Текст книги "Мне всегда будет 44"

Глава 4. После. Июль 1996

«Матур гына», – брат Амир во снах, в которые я продолжаю исправно погружаться после очередного обезболивающего, уже не подбадривает меня, а успокаивает, как обычно в жизни этими словами: «по-красивому» – значит, без шума и слез, без истерик, без нетерпения и отчаяния. Я все еще лежу. Я не могу встать. И он где-то-там лежит. Завтра нас погрузят в самолет и отправят на родину. О нашей аварии всем на родине сообщили сразу же, и там с ума сходят, не зная, как нам помочь. Я представляю, подруга кинулась в нам домой, чтобы утешить маму, а она в ответ только горько вздыхает «Эй, Альфия! Эй, Альфия», – не зная, какими словами передать свое горе. Я тоже не знаю. Вся моя трагедия говорит со мной на итальянском, ее персонажи дружелюбны, улыбчивы и полны сочувствия, но они чужды мне и не созвучны моей беде. С бедой я говорю татарском. И с надеждой тоже. И с Всевышним. Я знаю, что Бог един для всех, но каждый говорит с ним на родном языке. В Коране сказано, что человек начинает отчаянно молить его в минуты отчаяния, а как только беда минует, все приписывает своим усилиям. Я не забуду возблагодарить Аллаха, если мы встанем на ноги, но знаю, что должна стараться сама. Я стараюсь. Врачи тоже. Мы все верим, что я смогу ходить. Тогда почему это не происходит? Почему я еще не хожу?

Я знаю, что у меня нет вины ни перед Богом, ни перед людьми – я всегда старалась делать только добро. И я не знаю, чья злая воля кинула меня наперекор автомобилю, перевернувшему мою жизнь. Но я верю, что эта ошибка будет исправлена – ведь Всевышний не допустит несправедливости, а если это испытание на стойкость, я должна выдержать.

«Плакал настоящими слезами, прямо человеческими, все чувствовал», – расскажет мне потом мама о нашем псе. Если уж собака чувствовала беду, значит, в мире есть что-то высшее. Аэропорт Казани встретил нас слезами наших близких. Носилки с Альфредом выкатили в руки наших друзей. Нас привезли в госпиталь. Теперь мы лежим в одной палате, и я могу следить за ним сама: вдруг он задохнется во сне, вдруг умрет, только выбравшись из комы. Моя подруга Альфия, приехавшая ухаживать за мной, вынуждена больше присматривать за ним: для меня это важнее. В палате очень душно, кондиционера нет, а он то и дело начинает кашлять, надрывая свои обожженные легкие, я каждый раз пугаюсь и вызываю врача. Мне самой тоже несладко: чтобы не было привыкания к сильным препаратам, которые мне кололи в Италии, мне уменьшили дозу до одного укола в день, и сплю я теперь только по ночам, а в остальное время – терплю, терплю и терплю. Зато вся моя семья со мной. Любимая мама, обожаемые сыновья Камиль и Ринат, мой брат Амир. Наши друзья навещают нас каждый день, беседуют с нами часами, стараясь нас подбодрить. Бодрость духа мне очень нужна – я все еще не хожу. А они – мои близкие – со мной и в горе, и в радости.

Глава 5. До. Июнь 1978

Вся семья собралась, чтобы разделить с Флорой радостное событие – она вернулась домой с красным дипломом.

– Ну вот и ты, умница и красавица! – в глазах мужа она видит незатаенную гордость.

Он горд тем, что его жена не просто не подкачала, но и превзошла его ожидания. Горд и тем, что сдержал обещание, данное ее отцу – Флора получила высшее образование, несмотря на замужество. Отец тоже лучится довольством, как и мама, и остальные. Героине же празднества и приятно и несколько жаль, что закончился этот этап жизни: с поездками в Казань на напряженные, но веселые сессии с общением с одногруппниками, прогулками по столице, с обретением новых знаний и друзей, Это была насыщенная пора. Пора обретения багажа для будущего жизненного пути. Что ж, этот этап пройден. Отныне Флора – дипломированный специалист, работающий на ниве экономики и финансов, а в свободное от работы время – все та же образцовая домохозяйка, умело ведущая дом и готовящая вкусную еду, как и научила ее мама.

– Кызым, балакаем – доченька, деточка, – заботливо хлопочет возле Флоры мама, призывая отведать принесенные ею вкусности.

На столе – и бавырсак, и казылык, и губадия, и пироги с калиной и яблоками. Стол они к ее приезду накрыли сообща и сейчас каждый старается угостить хозяйку чем-то своим. Это миг ее триумфа, и Флора с наслаждением вкушает его – ей есть, чем гордиться.

Она знает, что ее репрессированные предки – потомки мурзы – тоже гордились бы ею – образованной, ухоженной, домовитой. Она помнит, какого она рода и старается не ударить в грязь лицом ни в чем.

Все эти годы Флора была не просто мужней женой – она еще и работала. Сфера аудита – тема неблагодарная. Это постоянные инспекции в организации, где тебе совсем не рады. Напряженные лица, настороженные разговоры – привычное явление при таких визитах. Флора же старалась помочь, а не навредить. Подсказывала, где что не так, как это исправить. И постепенно у нее сложилась добрая репутация, которой она дорожит не меньше, чем своим красным дипломом. Но эти бесконечные поездки! Эти заснеженные или запыленные дороги! Зимой и летом она выезжала в районы, колесила по окрестным селам и райцентрам, пытаясь навести порядок в экономике и финансах подведомственных хозяйствах.

– Итак, чем ты намерена заняться теперь? – папин вопрос переводит праздничный ажиотаж в более деловое русло.

– Теперь и о внуках можно подумать, – подхватывает, улыбаясь, мама. Она лучится светом, и солнечный блики весело играют на янтарных кругляшах ее бус.

Альфред отшучивается анекдотом, намекая на то, что за последним дело не станет::

– Перед умной женщиной снимают шляпу, а перед красивой – все остальное. Так что мне осталось только раздеться.

Все весело хохочут, глядя на эту красивую пару. Флора сегодня, действительно особенно хороша: на ней новое голубое кремпленовое платье под цвет глаз, элегантные лодочки, волосы красиво собраны – она умеет подать себя достойно. В ушах и на шее у нее жемчуг, а не золото. Она не любит традиционные золотые перстни и сережки с рубином. Татарки вообще любят серебро с бирюзой.

– Не спеши с этим, успеешь, – шепчет подруга Анзия, заслышав о детях. Она, в отличие от Флоры не стала поступать в институт, и сейчас в ее новом доме бегают уже трое малышей. – Ты сегодня как кинозвезда! Где ты купила это платье, в ЦУМе?

– Нет, сама сшила, – отвечает Флора.

Ни для кого не секрет, что для того, чтобы красиво одеваться, нужно иметь хорошую портниху – в магазинах такого не купишь.

– Сначала передохну, – говорит Флора матери с ответной улыбкой.

Ей, и вправду, хочется немного отдохнуть, осмыслить прожитое и будущее, насладиться покоем женщины, свившей свое гнездо. В этом гнезде сейчас уютно и тепло, в нем много света любви. От чаршау – занавесок, разделяющих жилое пространство – до вышитых накидок на пышных подушках – все это подобрано, сшито, вышито с любовью и со вкусом. Вкусом к хорошей светлой жизни.

Дом они выстроили в том же селе, где жили ее родители. Он просторный и удобный, с приусадебным хозяйством. И Флоре приходится хлопотать не только по дому, но и вокруг него. Но ей нравится здесь жить. Нравится по утрам распахивать дверь в новое летнее утро, спешить к буренке и наседкам.

В эти минуты она не задумывается о своем княжеском происхождении, а кидает взор на горизонт – где река, холмы – мирный сельский пейзаж. Peisan, если по-французски. Нравится хрустеть первозданным снегом зимой, когда в морозное утро вливается неповторимый запах дыма печных труб. Нравится, что соседи по очереди топят баню, приглашая других к себе на балиш – мясной пирог с картофелем с хрустящей коркой. Рецепт его прост, но у каждой хозяйки он получается по-своему.

В подогретое до температуры 30 градусов молоко кладут соль, сахар, добавляют яйцо, топленое масло, затем всыпают муку и вымешивают тесто до тех пор, пока оно не приобретет однородную консистенцию Одну пятую часть теста оставляют для верха балиша, а большую часть раскатывают в пласт толщиной 4–5 миллиметров и кладут на смазанную маслом сковороду. На тесто укладывают начинку, края теста собирают. Затем раскатывают в виде лепешки меньшую часть теста, закрывают начинку, края защипывают. Посредине пирога сверху делают небольшое отверстие, куда позднее заливается бульон, и закрывают «пробкой» из теста. Поверхность смазывают желтком и выпекают при температуре 220 градусов в течение часа. Для начинки мясо нарезают ломтиками, смешивают с картофелем, нарезанным дольками, добавляют мелко нарезанный лук, растопленное масло, соль, перец и перемешивают. Иногда пирог делают с полбой вместо картофеля, и тогда он называется борай балише. Его умеют готовить не все, а рецепт можно найти только в старых кулинарных книгах, или узнать от бабушки. Любой балиш собирает вокруг стола родственников, соседей, званых гостей.

Флоре нравятся эти вечерние посиделки, когда распаренные от бани пары сидят за большим столом, чашка за чашкой попивая чай с душицей, разговаривая по душам. Она и сама собирает девушек на «каз омэсе» – помочи, на которых молодухи под веселые разговоры ощипывают гусей. В эти дни дом наполняется перьями и говором молодых голосов, звучат песни, озвучиваются сердечные тайны, от души и до души протягиваются незримые нити. А потом, в парилке бани Флора учит девушек уходу за собой. Сначала отмыться до скрипа душистым мылом, потом пропариться, выйти выпить чая с липовыми цветками. Пройтись по телу березовым веником, открыв каждую пору тела. Затем натереться молотым кофе вместо скраба, нанести мед – нехитрые секреты молодости тела. А для души – разговоры о важном. Она учит быть женщиной – желанной, мудрой, стильной, учит мыслить, разговаривать и одеваться. Это их женский клуб со своим spa-салоном, о которых она читала в книгах. Но все же она знает, что рано или поздно они переедут в город, чего требует статус мужа. И, возможно, поэтому она спешит насладиться каждым днем, проведенном на природе, заполненный от рассвета до заката разными хлопотами.

«Унган» – мастерица на все руки – это качество особо ценится в татарках наряду с чистоплотностью и аккуратностью. А она обладает не только этими качествами, и знает себе цену.

– Флора, ты самая красивая, самая умная, самая нежная и лучезарная, – нашептывает ей муж, когда гости расходятся.

И она верит каждому его слову, счастливо откидываясь на ястык – большую подушку в половину кровати. «Я счастлива. Я любима. Я со всем справилась. Я дома», – с этими мыслями Флора безмятежно засыпает.

Глава 6. После. Август 1996

Я просыпаюсь дома. И это моя новая жизнь. Первым просыпается сердце:

– Как Альфред?.

– Поправляется, – отвечает мама.

Она здесь, не отходит от меня. Второй просыпается боль. Она никуда не делась. Потом просыпается все остальное – кроме моих ног. Они остаются неподвижными. «Это временно», – утешаю я сама себя и улыбаюсь маме. «Мы живы! Мы дома!» Мои родные по-прежнему рядом. Вместо больничных стен – родные привычные стены дома, в котором я выросла. Вместо медсестер – близкие мне люди. Самое страшное – позади. Все будет хорошо! С этими мыслями я отгоняю боль и мрак. В окно светит августовское солнце, кидая светлые пятна на стены и устланные дорожками полы.

– Балам, что ты хочешь сегодня поесть? Что приготовить? – суетится мама.

«Еда? – изумленно думаю я. – Разве мне сейчас до еды?»

– Тебе нужны силы, значит надо есть! – отвечает на мои невысказанные мысли мама.

– Спроси у Камиля с Ринатом, что они хотят, я поем то же самое, – говорю я, с любовью глядя на сыновей.

Они побледнели и осунулись от переживаний, но глаза их лучатся надеждой.

– Папе уже гораздо лучше! – говорит старший. – Мы с ним уже разговариваем.

– Тогда передайте ему от меня привет, – прошу я и думаю, простит ли он меня за эту поездку, на которую я его уговорила.

Хотя, если он уже пошел на поправку, то и мысли у него должны быть светлыми – он обрел вторую жизнь, которую должен ценить пуще прежней. Наверное, он тоже успел многое переосмыслить и переоценить. Я тоже ценю свою – не каждому дано выжить после такой катастрофы! Я перебираю в уме те счастливые дни, которые мы успели провести вместе, и цепляюсь за эти воспоминания, как за спасательный круг, который поможет мне выплыть из этой пучины.

– Ну что, подруга, какой фильм сегодня посмотрим? – Альфия старается делать вид, что ничего страшного не произошло и жизнь по-прежнему продолжается.

Она взяла отпуск, чтобы побыть со мной и привезла с собой видеомагнитофон, чтобы чем-то занимать мое время и мысли. «Не сегодня», – отвечаю я. Мама уходит в кухню колдовать над плитой – она не хочет, чтобы я видела ее слезы, и она хочет что-то делать для меня. И так же, как и я, когда ей плохо, она идет готовить или наводить порядок – ее руки должны заниматься созиданием наперекор разрушительным мыслям. Папа же не находит себе места и впервые на моей памяти бессловесен – и поэтому уходит во двор заниматься хозяйством. Но я чувствую его рядом, чувствую, что он со мной.

– Что ж, ты дома, а не в больнице! Это уже хорошо! – брат Амир, как и всегда, старается меня поддержать. – Теперь надо продумать, что нам еще нужно. А нужен нам хороший массажист, физиотерапевт и хорошая коляска, чтобы Флора могла передвигаться. Вот этим я и займусь!»

– Врачей я найду сама, – говорит Альфия. – у меня это получится лучше».

Я с этим соглашаюсь. Хорошо, когда есть план. И хорошо, когда есть кому взять на себя все это. Я тоже стараюсь подбодрить себя. Мы долго обсуждаем подробности, пока мама готовит тыквенную кашу с пшеном на завтрак – любимое блюдо моего детства.

– Какой чай тебе заварить: с душицей, чабрецом или смородиновыми листьями? – спрашивает она.

Я долго выбираю, не зная, какого вкуса мне хочется сегодня: размягчающего или бодрящего.

– С душицей и молоком, – отвечаю я наконец, так и не поняв своего настроения.

В Италии я пила кофе. Дома – крепкий цейлонский чай с лимоном. На работе – Эрл грэй с бергамотом. А сейчас я не там, и не тут. Я – между.

Первый день дома длится недолго – время от времени я погружаюсь в сон и, просыпаясь, каждый раз с удивлением оглядываю родные стены и родные лица, надеясь на них отыскать ответ на вопрос: «Все уже кончилось? Все кошмары позади?» Но на них я вижу лишь надежду – они ждут этого ответа от меня. И я им улыбаюсь с такой же ответной надеждой. Так проходит первая неделя.

– Мама, приготовь завтра что-нибудь повкуснее – завтра приедут с Флориной работы, – брат Амир полон энтузиазма.

Его можно понять – мои коллеги люди серьезные и с большими возможностями, на них можно положиться в трудной ситуации. Мама тоже воодушевлена, ей есть, чем заняться – она, конечно же, накроет большой табын – стол с яствами, как на свадьбу. А я думаю о том, хочу ли я их видеть здесь и сейчас – после того, как я уверенно ходила среди них, равная им по уму и статусу, хочу ли я предстать перед ними беспомощной и жалкой? «Не глупи, – читает мои мысли брат. – В жизни всякое случается, а они тебя ценят и уважают, несмотря ни на что».

И они проявляют это в полной мере. Более того, они привозят новенькую управляемую коляску, с которой я смогу передвигаться самостоятельно – одной заботой у брата уже меньше. Застолье получается оживленным и позитивным – все верят, что мои проблемы временны, и хорошая физиотерапия и массаж вернут мне вышедшую из управления половину тела. За столом все шутят, рассказывают новости о работе, а я с изумлением думаю, как далеки от меня сегодня все эти темы, недавно почти полностью занимавшие мои мысли. «Пора возвращаться к людям и жизни», – думаю я, стараясь проявлять к беседе должный интерес. Я, в свою очередь, рассказываю о том, что интересного успела узнать на семинаре, что из этого можно внедрить в нашей – как я продолжаю ее называть – компании. И чувствую все то же уважение к моим словам, как и прежде, вижу в их глазах тепло сочувствия с толикой восхищения. «Нам Вас очень не хватает», – говорят они, и я им верю. «Я скоро к вам вернусь!» – обещаю я им, и вижу, что они мне тоже верят.

Самое интересное для меня начинается вечером, когда брат пересаживает меня в мой «автомобиль» и учит им управлять. «Теперь ты можешь даже путешествовать!» – подбадривает он меня, и вспоминаю виденных мною в поездках колясочников, счастливо перемещающихся по миру. «Это ненадолго». – говорю я себе и со смехом гоняюсь за братом по комнатам. Наше веселье заражает и остальных: мама светло улыбается, папа тоже. Дети нас задорно подбадривают, Альфия хохочет и комментирует, импровизируя спортивный репортаж…

На следующий день мы выезжаем из дома, но это не приносит мне радости. Это не поездка по мегаполису, где все путешественники чувствуют себя на равных, а передвижение по улицам, которые помнят тебя веселой быстроногой девчонкой, и в глазах соседей я вижу не восхищение сильной личностью, раздвинувшей границы своих ограниченных возможностей, а жалость к калеке. Все стремятся выразить свои соболезнования, облекая свою жалость в неловкие неуклюжие слова. «Это не навсегда!» – почти кричу я им, и они старательно кивают в ответ. Вы сами – ограниченные люди, думаю я в сердцах, но больше не выезжаю за пределы дома, где я пытаюсь быть чем-то полезной маме. А по вечерам мы с Альфией и сыновьями смотрим жизнеутверждающие фильмы. Так проходит еще неделя. «Я должна встать на ноги до возвращения мужа из больницы, – уговариваю я свое непослушное тело, подставляя его под заботы физиотерапевта и массажиста. Но оно продолжает упрямиться.

«Завтра выпишут папу», – наконец серьезно сообщает мне сын Камиль, на время болезни отца оставшийся в нашей семье за старшего. Он принес мне чашку ароматного чая с медом, и теперь смотрит на меня выжидательно и пытливо: как я отреагирую на то, что Альфред поправился, а я – нет. «Рэхмэт, улым, – спасибо, сынок», – тепло отвечаю я.

Глава 7. До. Август 1980

Сын! Он родился весной, вместе с первоцветами, а сейчас уже наступило лето. Дом залит светом, бэллу – люлька тихо покачивается под тихий шелест занавесок. Флора уже спела колыбельную своему первенцу и теперь стоит у открытого окна, любуясь мирным пейзажем за окном. Умиротворение – вот что она чувствует сегодня. Вот к дому спешит Альфред, торопливо входит в комнату и тихо прокрадывается к колыбельке. Он застывает над ней, молча стоит несколько минут и так же украдкой уходит, не заметив Флоры. «Стесняется сам себя, своих чувств», – думает Флора. Ей же роль матери далась легко, как будто она всегда была к ней готова. Она легко и счастливо выносила ребенка, родила без осложнений и сейчас с наслаждением кормит своего малыша грудью, связывая их новой эмоциональной пуповиной. Эта связь, наверное, на всю жизнь и ее уже ничем не оборвешь. Узы с мужем как будто тоже стали крепче. Материнская любовь не вытеснила все остальные чувство, а окрасила в новые оттенки – более яркие и насыщенные.

«Вот, принесла тебя орехов, чтобы молоко было гуще», – мама заходит тоже тихо. С рождением ребенка в этом доме все ходят почти на цыпочках, не желая разрушать покой жилища, освященного новой жизнью. «Спасибо, мама, я еще и те не доела», – отвечает Флора со вздохом. Мама, кажется, видит свою главную заботу в том, чтобы накормить Флору. Ей бесполезно говорить, что у них все есть, всего в достатке. Амина ханым исправно носит ей гостинцы – как же в гости с пустыми руками? Отведай то, попробуй это. Это для пользы, это для вкуса, это витамины, это лекарство от всех хворей… Мамино поколение, помнящее годы голода и дефицита, по-особому относится к еде. В ней они видят панацею от всего: пока сыт, ты жив. «Ризыктан остен булырга ярамый» – нельзя быть выше еды, говорит татарская присказка, которую мать не устает повторять Флоре.

За чаем Амина ханым рассказывает новости обо всех родственниках – семья у них, слава Аллаху, большая и дружная. Оказывается, все они соберутся вместе, чтобы выйти на Сабантуй – древний праздник весны, ежегодно собирающий у своих майданов родных, однокашников, знакомых. К этому дню обычно шьются новые платья, покупаются билеты на малую родину. Как карнавал в Рио-де-Жанейро, он традиционен и собирает сотни людей, в том числе и гостей издалека, ценящих свои корни и зрелища. Флора в этом году на него не собирается – весь ее мир сейчас сосредоточен в этом доме, и пока ей этого достаточно. Да и что она там не видела? Скачки, забеги, борьба, состязания в меткости и ловкости, игры и песни – ничего нового для нее. Чашка за чашкой, слово за словом льются на просторной кухне, наполняя ее теплом. Флора тоже потчует маму, ей тоже есть, чем ее побаловать. Только рассказы у нее теперь почти все о младенце.

В отличие от мамы, Анзия врывается шумно и бойко – у нее – матери троих детей – нет пиетета перед младенцем в доме. «Слышала новость? На Сабантуй приезжает Наиль», – сходу выкрикивает подруга, даже не спросив, как дела. Наиль – тот самый приятель Альфреда, с которым они ходили в кино в тот судьбоносный год их знакомства, Если бы у Анзии, как у Флоры, сложилось бы с ним, у нее сейчас была бы совсем другая жизнь. Лучше или хуже – кто знает? Эта неопределенность не дает подруге покоя до сих пор, и Флоре нечего ей сказать. Их судьбы, столь похожие поначалу, теперь сильно разнятся, а когда они с Альфредом переедут в город, возможно, и вовсе разойдутся. Пока Анзия привычным жестом берет на руки и успокаивает проснувшегося и расплакавшегося ребенка, Флора же задумывается о том, как бы сложилась ее жизнь, не встреть она Альфреда. Ну, учиться бы она все равно поехала, и, наверное, осталась бы в Казани. Встретила бы кого-нибудь другого. Но полюбила ли бы так же? Наливая подруге чай, Флора смотрит на подругу с новым интересом: что, если бы она выбрала бы тот же путь, что и Анзия, была ли бы она счастлива сегодня?

«Нет, я не жалуюсь, у меня все хорошо, – продолжает та, – Но как только вижу Наиля, во мне все переворачивается, что-то тревожит. Это как видеть самолет в небе: видишь его и думаешь, что он куда-то мог бы тебя унести, в какие-то прекрасные дали, в другую жизнь, где все по-другому. А ты стоишь на земле и провожаешь его взглядом, как несбывшуюся мечту.» Флора, пораженная внезапной поэтичностью подруги, трезво замечает: «Но ты можешь купить билет на следующий самолет, и кто сказал, что там тебе было бы лучше, это ведь не кино, а реальная жизнь». «Какие уж самолеты с тремя детьми, – усмехается подруга. – Остается теперь только любоваться ими в небе из своего огорода. И Наилем тоже.» «Теория упущенных возможностей», – думает Флора, беря на руки сына. Пока она не сожалела о своем выборе. Альфред ей хороший муж – любящий, внимательный. Он выбрал ее из десятков других женщин – она его сбывшаяся мечта. Кому еще мужья пишут стихи? Кого еще носят на руках? Нет, она с ним счастлива, успокаивает себя Флора, отгоняя непрошенные сомнения и блаженно вдыхает запах детских волос. Это Камиль – ее первый и, как она надеется, не последний ребенок. Их первенец, любимчик бабушки и дедушки, гордость отца и радость матери. Мы вырастим его настоящим мужчиной, думает она – сильным, надежным, умным, добрым. Ведь сила должна быть доброй, иначе она мельчает.

На Сабантуй ей пришлось все-таки пойти: мужу не терпелось покрасоваться красавицей-женой, а подруге нужна была моральная поддержка при встрече с ее альтернативной реальностью. Приятели – Альфред и Наиль – тепло обнялись и обменялись приветствиями. «Я вижу, ты счастливо женат, – заметил Наиль, разглядывая с улыбкой Флору и Альфреда. – А я еще не решился. Никак не найду конкурентку местным красавицам», Флора почувствовала, как задрожала рука подруги, как забилось учащенно ее сердце, снова отозвавшись на призыв мечты. Она сжала эту руку покрепче – чтоб не унеслась в несбыточные надежды, чтобы не оторвалась от реальности. «Они у нас нарасхват», – пошутил Альфред, снимая напряжение встречи и горделиво повел молодых женщин в гущу толпы, на главный майдан – место встречи друзей, однокашников, бывших соседей. Он показывал Флору всем встречавшимся знакомым, с видом счастливого обладателя самого прекрасного приза, о которых батыры на Сабантуях не могут даже мечтать. Молодая жена и мать снова удовлетворенно улыбнулась: любит, гордится, ценит, чего еще желать?

Праздник остался для них праздником, а будни – буднями. Все так же приходила мама с гостинцами, забегала Анзия, заглядывали родственники и соседи. В мирное течение жизни вплетались день за днем, ночь за ночью – порой бессонные, порой спокойные. Как перестук четок или маминых счетов сутки скользили они по линии жизни – дни к дням, недели – к неделям, месяцы – к месяцам, сливаясь в год. А Флора скользила по дому неслышными легкими шагами.