Текст книги "Любовная петля"

Луиза Кларк
Любовная петля

ГЛАВА 1

Англия. Южный Уэльс

1659 год

– По-моему, мы должны пойти к нему, – голос Алисы Лайтон звучал озорно, весело и энергично.

Тот, о ком она говорила, был сэр Филипп Гамильтон, недавно прибывший в небольшой городок Западный Истон. После смерти своего дядюшки он унаследовал имение Эйнсли Мейнор, но поселился там всего лишь месяц назад, в начале февраля.

– В конце концов, – и настойчивость мелькнула в ее оживленных голубых глазах, – как мы поверим в его благонамеренность, если не соизволим поговорить с ним?

– Поговорить с ним – это одно дело, Алиса. А вот пойти к нему – это совсем другое, – назидательно произнесла леди Абигейл Стразерн, мачеха Алисы. Она нацелилась на увесистый кусок свежей ветчины, розовой горкой наполнявшей тарелку. Толстая и некрасивая, Абигейл любила потешить себя маленькими сиюминутными радостями, непреклонно веря в то, что ничего в жизни нельзя откладывать на потом.

– Ты отлично знаешь, – продолжала она, – что если твой отец снизойдет до визита к сэру Филиппу, это будет равносильно всеобщему признанию.

С ней нельзя было не согласиться. Лорд Эдвард Стразерн пользовался значительным влиянием в обществе Западного Истона. И хотя его титул, дарованный королевой Елизаветой около ста лет назад, простирался лишь от третьего колена генеалогического древа, Лайтоны были старинной фамилией. Более того, служение королю Чарльзу во время недавно закончившейся гражданской войны укрепило его престиж в роялистских[1]1
  Роялистами в Англии XVII века называли приверженцев королевской власти, крупных землевладельцев. (Прим. ред.).


[Закрыть] кругах.

– А почему бы его и не признать? – настойчиво поинтересовалась Пруденс Лайтон, сводная сестра Алисы по отцу.

Пруденс была своевольна, импульсивна и смотрела на жизнь с наивной простотой.

– Потому что он может оказаться круглоголовым![2]2
  Прозвище республиканцев пуританского толка, торговой буржуазии, противопоставлявшей себя аристократии.


[Закрыть] – резко возразила Абигейл, многозначительно улыбнувшись своей дочери. Чувство собственного достоинства ей придавало темно-голубое платье изысканного оттенка, лиф плотно облегал фигуру и спереди был туго зашнурован, особую прелесть составляли светло-голубая отделка нежно-малиновая нижняя юбка из тонкого шелка. Цвета одежды не подчеркивали ее монотонного душевного склада, но и не скрадывали его.

– Разве ты не помнишь историю двух племянников Ричарда Гамильтона? – величественно произнесла леди Стразерн. – Когда началась война, один из них пошел на службу в парламентские войска, а другой встал на сторону короля. Мы не знаем доподлинно, кто этот человек в Эйнсли – роялист или собрат круглоголовых.

– Почему бы не спросить его самого? – практично предложила Пруденс. В отличие от матери на ней было красное платье с белой отделкой. Она всегда выбирала яркие расцветки независимо от того, шел этот цвет к ее песочным волосам и карим глазам или нет. Таков был ее характер.

Эдвард Стразерн – высокий тучный мужчина средних лет, столь же выразительной внешности, как и его дочери, – снисходительно засмеялся:

– По-моему, можно было бы, но я сомневаюсь, что от этого будет какой-либо прок. Даже не будучи сторонником роялистов, он просто-напросто скажет, что является таковым.

Пруденс выразительно вздохнула.

– Политика! Я так устала от политики! Война закончилась давным-давно. Неужели так важно, если сэр Филипп когда-то был круглоголовым? Короля казнили десять лет назад, лет восемь прошло, как принц Чарльз попытался вернуться в Англию, и был разбит при Вустере.

– Король Чарльз, – рассеянно поправил дочь Эдвард Стразерн, отряхивая крошку хлеба со своего коричневого камзола.

Костюм, который он носил, был хорошо скроен, но поистерся от длительной носки. Надетый поверх тонкой рубашки, камзол выглядел длиннее, чем того требовала последняя мода, и в этот прохладный весенний день Стразерн застегнул его на все пуговицы, чтобы согреться. Его кюлоты,[3]3
  Короткие штаны, носимые под камзол в XVII веке.


[Закрыть] тоже слишком длинные и старомодные, были оторочены лентами вдоль манжет, что явно выдавало в нем роялиста. Шерстяные чулки он предпочитал шелковым, и, в довершение всего, его черные кожаные туфли были подвязаны лентами поверх. Все говорило, что он – человек практичный, который не заботится о производимом впечатлении.

Пруденс, только что поднесшая ко рту вареное очищенное яйцо, остановилась:

– Папа?!

– Да, да! Несмотря на ссылку, принц стал королем сразу после смерти его отца! – внушительно отрезал Стразерн. – Когда Чарльз Стюарт вернулся в Великобританию в 1651 году, он уже был королем!

– Ох! Принц или король, это не имеет значения! – воскликнула, ничуть не смущаясь, равнодушная к политике Пруденс. – Сейчас мы все живем при лорде-протекторе, и так будет продолжаться еще долго.

– Новый лорд-протектор не такой сильный и целеустремленный, каким был его отец. Ричард Кромвель правит Англией немногим более шести месяцев, а уже ходят слухи, что армия не собирается его поддерживать. Но армия – это столп, на котором держится власть, – выразительные голубые глаза Стразерна стали задумчивыми. – Я не верю, что англичане позволят Ричарду властвовать только потому, что он сын Оливера Кромвеля и новоявленный наследник.

– И это означает, что близятся перемены, – заключила Алиса, и ее прекрасные голубые глаза, так похожие на отцовские, заискрились. – Поэтому нам так важно знать, каковы убеждения лорда Эйнсли Мейнора, правда, папа?

Лорд Стразерн бросил на нее полный нежности взгляд. Алиса была его дочерью от первого брака. Они с сестрой оказались совершенно непохожими, как, впрочем, и их матери. Унаследованные Алисой от матери белокурые волосы, отливающие цветом старого золота, были зачесаны со лба наверх и падали пенными кудрями с обеих сторон, обрамляя тонкое лицо. Голубые в пушистых ресницах глаза, прямой нос, твердо выступающий подбородок – все черты отцовские. Однако красиво очерченный рот в точности шел от матери, так же как и матовая бледность лица. В отличие от своей сестры Алиса выбирала элегантные цвета одежды. В этот день на ней было платье цвета выдержанного вина с нежно-розовой нижней юбкой. Широкий воротник и манжеты смотрелись на этом фоне белыми лепестками.

Смышленая, наделенная интуицией и проницательностью, Алиса умела с предельной точностью находить объяснение весьма запутанным фактам. Поэтому лорд Стразерн возлагал на нее большие надежды, пока его сын Томас находился в ссылке за попытку организации восстания в пятьдесят первом. Алисе Стразерн отдавал вторую роль в своей команде.

– Так и есть, моя дорогая. В наше сложное время хорошо бы знать, во что верит каждый из нас. Излишняя предосторожность никогда не помешает.

Осторожность была свойством, которое давно поощряли в себе роялисты. Непосильные налоги, суровые притеснения приучили их к тому, что всякое неповиновение лорду-протектору чревато дополнительными трудностями. Большинство роялистских семей, когда-то зажиточных и наделенных властью, выступив в оппозиции во время войны, теперь существовали на скромные доходы. И действительно, комната, в которой размещалась семья Лайтонов, была хорошим подтверждением того, насколько изменились обстоятельства.

В небольшую уютную гостиную, отделанную так модным в прошлом веке резным дубом, солнечный свет проникал сквозь застекленные квадраты окна, согревая дубовую обшивку, выявляя царапины на красном дереве обеденного стола и потертый гобелен на сиденьях стульев. И хотя мебель и поблекший ковер, раскинувшийся на дубовом паркете, были все еще отличного качества, на обновление всего этого дорогого имущества денег у Лайтонов не было.

Пруденс, слишком юная для того, чтобы помнить жизнь до войны, с большим удовольствием, чем другие члены семьи, принимала произошедшие перемены. Ее главной заботой было найти мужа и обзавестись собственным домом.

– Я надеюсь, – сказала она, – что сэр Филипп приятный джентльмен, кажется, он не женат, и соседствовать с холостяком, подходящим в женихи, будет особенно приятно.

– Пруденс! – возмутилась Абигейл. – Откуда у тебя только берутся такие мысли?!

Но Пруденс не обратила внимания на ее нравоучение. В ней было такое же, как у сестры, упрямство.

– Алису интересует один мужчина, увивающийся вокруг нее. Если же появится другой претендент на руку и сердце, она решит, принять ей или нет ухаживания господина Инграма.

Алиса покраснела. Чтобы скрыть неловкость, она стала теребить рукав, где из-под мягкой ткани винного цвета показалась нежная сорочка.

– Я считаю Цедрика Инграма любезным молодым человеком, но радуюсь, что он не сделал мне предложение, иначе я бы не знала, что ему сказать.

Абигейл заморгала глазами:

– Когда мужчина делает предложение, надо всегда знать, что ему ответить, моя дорогая. И любому другому джентльмену тоже, это входит в правила этикета.

– Включая сэра Филиппа Гамильтона, – заметила Пруденс, повергнув всех членов семьи в молчание.

Нарушил его Эдвард Стразерн.

– Особенно по отношению к сэру Филиппу Гамильтону. Если он разделяет взгляды роялистов, то станет весьма полезным для нас. А если – нет… – последняя фраза угрожающе повисла в воздухе. Лорду Стразерну не было необходимости ее заканчивать.

– Круглоголовый в Эйнсли! – страстно прошептала Алиса. – Невыносимо даже думать об этом!

– Мы должны действовать осторожно, – предупредил Стразерн.

Отец и дочь обменялись через стол выразительными взглядами. Они поняли друг друга без слов. Эйнсли было одним из самых крупных владений в округе. Иметь засевшего там врага было бы очень опасно.

– В самом деле, надо быть предельно осторожными, – повторил Стразерн.

В этот же день, чуть позже, Алиса пошла на скотный двор за своим отцом, намеревавшимся осмотреть молоденькую кобылицу, готовую вот-вот ожеребиться. Пока он обсуждал с главным конюхом все деловые вопросы, Алиса терпеливо ждала, переходила от стойла к стойлу, трепала по холке привязанных там лошадей. То, что всего лишь третья часть стойл была занята их обитателями, еще раз напоминало, как распорядился режим протектора в финансовых делах лорда Стразерна.

Политические симпатии дорого обошлись лорду Эдварду Стразерну – все, кроме крошечного кусочка его владений, было конфисковано в конце войны. Ему разрешили оставить одну собственность – поместье Стразерн, давшее некогда ему титул и теперь возможность скромно содержать свою семью, а богатые земли, с которых он получал большую часть своего дохода, отныне ему не принадлежали.

Стразерн было маленьким поместьем по сравнению с тем, где семья жила до войны, и к тому же поразительно старомодным. Оказалось нелегко приспособиться к столь унизительным условиям, когда они перебрались туда после казни короля. Кроме того, возникли и другие не менее важные проблемы. Опустошенные во время войны земли, разграбленные скотные дворы, захват лошадей для новой армии Оливера Кромвеля – все трудно и медленно поддавалось восстановлению из-за крайней нехватки денег. И потому в просторных конюшнях стояли рабочие лошади, а несколько породистых использовались членами семьи только для верховой езды.

Но Алиса об этом не думала. В ожидании отца она ходила между стойл и поглаживала раздувающиеся ноздри лошадей. И едва он закончил дела, она с готовностью спросила:

– Папа, ты уже переговорил?

Приблизившись к ней, лорд Стразерн также тронул мягкие лошадиные губы и тихо с расстановкой сказал:

– Да, Алиса. Давай прогуляемся на пастбище. Я хочу посмотреть, как там пасется скот. Поговорим по дороге.

Хотя в голосе отца Алиса не почувствовала тревоги, она еще раз вспомнила об осторожности – поддерживать королевскую власть было делом опасным. Они шли молча, Алиса ждала, когда отец заговорит.

Скот выгоняли на пастбища подальше от дома и основных построек. Вокруг не было ни души, кто мог бы услышать то, о чем сообщил Стразерн.

– Я связался с Силд Нот[4]4
  Силд Нот – Тайный Союз роялистов, готовивший программу реставрации королевской власти.


[Закрыть] и узнал, что послом от короля Чарльза будет твой брат Томас.

У Алисы от волнения перехватило дыхание.

– Ах, папа! Как здорово! Когда он должен приехать?

– Скоро. Из предосторожности мне не сообщили точную дату, но я уверен, что в этом месяце…

Десятью годами спустя дело роялистов прикрыли в Англии. Среди них не было единства. Были такие, как лорд Стразерн, принимавшие Силд Нот, тайный союз шести человек, координаторов сопротивления. Позднее выступили другие группировки, представители лояльных роялистов, выражающие противоположные мнения. Не имея данных о том, насколько возможно восстание в Англии, король Чарльз решил послать доверенное лицо из своих приближенных, чтобы получить точные сведения о готовности страны.

Этими полномочиями король наделил Томаса Лайтона.

Алиса радостно улыбнулась:

– Великолепно, что Том опять будет с нами!

Стразерн прервал свои беспокойные мысли по поводу молочного стада и, уставившись взглядом на дочь, предупредил:

– Томас приезжает домой не к добру, моя милочка. И его приезд не принесет семейной радости. Время, которое он проведет с нами, будет кратким.

Но Алису это ничуть не испугало.

– Я знаю, папа. Но Томас в ссылке почти восемь лет, и я по нему соскучилась. Просто опять увидеть его и поговорить с ним уже будет радостью.

– Да, – задумчиво сказал Стразерн, – эта проклятая война перевернула наши жизни с ног на голову. Пусть громы небесные обрушатся на Кромвеля и всех его приспешников.

Мысли о пасущемся стаде вернулись к Стразерну.

Некоторое время Алиса стояла молча, наблюдая за ним. Потом повернула голову так, чтобы видеть его лицо.

– Папа, когда приедет Томас, конечно же я буду там.

Внутренне Стразерн поздравил себя за догадливость, и скрытая улыбка тронула его губы. Он знал, что обычно Алиса не спрашивает разрешения, а объявляет о своем участии в заведомо опасных предприятиях. Поэтому сейчас он ждал ее заявление о встрече брата. И оно последовало.

– Да, дорогая, если только…

Алиса рассердилась:

– Условия, папа?

Стразерн хмуро кивнул:

– Условия, Алиса…

На ее очаровательном личике появилась недовольная гримаса, но она скрыла ее под улыбкой.

– Хорошо, папа, – ее глаза заискрились. – Я надеюсь, они не будут слишком тягостными?

– Я не думаю, что они могут показаться тебе тягостными, дочка, – заметив возмущенный взгляд Алисы, он рассмеялся: – Моя дорогая, нам следует помнить, что Томас представляет большой интерес кое для кого. Стоит круглоголовым прослышать, что он вернулся в Англию, как тут же распорядятся его поймать. А это чревато арестами для всех нас. Я бы не хотел, чтобы ты увидела, как выглядит тюрьма изнутри.

– Итак, – медленно произнесла она, – мне будет разрешено пойти, если только ты сочтешь, что я нахожусь в полной безопасности.

– Верно, дорогая.

– А как ты узнаешь?

Эдвард задумчиво потер подбородок:

– В таком тесном местечке, как Западный Истон, достаточно один раз хлопнуть в ладоши, чтобы тотчас же все об этом узнали. Всякий, кому охота заслужить доверие теперешних правителей, может сообщить, куда надо о возвращении Томаса, только мне кажется, что истонцы так не поступят. Верю каждому, кроме сэра Филиппа Гамильтона. Его надежность – под вопросом.

– Даже если он сторонник роялистов?

– Да, ему позволили унаследовать богатое имение при круглоголовых. За такую щедрость обычно приходится платить определенную мзду.

– Ты думаешь, его подослали шпионить за нами?

– Я не могу утверждать этого, дорогая, но не исключаю такой возможности. В любом случае, придется оплатить долг за вступление в наследство. Если так, нам будет непросто втянуть его в свои дела.

Республиканский режим установил огромные налоги на собственность роялистов. Чтобы вступить в наследство или забрать отнятое имение у правительства, любой роялист обязан был заплатить кабальную таксу. Это называли погашением долга. Само погашение уже означало, что дальнейшие попытки вернуть трон королю исключаются.

– Я бы хотел побольше узнать об этом человеке до приезда Томаса, – подытоживая свои тревожные мысли, сказал Стразерн.

В глазах Алисы мелькнул озорной огонек.

– Мне будет интересно завести пространный разговор с этим джентльменом, папа. Так я смогу узнать его взгляды. В конце концов, он не женат. Почему бы мне не заинтересоваться его персоной?

Облегчение боролось с испугом на лице Стразерна.

– А как же Цедрик Инграм? Он может подумать, что ты слишком ветрена и не соответствуешь его вкусам. Я бы не хотел, чтобы твои отношения с Инграмом закончились из-за наших дел, Алиса.

Она настороженно взглянула на него:

– Но ты ведь не намерен поделиться с господином Инграмом своими подозрениями?

– Человек имеет право считаться невиновным до тех пор, пока его вина не будет доказана. Мне не хотелось бы говорить кому-либо о своих подозрениях относительно сэра Филиппа Гамильтона, пока я не буду целиком и полностью уверен в том, что он не тот, за кого себя выдает.

Алиса не сомневалась в отце, знала о его душевной чувствительности и неизменном благородстве по отношению к людям, независимо от того, как поступают другие.

– Быть может, господин Инграм воображает, что его сватовство будет принято, как только он предложит, – рассудительно заявила Алиса. – Но он не делал мне предложения, а я не давала согласия. Пока мы не обручены – мы просто друзья.

Она горделиво откинула голову, глаза ее засверкали, а женственный породистый подбородок стал еще резче очерчен.

– Кроме того, я считаю, – продолжала она с достоинством, – что Цедрику Инграму полезно будет узнать, что он – не единственный джентльмен, считающийся выгодным женихом в Западном Истоне.

С удивительным облегчением Стразерн засмеялся. И хотя его отношения с Цедриком Инграмом были достаточно близки – Стразерн прилагал немало усилий для поддержания его душевного равновесия в этом отдаленном уголке юго-западной Англии – в этом человеке было что-то такое, что не нравилось ему, что именно, он не мог понять. Мысль о том, что его любимая Алиса выйдет замуж за Инграма, преследовала его, хотя все соседи считали их прекрасной парой. Ему понравилось, как трезво говорила Алиса об Инграме. Прежде он был почти уверен, что сердце дочери потеряно для него. Он нежно коснулся ее светящихся на солнце волос.

– Алиса, не забывай об осторожности. Это не игра.

В ее глазах плясали озорные огоньки.

– Конечно, папа. Но я получу массу удовольствия, проникая в потаенные мысли сэра Филиппа Гамильтона!

* * *

Лоснящийся черный жеребец дугой выгнул упругую шею с роскошной гривой и замотал красивой головой.

Твердым движением Филипп Гамильтон легко осадил норовистого красавца и выехал на главную улицу Западного Истона. Инстинкт подсказывал ему, что за ним тайно наблюдают, и это вызывало в нем азарт.

С лошадью он с детства, как и за годы службы офицером кавалерии, был на ты, поэтому ощущал себя кентавром, когда уверенно двигался по главной улице. Без малейших усилий он управлял своевольным жеребцом. Это давало возможность наблюдать за нюансами города: покрытая грязью после мартовского дождя городская улица замыкалась с обеих сторон весьма добротными зданиями, где разместились магазины; старинная каменная церковь стояла в одном конце города, а деревянные кузницы – в другом; за магазинами ютились лавчонки торговцев, за ними коттеджи мелких дельцов – все это наполнялось доносившимся издалека ревом скота, блеянием овец, запахом высыхающей земли, сжигаемого где-то сухого дерева и сладким ароматом цветущих фруктовых садов.

В целом, западный Истон – типичная деревня, с той лишь разницей, что отныне здесь станет жить Филипп Гамильтон. И пока его не признает лорд Эдвард Стразерн, быть ему вечным изгнанником.

Его цепкий взгляд напрягся, когда он увидел трех леди у дверей лавки, торгующей шелком и бархатом. Неторопливо остановив всхрапнувшего жеребца, спешившись одним плавным ловким движением, держа в руке поводья, будто прогуливаясь, Филипп направился к магазину, не обращая внимания на грязь, чавкающую под ногами.

– Леди Стразерн, – произнес он, приподняв свою широкополую касторовую шляпу, с небрежным изяществом заломленную сбоку и украшенную вьющимся страусовым пером. Церемонно раскланявшись, элегантным движением Филипп водрузил шляпу на предназначенное ей место, совершенно уверенный в том, что произвел на этих трех женщин неотразимое впечатление.

Его короткий узкий камзол, застегнутый только наполовину, позволял разглядеть тончайшего полотна сорочку, и был явной принадлежностью последней моды, хотя и довольно легким для такого свежего весеннего утра. Но шелковый плащ, закрепленный вокруг шеи и переброшенный широкими полами через плечи, сохранял тепло, восполняя возникший недостаток. На нем были короткие шерстяные кюлоты с пышными бантами возле колен, плотно облегающие ноги рейтузы и высокие, из хорошо выделанной кожи, сапоги, заложенные мягкими складками с широкими крагами.[5]5
  Отвороты в виде раструбов на перчатках или сапогах.


[Закрыть] Он знал, что походил на картинного джентльмена-роялиста, но тем не менее почувствовал нервную дрожь в мускулах.

– Какое удовольствие – видеть вас, миледи. Разрешите представиться: сэр Филипп Гамильтон из Эйнсли Мейнор.

Абигейл, испытывая неловкость из-за своего поношенного дорожного костюма, нарочито темно-коричневого, скрывающего возможные уличные огрехи, прохладно кивнула Гамильтону и отвечала с вежливой улыбкой.

– Здравствуйте, сэр Филипп, – и, выдержав многозначительную паузу, добавила: – Вопреки правилам, позвольте познакомить вас с моими дочерьми – Алиса и Пруденс.

Филипп улыбнулся той очаровательной улыбкой, которая обычно возникала на его лице в тех редких случаях, когда ему хотелось нравиться.

– Очень приятно, мисс Алиса, мисс Пруденс… Очень рад с вами познакомиться!..

Пруденс пролепетала нечто невнятно-вежливое, а Алиса подарила Филиппу впервые такую улыбку, от которой у него закружилась голова. Она отвела взгляд, а ему страстно захотелось узнать, что скрывают эти прекрасные голубые глаза. Будь перед ним другая девушка, Филипп решил бы, что Алиса опустила глаза из скромности. Но он знал, к какому дому она принадлежит.

– Сэр Филипп, – произнесла Алиса ангельским голосом, – как приятно наконец-то встретиться с вами. Вы не представляете себе, как мы все хотели с вами познакомиться.

Филипп вскинул брови. Их поместья находились рядом, и лорду Стразерну достаточно было собрать семейство, посадить в экипаж и приехать к нему. Поэтому любезность Алисы приписал тому, что более всего не терпел в женщинах, – лицемерию. Прежде он немало сталкивался с женским лицемерием и видел, сколько бед оно приносит людям, поэтому сейчас одна-единственная фраза Алисы так отрезвила его, что в нем совершенно исчез страх потерять из-за нее голову.

Ее красоту он воспринимал как красоту роялистки. Если бы ее манящее лицо принадлежало простушке, его можно было бы назвать смазливым, но живость глаз выдавала острый ум и способность разбираться в людях, вот почему это определение совершенно не подходило к ней. Живописно очерченный породистый подбородок и капризно изогнутые губы говорили наблюдательному взгляду Филиппа о том, что она была из разряда тех женщин, которые умеют из мужчин вить веревки. Ее красоты не умалял даже изрядно поношенный дорожный костюм. Тугой корсаж, зашнурованный спереди, подчеркивал округлую грудь, а тонкое кипенно-белое нижнее белье, видневшееся из-за расстегнутых пуговиц, позволяло угадывать тонкую талию. Ее персиковая кожа и белокурые волосы соблазнительно оттенялись темно-голубым платьем и давали Филиппу простор для фантазии. Он представил ее, одетую в тонкий шелк, и пришел к выводу, что она будет изысканна.

Однако, явно ощущая расставленные ею ловушки – коварные женские приспособления для неосторожных мужчин, Филипп без колебаний бросился бы в этот омут, принимая любую игру, которую она ему навязала, но при этом держал бы ухо востро.

При всей непроницаемости лица Филиппа, Алиса интуитивно учуяла, что это крепкий орешек и его нелегко будет раскусить. Она тихо рассмеялась и, как бы невзначай, коснулась его руки своей, затянутой в перчатку, маленькой ручкой.

– Как обременительна известность, – с аристократической манерностью сказала она. – Люди постоянно смотрят на нас, как на пример для подражания. Папа должен был убедиться… ну, что вы – человек респектабельный.

Это позабавило Филиппа, и его губы расплылись в неподдельной улыбке.

– Ну и что, я оказался именно таким человеком?

– Папа разрешил нам разговаривать с вами, – с притворной скромностью пролепетала Алиса, опустив красивые ресницы. – Если бы он так не считал, то бы не сделал этого.

«Дразнить доверчивых мужчин ложными надеждами – твоя вторая натура», – подумал Филипп, глядя на очаровательное невинное личико Алисы и внутренне упрекая себя за податливость.

Но как человек благовоспитанный, не однажды принятый при дворе короля Чарльза, он не обнаружил на лице неуважительных мыслей и, с видом безупречной почтительности, элегантно кивнул в знак согласия.

– Лорд Стразерн – человек мудрый. Проверяет каждого, кто чем дышит. Но иначе и нельзя в наше неспокойное время.

– Да, да, вы правы! – с сияющей улыбкой подтвердила Алиса.

В глубине души Филипп поздравил Алису со столь естественной улыбкой, так не соответствующей его представлению о женщинах-роялистках. Он был уверен, что они, вопреки своим очаровательным манерам, бессердечные интриганки. И не сомневался, что уважающий себя мужчина не должен подпускать их к своему сердцу на пушечный выстрел, чтобы навсегда не утратить свои принципы.

На улыбающемся лице Алисы обнаружились притягательные ямочки.

– Итак, сэр Филипп, ради бога, расскажите нам, как вы находите Англию после длительной ссылки на континент?

– Чем дольше я живу в Эйнсли Мейнор, тем больше испытываю удовлетворение, – стараясь выглядеть независимым, произнес Филипп. Он удивился своему ответу, потому что неожиданно ощутил, что это правда.

– Так и должно быть, сэр Филипп, – вступила в разговор Абигейл. – Я уверена, что жить в своем поместье в Англии гораздо комфортнее, чем снимать жилье на континенте, даже если это поместье нуждается в ремонте.

Она осторожно взглянула на Филиппа: поведение Алисы вызывало в ней явное недоумение, что, по ее мнению, не мог не заметить этот джентльмен. Абигейл не могла понять, что сделало Алису такой разговорчивой с совершенно незнакомым мужчиной. Сама леди Стразерн предпочитала быть предельно краткой при встречах на улице. И это было нормой приличия в Англии, где долгие годы шла борьба убеждений, и где нельзя было доверяться с легкостью первому встречному.

Филипп понимал необходимость заверить своих собеседниц в дружеском к ним расположении, поэтому решил как можно дольше задержать леди Стразерн и повернуть разговор так, чтобы непринужденно коснуться своего прошлого.

– Я редко встречался с дядей Ричардом, – начал он издалека, – как до, так и после войны… Что случилось с Эйнсли и другими поместьями вокруг? Я не слышал, чтобы поблизости происходили какие-то бои…

Филипп затронул Абигейл за живое, и она заговорила с отчаянием в голосе.

– Эйнсли Мейнор, как и другие владения в этом районе, подверглись нападению и грабежу мародеров. И с той поры нет никакой возможности привести поместья в нормальный вид, хотя прошло уже немало времени. Когда-то Западный Истон ничем не отличался от других подобных городов, здесь жили разные люди, одни поддерживали короля, другие – республиканцев. Но после того как все были разорены республиканской армией, в Западном Истоне остались одни роялисты, – и, осторожно взглянув на Филиппа, добавила: – Я бы не хотела после этого симпатизировать круглоголовым!

Филипп проявил явное одобрение:

– Тогда я рад сообщить, что не отношусь к сторонникам круглоголовых.

Алиса любезно спросила:

– Надеюсь, у вас было достаточно времени, сэр Филипп, чтобы убедиться, в каком состоянии находится ваше имение? Как вы считаете?

Пока Филипп безучастно произносил в ответ нужные слова, его глаза пытливо изучали Алису Лайтон: он должен найти ответ на щекочущий вопрос – ради чего она хочет привлечь его внимание? И как ни странно, именно этого он больше всего желал, потому что глубоко в душе таилась мечта быть любимым.

– Эйнсли не настолько процветающее хозяйство, как хотелось бы, и каким я запомнил его с детства, но считаю, что при особом старании можно вернуть ему былую славу, – помолчав, он добавил: – Думаю, что политическая обстановка скоро изменится в пользу тех, кто многое потерял в годы войны.

Алиса осталась довольна его ответом и заманчиво улыбнулась. Но Абигейл, напротив, стала непроницаемой. На смену осторожности она призвала всю свою бдительность.

– Я не принимаю участия в дискуссиях на политические темы, сэр Филипп. И думаю, здесь вы найдете немногих, кто захотел бы это делать. Мы уже достаточно настрадались от безмерных потерь из-за политической грызни. Все, чего нам хотелось бы, это чтобы оставили нас в покое.

Филипп заметил настороженность в словах Абигейл и как хороший дипломат понял, что самое время отступить.

– Примите мои извинения, леди Стразерн, – в его темных, почти черных глаз мелькнул огонек раскаяния. – Боюсь, что годы, проведенные на континенте, заставили меня забыть о своих привычках. Наверное, мы, оторванные от родины, имеющие много свободного времени и огромное желание жить интересами Англии, слишком далеко зашли в политических разглагольствованиях, чтобы, вернувшись сюда, сразу смогли отказаться от дурной манеры.

Вряд ли Абигейл успокоили его объяснения. Но Алиса тепло приняла слова Филиппа и с наигранным участием заговорила:

– В самом деле, сэр Филипп, вам очень повезло, что вы вернулись домой. Это правда, что у вас есть брат, сочувствующий круглоголовым? И что он ходатайствовал за вас перед лордом-протектором после смерти вашего дядюшки, оставившего свое имение вам в наследство?

– Алиса! – неодобрительно остановила ее Абигейл.

Алиса недоуменно подняла красивые брови и невинно посмотрела голубыми глазами в пушистых ресницах – это невольно вызвало у Филиппа насмешливое настроение.

– Увы, мисс Лайтон, – с язвительной ноткой в голосе заговорил он, – правда, что один из членов моей семьи имел столь дурной вкус, что пошел за Оливером Кромвелем. Это дало ему возможность какое-то время процветать, пока другие бедствовали. Но я полагаю, что его замучила совесть, и поэтому он решил мне помочь, великодушно подарив мне мои законные права. Он ведь мог себя этим успокоить, не правда ли?

– Возможно, – согласилась Алиса. – Но не считаете ли вы, что щедро подарив вам Эйнсли, ваш брат склонил вас к сочувствию круглоголовым?

Ее открытость несколько пошатнула уверенность Филиппа в том, что перед ним – умная и тонкая интриганка. Прищурив глаза, он наблюдал за ней, потом его лицо стало абсолютно непроницаемым.

– Мотивы поведения моего брата известны лишь ему самому, и меня они не волнуют, равно, как и не побуждают ни на какие действия. Мы всегда шли с ним разными дорогами, просто поддерживали дружеские отношения. И политика в них не имела места.