Текст книги "Все дьяволы здесь"

Использование Гамашем слова «служба» напомнило Жану Ги о том, что Гамаш почти никогда не называл полицию конторой.

Жан Ги глубоко вздохнул, потом кивнул.

Арман залез в карман, вытащил склеенные монетки, посмотрел на них и передал Жану Ги.

– Компенсация? – спросил тот.

Арман хохотнул:

– Non. Если это действительно талисман, приносящий удачу, то Стивен хотел бы, чтобы он лежал в твоем кармане.

Жан Ги зажал монетки в кулаке:

– Нам удача может понадобиться. – Он посмотрел в глаза тестя. – Merci.

Он хотел было встать, но Арман удержал его:

– Есть кое-что еще.

– Oui?

– Когда мы с Рейн-Мари нашли тело, то обратили внимание на запах в воздухе. Мужской одеколон. Так мы поняли, что в квартире Стивена кто-то находится.

– Это был одеколон убитого или Стивена?

Арман заговорил не сразу, и Бовуар предположил, что его тесть думает, как наилучшим образом описать этот запах.

Ответ Гамаша не только удивил Бовуара – он изменил все.

– Так пахнет Клод Дюссо.

Глава двенадцатая

– Что там у вас? – спросил Дюссо, когда эти двое вернулись в гостиную.

– Возможно, вы не знаете, что я работаю в ГХС Инжиниринг, – сказал Жан Ги, показывая на годовой отчет. – Пока я не увидел эту брошюру, мне и в голову не приходило, что Стивен приложил руку к моему трудоустройству. Я думал, что получил свое нынешнее место за собственные заслуги.

– Именно за это ты его и получил, – сказал Арман. – Но мне нужно было объяснить, как это случилось, и извиниться за мое участие в этом.

– Которое состояло в чем? – спросил Дюссо.

Арман рассказал.

– Вероятно, Горовиц состоит в совете директоров ГХС, – сказал Дюссо, взяв в руки годовой отчет. – Тогда понятно, как он устроил Бовуара на работу и почему у него оказался отчет.

Он положил брошюру назад в коробку и закрыл ее крышкой.

– Я уточню у миссис Макгилликадди, его секретаря, – пообещал Гамаш.

– Фонтен сообщает, что тело увозят, – сказал Дюссо. – Я должен быть на вскрытии. Хочешь поехать со мной?

Он посмотрел на Гамаша, потом, слегка неохотно, распространил приглашение на Бовуара.

– Спасибо, – сказал Гамаш, а Бовуар кивнул.

После того как они договорились о времени встречи с префектом на набережной Орфевр позже в этот же день, Дюссо сказал:

– Комиссар Фонтен хочет поговорить с вами и вашей семьей. Вы свидетели нападения на Горовица.

Договорились о том, что Фонтен встретится с ними в середине дня в квартире Даниеля и Розлин в Третьем округе.

Дюссо покинул отель «Лютеция», забрав коробку, а Рейн-Мари, Жан Ги и Арман вернулись в бар «Жозефина».

Им нужно было поговорить.

Подошедший официант спросил, что они желают заказать.

Рейн-Мари попросила чай, потом быстро просмотрела меню и выбрала первое, что попалось на глаза. К счастью, это был омар под майонезом.

Арман заказал омлет с травами. Он не был голоден и знал, что будет просто возить вилкой по тарелке. Бовуар заказал бургер.

Наконец официант отошел, и Рейн-Мари обратилась к Арману:

– Неужели это Клод? Одеколон, запах которого мы ощутили в квартире Стивена. Клод пользуется таким же одеколоном.

– Oui. Я сказал об этом Жану Ги, пока мы разговаривали в спальне.

– Ты же не думаешь?.. Он твой друг. Да бога ради, он же глава префектуры.

Арман покачал головой:

– Я не знаю.

– Многие могут пользоваться этим одеколоном, – сказал Жан Ги, который постарался поглубже вдохнуть запах префекта, прежде чем тот ушел.

Рейн-Мари поколебалась, но она знала, что сейчас не время прятаться от правды.

– Я прежде не была знакома с этим запахом. А ты?

Жану Ги пришлось признаться, что и для него этот запах в новинку.

– Но, вероятно, здесь этот одеколон популярен. Как и tête de veau[42]42
  Телячья голова (блюдо французской кухни).


[Закрыть].

Он так и не пришел в себя после того первого раза, когда они с Анни и Оноре бродили по Marché des Enfants Rouges[43]43
  Рынок Красных Детей (фр.). Расположен в квартале Маре.


[Закрыть] близ их нового дома.

Отвернувшись от ряда эклеров, Жан Ги оказался нос к носу с другим рядом – телячьих голов, взирающих на него.

Он подхватил Оноре и поспешил прочь, держа мальчика так, чтобы тот ничего не увидел.

«Какие люди это едят?» – прошипел он Анни на бегу.

«А какие люди едят poutine?»[44]44
  Национальное квебекское блюдо, картошка фри с соусом и сыром.


[Закрыть]

«Это другое дело. У poutine нет глаз. Ты что, стала бы есть голову и мозг теленка?»

«Нет. Это отвратительно. Но французам нравится».

Рейн-Мари и Арман понимали слегка преувеличенную реакцию Жана Ги.

– Интересно, что это за одеколон, – сказала Рейн-Мари и поблагодарила официанта, который принес ей чайничек с уже настоявшимся чаем.

Она налила чай в чашку и посмотрела в окно, где за парком на улице Севр высился огромный универмаг.

Подняв чашку, она заметила трещину на боку и проступившие капли.

– Она течет, – сказала Рейн-Мари, ставя чашку на блюдце.

– «Тропинка в страну мертвецов», – произнес Жан Ги, к удивлению Гамашей.

– Что ты сейчас сказал? – спросила Рейн-Мари.

– Прошу прощения. Строка из стихотворения, кажется. Где-то я слышал недавно. Не могу вспомнить где. Ах да. Мы летели на Мальдивы…

Если бы здесь была Анни, она бы застонала, но в ее отсутствие это сделала Рейн-Мари.

– …и Кароль Госсет произнесла эти слова. – Жан Ги закрыл глаза, вспоминая. – «И откроет трещина в чашке / Тропинку в страну мертвецов».

– Почему она так сказала? – спросила Рейн-Мари.

– Теперь уж и не знаю, – ответил Жан Ги.

Повернувшись к Арману, Рейн-Мари сказала:

– Ты все-таки подозреваешь Клода. Если бы не подозревал, ты бы все ему рассказал.

– Вы о чем? – спросил Жан Ги.

Арман достал из кармана тоненький ежедневник Стивена:

– У меня еще не было возможности просмотреть его.

– Пока ты его просматриваешь, пойду-ка я куплю кое-что, – сказала Рейн-Мари, вставая.

– Прямо сейчас? – спросил Жан Ги.

– Прямо сейчас.

– А ваш ланч? – забеспокоился ее зять.

– Сбереги его для меня, пожалуйста, – сказала она. – Я ненадолго.

Она ошиблась.

Рейн-Мари остановилась в залитом солнцем атриуме универмага «Ле Бон Марше». Магазин не изменился. Яркое просторное помещение представляло собой невероятное и идеальное сочетание коммерции и красоты. А теперь, по прошествии времени, еще и истории.

«Ле Бон Марше» был старейшим, первым магазином подобного рода в Париже. А фактически первым в мире. Он открылся в 1852 году, опередив более чем на полстолетия «Селфриджес» в Лондоне.

Собственно говоря, отель «Лютеция» был построен владельцем «Ле Бон Марше» главным образом для того, чтобы дать покупателям место, где можно было бы остановиться, пока они тратят деньги в его необыкновенном магазине.

Он был провидцем. И предвидел богатство. Чего он не мог предвидеть, так это других применений, для которых будет пригоден его великолепный отель.

Даниель и Анни в детстве ничего так не любили, как кататься вверх-вниз по знаменитым эскалаторам, выложенным белой плиткой, разглядывать товары, глазеть на громадные инсталляции, принадлежавшие равно искусству и маркетингу. Они заходили в отдел игрушек, кондитерский отдел, а потом возвращались в «Лютецию», чтобы выпить горячего шоколада.

Это почти идеальное коммерческое творение было наполнено счастливыми воспоминаниями.

Но не сегодня.

Рейн-Мари Гамаш пришла сюда по определенной причине, с темной целью.

Она направилась в парфюмерный отдел и подошла к прилавку с одеколонами.

Гамаш и Бовуар сидели голова к голове, разглядывая корявую писанину Стивена.

Сначала они проверили записи предыдущего дня. Их было несколько.

Стивен написал «Арман, Роден» и обозначил время.

Ниже стояли буквы АФП.

– Александр Френсис Плесснер? – спросил Бовуар.

– Наверно, он. Тогда он и прилетел в Париж.

Еще ниже Стивен написал: «Ужин, семья, Жювениль» и время.

– Вы сказали, он собирался встретиться с кем-то за бокалом вина, прежде чем прийти на ужин, – сказал Жан Ги. – Думаете, это был Плесснер?

Гамаш кивал, разглядывая страницу.

– Жак? – обратился он к метрдотелю.

– Oui, месье Арман?

– Месье Горовиц заходил сюда вчера?

– Bien sûr[45]45
  Непременно (фр.).


[Закрыть]. Заходил. Полакомиться мороженым.

– Кто с ним был?

– Никого, месье. Он пришел один. Я сам его обслуживал.

– Вы уверены?

– Абсолютно. Он к вам присоединится?

Арман уставился на метрдотеля и понял, что тот ничего не знает о случившемся. Да и с чего бы ему знать?

Гамаш встал и повернулся лицом к Жаку:

– К несчастью, его сбила машина.

У Жака отвисла челюсть.

– Non, – прошептал он. – Это серьезно?

Его голубые глаза, проницательные, как всегда, обученные замечать самые тонкие движения, малейшие изменения выражения на лице клиента, теперь выдавали его собственные чувства.

Жак знал месье Горовица с первого своего дня службы в «Лютеции». Стакан заезжего канадца был практически первым, который он наполнил водой.

Жак сильно нервничал, слишком сильно наклонил серебряный кувшин и пролил воду на скатерть.

Ему тогда было всего пятнадцать, и он в ужасе уставился на пятно на скатерти, потом поднял глаза на сидящего за столом человека.

Лицо клиента было спокойным, как будто ничего и не случилось. Он только улыбнулся едва заметно и кивнул, подбадривая юношу.

Все было в порядке.

Все остальное в первые несколько дней работы Жака было как в тумане, но канадский бизнесмен произвел впечатление. И не только своим добрым поступком.

Прежде всего, своей речью, которая представляла собой смесь немецкого, английского и французского. И была малопонятна для новенького помощника официанта.

Если другие клиенты были явно богаче, влиятельнее, то этот производил впечатление своей уверенностью. Он чувствовал себя здесь на своем месте.

К тому же он сунул в карман начинающему официанту чаевые.

Три сотни франков. Жак столько за неделю зарабатывал.

В то время Стивен еще не был богат, хотя Жак не догадывался об этом. Но Стивен увидел и вознаградил в Жаке трудолюбие. Чувство ответственности за свою работу.

А кроме того, Стивен Горовиц знал, какая смелость нужна, чтобы обслуживать столы, за которыми сидят трудные, даже пугающие клиенты. Смелость всегда должна вознаграждаться.

Еще одно, что запомнилось Жаку, – это то, как он увидел в длинном коридоре месье Горовица, который остановился перед напольной мозаикой у входа в отель «Лютеция». Там был выложен символ отеля, являющийся одновременно древним символом Парижа.

Первоначальное название Парижа – Лютеция. А его эмблема представляла собой корабль, застигнутый штормом в море.

Этот символ и был выложен на полу при входе в отель.

Месье Горовиц повернулся к юному Жаку и сказал:

«Fluctuat nec mergitur»[46]46
  Девиз Парижа: «Его бьют волны, но он не тонет» (лат.).


[Закрыть].

Каждый парижский школьник знал, что это значит. Таким был девиз древнего поселения Лютеция. И Парижа.

«Напоминает мне о „Буре“», – сказал месье Горовиц, кивком показывая на мозаику.

Жак оглядел тихий коридор. Трудно было найти место, менее напоминающее бурю.

«„Мы созданы из вещества того же, что наши сны“[47]47
  Перевод М. Донского.


[Закрыть], – процитировал Шекспира месье Горовиц. Он перевел взгляд своих кристально чистых голубых глаз на недоумевающего парнишку. – А иногда из кошмаров, верно, молодой человек? – Он огляделся. – Кто знает, где мы столкнемся с дьяволом?»

«Oui, monsieur», – ответил Жак, хотя он понятия не имел, о чем говорит этот человек.

Их разговор состоялся почти пятьдесят лет назад.

И теперь перед ним стоял молодой Арман – Жак про себя именно так думал об этом человеке. И молодой Арман принес ему новости.

Жак был вовсе не глуп. Месье Горовиц находился в более чем почтенном возрасте. Он становился все слабее. Жак знал, что однажды получит плохие новости. Но то, что они будут такими плохими, даже не представлял.

– Он в больнице Отель-Дьё. Его сбила машина и скрылась.

«Не нужно сообщать подробности», – подумал Гамаш.

– Merde[48]48
  Дерьмо (фр.).


[Закрыть], – прошептал Жак. – Désolé, – быстро добавил он, потрясенный тем, что произнес бранное слово при клиенте. Он бы немедля уволил официанта, который позволил бы себе подобное.

– Вы правы, – сказал Арман. – Настоящее merde. Мы пытаемся разобраться, где он был вчера и с кем встречался.

– Понятно.

Понятно ли было Жаку на самом деле, Арман не знал. На лицо метрдотеля вернулась профессиональная маска.

– Он пришел сюда в три тридцать и заказал свое обычное мороженое с мятой.

Арман чуть не улыбнулся:

– С горячей карамелью?

– Конечно.

В три тридцать, подумал Арман. Именно в это время он и привел сюда Стивена из сада Родена. Все совпадает.

Он сидел здесь один, ел свое мороженое. И?..

Ждал ли он кого-то? Может быть, месье Плесснера? А тот, может быть, уже лежал мертвый по другую сторону улицы?

Арман услышал, как Жан Ги разговаривает по телефону с Изабель Лакост в управлении Квебекской полиции в Монреале. Он просил ее разузнать что удастся об Александре Френсисе Плесснере.

– Oui, канадский гражданин, вероятно, живет в Торонто.

– Месье Горовиц встречался здесь с кем-нибудь в последние десять дней? – спросил Гамаш у Жака.

– Десять дней? Я думал, что он только-только прибыл.

Арман показал фотографию на своем телефоне:

– Вам этот человек не знаком?

Это был снимок лица Плесснера крупным планом. Казалось, что он спит. Если не считать неестественной бледности.

– Он мертв? Судя по его виду, он мертв.

– Пожалуйста, скажите мне, был ли он здесь недавно или вообще когда-нибудь. Вы его узнаете?

– Нет.

Арман кивнул:

– Bon. Merci, Жак. Ах да, в какое время Стивен ушел вчера отсюда?

– Я бы сказал, в начале пятого.

– К нам он пришел в восемь, – заметил Жан Ги. – Где находился четыре часа – непонятно.

– Пока непонятно, – уточнил Арман.

– Могу я его посетить? – спросил Жак.

– Боюсь, что нет. Но я ему скажу, что вы о нем спрашивали.

– Да, будьте так добры. И пожалуйста, передайте ему: «Fluctuat nec mergitur».

– Что это значит? – спросил Жан Ги.

– «Его бьют волны, – сказал метрдотель, – но он не тонет».

Арман и Жак посмотрели друг на друга, потом кивнули. И вернулись к своим делам. Жак продолжил командовать армией своих подчиненных в баре и ресторане, а молодой Арман – заниматься поисками убийцы.

Глава тринадцатая

– Чем я могу вам помочь, мадам? – спросил молодой человек.

– Я пытаюсь найти одеколон. Недавно я почувствовала этот запах, но названия не знаю, – сказала Рейн-Мари. – К сожалению, мне больше нечего добавить.

– Не беспокойтесь, – сказал молодой человек. – Я люблю такие поиски. Вы совершенно уверены, что это мужской одеколон, а не женская eau de parfum?[49]49
  Парфюмерная вода (фр.).


[Закрыть]

– Совершенно.

– Bon, – сказал продавец. – Это уже кое-что. Значит, все это можно не рассматривать. – Он повел рукой в сторону архипелага женских запахов. А потом задал вопрос, которого Рейн-Мари опасалась: – Вы можете его описать?

Сколько она ни напрягала мозг, иного описания, чем «запах старшего офицера полиции», у нее не было. Какие слова она использовала, когда впервые попыталась зафиксировать этот запах у себя в голове в те ужасные несколько секунд перед трупом?

– Это был землистый запах? – спросил продавец, пытаясь ей помочь. – А может, запах мха или коры? Такой запах есть у многих мужских духов. Считается, что он свидетельствует о мужественности.

Он скорчил гримасу, и Рейн-Мари улыбнулась. Этот человек ей нравился.

– Нет. Запах был немного мягче.

– Фруктовый?

– Non.

– Цитрусовый?

– Да.

– Хорошо.

– Может быть, немного древесный, – добавила она и поморщилась, чтобы показать свою неуверенность.

– Отлично, – сказал он.

– С каким-то химическим привкусом?

– Вы спрашиваете у меня?

– Это что-то вам говорит? – сказала Рейн-Мари.

– Похоже, мы ищем лимонное дерево, сделанное из пластика. Хорошо, что вы не пытаетесь продавать ароматы, мадам.

Повозив вилкой по тарелке, Арман отодвинул омлет в сторону. Он был влажный, с выдержанным сыром «Конте» и эстрагоном. Таким Арман и помнил это блюдо. Таким и любил его.

Но не сегодня.

Он поправил очки на носу и снова склонился над ежедневником.

Жан Ги проглотил сочный бургер с молодыми мягкими сырами горгонзола и мондор и слегка обжаренными грибами и тоже принялся читать, рассеянно макая в майонез картофель фри с зеленью.

– Стивен прилетел одиннадцатого сентября, – сказал Жан Ги. – Рейсом «Эйр Канада» из Монреаля. Это случилось десять дней назад, как вам и сообщил менеджер из «Георга Пятого». Чем же он занимался все это время?

Остальные странички ежедневника Стивена, начиная с одиннадцатого числа и до вчерашнего дня, были пусты. Вплоть до записи о встрече с Арманом в саду Музея Родена. Потом была запись АФП, что, как им теперь было известно, означало Александр Френсис Плесснер.

Еще ниже Стивен написал про ужин с семьей. Со своей семьей, отметил Арман. Со своей.

Арман достал собственный ежедневник.

– Забавно, – сказал Жан Ги, откидываясь на спинку дивана. – Стивен прилетел в Париж по какому-то делу. Почему же он ничего не записал? Остальная часть ежедневника пестрит записями о встречах, заметками на память.

Это была правда. Они просмотрели книжку от начала до конца, и им придется просмотреть ее еще не раз, тщательно. Десять предыдущих дней остались пустыми.

А следующие дни были заполнены.

В понедельник Стивен планировал в восемь часов утра посетить заседание совета директоров ГХС Инжиниринг.

– У него был забронирован билет на «Эйр Канада» в Монреаль в среду, – сказал Арман. – Но рядом есть приписка.

Он пригляделся, пытаясь разобрать убористый почерк, и улыбнулся. Стивен приписал: «…только если ребенок уже явится на свет».

Арман откинулся на спинку дивана и глубоко вздохнул.

Просматривая ежедневник внимательнее, они нашли заметки о встречах с АП, предположительно с Александром Плесснером, на протяжении всего года. Также упоминались ланчи с друзьями, включая Даниеля.

Но ни слова о том, какие планы у Стивена были в Париже, если вообще были. И определенно никакой тревоги на свой счет.

Правда, Стивен был осторожным человеком. Ничего подобного он бы не стал заносить в ежедневник.

– Вы думаете, эти нападения как-то связаны с заседанием совета директоров? – спросил Бовуар.

– Совпадение по времени наводит на размышления. Мы должны заполучить этот годовой отчет, лучше всего экземпляр Стивена. Возможно, он сделал там какие-то пометки на полях.

– Коробка у Дюссо. Можем попросить. – Не получив ответа, Бовуар посмотрел на тестя. – Вы всерьез подозреваете префекта из-за его одеколона?

Гамаш открыл было рот, но тут же его закрыл. Он не знал, что ответить.

– Дело не только в этом, – сказал наконец Гамаш. – Дюссо говорил, что не заходил в «Георг Пятый» много лет, но менеджер сказала, что видела его вчера.

– Вчера? – Бовуар поднял брови. – Она могла ошибиться.

Гамаш неопределенно хмыкнул.

Ситуация казалась абсурдной. Неужели он действительно подозревает друга, коллегу, в убийстве на основании столь шаткого свидетельства? Слабого запаха? И возможного появления в переполненном отеле?

Неужели дружеская преданность – такая хрупкая вещь?

Арман знал, что Клод Дюссо отважный и честный человек, и видел подтверждения этому снова и снова на протяжении многих лет.

Но люди меняются. Иногда к лучшему. Часто к худшему.

И было еще одно соображение.

– Тот незваный гость, которого мы с Рейн-Мари спугнули утром. Если он несет ответственность за убийство и наезд на Стивена, то он должен был бы убить и нас. Я сказал Рейн-Мари, что такой опасности нет. Что это вызовет слишком много шума. Но я ей солгал. На самом деле если человек убил одного, то он не остановится перед убийством еще двоих. И он определенно мог убить меня, когда я гнался за ним. Это было бы достаточно легко.

– Да-а, – протянул Бовуар.

Его тесть привел весомый аргумент в пользу того, что не стоило доверять Клоду Дюссо.

Незнакомый человек убил бы Гамашей, не задумываясь. Но друг?..

– А когда я преследовал его на лестнице, то услышал телефонный звонок. Он прозвучал приглушенно, но я не сомневаюсь, что звонил телефон того самого незваного гостя.

– И что? – спросил Бовуар, не поняв, как это связано с префектом.

– Рейн-Мари должна была звонить Клоду примерно в это время.

Вот оно что.

– Может быть, мы ничего не скажем префекту, – сказал Жан Ги. – Но нам нужно заполучить этот ежегодный отчет.

– Как тебе показался Стивен вчера вечером?

– Он был в хорошем настроении. Стивен в лучшем своем виде.

– Но не особенно радостный, – сказал Гамаш. – Не похожий на человека накануне раскрытия крупного мошенничества?

– Нет, особой радости я не заметил. Вы думаете, он нашел что-то про ГХС? И поэтому хотел прийти на заседание совета директоров?

Если бы Стивен собирался перевернуть башню коррупции, то он выглядел бы довольно возбужденным. Подобные разоблачения были чуть ли не любимым его занятием.

Так или иначе, он был, конечно, рад повидаться со всеми и посидеть с ними за столом, но триумфа не чувствовалось. Напряженным или нервным Стивен тоже не казался.

– Но он несколько раз проверял телефон, – сказал Бовуар. – Это было странно.

– Да, ты уже говорил. Возможно, ждал сообщения от месье Плесснера. На теле убитого или в квартире не был найден телефон?

– Non, но его могут найти позже.

– Сомневаюсь, – сказал Арман.

Жан Ги тоже сомневался. Убийца наверняка унес телефон с собой.

И было кое-что еще.

– Стивен помог мне получить работу в ГХС, – сказал Жан Ги. – Может быть, для этого была какая-то причина? Но если у него возникли подозрения, почему он не сказал мне? Или хотя бы не намекнул?

Гамаш отрицательно покачал головой. Его крестный отец был непростым человеком. У него были свои принципы, и так было всегда. Опыт, полученный им в молодости во время войны, научил его, что чем меньше народу знает о том, что происходит, тем в большей безопасности все находятся.

Это убеждение он разделял со своим крестником. Качество, которое другие не всегда могут оценить.

Казалось очевидным, что кому-то стало известно о намерениях Стивена Горовица. И этому человеку позарез нужно было остановить Стивена.

Теперь настала их очередь соединить точки. Но для начала требовалось эти точки собрать.

– Если он устроил тебя в ГХС из-за своих подозрений, то, возможно, он хотел, чтобы ты сам сообразил, что к чему, – сказал Гамаш. – Не хотел влиять на твои мысли.

– Он явно переоценил мои «мысли». У меня их нет. По крайней мере, нет подозрений. Впрочем…

– Oui?

– Дело в том, что мой заместитель…

– Мадам Арбур.

– Oui. Вчера днем она навязывала мне какой-то файл. Один люксембургский проект.

– Люксембургский?

– Да. Небольшой в сравнении с другими. Когда я перевел разговор на Патагонию, она вроде как напряглась. Я приписал это той довольно утомительной борьбе за власть, которая происходит между нами. Я думал, она проверяет, годен ли я даже для малых проектов. Почему вас это заинтересовало?

– Я вспоминаю мой разговор со Стивеном в Музее Родена. Ту ошибку, которую он совершил.

– Он совершил ошибку? – Жан Ги никогда не слышал о том, чтобы финансист Горовиц совершил, а тем более признал какую-нибудь ошибку.

– Больше похоже на провал в памяти. Он сказал, что убедил меня сделать предложение Рейн-Мари не там, где я собирался, а в Люксембургском саду. Но это была ошибка. На самом деле он говорил тогда о небольшом саде в Маре, близ улицы Розье.

– И именно там вы сделали ей предложение?

– Да. Я объяснил его ошибку возрастом и сменой часовых поясов после перелета. Но это явно тут ни при чем, ведь Стивен прилетел за десять дней до этого.

– Так что же это было, если не ошибка? Вы думаете, он мог сказать это специально?

– Я бы не стал заходить так далеко. Возможно, Люксембург просто был у него на уме. Что это за проект?

– Фуникулер.

– Наружный лифт?

– Да, по склону скалы. Но это самая новая, более безопасная конструкция. Мы используем ее в лифтах по всему миру, не только в фуникулерах. Господи Исусе, неужели Стивена могли волновать проблемы конструкции? Неужели там что-то не так?

– Стивен не инженер. Он может за считаные минуты прочитать финансовый документ, но вряд ли сумеет разобраться в техническом отчете.

Теперь они блуждали в темноте, где их подстерегала опасность поверить, что они не совсем заблудились. Гамаш всегда предупреждал своих людей, что именно на этом этапе многие расследования заходят в тупик.

– Ты говоришь, что, когда ты сменил тему, мадам Арбур расстроилась?

– Да, немного, – ответил Бовуар.

– Ты сказал об этом Стивену?

Бовуар порылся в памяти:

– Нет. Вы думаете, тут что-то есть?

– Я думаю, было бы полезно получить экземпляр технического отчета по этому фуникулеру.

– Но у Стивена не было при себе отчета. Если он собирался обнародовать что-то, разве он не взял бы отчет на собрание ГХС?

– Может быть, он его припрятал. Может быть, незваный гость именно его и пытался найти. Не сам отчет, а доказательство того, что там что-то не так.

– Верно. Посмотрю, что мне удастся сделать. Может быть, позднее забегу на работу. Но в таком случае я не попаду на вскрытие.

– Жаль.

– Oui. Но даже если я найду технический отчет, вряд ли он будет полезен, – сказал Жан Ги. – Я по-прежнему ничего в них не понимаю.

– Тогда мы найдем кого-нибудь, кто понимает.

Бовуар выпрямился и сосредоточенно сдвинул брови:

– Вчера я сказал Стивену, что прикладываю все усилия, чтобы разбираться в технических делах. Он сказал, что делал то же самое.

– Это значит, он пытался разобраться, – сказал Гамаш. – Может быть, даже читал отчет по фуникулеру.

– Да. Еще он сказал, что нашел полезным читать электронную переписку между инженерами и головным отделением.

– Головное отделение находится в Париже. Это твой офис. Ты можешь заполучить эти документы? – Гамаш подался вперед.

– Попробую. – Жан Ги прищурился, быстро просчитывая в уме варианты. И делая выводы. – Но если что-то не так с конструкцией фуникулера и Северин Арбур заметила это, почему она мне ничего не сказала? Зачем привлекать мое внимание к люксембургскому отчету, а потом ничего не говорить?

– Может быть, она собиралась сказать, но ты сменил тему разговора. И это разозлило ее.

– Черт, похоже на правду, – сказал Бовуар. – И все же, будь это серьезное упущение, она бы отбросила свои чувства и настояла на том, чтобы я ее выслушал.

Гамаш откинулся назад и снял очки, тоже пытаясь найти ответ.

– Мадам Арбур – инженер, верно?

– Да. Кароль Госсет, мой непосредственный начальник, характеризует мадам Арбур как очень знающего инженера.

– Тогда интересно, что ее посадили в отдел, призванный контролировать других.

– Я тоже об этом думал, – заметил Бовуар.

– Значит, ее роль состоит либо в том, чтобы помогать обнаруживать проблемы, – сказал Гамаш, – либо в том, чтобы скрывать их.

– Господи боже. Она принесла мне люксембургский отчет не для того, чтобы сообщить о каком-то изъяне проекта, – сказал Бовуар, широко раскрыв глаза. – Она хотела меня испытать, убедиться, что я этого отчета не читал.

– Вполне вероятно. Возможно, зная о твоих связях со Стивеном, они хотели накануне заседания совета директоров узнать, что тебе известно.

– Чтобы включить меня в список подлежащих уничтожению? – спросил Жан Ги. – Черт меня побери. Да сколько же народа они собираются убить?

– А сколько уже умерло? – спросил Гамаш. – Дефект инженерной конструкции, например подъемника, может привести к гибели сотен людей, прежде чем его остановят.

– Это каким же нужно быть уродом, чтобы скрывать изъян, который может привести к гибели сотен, может, тысяч людей?

Гамаш посмотрел на него.

Такое случалось чаще, чем ему хотелось признавать. Но отрицать это было невозможно.

Авиакомпании. Изготовители автомобилей. Фармацевтические компании. Химические компании. Вся табачная промышленность.

Компании знали. Правительства знали. Даже так называемые службы надзора знали. И молчали. И богатели.

Пока погибали сотни, тысячи, миллионы людей. Пока их убивали.

Великое Убийство.

Работа Гамаша всегда и по сей день состояла в том, чтобы находить ответственных и останавливать их. Жан Ги как заместитель Гамаша всегда следовал за своим шефом в эту выгребную яму.

И хотя Жан Ги Бовуар покинул своего босса, он не смог сбежать. Эта грязь преследовала его. И нашла. В Париже. Бовуар снова завяз в ней, причем на этот раз, кажется, по самую шею.

Бовуар задумался. Неужели амбиции Северин Арбур простирались так далеко? Были настолько отвратительны?

Бывший следователь убойного отдела знал, что жажда денег и власти может заражать. Может гноиться. Может опустошать человека.

Сколько молодых менеджеров, только что получивших звание магистра бизнес-администрирования или профессионального инженера, мечтают стать массовыми убийцами? Ни одного. Потому что подобная болезнь развивается медленно и в определенной среде.

Неужели ГХС стала такой средой?

Не по этой ли причине Стивен поместил его сюда? Он знал, что Жан Ги Бовуар не умеет читать чертежи, зато умеет читать человеческие души.

Является ли ГХС коррумпированной?

Жан Ги должен был признать, что так не считает. Но еще он знал, что вся его энергия была направлена на ускоренное освоение его обязанностей в компании. И на мысли о скором появлении на свет их дочери.

И да, наверное, он был ослеплен частными самолетами, роскошными отелями, экзотическими странами. И не видел того, что происходит у него перед глазами.

– Ты говоришь, что новая конструкция подъемников внедряется во всем мире, – сказал Гамаш, прервав его размышления. – В офисных зданиях, в жилых домах?

– Да, повсеместно.

– И когда это произойдет?

– На следующей неделе. – Бовуар побледнел. – Господи, неужели это возможно? Дело может быть просто в финансовых интересах ГХС, но может быть и в конструкции. О, merde.

Они уставились друг на друга.

Подъемники. В этих устройствах пересекались страхи обоих мужчин.

Гамаш боялся высоты. А Бовуар не выносил тесных пространств.

При мысли о возможности застрять в ненадежном лифте на последних этажах высотного дома у обоих началось головокружение. При мысли о сотнях, тысячах людей, стремительно падающих с такой высоты, им стало совсем плохо.

Гамаш сделал протяжный, медленный, глубокий вдох:

– Нам нужны эти планы.

– Я их достану. Вы полагаете, что Стивен обнаружил не финансовое мошенничество, а какой-то технический порок?

– Возможно. Но если так, то он вряд пришел бы с этим на заседание совета директоров.

– Почему?

– Если бы он каким-то образом обнаружил серьезный дефект конструкции, он бы немедленно обратился к главе компании. Он бы связался с тем человеком, который способен останавливать проекты и требовать ликвидации дефекта. Кто возглавляет ГХС?

– Эжени Рокбрюн. Может, мне попытаться встретиться с ней?

– Non, пока еще рано. Нам нужно собрать больше информации. Если она сама обеспечивает прикрытие этого проекта, то будет все отрицать, а без весомых доказательств мы просто засветимся, и все.

– Вероятно, именно это и сделал Стивен, – сказал Жан Ги. – Что и спровоцировало нападение на него.

– Ты не знаешь, может, кто-то еще владеет компанией ГХС? Не является ли она дочерней фирмой какой-то другой корпорации?

– Мне об этом неизвестно. ГХС – очень крупная компания. Тогда ее материнская корпорация должна быть эквивалентна… – он помедлил, – чему-то действительно большому.