучать документы очень тщательно. Несколько раз просмотрев его вдоль и поперек, он заявил, что билет дешевый, и предложил сжечь его.

Я бросил билет в огонь.

– Смотрите! Смотрите! – сказал он остальным. – Как у тебя с головой?

– Хорошо. – Я просто засмеялся.

Затем я потратил немыслимую кучу денег на билет туда-обратно до Бангалора. Такова была «экономика Юджи». Для чего еще нужны деньги? Он всегда говорил, что деньги должны перемещаться из одного кармана в другой – предпочтительно, чтобы они перемещались из наших карманов в его; тем не менее я видел, как он обращается с деньгами, и, по-моему, у него это получалось очень хорошо. У меня были деньги, так почему бы их не потратить? В конце концов, может быть, это была последняя возможность видеть его в Индии.

С приездом Йогини в Швейцарию враждебность между нами усилилась. Она дергалась по поводу Калифорнийца и того, что я живу в одной комнате с Немкой. Я переживал из-за ее непонятной «дружбы» с Калифорнийцем. Между ними то и дело случались напряженные разговоры по телефону, и днем воздух в комнате просто искрился. К тому моменту как мы добрались до аэропорта во Франкфурте, ситуация значительно ухудшилась. Каждую минуту возникали и рушились новые коалиции.

Глава 19

«Ты хочешь продолжаться, возможно, на другом уровне, действовать в другом измерении, но ты хочешь каким-то образом продолжаться».

В декабре 2003 года около двух часов утра наша небольшая компания, пошатываясь, вышла из самолета и оказалась в объятиях влажного бриза в старом международном аэропорту в Бангалоре. Чандрасекар, Сугуна и Маджор забрали Юджи к себе, а нас отправили на такси в отель.

После шикарных, обитых деревом швейцарских апартаментов зеленый флуоресцентный свет, прыгающий по цементным стенам, казался невыносимым. Проворочавшись на бугристом матрасе всю ночь, я так и не смог заснуть после перелета и смены часового пояса. Да и номер был больше похож на эхо-камеру, чем на комнату в отеле: всю ночь я слушал звуки улицы и лай дерущихся собак. Постепенно цементные стены становились все более светлыми по мере увеличения потока авторикш на улице, перемежавшихся с разносчиками товара. Я встал, умылся над крошечной раковиной и с неприятным чувством в животе отправился в вестибюль отеля. И снова все те же лица, только в другой обстановке.

Сидя на диване с шести утра, Юджи разговаривал со своими друзьями, ждавшими его приезда весь год. Он был источником их надежды и отчаяния, крушащим все вокруг, яростно палящим привычными фразами. Прервав на короткое время свой монолог, он поинтересовался, насколько хорошим был отель и как нам здесь спалось. Затем он сказал, что друг, у которого он остановился, арендовал для иностранцев дом неподалеку, и предложил нам переехать туда.

Митра Вихар представлял собой один из домов в Бангалоре, построенных на американские доллары откуда-нибудь из Нью-Джерси или Силиконовой Долины. Это было такое же цементное здание, как и любое подобное ему в пригороде, с той лишь разницей, что на кухне и в ванной имелся электрический водонагреватель. Какой-то человек принес раскладушки и постельные принадлежности, и мы начали заселяться. Шорти и Йогиня заняли две спальни на верхнем этаже. Мы с другими мужчинами остались внизу. Калифорниец занял единственную спальню на нашем этаже, и я оказался по соседству с ним в столовой с примыкающей к ней крошечной комнатой для пуджи, похожей на клозет.

Калифорниец имел интеллигентный вид, был стройным, медленным и спокойным. Как-то раз, еще во время нашей первой встречи в Италии, прогуливаясь вечером у озера Маджоре, мы с ним говорили о Юджи. Потом разговор зашел о Йогине и я косвенно намекнул на некоторые «взаимодействия» между нами. Я понимал, что хотя и вычеркнул себя из этой истории, покоя мне не будет. Йогиня была не из тех, кто позволял себя игнорировать. Одной ее внешности было достаточно, чтобы мои мысли постоянно крутились вокруг нее, а тут еще соблазнительный язык тела и выраженная сексуальность.

Каждый вечер он на пару часов поднимался к Йогине, а мне приходилось бороться со своими внутренними демонами этажом ниже.

Что я мог поделать? Сначала я, теперь другой. Это сводило меня с ума. Типичный случай.

Однажды поздно вечером я пошел слоняться по улицам в состоянии острой жалости к себе. Я надеялся найти какой-нибудь другой отель, но тщетно. Измученный, тоскующий по комфорту своего дома, находящегося в нескольких тысячах миль отсюда, я вернулся в привычное состояние. Как говорил Юджи, когда ты не получаешь того, что хочешь, любовь превращается в ненависть. Я соскальзывал в ненависть стремительно и тем быстрее, чем больше ее внимание было направлено на кого-то другого. В Индии меня просто накрыло.

Выражение «Как постелешь, так и поспишь» сподвигло меня перетащить сложенный пополам матрас в крошечную комнатку для пуджи, где я, свернувшись калачиком, попытался заснуть. На следующее утро я оставался в своей тесной темнице, пока все не ушли, и только после этого пошел в ванную. Приняв душ в дальней ванной комнате, я оделся в привезенную из Швейцарии зимнюю одежду и пошел на улицу. Так я сходил с ума еще три дня, пока не вернулся наконец в комнату и не начал спать на складной кровати с москитной сеткой вокруг почти как человек.

Каждое утро начиналось одинаково: Юджи болтал, а мы сидели вокруг него, пребывая в утреннем ступоре каждый в своей степени. В семь часов Сугуна подавала кофе и приглашала всех на завтрак. Она кормила свою семью, Юджи и всех гостей и друзей, которые к нему приходили. При виде Юджи она заплакала. Его зубные протезы снова сломались, и в итоге он вообще выбросил их несколько месяцев назад. Это очень сильно отразилось на его внешнем виде. Тогда, сразу после «катастрофы», он, наоборот, выглядел гораздо моложе своих лет. Это было видно и на фото тех лет, и на большинстве видео. Потом даже в свои семьдесят с хвостиком он был полон сил и энергии. И все-таки возраст догнал его. Еще в прошлом году он выглядел много лучше.

– В конце концов, есть такая вещь, как процесс старения, – говорил он, когда люди реагировали на изменения его внешности.

– Юджи, что случилось? Ты сильно сдал!

– Ничего со мной не случилось! Я выкинул свои протезы, поэтому теперь-то мои тридцать два зуба смогут вырасти снова! Эти грязные доктора превратили вас в дрожащих цыплят! Посмотри, у меня даже цвет волос восстанавливается! – говорил он, показывая оставшуюся среди седых волос темную прядь на затылке.

Он делал эти абсурдные заявления и сопротивлялся любой попытке накормить его чуть больше, чем он хотел. Он стал таким худым, что Сугуна боялась за него. На языке телугу она упрашивала его съесть хотя бы еще одну рисовую лепешку.

– Нет! Когда становишься старше, важно сбросить вес. Тогда помирать легче будет!

От одного упоминания о смерти у нее на глаза наворачивались слезы.

– Я прожил достаточно долго и насладился всеми привилегиями, которые этот мир мог мне предложить. Я готов уйти в любое время!

Это была правда: он прожил замечательную жизнь и не собирался потакать желанию продолжить ее. Когда возникла эта тема, наш страх потерять его можно было почти потрогать руками. Каждый чувствовал себя ответственным за него, упуская из внимания тот факт, что он подчинялся только своему телу и ничему больше.

В первое же утро он отвел мне роль придворного шута, когда представил всем как агента ФБР. До сих пор люди, с которыми я встретился тогда, продолжают меня спрашивать о моей несуществующей работе в Бюро.

– Ты сегодня уже подал рапорт?

– Я работаю над ним.

– Ты сказал обо мне что-нибудь хорошее?

– Как можно? Вы – угроза нашей национальной безопасности.

Представляете, какое это производило впечатление, учитывая политику США на Среднем Востоке? В годы правления Буша террор был главным средством убеждения. Подавляющее большинство европейцев боялось не столько террористов из третьих стран, сколько самого Буша. Индия более благосклонно относилась к американской политике, поскольку та способствовала появлению на рынке рабочих мест в сфере услуг.

Я работал на сцене весь день. Утро всегда начиналось с кофе, за ним следовало долгое и напряженное сидение в одной позе. Нам очень повезло, что мы могли находиться рядом с ним, но за все приходится платить, и он использовал меня для развлечения толпы максимально недуховными методами. Агент ФБР, комик, мим – это была его новая игрушка, которую он использовал для того, чтобы не дай бог никто не подумал, будто он святой. Одним это очень нравилось, другие ненавидели его за это. Только годы спустя стало ясно, как сильно отличалась та его поездка от всех предыдущих. Чем абсурднее становился наш театр, тем безумнее произносились диалоги.

Поскольку мои мысли постоянно крутились вокруг Йогини и Калифорнийца, это отвлечение было для меня настоящим благословением. Вместо того чтобы сидеть на полу и томиться, я был вынужден развлекать народ практически постоянно на протяжении всей поездки.

– Сделай что-нибудь! – говорил он, хлопая меня по руке раз за разом.

Я должен был придумывать глупые песни, пародировать – все, как обычно. Не было никаких поездок, а если и были, то совсем не много по сравнению с тем, что мы творили на Западе. Я не был на его встречах в Индии раньше, поэтому даже не знал, на что это могло быть похоже, но часы, проводимые им на диване в беседах, удесятерились. Он просто говорил, не прекращая. Единственными перерывами в течение дня были лишь короткие моменты, когда он задремывал. Инстинкт самосохранения у него отсутствовал. Часто голос становился хриплым от постоянных разговоров, иногда он словно стучал по ушам молотком, вызывая одновременное ощущение боли и блаженства, и мне хотелось что-нибудь придумать, чтобы дать ему перерыв. Заметив, что голос садится или веки тяжелеют, я мягко заводил колыбельную:

Баю-бай, Юджи, засыпай в большом кресле,

Здесь никого нет, пока ты говоришь,

Никто не понимает, о чем ты говоришь,

Мы все сидим вокруг тебя, и в наших головах полно дыр.

Вскоре он начинал зевать между словами, как ребенок, проигравший битву в борьбе со сном, под мою колыбельную, которую я пел на предложенный Йогиней мотив песни «Мерцай, мерцай, звездочка». Срабатывало здорово. Я сочинял стихи о том, как мы арендуем машину, чтобы лететь в космос, а люди, заботясь о нем, как о ребенке, делали все возможное, чтобы в комнате стало тихо. Его друзья были как одна большая коллективная мать. Было в нем что-то абсолютно невинное. Его голова падала на грудь, затем выпрямлялась, сопротивляясь сну, как это бывает у детей. Иногда голова опускалась на мое плечо, и он дремал. Мягко и нежно я пел как можно дольше, чтобы дать ему возможность поспать. Потом он, вздрогнув, просыпался, извинялся: «О, простите», и безумие начиналось снова.

*

Вечером до одиннадцати часов у него было спокойное время, которое он проводил с семьей, а на следующее утро в пять часов снова был готов заводить эту карусель.

– Не цитируй источник, ты сам оригинал!

Если вдруг возникало временное затишье, он приносил ссылки, взгромождал один из огромных томов себе на колени, пролистывал их и что-нибудь зачитывал вслух. Он мог читать их часами для тех, кто не смог вовремя исчезнуть из комнаты. Это не было ни обсуждением, ни диалогом – нельзя сказать, что это было бессмысленное занятие, но сказать, что в нем было много смысла, тоже нельзя. Ссылки представляли собой бесчисленные заметки о нем, Джидду Кришнамурти, Рамане Махарши, поп-группах, порнографии, науке и фантастике. Он забавлялся идеями и образами, с которыми люди его ассоциировали, тасовал их туда-сюда, потом оставлял их и переходил к следующей странице и читал другой отрывок, уделяя равное внимание дате, времени поста и самому содержанию текста. При взгляде на него возникало ощущение, что он рисовал для нас на доске нашего коллективного слушания образ себя, подсмотренный в головах других людей, а затем стирал его и начинал заново. После сравнения себя с компьютером или парковочным местом (в Швейцарии и Германии парковочные места нижних уровней обозначаются знаками U.G. или Untergeschoss), или со святым или с поп-звездой он захлопывал книгу, бросал ее на стол, говорил: «Довольно!» и просил стакан воды.

В Индии люди задавали больше вопросов. Он обычно отвечал что-нибудь совсем не в тему.

– Это не твой вопрос!

Но не задавать вопросы было невозможно, потому что только вопросы у нас и были. Если кто-нибудь продолжал настаивать и спрашивать, он советовал сходить куда-нибудь на вечер вопросов и ответов. Дискутировать он не любил.