Текст книги "Вниз по склонам холмов"

Прежде всего, как раздобыть еще какой-нибудь еды? Им просто необходимо поесть и выпить чего-нибудь горячего. Необходимо раздобыть мяса и придумать, как его приготовить. Во-вторых, им нужна была теплая одежда. Харди мерз все время, если только его не грело осеннее солнце, а Бетти Сью дрожала даже под его курткой.

О том, как далеко еще осталось идти и как мало они прошли, Харди старался не думать.

Тем временем он высматривал укромное место для лагеря, откуда он сможет наблюдать, сам оставаясь невидимым, и такое, где сумеет потом вновь взобраться на лошадь.

Ашаваки жаждал найти этого коня. Из-за дождя он потерял след, но продолжал двигаться вперед. Хитрый и проницательный, он сейчас старался представить себе, что сделал бы Маленький Воин.

Именно так он и обнаружил убежище под поваленным тополем.

Глава 4

Фрэнк Дэрроу развернул лошадь и принялся рассматривать следы.

– Индейский пони note 4Note4
  В отличие от традиционного значения слова «пони»: мелкие, выведенные на островах – в Британии, на Сицилии, Корсике, Готланде, Хоккайдо или в Исландии – лошади, достигающие в холке 80 -140 см, – на американском Западе под «пони» понимали объезженного бронка (от испанского «бронко» – дикая, необъезженная лошадь) или мустанга (от испанского «местенго» – ничей, бесхозный).


[Закрыть], – сказал он. – Скотт, ты должен понять: если у нас и был шанс найти детей, то теперь, после дождя… Сам посмотри – следов совсем не видно. Даже антилопьих.

Коллинз показал на следы индейской лошади.

– Но ведь этот индеец куда-то ехал. Если он оставил следы, мы отыщем и следы Харди. Если он жив, чтобы их оставить…

Дэрроу положил руки на луку седла.

– Скотт, я не возьмусь утверждать, что не чувствовал бы того же самого на твоем месте, но ты должен внять голосу разума. Твоему мальчику всего семь лет, а перед ним стоит задача, за которую и ни один взрослый не возьмется добровольно. Один, в глуши, без оружия, насколько нам известно, и вдобавок с ним маленькая девочка, о которой надо заботиться. Ты говоришь, он знает, как прожить одному. Но ведь здесь индейская территория, а с ним лошадь, за которую любой индеец отдаст половину зубов. Да и просто прожить здесь одному… В это время года тут почти нет дичи. Вот-вот поднимутся холодные ветры. Индейцы об этом знают и уже направились в Холмы, в защищенные места. У твоего парня нет ни единого шанса.

Скотт Коллинз кивнул.

– Возвращайся, Фрэнк, я на тебя зла держать не стану. Я понимаю – надвигается зима, а тебе нужно кормить скот и запасти дрова до наступления холодов. А я должен продолжать поиски. И знаешь, почему? Потому, что я знаю этого мальчика. Он ходил за мной по пятам – в поле, в лес, с тех пор как дорос кузнечику до колена. Он засыпал меня вопросами. Мы собирали лекарственные травы и продавали их, чтобы заработать на жизнь. И он помогал мне в этом. Он помогал мне сажать картошку. Он… Но самое главное – у него очень развито чувство ответственности. Знал он и кое-кого из индейцев, он играл и охотился с их детьми. Я знаю своего мальчика, и поверь мне: убить его не так-то просто. И это еще не все. Нас осталось только двое – он и я. И он знает, что я буду его искать. Он рассчитывает на это, потому что уверен во мне. Пусть это займет у. меня много времени, Фрэнк, но я не прекращу поисков, пока не найду мальчика или его тело. Хочешь – можешь идти со мной.

Дэррроу внимательно смотрел на него.

– В жизни не встречал второго такого тупоголового, упрямого дурака! Ладно, я останусь с тобой, но по одной-единственной причине. Если твой парень хоть вполовину упрям, как ты, – он будет жить!

Билл Сквайрс пристально изучал свой жевательный табак. Потом откусил от плитки изрядный кусок и отправил его за щеку.

– Когда вы, два бездельника, кончите спорить, то зададите себе вопрос.

Они уставились на горца, но Сквайрс не торопился. Поудобнее расположив жвачку во рту, он наслаждался общим вниманием.

– Вот, посмотрите на эти следы, – проговорил он наконец. – Этот индейский пони оставил здесь следы незадолго до того, как кончился дождь. След довольно свежий, края еще не осыпались, но воды в нем достаточно. Как вы думаете, чей это след? Индейца, который скакал сломя голову сквозь проливной дождь по открытой равнине. По крайней мере, пока не добрался до этого места. Ни один индеец, если он в своем уме, так не поступит – разве что вблизи от собственной хижины. Но индейского поселения поблизости нет, это мы знаем. Индеец едет в одиночку, едет под дождем – и я задаю себе вопрос: почему?

– Думаешь, он гонится за детьми?

– Индеец будет преследовать малышей в самую страшную бурю, какую ты можешь себе представить, Скотт, только бы ему заполучить этого жеребца. Это первый признак надежды.

– Маленькая, но надежда, – неохотно согласился Дэрроу. – Если вдуматься, это и впрямь странно. Индеец всегда отыщет себе укрытие, чтобы переждать непогоду.

– Больше у нас ничего нет, – заключил Сквайрс. – Давайте попробуем проверить.

Проверка эта оказалась делом медленным и кропотливым. Индеец придерживался твердого грунта везде, где было возможно, а кое-где его следы были смыты водой. Однажды им добрых полмили пришлось ехать наугад, потому что поток задержавшейся в верховьях воды прокатился по руслу ручья, смывая слой песка вместе со следами. Правда, через час они все-таки обнаружили отпечатки копыт.

Именно следы индейца привели их к убежищу под сломанным тополем.

Они добрались до этого места к исходу долгого и тяжелого дня и здесь же разбили лагерь. Билл Сквайрс с интересом изучал все вокруг.

– А он хитер, твой парень, – восхищенно проговорил горец. – Устроил тут отличный лагерь – такой, что никому не видно.

– Но индеец его все же заметил, – поморщившись, прокомментировал Дэрроу. – Однако костер он хорошо засыпал. Они и ели тут. – Он палкой вытолкнул из огня несколько обгорелых скорлупок. – Орехи.

– Посмотрите-ка. – Сквайрс нашел отпечаток крохотной ручонки на земле, возле постели. – Девочка Пауэлла с ним, это точно.

Они нашли небольшую кучку сучьев, аккуратно сложенных Харди на берегу, в том месте, где опиралась о землю вершина тополя, и теперь использовали это топливо для костра. Фрэнк Дэрроу поджарил бекон, сварил кофе и приготовил несколько лепешек. Билл Сквайрс сидел, покуривая и размышляя – на ходу он почти никогда не курил, обходясь своей жвачкой.

– Нелегко нам придется, – сказал он наконец.

Дэрроу поднял глаза, а Коллинз перестал щепать лучину для утреннего костра.

– Ты достаточно рассказал мне о сыне, Скотт, – сказал Сквайрс, – а здесь я увидел все, что нужно. Мальчик знает, что индеец преследует его.

Дэрроу с Коллинзом ждали продолжения, а бекон тем временем жарился на сковородке, и запах кофе наполнял маленькое убежище.

– Это скорее ощущение, чем рассуждение. Но посмотрите внимательно – мальчик потрудился, чтобы укрыть свою стоянку. Он не просто устраивал лагерь, а старался тщательно замаскировать его. У него есть нож. Мы видели, он пользовался им в отдалении от лагеря. Ничто не бросается в глаза так, как свежий затес на дереве или срезанная ветка. Так вот, заметили ли вы поблизости хоть что-нибудь подобное? Как бы ни был мальчик перепуган, все это время он работал своей головенкой. Бьюсь об заклад, если вы не пожалеете времени, то найдете места, где он срезал ветви, но не поблизости от лагеря. Он вел себя так осторожно, подозревая, что его преследуют. Причем отнюдь не его отец.

– А почему ты считаешь, что нам придется трудно? – спросил Коллинз.

– Мальчик будет маскировать следы, – отозвался Дэрроу. – Это ясно как Божий день. Он рассчитывает, что ты поспешишь ему навстречу, но ему и в голову не придет, что ты можешь идти по его следам. А этот индеец его преследует; конечно, мальчик постарается замести следы, насколько сможет. Из-за этого станет трудно не только индейцу, но и нам.

За ужином они обсуждали сложившееся положение, стараясь не упустить никакой мелочи. Харди Коллинз не будет далеко уклоняться от дороги, по которой его, возможно, станет разыскивать отец. Однако нельзя исключить, что он окажется вынужден это сделать. Скотт был убежден, что Харди, покидая лагерь, воспользуется ручьем, чтобы лучше скрыть следы; спутники разделяли эту его уверенность. Но что предпримет Харди дальше?

– Надо найти место, где он собирал орехи, – проговорил Сквайрс. – Если там остались еще, он вернулся за ними.

Скотт Коллинз не мог заснуть. Он долго лежал, размышляя о сыне, дрожавшем от холода где-то во мраке. Днем Скотт еще мог как-то храбриться, рассказывая друзьям, что сделал или собирается сделать Харди; но сейчас, лежа во тьме, Коллинз мог думать лишь о том, насколько хрупок даже очень крепкий семилетний малыш.

Конечно, Харди вырос на открытом воздухе и, по существу, не знал никакой другой жизни. Много раз им случалось, разбив лагерь в лесу, разойтись для охоты в разные стороны, оставляя друг для друга путеводные знаки. Часто им приходилось готовить себе еду из мелкой дичи и съедобных растений. И все же Харди был всего-навсего маленьким мальчиком, заботившимся о девочке младше его.

Наконец Коллинз погрузился в сон.

Проснувшись, он минуту или две лежал, прислушиваясь к негромким голосам, доносившимся снаружи, пока не сообразил, что наступило утро. Открыв глаза, он увидел горящий костер, и до него донесся аромат свежесваренного кофе.

– При поисках мальчика, Билл, – говорил в это время Дэрроу, – нам не следует забывать и об индейце. Не сомневаюсь, он будет отнюдь не прочь заполучить и наши скальпы. Так что нам лучше смотреть в оба.

Скотт Коллинз сел.

– Все жду, когда же кто-нибудь из вас меня позовет. Похоже, я опаздываю на кофе.

Оба, пригнувшись, влезли через маленькое отверстие.

– Ты выглядел настолько усталым, что мы решили дать тебе выспаться, – сказал Билл, дымя трубкой. – Пока Фрэнк готовил завтрак, я прошелся вокруг. Немного вверх по ручью на том берегу есть заросли орешника. Там много следов, и, судя по ним, мальчик изрядно нагрузился орехами.

– Во всяком случае, он не голодает, – проговорил Скотт.

Позавтракали они почти молча. Потом все трое во главе с Биллом Сквайрсом спустились к ручью и поехали вдоль берега, внимательно глядя по сторонам. Они добрались до орешника и двинулись дальше. Время от времени им попадались следы, оставленные индейцем; следам было уже несколько дней.

Они не спешили, боясь потерять едва заметную тропу, тем более что временами следы исчезали совсем. К концу дня Скотт Коллинз остановился, приглядываясь к следам индейца.

– Не кажется ли тебе, Билл, что этот индеец теряет много времени, выясняя, каким образом наши малыши существуют? Всякий раз, подходя к их стоянке, он оставляет столько следов, что хватило бы на четверых.

– Он любопытен, – усмехнулся Сквайрс. – Дети его озадачили, Скотт, и мне кажется, он заинтересовался по-настоящему. Ему интересно, как они живут и чем питаются.

– Насколько мы сейчас отстаем от Харди? – спросил Скотт.

– Дня на два, на три. Может быть, на четыре. Порой он движется очень медленно; в первый день он, похоже, сделал не больше четырех-пяти миль. На следующий, может быть, еще меньше. Но когда Харди умудряется взгромоздиться на лошадь, они едут быстро.

Они уже разбили лагерь для ночлега, когда Скотт неожиданно посмотрел на остальных.

– Боюсь, он может свернуть с дороги.

– Я тоже об этом подумал, – согласился Сквайрс. -Сдается мне, это единственный шанс оторваться от преследователя. Может, Харди это все равно не удастся, поскольку индеец хорошо умеет идти по следу, но, если мальчик удачно выберет время, он может свернуть на север и через густые леса достичь подножия гряды холмов Уинд-Ривер, а уже оттуда спуститься к форту Бриджер. Думаю, он именно так и поступит.

– Хотел бы я, чтобы они были одеты потеплее, – вздохнул Скотт.

– Да… Я тоже.

Ашаваки тоже думал о холоде, но совсем с другой точки зрения. Уже несколько раз он был уверен, что вот-вот схватит Маленького Воина, но каким-то образом дети каждый раз ухитрялись ускользнуть. Костры на стоянках они устраивали маленькие, индейские, и жались к огню, чтобы согреться; однако с гор, где теперь уже лежал снег, дул холодный ветер, и они должны были сильно мерзнуть. В любой момент ручьи у берегов мог сковать лед, и тогда детям придется совсем плохо.

Впрочем, жалости Ашаваки не испытывал. Их страдания от голода и холода не вызывали в его душе никакого отклика. Ему просто было любопытно, что же они предпримут; и еще он знал, что должен учитывать хитрости Маленького Воина, разыскивая места их стоянок.

Ашаваки знал нескольких белых, но ни разу не встречался с их женщинами или детьми. Многие из его соплеменников отзывались о них с симпатией; однако в большинстве своем шайены знали бледнолицых лишь настолько, чтобы сражаться с ними или красть у них лошадей; впрочем, этому последнему занятию они предавались отнюдь не с таким азартом, как команчи, и уж во всяком случае не почитали конокрадство за доблесть.

Чувства детей волновали Ашаваки ничуть не больше, чем ощущения каких-нибудь волчат. Лошадь – вот что ему было действительно нужно. Но все же ему было очень любопытно, каким образом Маленький Воин преодолевает встающие перед ним трудности.

Индеец все еще не подозревал, что его тоже преследуют. Как и все его соплеменники, он наблюдал за пройденным путем, но трое пока находились слишком далеко позади, чтобы Ашаваки мог их обнаружить. Если бы он заподозрил, что его преследуют, то, возможно, предпринял бы отчаянное усилие одним рывком нагнать детей, убить и завладеть лошадью. Сейчас он находился так далеко от дома, что нечего было и думать брать их в плен.

Но мысли Ашаваки занимали не только дети и лошадь. Он приближался к месту одного из величайших испытаний, которые выпадали ему в жизни. Произошло это три года назад, когда ему повстречался медведь.

Тридцатипятилетний шайен был могучим воином, однако он признавался себе, что тогда, встретив медведя, в первый раз изведал страх.

Это был медведь-гризли, и Ашаваки встретил его неожиданно, сразу поняв, что гризли пребывает в дурном настроении. Некоторые животные, подобно иным людям, рождаются в дурном расположении духа и пребывают в таком состоянии всю жизнь. Этот гризли относился к их числу. Они встретились на узкой тропе, и Ашаваки вскинул винтовку и выстрелил.

Почувствовав удар пули, гризли с рычанием рванулся вперед. Перезаряжать ружье уже не оставалось времени, а потому индеец ткнул винтовку в пасть медведю и схватился за охотничий нож. Гризли отмахнулся от винтовки, и Ашаваки, успев полоснуть ножом по лапе, оказался отброшенным в сторону.

На счастье, он скатился по открытому склону и, зацепившись за куст, ничком упал на прибрежный песок. У него так перехватило дыхание, что он не мог пошевельнуться. Едва сумев глотнуть воздуху, он услышал, как разъяренный медведь спускается по склону. Фыркая и злобно ворча, гризли искал его след среди камней и кустов до тех пор, пока боль от ран не заставила зверя уйти прочь, – падая, Ашаваки не оставил следов, и потому поиски медведя оказались напрасными.

Ашаваки осмотрелся по сторонам, вспоминая происшествие. Это было его самое близкое соприкосновение со смертью, и потому он вспоминал все случившееся в этих местах с суеверным ужасом. Не было ли предзнаменованием то обстоятельство, что дети привели его именно сюда?

А вдруг это все-таки не дети, а Маленький Народец? Не специально ли привели они его к тому месту, где Ашаваки было дано познать страх? К Месту Медведя?

Глава 5

До сих пор Харди боялся, что не справится с опасностями пути. Но сейчас он вдруг ощутил уверенность в своих силах они провели в пути уже несколько дней и выжили.

Биг Ред бежал ровным, спокойным аллюром, Бетти Сью мирно спала и впервые не хныкала во сне. Главное же – он чувствовал, что все делает правильно.

Начало положила рыба. На протяжении последней полумили Харди дважды пересекал ручей, а затем с четверть мили ехал по воде вверх по течению. Не много сыщется следов, в которых – дай ему время – не разберется хороший следопыт; зная это, Харди не слишком рассчитывал ускользнуть от индейца. Делать ставку он мог только на время: вот и на этот раз ему, возможно, удалось выиграть час, а то и несколько.

Ведя коня по ручью, Харди увидел рыбу и впервые понял, в какой огромной степени страх мешал ему добывать пропитание.

Дома ему нередко случалось видеть, как индейские мальчики плетут верши из веток и тростника; он далее помогал им и сам ловил рыбу таким способом. А теперь – голодал, находясь у полного рыбой ручья, хотя для того, чтобы сплести вершу, надо не так уж много времени – если повезет, ее можно изготовить за час или даже меньше. Если поставить ее на ночь, то к утру в ней может оказаться рыба… Жаль только, что нельзя останавливаться.

Или можно?

А если свернуть с дороги? Сейчас индеец уже уверен, что подобно большинству белых Харди направляется на запад и будет придерживаться дороги. Теперь предположим, что в каком-то не слишком очевидном месте Харди свернет с дороги. Скажем, направится к холмам, разобьет лагерь возле какого-нибудь ручья и будет оставаться там до тех пор, пока не наловит рыбы – не только чтобы хорошо поесть, но и накоптить немного про запас. Рыбу можно будет зажарить на огне или испечь в угольях. Он сумеет даже изготовить из коры походный котелок – так, как учил отец. Можно отыскать и съедобные растения, с которыми мясо или рыба станут еще вкуснее. До сих пор Харди просто не думал обо всем этом.

Воздух был свеж и прохладен, ручей журчал по камням, а легкий ветерок шелестел кронами деревьев. Несколько раз, оказавшись на возвышенных местах, Харди оглядывался; до сих пор он еще ни разу не видел преследователя, но не сомневался, что он там, позади.

Однако пока что Харди не решался привести в исполнение свой замысел, опасаясь разминуться с отцом, который – в это мальчик по-прежнему верил – разыскивает или станет разыскивать его. Впрочем, отец – человек сообразительный и вдумчивый, он догадается, как поступил Харди. В прошлом, расходясь в лесу, они оставляли друг другу путеводные знаки, указывавшие на изменение направления или место ухода с тропы. Обычно это были камни – два положенных один на другой, а сбоку третий или сломанная ветка, показывавшие направление. Однако индеец, несомненно, тоже увидит любой такой знак.

В нескольких сотнях ярдов впереди Харди разглядел за деревьями небольшой ручей, южный приток того, вдоль которого он продвигался. Это было то, что нужно.

Харди нашел подходящее место и, спустившись с берега, направил Биг Реда по воде – вверх по течению. Лишь в отдельных местах ручей достигал в глубину двух футов; вода в нем бежала быстро. Доехав до места слияния ручьев, Харди не стал сразу сворачивать, а еще некоторое время продолжал двигаться дальше и только потом вывел лошадь на берег и двинулся между деревьями по направлению к холмам.

Затем он снова заставил коня вернуться в воду, но теперь уже пошел вниз по течению. Возвратившись таким образом к слиянию ручьев, Харди положил в прибрежный куст сломанную ветку, толстым концом указывавшую направление. Поскольку раньше он не использовал подобных знаков, существовала вероятность, что индеец не придаст ему значения. В то же время Харди был уверен, что отец непременно станет искать оставленные им знаки, которыми они пользовались прежде, а этот был самым распространенным.

На ночлег Харди и Бетти Сью расположились у маленького ручья неподалеку от зарослей ивняка, и Харди сразу же принялся за свою вершу. Прежде всего он набрал нужное количество тонких ивовых прутьев и, сложив пучком, обвязал конец еще более тонкой веточкой. Затем он сделал несколько обручей постепенно увеличивающегося размера, протолкнул самый маленький, насколько смог, ближе к связанному концу пучка и привязал его к каждому из прутьев. Разместив остальные обручи внутри получившегося конуса, Харди старательно привязал их. Законченную вершу он опустил в ручей и вернулся в лагерь.

Воспоминание о верше подстегнуло его память, и теперь он подумал о вапату, или иначе эрроухеде, – растении, встречающемся в прудах и медленно текущей воде. Его клубневидные корни можно варить, как картофель, или запекать в горячей золе. Харди припомнились те два неурожайных на картофель года, когда им с отцом приходилось питаться вапату. Индейцы разыскивали его, двигаясь вброд и выдергивая растение из мутной воды пальцами ног. Сейчас Харди был бы не прочь наткнуться на эрроухед.

Бродя в кустарнике, дети нашли еще немного орехов, тут же и съели их вместе с пригоршней диких вишен. Этого было, разумеется, недостаточно, чтобы утолить голод, но заморить червячка все-таки помогло.

Ночь выдалась холодная, звезды горели ярко, а сверкающие горные вершины четко вырисовывались на фоне неба.

Утром Харди обнаружил в своей верше три форели. Испеченная в угольях, рыба оказалась необыкновенно вкусной, и впервые за последние дни дети наелись.

В глубокую лощинку, где они обосновались, вела узенькая тропка, по которой, судя по всему, давно уже не ходил никто, кроме зверей. Подступы к лагерю преграждали большие упавшие деревья; правда, травы здесь было мало, но жеребец ощипывал листья и молодые побеги и казался довольным. Днем Харди нанизал еще несколько рыбин, попавшихся к тому времени в вершу, на прутья и оставил их коптиться над костром. Тем временем они с Бетти Сью занялись сбором рябины. Вот тогда-то Харди и заметил следы.

Раньше ему никогда не приходилось видеть следов гризли, однако Харди сразу же узнал их по длинным бороздкам от когтей передних лап – об этой примете упоминал Билл Сквайрс.

Вероятно, гризли объедал здесь ягоды вчера; следы его виднелись повсюду. При мысли, что медведь может быть где-то неподалеку, у Харди затрепетало сердечко от страха. Конечно, в поисках пищи гризли забредают порой очень далеко от своих мест обитания, и сейчас этот зверь мог находиться за многие мили отсюда. Однако в костре калилось несколько орехов, и над ним коптилась рыба… Если медведь поблизости, то запах может привлечь его.

Чуть позже на открытом месте Харди нашел более отчетливые медвежьи следы и был ими озадачен. Подумав, мальчик пришел к выводу, что одна из передних лап гризли была покалечена, и стал мысленно называть зверя Старым Колченогом.

Следы эти попались на глаза Харди к исходу второго дня пребывания на стоянке возле ручья, и уходить отсюда на ночь глядя ему совсем не хотелось. И надо было еще докоптить рыбу.

– Останемся, – объявил он Бетти Сью. – Но если ночью ты что-нибудь услышишь, сразу же растолкай меня. Только не двигайся и не шуми.

– Почему? – уставилась на него Бетти Сью.

– Делай, что я тебе говорю.

– Почему?

Он не хотел пугать девочку, но лучше уж было сказать, чем отвечать на ее бесконечные вопросы.

– По-моему, где-то вокруг бродит медведь. Большой медведь.

И тут он вспомнил о Биг Реде. Жеребец был привязан на ограниченном пространстве, едва достигавшем пятидесяти ярдов в длину и столько же в ширину. Места было явно недостаточно ни чтобы убежать, ни чтобы сразиться, а с гризли, как слышал Харди, не могло справиться ни одно живое существо. Конечно, гризли предпочитает питаться орехами да ягодами, но вряд ли упустит случай обогатить свое меню свежим мясом.

И хотя уж наступали сумерки, Харди решился – надо уходить. И немедленно.

Он принялся торопливо собирать свои нехитрые пожитки, потом пошел к Биг Реду. Жеребец нервно переступал с ноги на ногу – уши насторожены, глаза широко раскрыты, ноздри раздуты.

– Все в порядке, Ред, – тихо проговорил Харди. – Дай только мне подсадить Бетти Сью, и мы тронемся.

Конь чуть наклонил голову, однако глаза его были прикованы к лесу. Старый Колченог приближался. Это был громадный медведь, уже проживший лучшую пору жизни и вечно всем недовольный. Его врожденная злобность многократно усилилась с тех пор, как ему покалечили лапу.

Гризли завершал большой обход своей территории – обход, протянувшийся почти на двадцать миль, – и возвращался к своим любимым местам; возвращался с безуспешной охоты, голодный и очень злой.

Ветер дул от него к людям – иначе бы он почуял человека и свернул в сторону. Но постепенно зверь начал улавливать соблазнительные незнакомые ароматы, смешанные с хорошо известными: он узнал запах лошади, а ему уже случалось отведать конины, и запах сырой рыбы.

Старый Колченог весил около девятисот фунтов. Его движения успели уже отчасти потерять прежнюю стремительность, но он все еще оставался достаточно подвижным, а здоровая лапа вполне могла одним ударом проломить череп быку. Гризли не боялся никого и ничего. Сегодня утром он прохромал мимо пумы; она плевалась и рычала, потом промчалась мимо него по узкой тропе и тут же повернулась, чтобы зашипеть ему вслед. Старый Колченог проигнорировал кошку, как нечто совершенно недостойное внимания.

Гризли находился неподалеку от лагеря, когда учуял лошадь, затем до него донесся запах дыма, который совсем ему не понравился, и, наконец, соблазнительный запах коптящейся рыбы, отличавшийся от всех ароматов, встречавшихся медведю прежде.

Старый Колченог замер, принюхиваясь. Он находился в узком, уединенном каньоне невдалеке от берлоги, в которую ему предстояло залечь на зиму. Гризли втянул воздух и глухо заворчал: до него донесся запах человека.

Медведь сошел с тропы и стал спускаться по склону к воде, время от времени останавливаясь, чтобы понюхать воздух. Он попил из ручья, постоял, вглядываясь в надвигающиеся сумерки, и снова направился туда, откуда шли соблазнительные запахи. Старый Колченог был голоден и хотел мяса… А там, где присутствовал человек, оно должно быть. Медведю случалось грабить лагеря и раньше.

В трех милях от этого места Ашаваки вышел на след старого врага. Дрожа от суеверного ужаса, он сперва увидел медвежьи следы, а потом рассмотрел отпечаток покалеченной лапы. Ему живо вспомнились отчаянный взмах ножом и брызнувшая из раны кровь – последнее, что он успел тогда увидеть, прежде чем красноглазый медведь сбросил его с тропы.

Потомок многих поколений воинов, Ашаваки остановился в нерешительности.

Совсем недавно впереди находился прекрасный гнедой конь – Ашаваки видел шерстинки, оставшиеся на коре деревьев там, где он задевал за деревья. Индеец страстно желал обладать этим жеребцом. Но там же были и дети… И еще там был медведь.

Медвежьи следы были свежими, зверь прошел здесь совсем недавно – тот самый гризли, который однажды чуть не убил его. Ашаваки никому не рассказывал об этом, но из месяца в месяц красноглазый медведь являлся ему в ночных кошмарах; он снова видел перед собой эту слюнявую пасть, блестящие зубы и сморщенные, оттопыренные губы – и просыпался, обливаясь холодным потом.

Ашаваки проверил винтовку, а потом лук и стрелы, которые носил всегда с собой.

Индеец по праву гордился множеством снятых скальпов, совершенных подвигов и могучей силой. Эта гордость толкала его сейчас вперед. Но в нем жил страх перед медведем – перед этим медведем, который был, не мог не быть, воплощением злого духа, чудовищем, существовавшим лишь для того, чтобы уничтожить его, Ашаваки… Его пальцы легко коснулись мешочка с талисманом, висевшего на груди. Без помощи талисмана ему было не обойтись.

Глаза у Харди округлились от удивления – стоило ему приблизиться к Биг Реду, чтобы посадить Бетти Сью, как жеребец быстро отступил в сторону, впервые в жизни уклоняясь от ноши. Харди огляделся – все было спокойно, лишь ветер легонько шелестел листвой деревьев. Мальчик заколебался. Он отчаянно рвался поскорее уехать отсюда, но понимал, что жеребец чует опасность и хочет сохранить свободу движений.

Харди подвел Бетти Сью к большому дереву и помог взобраться на нижнюю ветвь.

– Замри! – приказал он. – Ни звука!

Мальчик достал лук и стрелы – жалкое оружие против гризли, но ничего другого у него не было.

Снова налетел ветерок, но даже сквозь шелест листьев Харди услышал, как что-то зашевелилось в кустах. Мальчик подошел к Биг Реду и отвязал веревку от уздечки.

– Ты свободен, Ред. Поступай как хочешь – я не стану тебя ругать, даже если ты убежишь.

Жеребец вскинул голову, раздувая ноздри, и вдруг неожиданно принялся злобно рыть землю копытом.

Притаившись в кустах, гризли сквозь просветы между листьями смотрел на поляну, мигая красными глазами. Где-то глубоко в груди у него зарождалось рычание. Он оценил жеребца – это был или должен был быть вожак табуна. Медведю и раньше приходилось встречаться с такими, но обычно они убегали, в молниеносном рывке уводя за собой кобыл и оставляя его ни с чем. Лишь когда Старый Колченог собирался напасть на кобылу с жеребенком, вожак останавливался, чтобы вступить в схватку, и вряд ли на свете сыщется что-нибудь ужаснее битвы с разъяренным жеребцом-мустангом.

Колченог осторожно шагнул вперед. До жеребца было около двадцати ярдов, а гризли хотел, чтобы первый же бросок оказался решающим. Единственный удар его здоровой лапы – и жеребец повалится со сломанной шеей. Иначе вся затея теряла смысл: по собственному опыту медведь знал, что сражающийся жеребец подобен вырвавшемуся на свободу демону; он яростно нападает, молниеносно бросаясь вперед, и тут же отскакивает в сторону, отступая.

Размерами Биг Ред превосходил любого из жеребцов-мустангов, которых приходилось встречать Колченогу, но это не беспокоило медведя. Он просто хотел покончить со всем этим побыстрее. Гризли сделал шаг… другой… третий…

Сердце Харди усиленно билось, во рту пересохло от страха. Он попятился к дереву.

– Бетти Сью, – прошептал он, – лезь наверх. На большой сук, что у тебя над головой.

Бетти Сью ловко лазила по деревьям – ей это давалось легко, с самого первого раза, как она увязалась за Харди в лес. Поэтому она без труда перебралась на сук, расположенный еще на четыре фута выше.

Харди знал, что черные медведи легко взбираются на деревья; умеют это и молодые гризли, но взрослым мешает огромный вес. Встав спиной к дереву он наложил стрелу на тетиву.

Старый Колченог высунул громадную голову из кустов и посмотрел на жеребца. Тот пронзительно заржал и поднялся на дыбы, молотя по воздуху передними ногами. И тогда Старый Колченог ринулся в атаку.