Текст книги "Легионер"

Глава 7

Прошел уже месяц, как мы были в лагере. Но, против моего ожидания, легче не становилось ничуть. Наоборот. С каждым днем Бык все больше свирепствовал, тренировки отнимали последние силы. Наряды на работы по обеспечению лагеря были самым настоящим отдыхом, а уж заступить в караул считалось просто праздником.

Как раз в карауле и состоялся первый неприятный разговор с сослуживцами. Мы тогда стояли у западных ворот. Я и двое ребят из моего десятка. Один из них был Луций Фауст, тоже, как и я, сын солдата. Только если мой отец женился уже после службы, отец Луция завел семью, будучи еще «под орлом»[26]26
  Быть «под орлом» – состоять на действительной военной службе.


[Закрыть]. Согласно закону, легионеры не имели права жениться, а ребенок, родившийся в гражданском браке, являлся незаконнорожденным. Так что когда Луцию исполнилось семнадцать, ему не приходилось выбирать свое будущее. Стать полноправным гражданином он мог только добровольно вступив в легион. Что и сделал. Но, собственно, я упомянул о происхождении Луция вот к чему. Сын солдата, выросший среди солдат и пропитанный по традиции военным духом, Луций был лучшим новобранцем в центурии. И очень ревностно относился к этому званию.

В отличие от меня, ему не приходилось прикладывать особых усилий к тому, чтобы быть образцовым рекрутом. Получалось у него все само собой. Но быть хорошим солдатом – это вовсе не значит быть хорошим человеком. Думаю, дослужись Луций до центуриона, из него получился бы второй Квинт Бык. А то и похлеще… Грубый, жестокий, тщеславный и недалекий – таким был лучший рекрут нашей центурии. Он считал, что если ловко управляется с мечом и не падает от усталости к концу марша, то имеет полное право посматривать на всех свысока и, мало того, вести себя с остальными новобранцами так, словно его назначили центурионом. Понятно, что поступал он так только тогда, когда Быка и других офицеров или сержантов не оказывалось поблизости. Как ни странно, рекруты охотно слушались Луция. Впрочем, достаточно было посмотреть на его кулаки, чтобы пропало всякое желание сопротивляться. Даже городские и те предпочитали делать вид, что так все и должно быть.

До этого момента Луций меня обычно игнорировал. Уж не знаю почему. Скорее всего, опять-таки из-за возраста. Хотя такие, как он, как раз любят поиздеваться над младшими и слабыми. А может, я просто не давал ему повода придраться ко мне. Так же как и Быку. Но в этот раз все было иначе.

Когда разводящий сержант ушел в караульное помещение и мы остались одни, Луций, гадко посмеиваясь, подошел ко мне:

– Ну что, Гай, как тебе служба?

Никакого подвоха я не ждал, поэтому просто пожал плечами:

– Нормально. Пока неплохо, кажется.

– Ага… И Бык тебя не достает, да?

– Сам же знаешь, чего спрашивать…

Приблизился третий парень, стоявший с нами в карауле. Левая рука Луция, новобранец, которого все называли Крыса. Он действительно был похож на крысу. Маленькое остренькое лицо и выдающиеся вперед передние зубы, гнилые к тому же. Мерзкий тип, в общем.

– Да то и спрашиваю, – проговорил Луций, угрожающе нависая надо мной, – что ты, по-моему, слишком уж выслуживаешься, сопляк.

Я невольно сделал шаг назад, но Крыса подставил мне ногу и я грохнулся на спину, гремя снаряжением. Луций пнул меня в бок ногой и надавил на шею краем щита.

– Если ты хочешь меня обойти, сопляк, то не советую этого делать. Только грыжу наживешь. Понял?

Я лежал, задыхаясь от злости и возмущения, и тяжелый щит давил мне на горло. Я не мог издать ни звука, хотя очень хотел сказать этому поганцу Луцию, что у меня и в мыслях не было ни с кем соревноваться. Боги! Да мне вообще было плевать на то, кто будет лучшим в сотне. Я всего лишь не хотел стать объектом для насмешек Быка.

– Значит, так, сопляк, завтра на маневрах сделаешь что-нибудь такое, чтобы Бык тебя как следует вздул. Не сделаешь – пеняй на себя. Так отделаю, что Бык младенцем покажется. Понял меня?

Щит надавил сильнее. Мне показалось, еще чуть-чуть, и он раздавит мне горло. Я попытался выбраться из-под него, извиваясь, как червяк. Это только развеселило моих мучителей. Особенно радовался Крыса. Ему было приятно видеть, что кто-то выглядит еще более жалко, чем он сам.

Не знаю, чем все кончилось бы, но проверяющий караулы офицер издалека заметил, что на нашем посту что-то не так, и поспешил к нам.

– В чем дело, солдаты? – спросил он строго.

Луций браво отрапортовал, что мне вдруг стало худо, наверное, из-за усталости, и я свалился без чувств.

– Как тебя зовут, солдат?

– Гай Валерий Крисп, рекрут первой центурии, первого манипула, третьей когорты учебного легиона! – проорал, как положено, я, вскакивая и вытягиваясь в струнку.

В проверяющем офицере я узнал того самого трибуна, который был на вербовочном пункте и спрашивал меня о возрасте. Похоже, он тоже узнал меня.

– Если не хватает сил, солдат, нечего было идти в армию! Если тебе меньше лет, чем остальным, это не значит, что тебе будут какие-то поблажки. Центурия Квинта Быка?

– Так точно!

– Я скажу ему, что его солдаты валятся с ног в карауле.

У меня внутри все упало. Я хорошо представлял себе, как отреагирует на это известие Бык. Мне можно было сразу отправляться собирать дрова для погребального костра. Видимо, отчаяние отразилось на моем лице. Потому что офицер, смерив меня с головы до ног тяжелым взглядом, произнес:

– В штаны не наделай, рекрут. Еще раз увижу, что с тобой что-то не так, поручу Быку привести тебя в чувство. А сейчас неси службу, солдат.

– Так точно! – гаркнул я так, что офицер поморщился.

Мне хотелось всем видом показать, что на самом деле со мной все в порядке и ни в какой обморок я не падал. Не знаю, удалось мне это или нет, но офицер погрозил кулаком и Луцию с Крысой.

– К вам тоже относится. Все трое отвечать будете перед Быком, ясно? Караул – это вам не шутки.

– Так точно! – на этот раз вопили мы втроем.

Когда офицер ушел, Луций снова обернулся ко мне:

– Ты все понял насчет завтрашних маневров, сопляк? Или хочешь опять чувств лишиться?

Крыса мерзко хихикнул у меня за спиной.

– Да зачем тебе это надо?! – не выдержал я.

Луций помолчал, разглядывая наконечник пилума, будто мог высмотреть там что-то интересное.

– Просто выскочек не люблю, – наконец ответил он, сплюнув под ноги.

На этом наш разговор закончился.

Когда нас сменили и я оказался в своей палатке, пропахшей плохо выделанной кожей, потом, уксусом и соломой, настроение у меня было хуже некуда. Даже есть не стал, только кусок хлеба проглотил и завалился на койку.

Само собой, я не собирался идти на поводу у Луция. Лучше уж пусть он меня поколотит, если сможет, чем это сделает Бык. Тот одними побоями не ограничится. С него станется устроить мне невеселую жизнь до самой отправки на фронт. Луций, правда, тоже на это способен. Но ему я хоть как-то смогу противостоять.

Огорчало меня то, что, как я ни старался избежать неприятностей, они все-таки меня нашли. В конце концов, я ведь завербовался в легион не для того, чтобы стать образцовым пехотинцем. Мне нужно было всего лишь добраться до Оппия Вара. О том, что буду делать потом, я раньше как-то не задумывался. Теперь пришлось. Я вдруг понял, что оказался в ловушке. Сам себе я уже не принадлежу. Хочу того или нет, я вынужден жить по тем законам, которым подчиняется каждый человек в легионе. Ни мои желания, ни мои цели не имеют никакого значения, если идут вразрез с желаниями и целями этого огромного существа, называемого армией.

Если я стану плохим солдатом, меня могут перевести во вспомогательные войска, могут забить до смерти, могут отправить служить в какой-нибудь далекий гарнизон, откуда я смогу выбраться лишь к концу жизни. Но даже если я стану хорошим солдатом, это вряд ли приблизит меня к убийце моего отца. Шансов, конечно, больше, но уверенности нет… И самое печальное – я просто обязан стать тем или тем. Третьего пути не дано. Он был, пока я не завербовался. А теперь… Если только дезертировать. Но об этом я почему-то даже не хотел думать. Отец не одобрил бы такой шаг. Коли уж поступил на службу – служи. Головой работать надо было раньше.

И тут мне вспомнился разговор с учителем-греком. Его слова о том, что один долг порождает другой. Похоже, так оно и есть. Теперь у меня был долг не только перед отцом, но и перед легионным орлом, а вместе с ним и перед центурионом по прозвищу Бык, и перед товарищами по оружию. Вместо того чтобы шаг за шагом приближаться к своей жертве, я вынужден целыми днями и ночами думать только о том, как бы не совершить ошибки в строевых упражнениях или на занятиях по тактике. Вот тебе и месть…

Маневры, о которых говорил Луций, проводились через день за пределами лагеря, на ближайшем поле. Этот клочок земли, изрытый калигами новобранцев и лошадиными копытами, мы называли «жерновами». После дня, проведенного на этом поле, мы действительно чувствовали себя так, словно побывали в мельничных жерновах.

На этом поле мы проводили самые тяжелые часы. С тяжелым учебным оружием, обливающиеся потом, мы сотни раз разворачивались в боевой порядок, отрабатывали смену линий, отступление, маневрирование в составе манипулов и когорт, и прочее, и прочее, и прочее. Но вся эта муштра была вовсе не самым трудным.

Как только мы научились худо-бедно обращаться со щитом и мечом, на этом поле стали разворачиваться самые настоящие баталии. Когорта против когорты, манипул против манипула. По строгим условиям, заданным офицерами. Оборона позиции, отражение нападения из засады, преследование, борьба с конницей… На этом поле я впервые начал понимать, что война – это непростое ремесло. Честно говоря, даже начал с уважением поглядывать на центурионов и ветеранов. Они-то выполняли не один десяток раз все эти маневры в настоящем сражении. В голове не укладывалось, как все эти перестроения можно проделать, когда над головой свистят стрелы и дротики, а рядом падают истекающие кровью товарищи…

– Ежели атакует кавалерия, – учил нас Бык, – сбивайте щиты плотнее и ждите, пока всадники не приблизятся на тридцать шагов. Стойте спокойно – пока вы держите строй, кавалерия вам не страшна. Вот ежели драпанете, тогда пиши пропало. Вырежут всех, как стадо овец. Сколько раз такое видел… Бывало, что из когорты никого не оставалось. Так что хоть гадьте под себя от страха, но стойте на месте. Подошла конница на тридцать шагов, первые шеренги бросают пилумы. Разом, дружно. И не метьте во всадников, все равно не попадете. Метить нужно в лошадей. Всегда сначала нужно бить лошадь. Даже если конница до вас все ж таки добралась. Всадника не достанете, а коли мечом лошади по морде попадете – так он мигом спешится. Тут уж и добивайте.

А я думал, что за этими жестокими словами и стоит настоящая война. Когда все твои действия подчинены одной-единственной цели – выжить. И все понятия о добре и зле вдруг оказываются чем-то бесконечно далеким, надуманным, неестественным. Даже вредным.

– Мечом колите, а не рубите, – наставлял убеленный сединами ветеран-инструктор, – рубить без толку, если на противнике доспехи. Да и сил больше нужно, чтобы мечом размахивать. Щитом прикрылись, толкнули – и мечом в живот. В грудь не бейте, меч в ребрах часто застревает, а пока будете вытаскивать, самих могут копьем угостить. Можно в лицо колоть, в руки, в ноги. Но лучше всего в живот. Тогда сразу из него потроха вон.

У меня перед глазами сразу вставали лица убитых мною разбойников. И, вспоминая, как по рукам текла их липкая теплая кровь, я чувствовал тошноту.

– Щитом старайтесь сбить врага с ног. Всем телом налегайте. Особенно при первом столкновении. Задние должны быть готовы упереться и не дать передним откатиться назад после сшибки. Помните, первая сшибка самая важная. Выиграли ее – считай, и бой выиграли. Проиграли – тяжко будет победить, – говорили нам старые рубаки.

А мы пытались применить все эти знания на практике, с ревом бросаясь друг на друга, толкаясь щитами, дубася направо и налево деревянными мечами, получая шишки и ссадины, падая, снова вставая и бросаясь в гущу «боя».

– В бою бить нужно ближнего. Кто под рукой, того и коли. Видишь, что твой товарищ с кем-то сцепился, помоги ему, бей врага в спину, потом, глядишь, и товарищ тебе так же поможет. Не надо себе достойного противника подыскивать. Раненых не добивать. На это времени не будет, так что даже не пытайтесь. Ударили раз, ищите другого. Добить еще успеете.

Любимым упражнением инструкторов было «прорвать строй». Половина центурии выстраивалась в две шеренги, прикрывшись щитами. Они должны были устоять и не потерять строй. Остальные новобранцы, без щитов, доспехов и оружия, были атакующими. Нужно было с короткого разбега бросаться всем телом на стену щитов, чтобы пробить в ней брешь. Все равно, что на стену дома кидаться, должен сказать. Если атакующим с десяти попыток прорвать строй не удавалось, они изображали погребальный бег, пока не начинали валиться с ног. А потом все сначала…

Любили командиры и «штурм стены». На вершине крутого холма часть новобранцев, укрывшись за щитами и выставив палки-копья, изображала защитников крепости. Остальные в полном снаряжении обязаны были взять эту «крепость» приступом, то есть попросту спихнуть всех защитников с вершины. Карабкаться наверх приходилось чуть ли не на четвереньках, настолько крутой был подъем. Все делалось на время, так что было не до правильных построений. Все просто лезли наверх, кое-как закрываясь щитами от летящих сверху камней и дротиков с тупыми наконечниками, молясь, чтобы не оступиться и не покатиться вниз, под ноги рекрутов, напирающих сзади, одуревших от усталости и страха перед центурионом.

Проигравшие устраивали «гонки на колесницах». Два новобранца изображали лошадей, связывая свои пояса так, чтобы оказаться «в одной упряжке». Третий был возницей. Ему приходилось хуже всех. Чтобы он не мог обогнать своих «коней», ему на шею вешался скутум, который, по задумке сержантов, являлся «самой колесницей». «Колесницы» выстраивались в ряд и по сигналу начинали бег. Расстояние было немногим меньше, чем на настоящем ипподроме. «Колесница», первой пришедшая к финишу, выбывала из игры, а остальные продолжали «гонки», пока не оставалась только одна тройка. Командиры при этом веселились вовсю. Делали ставки, подбадривали своих фаворитов, поносили отстающих, подгоняли розгами выбившихся из сил.

Впрочем, все эти развлечения были возможны, только если поблизости не было старших офицеров. В присутствии легата мы занимались исключительно делом. Правда, и тут нам доставалось. Витисы и фустисы[27]27
  Фустис – боевая дубинка.


[Закрыть] никто не отменял, и гуляли они по нашим спинам, ничуть не стесняясь командующего.

Словом, полевые учения были еще тем удовольствием. Что и говорить – жернова.

На следующий день, после разговора в карауле, когда мы строились перед выходом в поле, Луций пихнул меня в бок:

– Ты не забыл, сопляк?

Я ничего не ответил. Тогда он громко, чтобы услышали все ребята из нашей палатки, сказал:

– Сегодня, парни, будет потеха! Наш сопляк дает представление…

Приветственных криков не было, но никто и не подумал вступиться за меня. И я понял, что контуберниум скорее на стороне Луция, чем на моей.

На поле мы, как обычно, выстроились по манипулам, и Бык, прохаживаясь вдоль рядов, обратился со своей обычной речью:

– Ну что, обезьяны, нравится служба?

– Так точно, старший центурион!!!

– И вы, несчастные овечки, все еще мечтаете стать настоящими солдатами?

– Так точно, старший центурион!!!

– А что для вас легион, бараны?

– Легион – наше отечество!!!

– Хорошо, червяки. Если вы и дальше будете стараться как следует, может быть, я и позволю вам встать под боевые орлы… Рекрут Корова!

– Му-у-у!!!

– Сигнал «собрать значки»![28]28
  Собрать боевые значки вместе (signa conferre) – сконцентрироваться для сражения.


[Закрыть]

Первую половину дня все шло как обычно. Мы атаковали, оборонялись, снова атаковали, изображали колесницы и погребальный бег, а потом опять атаковали, но уже с гораздо большим пылом.

– Правый фланг, подтянись! – гремел Бык. – Держать равнение в шеренгах, бараны! Крыса, еще раз собьешься с ноги, я из твоей шкуры сделаю себе новую перевязь! Бе-е-е-го-о-м!

При атаке за сотню шагов до противника манипул переходит на легкий бег, чтобы не дать стрелкам врага сделать больше одного-двух залпов.

– Пилумы!

За двадцать пять шагов первые шеренги мечут пилумы, пытаясь нарушить строй противника.

– Вперед!

Мы выхватываем мечи и бросаемся на воображаемого противника:

– Бар-р-р-а-а!

В крик мы вкладываем всю душу, но до настоящего боевого клича легионов ему так же далеко, как писку мыши до рычания тигра.

– Стой!

Бык в бешенстве.

– Толпа старух с вязальными спицами наперевес меня больше напугает, чем вы! Что, червяки, грыжу боитесь нажить?!

Мы стоим, тяжело дыша и утирая льющийся со лба пот. Нам уже почти не страшно, мы слишком устали, чтобы бояться Быка и его помощников. Единственная эмоция, которую мы еще в состоянии испытывать, – ненависть. Черная глухая ненависть к этому краснорожему живодеру с луженой глоткой. И ненависть придает нам сил. Только благодаря ей мы еще держимся на ногах.

Сейчас я понимаю, что Бык все делал правильно. Нет, я говорю не о том, что благодаря его методам мы научились ходить строем и владеть мечом лучше, чем рекруты остальных когорт. В конце концов, ту же науку преподавали и другие центурионы.

Бык научил нас перековывать страх в ненависть. Вот его главный урок. И этот урок многим из нас спас жизнь впоследствии. Обрати свой страх в ненависть, и ты станешь победителем. Обрати свой страх в ненависть, и ты выдержишь даже то, что, кажется, выдержать невозможно. Обрати свой страх в ненависть, и даже мертвым ты пойдешь в атаку.

И чем больше было у тебя страха, тем сильнее будет ненависть. Простая арифметика, которой не учат ни в одной школе.

– Построиться для атаки!

Рожки и значки репетуют команду, мы снова разворачиваемся в боевой порядок. И наш боевой клич больше не похож на мышиный писк. Ненависть – лучшее лекарство от усталости.

После полудня нам дали немного отдохнуть. Но не успели мы съесть по куску черствого хлеба, снова раздался сигнал к построению. Командиры засуетились, подгоняя новобранцев.

– Быстрее, быстрее, мулы! Становись! Потом пожрете, бегом в строй!

И по рядам пробежало, прошелестело:

– Император скоро будет здесь! Цезарь едет!

– Смирно!

Перед строем вышел трибун когорты.

– Солдаты! Цезарь решил лично посмотреть, как идет подготовка учебных когорт. Надеюсь, вы его не разочаруете. Докажите, что вы достойны назваться легионерами. Все. Не расходиться! Центурионы, ко мне…

Признаться, я даже заволновался. Шутка ли, сам Цезарь скоро будет здесь! Тут уж никак нельзя ошибиться. Бык живьем сожрет и не подавится.

Луций, стоявший передо мной, словно прочитал мои мысли.

– Слыхал, сопляк? – сказал он, обернувшись. – Вот сейчас тебе самое время что-нибудь выкинуть. Учти, если не захочешь сам, я тебе помогу. А после отбоя получишь еще и от нас с Крысой. Выбирай: или один Бык тебя отделает, или мы добавим.

Мне захотелось пустить в ход свой меч. Дать как следует по этой глумливой роже, а потом хоть трава не расти. Может быть, я так и сделал бы, будь это простые маневры. Но перед приездом Цезаря устраивать свару… Бык точно сожрет.

Первыми прибыли на поле два отряда вспомогательных войск с рабами. Пока мы стояли, истекая потом на самом солнцепеке, ожидая императора, эти ребята разгрузили свои повозки и принялись что-то копать. Работали они, как муравьи. Судя по всему, командиры у них свое дело знали так же хорошо, как Бык. Не прошло и часа, как холм, который мы обычно штурмовали, был окружен широким рвом глубиной в рост человека и земляным валом.

– Что это они делают?

– Да кто их знает… Не иначе какое-то представление готовится.

– Сколько ж можно стоять? Я уже ног не чую.

– Эх, попить бы.

– А может, Цезарь вообще не приедет?

– Гляди, как Бык бегает, будто пчела укусила.

– Ага, посмотрю, как ты сейчас будешь бегать.

– Вода есть у кого-нибудь?

– Ну и жара…

Наша болтовня была прервана резкими звуками труб, возвестившими прибытие императора.

Честно говоря, я ожидал более пышного и величественного зрелища. Что-нибудь вроде колесниц и огромной свиты… Но процессия была совсем уж простенькой. Цезарь в военном плаще верхом на белой кобыле, с ним небольшой отряд телохранителей-германцев и преторианцев. Ну и несколько сенаторов так же верхом.

Сам Цезарь Август тоже не произвел на меня особого впечатления. Обычный старик. Видно было, что сидеть в седле ему тяжело. Даже как-то не верилось, что вот это – сам Цезарь. Бык и тот солиднее выглядел. А тут смотреть не на что. Уж не знаю, чего я сам ожидал увидеть. Не меньше, чем Геркулеса, наверное…

Август со свитой остановился перед строем. Мы поприветствовали его, как положено, а он сказал коротенькую речь. Что именно он говорил, не знаю. Я стоял далеко, а голос у Цезаря был не такой, как у Быка. Так что до меня долетали отдельные слова. Обычная муть, которую обожают большие командиры. Отчизна, гордиться, победа, надежда и так далее. Хотя жаль, конечно, что не все слышал. Все-таки не кто-нибудь говорил, а сам Цезарь! Потом спросят меня, что сказал Август, а я не буду знать, что ответить…

Впрочем, расстраивался я недолго. Взревели трубы, вздрогнули значки манипулов, и когорты приступили к строевым упражнениям. Построение каре, клином, кругом, «черепахой», рассеивание боевой линии, смена линий, атака и контратака – мы выполняли сотни раз повторенные маневры так, будто от этого зависела наша жизнь. Хотя, зная Быка, пожалуй, так оно и было на самом деле.

Несколько раз негодяй Луций пытался мне помешать. То незаметно бил краем щита мне по ноге, чтобы я сбился с шага, то нарочно ломал строй и сокращал дистанцию между нами, чтобы я налетел на него. Словом, старался как мог, лишь бы я показал себя увальнем и неумехой. Однако добился он противоположного – Бык, видевший все это, пришел в ярость и пообещал Луцию после маневров хорошую трепку.

Наконец, нам дали небольшую передышку. Только сейчас мы увидели, что холм стараниями вспомогательных отрядов превратился в самую настоящую крепость. Пускай небольшую, но все же крепость. Один из отрядов вспомогателей возился на вершине холма, заканчивая приготовления к обороне. Мы даже разглядели там пару «скорпионов»[29]29
  Скорпион – легкое метательное орудие.


[Закрыть].

– Что это они затеяли?

– Штурмовать, наверное, будем…

– А «скорпионы» зачем?

– А чтобы тебе еще одну дырку в заднице проделать.

Подошел Бык, на ходу вытирая подкладку шлема.

– Ну что, обезьяны, не подохли еще?

– Никак нет, старший центурион!!!

– Значит, подохнете… Цезарь хочет видеть, как вы, овечки, возьмете штурмом укрепленный лагерь, – он указал жезлом на холм. – Вы – это первый манипул… Мне приказано назначить командира из новобранцев. Луций, ты будешь за старшего. Если холм не возьмете – с тебя первого шкуру спущу, усек? Первого, кто поднимется на вал, Цезарь обещал наградить. Все понятно, бараны?

– Так точно, старший центурион!!!

– Знаю, что укрепления вы еще не штурмовали. Придется тяжко. Но еще хуже будет, если хоть одна задница останется у подножия. Вы меня знаете, кровью харкать будете до ноябрьских календ. Ладно, мне с вами болтать запретили, Цезарь хочет увидеть, как вы сами будете выкручиваться. Луций, командуй.

И мы начали штурм. Поначалу все шло неплохо. Луцию удалось без приключений вывести обе центурии на рубеж атаки. Но тут произошла первая заминка. Вспомогатели, которым, наверное, тоже пообещали награду, если они удержат позиции, обрушили на нас град камней и стрел. Старались они вовсю, и первые шеренги наших заколебались. Не слишком приятно получить стрелу в плечо или ногу, даже если тупой наконечник для пущей безопасности обмотан тряпкой. Не говоря уж о камнях…

Не дожидаясь, пока подтянется вторая центурия, Луций скомандовал атаку. Мы ринулись вперед, что-то вопя и прикрываясь щитами. Строй, конечно, сразу нарушился, но на это уже никто не обращал внимания. Сам Лупий несся впереди, размахивая мечом. Вообразил себя настоящим центурионом. Мы бодро пробежали пятьдесят шагов, отделявших нас от рва, потеряв человек семь, – снаряды оборонявшихся угодили кому в лицо, кому в ногу.

И вот тут мы чуть не опозорились. Первая шеренга, добежав до рва, вдруг замерла, будто ткнулась в невидимую стену. Задние, само собой, налетели на передних, окончательно расстроив ряды. А когда в нас с тылу врубилась вторая центурия, получилась самая настоящая свалка. Кто-то упал в ров и теперь барахтался на дне, пытаясь подняться на ноги, кто-то, не выдержав ливня дротиков и стрел, подался назад, усугубляя неразбериху, большинство же просто топталось в нерешительности на месте. Защитники, видя, что мы готовы отступить, добавили жару. Луций, с которого вмиг слетел весь гонор, стоял на краю рва и растерянно смотрел то на нас, то на ров, не замечая стрел, бьющихся о щит.

Мы, конечно, знали, что ров, в крайнем случае, можно завалить фашинами, трупами животных или врагов, но ни того, ни другого, ни третьего у нас под руками не было. Возможно, если бы мы не запаниковали, то догадались бы просто попрыгать в ров, а потом по очереди помогли бы друг другу выбраться. Но те, кто уже был на дне, стремились вылезти обратно, получая камень за камнем в незащищенные спины, а те, кто еще стоял наверху, не выказывал ни малейшего желания прыгать в ров.

Дело принимало печальный оборот. Вечером нам не миновать расправы, Бык действительно сделает так, чтобы мы харкали кровью. И тут меня осенило.

– Мост! – заорал я, пытаясь перекрыть весь этот гвалт. – Мост! Черепаха! Эх!.. Делай как я!!!

Я прыгнул в ров, угодив прямо на одного из рекрутов, в два шага добрался до противоположной стенки и поднял над головой щит. На мое счастье, кое-кто из новобранцев сохранил присутствие духа.

– Делай как я! – подхватил мой клич еще один рекрут, прыгая в ров вслед за мной.

– Делай как я!

В считанные секунды человек двадцать образовали подобие моста из щитов. Бесконечные построения «черепахой», так любимые старшим центурионом Квинтом Быком, не прошли даром.

Луций наконец вышел из оцепенения и, заорав: «Вперед, вперед!», первым бросился по «мосту» на противоположный край рва. Вслед за ним по щитам забухали калиги остальных.

Когда я выбрался наверх, на валу уже кипела рукопашная. Манипул, желая отыграться за минуты своего позора, рубился так, будто на самом деле задался целью перебить защитников. Никто уже не думал о том, что это всего лишь учебная схватка. В ход шло все – мечи, щиты, кулаки, даже зубы. Защитники, не ожидавшие такого натиска, начали понемногу отходить.

– Бар-р-а-а! – выкрикнул кто-то из наших, и тут же все подхватили:

– Ба-р-р-а-а!!!

Защитники дрогнули, смешались, и вдруг разом покатились вниз с вершины, как горная лавина, оставляя поле боя за нами.

– Ба-р-р-а-а!!!

Трубачу пришлось дважды протрубить отбой, прежде чем мы прекратили преследование. На холме осталось лежать десятка два человек, к ним уже спешили санитары.

Мы еще не успели остыть, как сыграли сигнал на построение. Мы чувствовали себя настоящими героями. Будто не согнали с холма деревянными мечами отряд вспомогательных войск, а на самом деле взяли штурмом неприступную крепость. Нас просто распирало от гордости. Даже Лупий перестал цепляться ко мне. Он был командиром победившего отряда и рассчитывал на награду. Да и все мы ждали похвалы.

Но вместо этого Бык, примчавшийся, едва мы построились, выплеснул на нас поток отборнейших ругательств. Такого мы не слышали, даже когда два раза подряд не уложились во время на марше. Напоследок он пообещал, что вечером, когда поблизости не будет лишних глаз и ушей, нас ждет серьезный разговор.

Приподнятое настроение вмиг улетучилось. Страшно было даже представить себе этот разговор. Спины вдруг заныли в ожидании центурионовского жезла.

– Гай Валерий и Крошка, ко мне! Вас хочет видеть Цезарь, – закончил он.

Вот тут мне стало совсем невесело. Чем отличился Кроха, я не знал, а вот со мной, похоже, все просто – наверняка опять дело в возрасте. Скорее бы уж начала расти борода… А уж рядом с Крошкой я вообще был младенцем.

Пока мы шли в сопровождении Быка к императору и его свите, я весь извелся. А что, если переведут во вспомогательные войска или в морскую пехоту? Или вообще выкинут вон из легиона? Кто знает, что на уме у Цезаря. Если простой центурион может быть таким самодуром, на что же способен император, власти у которого куда больше?..

Честно говоря, когда мы приблизились к Цезарю, я от волнения и страха толком не соображал, что делаю. Мы с Крошкой остановились, отсалютовали и прокричали положенное приветствие. Император поморщился, как от зубной боли, и сделал знак рукой, чтобы мы подошли ближе.

С Крохой все было просто. Оказывается, он первым взошел на вал. Цезарь в двух словах поблагодарил его за службу и, вручив несколько денариев, отпустил. Потом обратил свое внимание на меня:

– Сколько тебе лет, солдат?

Я ждал этого вопроса и приготовился солгать, как солгал при вербовке, но, глядя в ясные внимательные глаза старого императора, не смог:

– Тринадцать, Цезарь.

– Так мало? Почему же ты пошел в армию? Кто твой отец?

– Гней Валерий Крисп. Он служил твоему отцу[30]30
  Император Август приходился внучатым племянником Гаю Юлию Цезарю, но был усыновлен им в завещании.


[Закрыть] в Галлии и Африке. И он… умер.

– Давно?

– Давно, Цезарь, мне было семь, когда его… когда он умер. И мать тоже. Я остался сиротой. А когда услышал, что тебе нужны добровольцы, решил поступить на службу.

– Ну что ж, ты сделал правильный выбор. Из тебя получится хороший солдат. Если бы это был настоящий бой, ты бы спас много жизней и решил исход сражения. Ты заслужил награду, солдат. Будь ты постарше, я повысил бы тебя в звании… Надеюсь, ты еще дашь мне повод сделать это. А сейчас возьми.

Он сделал знак рабу, и тот подал мне кошелек, плотно набитый монетами.

– Благодарю, Цезарь. Я куплю на эти деньги хорошее оружие.

– Распоряжайся ими по своему усмотрению. И вот еще… В знак благодарности верному ветерану Божественного Юлия.

Он отстегнул золотую фибулу с изображением какого-то чудовища и протянул мне.

– Благодарю, Цезарь. А что это за зверь?

Послышались смешки, и я, кажется, покраснел. Один император остался серьезен.

– Это Лернейская гидра. Слышал про нее?

– Кажется, что-то слышал…

– Недалеко от греческого города Аргоса находилось огромное Лернейское болото. В трясине жило девяти-головое чудовище – гидра. Она подстерегала путников, которые, устав от долгой дороги, решали отдохнуть на пышной зеленой траве, покрывавшей болото. Когда такой незадачливый спутник оказывался поблизости, гидра с яростным шипением выползала из трясины, обвивала своим змеиным хвостом человека, затягивала его в болото и пожирала.

Вечером, когда гидра, насытившись, засыпала, ядовитое дыхание ее девяти пастей вставало туманом над болотом и отравляло воздух. Тот, кто хоть раз вдохнул этот воздух, заболевал и после долгой мучительной болезни умирал. Поэтому люди старались не приближаться к болоту.