Текст книги "Лорд и своевольная модистка"

Глава 7

Разглядывая Нелл, которая едва прикасалась к еде, Маркус думал: достойная одежда словно сотворила с ней чудо. С красиво убранными волосами, в платье Онории – янтарный шелк великолепно подчеркивал ее зеленые глаза и медово-каштановые волосы, – она выглядела такой же прекрасной молодой леди, как и его сестры. Только сейчас он сообразил, что у нее благородный выговор. Очевидно, она получила хорошее воспитание. И пусть сейчас она модистка, она не всегда была в таком положении. Мисс Латам родилась леди и была соответственно воспитана. Снова тайны. Снова ложь!

Она была очень бледна и старалась не смотреть на него, хотя он сидел напротив. По бокам от Маркуса сидели Верити и Диана Прайс, а Нелл и Онория – напротив. Отец успел отдохнуть и занял место во главе стола; мать, элегантная, как всегда, сидела на противоположном конце.

Маркус заметил, что Нелл, когда не косится украдкой на него, то и дело поглядывает на его отца. Может, она наблюдает за ним, ища признаки слабости, и тревожится, что доставленный ею пакет так пагубно сказался на его здоровье?

Она непроизвольно прикусила полную нижнюю губу; он не мог отвести от нее взгляда. Должно быть, он пошевелился, потому что она, наконец, посмотрела на него и неизвестно почему порозовела. Затем снова отвернулась и стала слушать болтовню Верити о предстоящем бале. Маркус чувствовал, что все напряженное внимание Нелл обращено на него.

За весь ужин она не выговорила и трех слов. Возможно, она просто стеснялась того, что внезапно очутилась в мире столь не похожем на ее собственный. И все же было очевидно: Нелл Латам знакома с правилами хорошего тона и правилами поведения в приличном обществе. Она не допустила ни единой оплошности за столом: ее поведение свидетельствовало о вежливой уверенности человека, привыкшего к прислуге. А ведь живет она в жалкой мансарде! Да, она несомненно знатного рода – но что довело ее до падения?

Он наблюдал, как она благодарит лакея, подлившего ей воды. Но улыбка на ее лице тут же увяла, когда она покосилась на его отца.

– Миссис Пулсон говорит, что леди Уайвитон вернулась в замок, – заметила мать. – Ее экономка передала миссис Пулсон, что леди Уайвитон, бедняжка, не в самом радужном настроении. Я говорю об этом, – графиня посмотрела на дочерей, – потому что терпеть не могу сплетни и кривотолки. Лучше откровенно признать, что случилось, и реагировать мягко и тактично.

– Уайвитона выпороть мало, – мрачно заметил граф. – Завести интрижку с замужней женщиной – прямо под носом у жены! К тому же с собственной кузиной. Неслыханно!

Нелл уже не церемонясь смотрела на графа. На лбу у нее залегла складка; она еле сдерживала гнев.

– Папа, они разведутся? – спросила Онория, округлив глаза от ужаса.

– Надеюсь, что нет. Пусть их история послужит вам уроком. Тщательно подбирайте себе спутников жизни. Их брак был заключен опрометчиво, и вот он разбит!

– Значит, этому человеку нет прощения, милорд? – подала голос Нелл. До этого момента она молчала – разве что просила передать ей масла или благодарила за услугу. Все воззрились на нее. – Возможно, у него есть смягчающие обстоятельства… а может, ее супруг раскаялся?

– Каковы бы ни были обстоятельства, он поступил непростительно, – ответил граф, густо покраснев. – Такие поступки всегда ведут к упадку и катастрофе. Однажды… – Он замолчал и покачал головой. – Ты нанесешь леди Уайвертон визит, дорогая?

Разговор перетек в более спокойное русло, но Маркус не сводил взгляда с Нелл. Как странно, что она бросилась защищать изменника! Большинство женщин осудили бы мужа и встали на сторону жены – разве что она оказалась бы сумасбродкой вроде леди Каролины Лэм, бросившей мужа ради лорда Байрона. Может, у самой Нелл когда-то была связь с женатым мужчиной?

Поскольку мать заранее предупредила, что не хочет, чтобы граф после ужина много пил, Маркус налил отцу всего один бокал портвейна и почти сразу сопроводил его в салон. Он обещал отцу партию в триктрак. Кстати, и Верити просила отца поучить ее играть в шахматы, и граф с довольной улыбкой согласился. Маркус получил полную возможность наблюдать за своей жертвой.

Графиня, Диана Прайс и Онория увлеченно обсуждали платья, которые предстояло сшить для бала.

Нелл сидела рядом с вежливо-внимательным выражением лица, но смотрела куда-то вдаль, словно вслушивалась в себя. Что же творится в этой красиво уложенной головке?

– Мисс Латам!

Она вздрогнула.

– Да, милорд?

– Вы не хотите прогуляться по Длинной галерее?

– Не скрою, я с удовольствием прогуляюсь перед сном. – Она встала, но тут же замялась. Как же повежливее отказаться от прогулки? – Но вам нужно отдохнуть, милорд. Вы бы лучше…

Он сунул руку между пуговицами фрака. За ужином он снял перевязь, и теперь плечо разболелось.

– Что-то кольнуло, – солгал Маркус.

Губы Нелл поджались в недоверчивой гримасе, но она подала ему руку и позволила увести себя к двери.

– Дом замечательный, – заметила она, начиная светскую беседу. Они поднялись на один пролет. – В тюдоровском стиле?

– В основном. Дом построил мой предок, первый виконт. Землю и титул он получил в дар от Генриха Восьмого – легенда гласит, будто его осыпали милостями в обмен на то, что он женился на бывшей любовнице монарха, когда сам он ухаживал за Джейн Сеймур. Кроме того, он, если верить слухам, взял ее с ребенком.

Нелл смерила его оценивающим взглядом, словно сравнивая с внешностью великого и ужасного монарха.

– Бедняжка! Надеюсь, ваш предок ей хоть немного нравился.

Маркус полушутя заметил:

– Значит, королю-изменнику вы совсем не сочувствуете?

Нелл споткнулась на верхней ступеньке; ему пришлось поддержать ее, чтобы она не упала. Прикоснувшись к ней, он снова испытал прилив жара и, желая остыть, заставил себя подумать: что все-таки она не в его вкусе – слишком худая.

– По-моему, он получал, что хотел, – ответила она, дрожа всем телом. Он почувствовал это, потому что по-прежнему поддерживал ее за предплечье. – У него была вся власть – в отличие от несчастных женщин, которых он затаскивал в свою в постель.

– Тем не менее при моем отце вы оправдывали изменника?

– Все люди разные, и каждый случай уникален. Огульно осуждать жестоко! – Она раскраснелась, голос ее зазвенел.

– Значит, вам о таких случаях известно не понаслышке? – Маркус не собирался отступать.

– О чем известно – об измене? Вы предполагаете, что я была чьей-то любовницей? – Нелл вырвалась, понимая, что позволила его пальцам слишком задержаться на своем плече. Какая она дура – вообразила, будто он оставит ее в покое! Теперь она презирала себя за глупость. – Может, думаете, будто я живу с Салтертоном? – При одной мысли о прикосновении смуглого, гибкого и зловещего незнакомца ее передернуло.

– Вы не были рождены для той жизни, какую ведете сейчас, – заметил Маркус, не сводя с нее проницательного взгляда.

– Ну и что же? Жалеете меня? – вскинулась Нелл. – Из-за того, что я принесла пакет, вы считаете себя вправе усомниться в моей нравственности и задавать мне нескромные вопросы? Так вот… Вы ничем не лучше Генриха Восьмого – такой же властный, надменный и так же любите наводить страх на женщин!

– Ради спасения своих близких я готов на все, – без выражения ответил Маркус, багровея от гнева. – Рано или поздно я заставлю вас сказать то, что хочу узнать!

– Интересно, каким образом? Раздробите мне пальцы в тисках? – Нелл рывком толкнула ближайшую дверь и перешагнула через порог. – А может, посадите в темницу? Здесь наверняка имеется темница – раз есть надзиратели. Они следуют за мной по пятам всякий раз, когда я куда-то иду одна.

– Лакеи получили приказ охранять вас. Весьма сожалею, но темницы здесь нет. – Ей показалось, что Маркус сожалеет об отсутствии в поместье темницы вполне искренне.

– Не сомневаюсь, что сожа… Ах! – Нелл увидела Длинную галерею. Слева тянулись окна, выходящие в темный ночной сад, а справа – портреты, висящие на уровне глаз. Симметрию нарушали газовые рожки и резной каменный камин. Забыв о споре, она смотрела на портреты как зачарованная, во все глаза.

– Давайте объявим временное перемирие и посмотрим картины, – предложил Маркус. Он не попытался взять ее под руку, но медленно зашагал вперед, давая пояснения на ходу. – Вот первый граф – зануда, но умел подольститься к королеве Анне. Вот жена того самого первого тюдоровского виконта со своим старшим сыном.

– Он совсем не похож на Генриха Восьмого, – заметила Нелл.

– Все младенцы похожи на Генриха Восьмого, – возразил Маркус. – А здесь портреты начала восемнадцатого века. – Нелл послушно осмотрела целый ряд мрачных джентльменов в величественных сюртуках и еще более величественных париках; рядом располагались портреты их жен – пожалуй, излишне пышногрудых.

– Мой отец. – Маркус остановился у портрета в полный рост. На портрете был изображен молодой человек на фоне парка, который вел в поводу жеребца. В отдалении виднелся дом. Нелл заметила, что в молодости лорд Нарборо отличался поразительной красотой.

– Вы очень похожи на отца, – заметила она, переходя к следующему портрету, не добавив, однако, что молодой граф, изображенный на нем, выглядел так, словно ему все на свете безразлично, тогда как человек рядом с ней явно обуреваем страстями, между бровями его залегали две глубокие складки, когда он хмурился. А хмурился он часто, в основном, как ей показалось, из-за нее.

– Спасибо, но вы мне льстите. Цвет лица у меня действительно такой же, – согласился Маркус. – А там, в конце, мы все вместе. – На семейном портрете художник изобразил молодую супружескую пару. Жена держала на руках младенца – должно быть, Верити. Маленькие мальчик и девочка – видимо, Онория и Хэл – играли со щенком. К подлокотнику материнского кресла прислонился серьезный, насупленный мальчик. Значит, хмурился даже в отроческом возрасте!

– Замечательный семейный портрет, – вежливо похвалила Нелл и смутно вспомнила, что когда-то они тоже вот так позировали всей семьей. Ее подкупили сладостями и посадили к маме на колени…

Где он теперь, тот портрет?

– В девяносто четвертом. Мне было девять лет. Вскоре после этого отец… заболел.

За год до того, как повесили папу. О нем ли лорд Нарборо начал говорить за ужином? Неужели из-за супружеской неверности лорд Нарборо в свое время отказался помочь другу, хотя над его жизнью нависла угроза? А может, на его решение повлияло что-то еще? Нелл решила прочесть все письма и дневник. Она уже открыла ящик Пандоры… Ей вдруг стало больно, и она чуть не упала.

– В чем дело, Нелл? – Должно быть, что-то отразилось на ее лице, когда она отвернулась от счастливой семейной группы, сидящей в залитом солнцем саду. Маркус снова протянул ей руку.

– Вы знаете, кто вы, не так ли? – сказала она, невольно выдавая замешательство и смущение.

– Разумеется! – озадаченно ответил Маркус. Естественно! Он всегда знал, кто он такой. Неуверенность в собственном происхождении или цели в жизни никогда не колебала мира Маркуса Карлоу. – А вы разве нет?

Нелл не заметила, когда он успел развернуть ее к себе и положить руку ей на плечо. И вдруг, сама того не ожидая, она прижалась лбом к его голубому шелковому жилету.

Он такой сильный, такой мужественный! Так приятно прикасаться к нему, впитывать его силу и уверенность. Нелл хотелось, чтобы ее обнимали, чтобы кто-то уверил ее: все будет хорошо, ей не нужно больше бороться, у нее хватит денег на еду и жилье, а все тайны как-то раскроются. Ей хотелось, чтобы кто-то сказал, что прошлое осталось в прошлом и больше не причинит ей боли. Чтобы ей говорили сладкую ложь, утешали ее. Она понимала, что не имеет права грезить наяву, что она не должна полагаться ни на кого, кроме себя самой, и все же…

– Нелл! – глухо произнес он, зарывшись губами в ее волосы, и его голос эхом отозвался в ней – как будто он ударил в большой колокол.

– Мне так одиноко, – вырвалось у нее, когда он обвил ее руками.

– Ш-ш-ш! – Одной рукой он придерживал ей затылок, другую положил ей на плечи. – Не обязательно все время сопротивляться…

Он понимает! Так тяжело одной… Так одиноко! Так холодно! Она приподняла лицо, чтобы посмотреть на него, сказать ему, но оказалось, что слов не нужно, потому что он начал целовать ее. Его губы утешали, ласкали, вселяли в нее спокойствие и уверенность.

Она даже не думала сопротивляться; покорно раскрылась навстречу его поцелую, чувствуя, как тает в его объятиях. Наконец-то… наконец-то!

Его дыхание все учащалось; она почувствовала, как он напрягается. Рука, которая покровительственно лежала у нее на плечах, спустилась ниже. Его пальцы гладили ее талию, бедра, затем двинулись вверх, нашли ложбинку между грудями… и он превратился в обыкновенного мужчину, еще одного мужчину, которому нужно только ее тело.

– Нет! – Она оттолкнула его так же отчаянно, как тогда в карете. От страха у нее перехватило дыхание, а сердце скакнуло куда-то в горло. – Прекратите! Остановитесь сейчас же!

Маркус отпрянул. Нелл посмотрела в его потемневшие глаза, увидела, что его губы припухли от поцелуя. Должно быть, и у нее такие же. Целуя ее, он забыл обо всем… и она тоже!

Какая она дура! Размякла, размечталась и доверилась ему… Ей нельзя полагаться ни на кого, кроме себя самой. Как она допустила? Как смогла настолько забыться?

– Нелл! – Он потянулся к ней, но она ударила его по руке.

– Нет. Нет. Я устала. Устала… Я не… Как я могу вам доверять? Любому из вас? – Она повернулась и убежала, чувствуя на себе его пристальный взгляд.

Маркус лег на диван у камина и провел руками по волосам. Ныла рана в плече, но он не обращал внимания на боль. Что на него нашло? Он не просто целовал ее, а она… она всей душой отозвалась на поцелуй, хотя кажется такой несчастной и испуганной. Зачем он так поступил? Он изнывает от желания! Хочется утешить ее, спасти… и овладеть ею.

Он заставлял себя остыть, подумать о другом. Прошло много времени, прежде чем его дыхание стало ровным, прошла боль в паху.

«Думай! – приказал он себе. – Все считают, что острый ум – твое преимущество!»

Нелл чем-то задел их семейный портрет. Вы знаете, кто вы, не так ли? Судя по всему, она не знает, кто она, – никогда не знала или сейчас не знает. В прошлом она получила хорошее воспитание, оттуда у нее благородный выговор, безукоризненные манеры, но прежней жизни больше нет. Сейчас она плывет по течению, борется с обстоятельствами и отчаянно жаждет утешения.

Утешения, но не такого, когда два тела сплетаются и превращаются в одно целое. Как только поцелуй перестал быть целомудренным, он сразу почувствовал ее сопротивление. Она откровенно отталкивала его, но не из застенчивости или девической тревоги девственницы, которая впервые сталкивается с мужской страстью.

Как-то не верится, что у нее есть опыт. Она откликнулась на его поцелуй страстно, но безыскусно… В голову приходит единственное разумное объяснение: она влюблена в своего смуглого незнакомца и не хочет предавать его, обнимаясь с другим.

Маркус вытянул ноги к огню, снова провел рукой по волосам и положил голову на подлокотник. Ему никак не удавалось успокоиться. Что делать с Нелл? Самый удобный ответ – затащить ее в постель. Но это невозможно.

Он безумно хочет ее. Не верит ей ни на грош, но хочет быть с ней. И она тоже хочет быть с ним, хотя отчаянно борется с собой… Маркус насмешливо улыбнулся, его мужское тщеславие было польщено. Но улыбка тут же превратилась в кривую гримасу. Кем бы ни была Нелл Латам, она погрязла во лжи и обмане. Пока он не выведал ее тайны, она представляет угрозу для его близких – и он сам впустил ее в свой дом и в свое сердце, чтобы она была на виду… Правильно ли он поступил?

Прошло четыре дня, Нелл постепенно начала оттаивать. Она даже научилась не обращать внимания на лакея, который вечно торчал у нее за дверью или топал за ней всюду, куда бы она ни пошла.

Леди Нарборо также преодолела неприязнь и стала держаться с ней естественнее. Наверное, она тоже боялась, что сын привез к ним в дом свою любовницу. Онория и Верити относились к ней как к подруге. Они помнили об обстоятельствах ее жизни и старались тактично не упоминать о разнице в положении и состоянии. Когда они об этом забывали, то беззаботно дарили ей платья и безделушки, как будто она была гостьей и их ровней, чей багаж в самом деле куда-то запропастился.

Маркус старался всячески избегать прямого общения с Нелл, но она постоянно чувствовала на себе его взгляд, его внимание. Он неустанно наблюдал за ней. Иногда, гуляя в саду, закутавшись в шубу и грея руки в модной меховой муфте Онории, она поднимала голову и видела Маркуса, который задумчиво смотрел на нее с террасы. Когда она перебирала клавиши фортепиано, стараясь вспомнить давно забытые уроки музыки, он сидел рядом, закрывшись «Таймс». Нелл вскидывала голову, давая понять, что все видит, и вдруг улавливала в его глазах огонь желания, из-за которого часто не спала по ночам.

Она также наблюдала за лордом Нарборо – правда, не так откровенно, как Маркус за ней. Она читала по нескольку отцовских писем в день, идя от конца к началу, но так и не поняла, что за преступление совершил ее отец, не выяснила, кто была его любовница и почему лорд Нарборо не помог ему в беде. Отец провел в тюрьме несколько месяцев и в письмах часто расспрашивал жену о детях. Заточение он переносил стойко, иногда даже пытался шутить.

Лорд Нарборо, с которым она познакомилась через двадцать лет после тех страшных событий, гордился сыновьями, обожал дочерей и, судя по всему, был по-прежнему искренне влюблен в жену. С прислугой обращался строго, но справедливо. Один-единственный раз он вспылил в ее присутствии – когда речь зашла о неверных мужьях.

В разговорах с Онорией и Верити Нелл выяснила, что поместье очень большое, приносит хороший доход – и так было всегда. Значит, граф Нарборо бросил отца в беде не из-за денег. Выяснить подробности давней драмы пока не представлялось возможным. Скрепя сердце Нелл беседовала с графом. Как-то он уговорил ее сыграть с ним в триктрак. Нелл поняла, что хозяин дома нравится ей все больше и больше. А она как будто нравилась ему.

– Играть с мисс Латам в триктрак – одно удовольствие, – говорил граф как-то вечером после окончания партии. – И терпения ей не занимать – она не вздыхает так тяжко, как ты, когда я задумываюсь над очередным ходом!

– Дело не в нетерпении, милорд, – заметила Нелл, покосившись на Маркуса. – У каждого своя стратегия. Лорд Стейнгейт хочет выбить вас из равновесия.

– Пусть попробует! Садись, мой мальчик, займи мое место.

– О нет. – Маркус покачал головой. – Мисс Латам употребит против меня все свои хитрости.

– У меня их нет, – возразила она.

– Всю ложь, – беззаботно продолжал Маркус, улыбаясь одними губами. Нелл инстинктивно дернулась, услышав это слово. – Вы посмотрите на меня своими зелеными глазами, и я забуду, как собирался пойти.

Когда он ушел, граф добродушно заметил, что его сын неисправимый волокита. Нелл стало не по себе.

Прошла неделя, и Нелл привыкла к распорядку жизни в поместье. Она охотно выполняла мелкие поручения леди Нарборо; когда мороз сковал дороги и стало можно ездить в карете, навещала соседей вместе с Онорией и Верити, обсуждала книги с мисс Прайс или играла в триктрак с графом. Но по утрам, перед тем как встать, она снимала с цепочки ключ, открывала мамину шкатулку, доставала очередные три письма и напоминала себе о том, что живет в доме врагов, которым нельзя доверять.

Еще больше беспокоило ее то, что Маркус перестал донимать ее расспросами. Она всегда остро ощущала его присутствие. Однажды, утром в субботу, причесываясь, она вдруг представила, как сладко таять в его объятиях. Она вспомнила его губы и невольно размечталась.

Наверное, он очень хорош в постели. Наверное, он не забудет о прелюдии, и ей будет… хорошо. Потом, правда, хорошо быть не может… ей будет больно, но с ним она постарается не думать о неприятном. Нелл закрыла глаза и погрузилась в приятные воспоминания о том, как прижималась к нему. Какие у него сильные руки – и какой он нежный, несмотря на физическую силу и вспыльчивость!

Она витала в облаках до самого завтрака. Спустившись, она увидела, как лорд Стейнгейт, совсем не похожий на нежного любовника из ее мечты, поедал вырезку с кровью и оживленно беседовал о политике со своим отцом. Реальность оказалась настолько далека от ее чувственной фантазии, что она улыбнулась, не покраснев, занимая свое место за столом.

– Почта, милорд! – объявил Уотсон. Лакей поставил рядом с прибором графа серебряный поднос.

Лорд Нарборо отложил «Морнинг кроникл» и начал перебирать письма. Те, что предназначались жене и дочерям, он вернул на поднос и велел лакею отнести их леди Нарборо. Он передал Маркусу и мисс Прайс письма, предназначавшиеся им. Пока все вскрывали конверты и обменивались новостями, Нелл занялась омлетом.

– Мария Хеммингфорд заболела свинкой, – сообщила леди Нарборо. – Какая досада – перед самым началом сезона!

– Торговец тканями не может подобрать вам шелк в полоску, Онория. – Диана протянула леди Онории несколько образчиков. – Он спрашивает, подойдет ли такой?

– Вам известно что-нибудь о родословной упряжных лошадей Натли? – спросил Маркус, поворачиваясь к графу. – Посредник уверяет, будто… отец!

Дамы, увлеченно разглядывавшие шелковые лоскутки, не сразу заметили, как изменился тон у Маркуса. Только Нелл насторожилась и повернулась к графу. Тот пристально смотрел на развернутый листок бумаги. Оттуда выпала веточка с зелеными листьями, похожими на иголки. Нелл почувствовала пряный запах, напомнивший о тепле, о лете.

– Розмарин! – невольно воскликнула она. – «Розмарин – это для памяти…»[5]5
  Слова Офелии из «Гамлета» (акт 4, сцена 5).


[Закрыть], да?

Отец и сын одновременно повернулись к ней, и она вдруг поразилась их сходству. Две пары серых, как кремень, глаз не мигая смотрели на нее.

– А что он вам напомнил, мисс Латам? – буркнул Маркус, и Нелл сжалась. Опять тайны, опять угрозы… и, кажется, она снова что-то сказала не так.