Текст книги "Одно слово стоит тысячи"

От деревни Янцзячжуан до деревни Мацзячжуан было тринадцать ли. С приближением ночи снег стал валить все сильнее, но Ян Байшунь, невзирая на непогоду, упорно топал в сторону деревни Мацзячжуан. С тех пор как Ян Байшунь устроился в подмастерья к Лао Цзэну, он уже забил больше трех сотен кур, больше восьми десятков собак и больше четырех десятков свиней. Всю эту живность он забивал исключительно чтобы выжить самому, лично ему эти твари ничего плохого не сделали. Поначалу он даже робел поднимать на них руку, но со временем осмелел и работал на автомате. На этот раз, намереваясь убить Лао Ма, Ян Байшунь испытывал иные чувства. И пусть людей он никогда раньше не убивал, бурлящая в нем злоба напрочь перекрыла всякую жалость. Удар ножа мог разом решить все проблемы, поэтому Ян Байшуню была приятна уже одна только мысль об убийстве. В то время как у других в пьяном состоянии ноги начинали заплетаться, у Ян Байшуня они, напротив, приобрели твердую поступь. Он не переставая думал о том, как в эту самую секунду его старший брат Ян Байе резвится со своей женушкой в покоях для новобрачных, а младший Ян Байли ищет очередных слушателей, чтобы «позаливать». После Нового года он снова вернется в Синьсян, где так же будет работать кочегаром. Ну а продавец доуфу Лао Ян, породнившись с богатым семейством, теперь, скорее всего, строит еще более смелые планы. Однако уже завтра утром все они узнают, что Лао Ма покинул этот мир. Представляя их отупелые физиономии, Ян Байшунь испытывал настоящее удовольствие. Надо сказать, что он шел убивать Лао Ма не ради самого убийства, а ради того, чтобы произвести впечатление. Ведь выходило так, что его окружали одни лишь враги.

Пока Ян Байшунь предавался своим пьяным думкам, он не заметил, как оказался на месте. Тут на него дунуло крепким северным ветром, нутро его взбунтовалось, и, свернув с главной дороги, он поспешил за околицу в сторону гумна, чтобы опорожнить желудок. Вдруг он споткнулся и повалился прямо на стог сена. Изрыгнув блевотину, он почувствовал, что очистил не только желудок, но и голову. Он приподнялся, вытер рот и тут прямо рядом с собой обнаружил сидящего на корточках мальчика. Оказывается, только что он повалился прямо на него. Мальчик был весь запорошен снегом, на вид ему можно было дать лет двенадцать-тринадцать, худенький, кожа да кости, он смотрел на него своими огромными глазищами и дрожал как осиновый лист. Несмотря на зимний месяц, одет он был в одно легкое платье. Ян Байшунь принял его за попрошайку, который, оказавшись перед Новым годом на улице, решил переночевать в стоге сена. Не успел Ян Байшунь очухаться, как мальчик, стуча зубами, первым спросил:

– Ты кто? Совсем перепугал меня.

Ян Байшунь, изрыгнув новую порцию блевотины, ответил:

– Не боись, я забойщик Сяо Ян[39]39
  Сяо означает «младший» и используется перед фамилией.


[Закрыть] из деревни Янцзячжуан, просто проходил мимо. А тебя как звать? И почему ты ночуешь здесь?

Мальчик молчал, опустив голову. Когда Ян Байшунь пристал к нему снова, тот заплакал и рассказал, что зовут его Лайси, что никакой он не попрошайка, проживает он в этой самой деревне Мацзячжуан, а его отец, Лао Чжао, занимается скупкой ослов. Год назад, когда у мальчика умерла мать, отец женился на женщине, которая привела с собой троих детей. Сначала она относилась к нему неплохо, не била и не ругала, только обделяла едой. А полгода тому назад Лайси по глупости украл у мачехи браслет и отнес на рынок, где выменял на лепешки. Когда мачеха об этом узнала, то вместо того, чтобы все рассказать Лао Чжао, дождалась, когда тот уедет за ослами, а сама стала по ночам ковырять живот мальчика гвоздем. Мачеха хотела отомстить ему не только за браслет, но и за свою испорченную репутацию. Ведь когда история о браслете стала известна, народ стал во всем винить не Лайси, а его мачеху, которая довела ребенка до такого состояния. Когда Лао Чжао вернулся, Лайси не посмел рассказать отцу об издевательствах мачехи, поскольку боялся, что потом ему достанется еще больше. Но с тех самых пор пытки гвоздем стали повторяться. Едва Лайси допускал какой-то промах, как мачеха по ночам принималась ковырять его живот гвоздем. Поэтому, как только Лао Чжао уезжал, мальчик не решался ночевать дома. Под самый Новый год Лао Чжао снова уехал за ослами, поэтому Лайси стал коротать ночи в стоге сена. Иногда мачеха отправлялась на его поиски. Чтобы она его не нашла, мальчик попеременно менял места своих ночевок. Сегодня он чуть с ума не сошел от страха, когда Ян Байшунь наступил на него спящего. Закончив рассказ, Лайси приподнял свою рубаху, показывая следы от пыток. Снежная ночь помогла Ян Байшуню разглядеть вокруг пупка мальчика больше десяти царапин, какие-то уже покрылись корками, а какие-то еще гноились. Забыв о собственных проблемах, Ян Байшунь тяжело вздохнул:

– Непроста твоя история, тут много чего приплелось. – Сделав паузу, он спросил: – Не холодно тебе здесь спать?

– Я, дядюшка, не холода боюсь, а волков, – ответил Лайси.

Последняя фраза окончательно отрезвила Ян Байшуня. Он вспомнил, как из-за пропажи барана не посмел воротиться домой и тоже решил переночевать на деревенском гумне, и как потом среди ночи его там обнаружил цирюльник Лао Пай. Этот мальчонка года четыре тому назад потерял мать, и у него появилась мачеха, которая за браслет исковыряла ему гвоздем весь живот. В канун Нового года ему некуда было податься. Если сравнивать мачех, то мачеха Лайси переплюнула по жестокости даже двуличную стерву, на которой женился забойщик Лао Цзэн. Самому Ян Байшуню уже исполнилось восемнадцать, ему многое случалось терпеть от людей, но до ужасов, что испытал Лайси, было далеко. Убить Лао Ма легко, но во что превратится после этого его собственная жизнь? Как ни крути, а все в этом мире пропитано несправедливостью. Ян Байшунь тяжело вздохнул:

– Вообще-то, это не мое дело, но кто-то же направил меня сюда? – Задумавшись на секунду, он продолжил: – Идем, отведу тебя в теплое место.

С этими словами он взял мальчика за руку, и они покинули деревню Мацзячжуан. Тучи над ними нависли еще ниже, и снег размером с лебединые перья повалил еще сильнее. Два силуэта, высокий и низкий, сквозь снежную завесу шли на огни поселка. Сам того не зная, Лайси тоже спас жизнь одного человека. Этот человек был извозчиком из деревни Мацзячжуан, звали его Лао Ма. И была у него привычка за работой и перед сном играть на тростниковой свирели.

9

Когда Ян Байшуню исполнилось семьдесят, он вспомнил, как в тот год, когда ему было девятнадцать, он познакомился в Яньцзине со священником Лао Чжанем. Это стало важным событием, ведь именно данное знакомство позволило Ян Байшуню переехать в уездный центр, а затем и жениться. До встречи с Лао Чжанем Ян Байшунь работал подмастерьем в красильной мастерской Лао Цзяна в деревне Цзянцзячжуан. Вообще-то, Ян Байшунь встречал Лао Чжаня еще когда был в учениках у забойщика Лао Цзэна. Лао Чжань был итальянцем, по-настоящему его звали Хименес Серени-Бенцони, а по-китайски Чжань Шаньпу, народ же обращался к нему просто Лао Чжань. Дядя Лао Чжаня занимался в Китае миссионерством. Сначала он проповедовал в Бэйпине, потом разъезжал по провинциям Фуцзянь и Юньнань, побывал в Тибете. А в тот год, когда ему исполнилось пятьдесят шесть, он из Тибета вернулся во внутренние районы Китая и осел в городе Кайфэн, что в провинции Хэнань, где занял должность главы католической общины. В те времена кайфэнская католическая община объединяла отделения тридцати двух уездных центров, расположенных в северо-восточной части провинции Хэнань. В двадцать шесть лет Лао Чжань, следуя примеру своего дяди, приехал в Китай и был распределен кайфэнской католической общиной в город Яньцзинь. Китайское имя Лао Чжаню дядя подобрал лично. Когда Лао Чжань прибыл в Яньцзинь, там не было ни одного верующего, этот город стал тридцать третьим отделением кайфэнской общины. На тот момент Лао Чжаню исполнилось двадцать шесть лет, его высокая переносица и голубые глаза выдавали в нем европейца, по-китайски он не разговаривал. Как один день пролетело сорок с лишним лет, Лао Чжаню перевалило за семьдесят, теперь он уже говорил по-китайски и даже изъяснялся на яньцзиньском наречии; нос его сплющился, глаза зажелтелись, и когда он шел по улице, заложив руки за спину, со стороны могло показаться, что это идет какой-нибудь местный житель, торгующий луком. Только вот ростом Лао Чжань был намного выше яньцзиньцев – около метра девяноста. Прежде чем заговорить, он всегда прочищал свой нос, да вот только проповедовать у него не получалось. Возможно, в голове у Лао Чжаня хранилось много божественных истин, однако, как и Лао Ван, в частной школе которого в свое время учился Ян Байшунь, тот не мог выплеснуть их наружу, в этом смысле все эти божественные истины также напоминали сваренные в чайнике пельмени. Но отличие Лао Чжаня от Лао Вана состояло в том, что Лао Ван, не в силах передать учение Конфуция, злился на своих учеников, а Лао Чжань, не в силах передать учение Господа, ни на кого не злился, ни на людей, ни на себя. Если Лао Чжань сбивался с мысли или обрывал фразу, то, как следует просморкавшись, он начинал по новой. При этом раз за разом Господа Бога он преподносил по-разному.

Больше сорока лет назад, когда Лао Чжань только-только приехал проповедовать в Яньцзинь, его дядя все еще находился в Кайфэне, где занимал должность главы католической общины. В Яньцзине с его бесплодной солончаковой почвой девять лет из десяти случаются неурожайными, и там вечно если не засуха, так наводнения. Из трехсот с лишним тысяч человек, что проживали в этом уезде, ежедневно наедались не больше десяти тысяч. Именно оттого яньцзиньцы такие тощие, что кушали мало: съедят полпорции и палочки откладывают. Господа разжалобило такое зрелище, поэтому дядя, возлагая на племянника большие надежды, выделил средства для строительства на улице Бэйцзе католического храма. Изначально храм задумывался небольшим: строительных материалов, закупленных кайфэнской общиной, хватало на строительство здания с шестнадцатью окнами по двум сторонам и вместимостью в сто с лишним человек. Хоть проповедник из Лао Чжаня был не ахти какой, в вопросах строительства он оказался человеком деловым. Его дядя со стороны матери работал в Италии каменщиком, поэтому Лао Чжань, который рос в доме у своей бабушки, пропитался соответствующей строительной атмосферой. Хотя кирпича и древесины хватало, Лао Чжань лучший кирпич пустил на западную и северную стены, а восточную и южную сделал глинобитными. С кровлей он поступил так же: ту ее часть, что находилась в тени, он покрыл черепицей, а ту, что была на солнышке – соломой и плетенкой из бамбука. Когда древесины осталось в обрез, Лао Чжань лично докупил в Яньцзине двадцать с лишним вязов, из которых потом изготовил доски. Из материалов, выделенных на строительство здания с шестнадцатью окнами, он исхитрился построить храм с тридцатью двумя окнами. Более того, вместимость возведенного храма увеличилась до трехсот человек. Все сорок с лишним лет, кроме периода затяжных дождей, когда храм протекал, в нем было сухо. Однако все сорок с лишним лет этот храм вместимостью в триста человек простоял в Яньцзине практически пустым. Поскольку все это время в Яньцзине проповедовал Лао Чжань, католиков в этом городе насчитывалось всего восемь. Помнится, когда начальником уезда назначили Сяо Ханя, тот отобрал у Лао Чжаня храм для размещения в нем «Яньцзиньской новой школы». У него получилось это сделать из-за противоречий и религиозных споров между Лао Чжанем и главой Кайфэнской общины Лао Лэем, а еще из-за того, что прихожан у Лао Чжаня было мало. Да разве трогал бы Сяо Хань Лао Чжаня, если бы католиков в Яньцзине было много? Но хотя католиков в Яньцзине насчитывалось лишь восемь человек, Лао Чжань не отчаивался. И пусть ему уже перевалило за семьдесят, он в любое время года, в любую погоду мотался по всему Яньцзиню со своими проповедями. В ту пору, когда Ян Байшунь был в учениках у забойщика Лао Цзэна, они не раз сталкивались с Лао Чжанем. Точно по уговору, забойщик и проповедник выбирали для своей деятельности одну и ту же деревеньку, где и встречались. Один после забоя, другой после проповедей, они садились рядышком под какое-нибудь дерево у околицы, чтобы перевести дух. Наставник Ян Байшуня Лао Цзэн раскуривал трубку, Лао Чжань к нему присоединялся, попутно пытаясь обратить Лао Цзэна в свою веру. Лао Цзэн, звонко выбивая свою трубку, сопротивлялся:

– К чему мне такая вера, если я с твоим богом покурить по-человечески не могу?

Лао Чжань, прочистив нос, его убеждал:

– Если уверуешь в Господа, то познаешь, кто ты, откуда пришел и куда направляешься.

– Да я и так знаю, что я – забойщик из деревни Цзэнцзячжуан, а хожу я по разным деревням, чтобы свиней забивать.

Лао Чжань заливался краской и, качая головой, вздыхал:

– Да я не об этом. – Впрочем, поразмыслив, он начинал кивать в знак согласия: – На самом деле, ты все говоришь правильно.

Создавалось впечатление, что это не он убеждает Лао Цзэна, а Лао Цзэн убеждает его. На какое-то время Лао Чжань замолкал, и они сидели просто так. Потом тот вдруг начинал свою обработку по новой:

– Но ведь ты же не можешь сказать, что все у тебя на душе гладко.

Этой фразой он попал в точку. На тот момент Лао Цзэн как раз мучился вопросами, стоит ли ему снова жениться и как утрясти вопрос с женитьбой сыновей.

– У каждого есть свои горести, – отвечал он.

Лао Чжань, хлопнув в ладоши, нетерпеливо вопрошал:

– Так к кому же, как не к Богу, обращаться с горестями?

– И как он мне поможет? – интересовался в ответ Лао Цзэн.

– Бог сразу укажет тебе, что ты – грешник.

Лао Цзэн тут же возмущался:

– Что это еще значит? Он меня в глаза не видел и уже заклеймил?

Разговор не клеился; они снова погружались в молчание. Вдруг Лао Чжань делал очередную попытку заговорить:

– Отец Господа тоже был из мастеровых, он плотничал. На что Лао Цзэн, теряя терпение, отвечал:

– Ремесло от ремесла – как гора от горы далеки. Не верю я сыну плотника.

Во время таких разговоров Ян Байшунь не проявлял к Лао Чжаню никакого интереса, зато его помощник вызывал в нем чувство некоторой зависти. Сяо Чжао был из местных парней, ему уже исполнилось двадцать с лишним лет, его папаша торговал луком. В ежедневные обязанности Сяо Чжао входила доставка Лао Чжаня на велосипеде в разные деревни, где тот проповедовал свое учение. Велосипед был французским, марки «Филипс». Когда Лао Чжань был молодым, он разъезжал на нем сам, но спустя несколько десятков лет он состарился, спина его сгорбилась, зрение ослабло, поэтому Лао Чжань взял себе помощника, обучил езде на велосипеде, и теперь тот возил его на проповеди куда угодно. Заслышав треньканье велосипедного звонка, все знали, что к ним пожаловал Лао Чжань. Пока он вещал про свое учение, Сяо Чжао оставался в стороне и, зевая, сторожил велосипед. Иногда он привязывал к велосипеду крепление, на котором привозил с собой несколько вязанок лука, и, пока Лао Чжань проповедовал, шел продавать лук на рынок. Лао Чжань был совсем не против. Сколько бы Ян Байшунь не встречался с Лао Чжанем, его проповеди ничуть его не трогали, зато у него никак не выходил из головы Сяо Чжао, что продавал лук. Когда Сяо Чжао дремал или уходил на рынок, Ян Байшунь внимательно изучал устройство велосипеда. Однажды он даже осмелился подойти и, дотронувшись до руля, заговорить с Сяо Чжао: «Эта штуковина – не игрушка, несется быстрее лошади, новичку на ней точно не усидеть». Этот разговор Ян Байшунь завел с Сяо Чжао не ради велосипеда, ему просто хотелось разведать секрет удивительно свободных отношений, которые сложились между Сяо Чжао и священником. Как так выходило, что пока наставник проповедовал, помощник вместо того, чтобы ему помогать, спокойно уходил торговать луком? Лично у Ян Байшуня отношения с наставником и его женой выглядели как настоящая кабала, и это уже не говоря о том, что он трудился наравне с наставником, а от забитой свиньи ему доставалось несколько потрошков, да и то не им лично отобранных. Вдобавок после целого дня за работой ему еще и отказывали в ночлеге. Поэтому, начав с велосипеда, Ян Байшунь хотел расспросить Сяо Чжао о его отношениях с наставником и Господом, а также о том, как именно ему удалось выстроить такие отношения. Но кто бы мог подумать, что Сяо Чжао не захочет поддержать разговор? Едва Ян Байшунь открыл рот, тот занял оборонительную позицию и, скидывая его руку с велосипеда, пренебрежительно бросил: «Не лапай, а то фонарь замараешь…» Выходило, что забойщик Лао Цзэн мог на равных болтать с проповедником, а Ян Байшунь не мог быть ровней его помощнику. Запомнив такое к себе отношение, в последующие встречи Ян Байшунь стал назло игнорировать Сяо Чжао.

После неудавшегося намерения убить Лао Ма Ян Байшунь больше не стал возвращаться в родную деревню Янцзячжуан. И пусть на самом деле никакого убийства Ян Байшунь не совершил, он уверился, что все-таки способен на это. Причем в своих мыслях он расправился не только с Лао Ма, но заодно и с его сообщниками, то есть с продавцом доуфу Лао Яном и кочегаром Ян Байли. По-настоящему он собирался убить только Лао Ма, но в мыслях первым прикончил Лао Яна, поскольку тот мельтешил перед ним каждый день, пока они готовили доуфу. Перед убийством Ян Байшунь отцу ничего не сказал, ведь он и так-то с ним не общался; просто подкараулил, пока Лао Ян крутился во дворе под фиником, и придушил его же коромыслом. Потом настал черед кочегара Ян Байли, который был большим охотником потрепаться. Поэтому, пока Ян Байли дрых в своем депо, Ян Байшунь его обезглавил, чтобы тот больше никогда не «заливал». И только потом Ян Байшунь дошел до извозчика Лао Ма из деревни Мацзячжуан, оставив самого ненавистного врага напоследок. Поскольку тот был насквозь пропитан всякими коварными замыслами, Ян Байшунь, поравнявшись с ним на дороге, резким ударом ножа распорол его брюхо, так что из него вывалились все кишки. Покончив со всеми своими врагами, Ян Байшунь сжег за собой мосты. В этот раз он покидал дом уже с другими чувствами: если в первый раз он делал это назло, то теперь он уходил совершенно хладнокровно. Но уйти-то легко, а вот куда именно податься, с этим у Ян Байшуня возникли даже большие сложности, чем в первый раз. В уезде Яньцзинь Ян Байшуня на каждом шагу ждали лишь невзгоды, он не мог припомнить ни одного человека, у которого мог бы найти приют. Людей, которых он здесь чем-то обидел, можно было по пальцам пересчитать, однако создавалось ощущение, будто на него обижен весь Яньцзинь. Не ужившись с единицами, он теперь испытывал неприятие ото всех жителей. Так что единственным выходом для него стало покинуть Яньцзинь. На следующий день после истории с Лайси Ян Байшунь, невзирая на сильный снегопад, направился на Яньцзиньскую переправу. Он собрался перебраться на другую сторону Хуанхэ, в Кайфэн, и там устроиться поденщиком. Прежде он никогда не бывал в Кайфэне, а потому и знать не знал, с чего ему там начать и где приткнуться. Ему лишь казалось, что город этот большой, людей в нем много, а значит, и вариантов с работой предостаточно, в общем, там всяко должно быть лучше, чем в деревне. Однако на переправе обнаружилось, что из-за непогоды паромщик Лао Е поставил свою лодку на прикол, а сам ушел домой. Ян Байшунь и рад был бы вернуться назад, но идти ему все равно некуда, поэтому, чтобы переждать снег, он побрел в сторону ближайшей харчевни Лао Юаня. Отодвинув в сторону дверную занавесь из одеяла, он зашел внутрь и увидел троих посетителей, которые расположились у огня прямо на полу. Одним из них оказался Лао Гу, приказчик красильни, что находилась в деревне Цзянцзячжуан, а двое других – его подмастерьями. С Лао Гу Ян Байшунь знаком не был, зато он знал одного из его учеников, Сяо Суна, с которым ходил в частную школу Лао Вана, так что молодые люди признали друг друга. Лао Гу, еще тот упрямец, в канун Нового года вместе с двумя своими учениками отправился в Цзисянь за товаром. Под товаром подразумевались отрезы материи и пряжа, которые он должен был увезти в деревню Цзянцзячжуан для окраски. Но поскольку на обратной дороге из Цзисяня разыгралась метель, переправиться через реку в свою деревню у них не получилось. Поэтому они тоже решили переждать непогоду в харчевне Лао Юаня.

Какое-то время все сидели у огня. Поскольку Лао Гу с Ян Байшунем знаком не был, он не обращал на него никакого внимания. Сам Ян Байшунь заводить с ним разговор как-то не решался. Сяо Сун, глядя на поведение приказчика, также опасался болтать с Ян Байшунем. Пока всю первую половину дня эти трое говорили о своих красильных делах, Ян Байшунь оставался немым слушателем. Все только и мечтали о том, чтобы на улице поскорее распогодилось, но снегопад лишь усиливался, а после уже стемнело. В общем, пришлось им всем оставаться у Лао Юаня на ночевку. Ян Байшунь улегся вместе с Сяо Суном, и им наконец-таки удалось пошептаться о том, кто как устроился в жизни. Сяо Сун, покинув частную школу Лао Вана, все это время работал в красильне в деревне Цзянцзячжуан. При этом он деловито заметил: «Удалось устроиться в красильню, так и ладно, уж лучше тут притерпеться, чем искать приключений». Ян Байшунь даже позавидовал Сяо Суну: вот человек, выбрал себе одно дело и работает, никуда не дергаясь. Сам же Ян Байшунь на вопрос Сяо Суна о том, как его дела, тяжело вздохнул и во всех подробностях пересказал свою историю. Он начал с нечестного жребия, из-за которого не поступил в «Яньцзиньскую новую школу», потом рассказал про то, как учился у забойщика Лао Цзэна, как приехал на свадьбу к старшему брату и как, оставшись без всякой поддержки, решил переправиться через Хуанхэ, чтобы найти работу в Кайфэне. За два года он сменил несколько мест, но так нигде и не задержался, и все из-за каких-то дурацких промахов. В Кайфэне Ян Байшунь никогда раньше не был, поэтому не был уверен, что поступает правильно. Выговорившись, облегчения от этого Ян Байшунь не почувствовал, только душу разбередил. Сяо Сун, проникнувшись к нему сочувствием, вдруг ударил в ладоши:

– Вот это удача, а у нас в красильне как раз не хватает истопника, ты бы пошел?

В сердце у Ян Байшуня затеплилась надежда:

– Да у меня сейчас тупиковая ситуация, а ты еще спрашиваешь, пошел бы я? Работать истопником в своих краях уж всяко надежнее, чем ехать в незнакомый Кайфэн.

– Это ты прав, – откликнулся Сяо Сун, – новичков в больших городах не жалуют. Тогда я завтра поговорю с Лао Гу, посмотрим, что он скажет.

– Этот Лао Гу себе на уме, боюсь, провальное это дело. – Помолчав, Ян Байшунь сказал: – А будет здорово, если он меня возьмет, да и у тебя компания появится. – Он осекся, решив, что ляпнул глупость, и поспешил объяснить: – Я хотел сказать, что компания нужна не тебе, а мне. Я эти два года кое-как протянул, чувствую, что одному мне никак не перекантоваться.

– Ты это брось, у нас еще вся жизнь впереди, – успокоил его Сяо Сун.

На следующее утро снегопад прекратился, выглянуло солнце. Сяо Сун и в самом деле замолвил перед Лао Гу словечко за Ян Байшуня. Рассказав ему обо всех проблемах товарища, который оказался в тупике, Сяо Сун попросил Лао Гу взять его в истопники. Лао Гу на это без всяких объяснений ответил:

– Коли за два года ни с кем не смог ужиться, значит, скорее всего, он какой-нибудь прохвост. – Сделав паузу, он добавил: – Я бы тебя уважил, но ты ведь знаешь нашего хозяина. Дураков он не боится, а вот прохвостов избегает. Ведь случись, что этот парень набедокурит, отвечать-то придется мне.

Но едва Лао Гу вышел из харчевни, как обнаружил, что Ян Байшунь перетаскал к переправе несколько десятков тюков с материей и пряжей, что с вечера оставались лежать под навесом. Оказывается, пока они спали, Ян Байшунь поднялся ни свет ни заря и сделал всю работу за них. Горький опыт последних двух лет изменил Ян Байшуня. Каждый из тюков весил больше сотни цзиней. Паромщик Лао Е уже был наготове со своей лодкой, поэтому Ян Байшунь, отставив зад, стал грузить в нее тюки. Несмотря на холод, он весь вспотел, от его головы валил пар, парень раскалился, словно решетка из-под пампушек. Указывая на работавшего вдали Ян Байшуня, Сяо Сун обратился к Лао Гу:

– Поглядите.

Лао Гу смачно сплюнул:

– Чего глядеть? Если бы он не развернул тут свою деятельность, я бы сказал, что он человек честный. Но теперь я вижу, что не ошибся, решив, что этот парень с хитрецой, а мне такие не нужны.

Пока они дошли до причала, Ян Байшунь уже все перетаскал. Верхняя половина его ватной куртки насквозь промокла. Лао Гу с подручными зашел на лодку. И если бы в этот самый момент Ян Байшунь вызвался на разговор, все бы его труды ушли коту под хвост, но Ян Байшунь, заметив безразличие Лао Гу и поняв, что тот не собирается ему ничего предлагать, не сказал ни слова. Вообще-то, чтобы переправиться на другой берег Хуанхэ, он мог бы попроситься к ним в попутчики, но вместо этого он спрыгнул с лодки и просто помахал Сяо Суну на прощание. Такое поведение тронуло Лао Гу, ему показалось, что Ян Байшунь все-таки хороший малый, поэтому он махнул в его сторону и сказал:

– Ну, парень, полезай к нам, поедем в красильню, покажу тебя нашему хозяину. Коли возьмет – считай, твое счастье, а коли нет – так уж не обессудь.

Ян Байшунь снова запрыгнул в лодку; переправившись через реку, они все вместе приехали в деревню Цзянцзячжуан. Красильня Лао Цзяна называлась «Исток», в ней располагалось восемь огромных, окружностью в целый чжан, красильных чанов, под которыми день и ночь не затухал огонь. В каждом из чанов находилась одна из восьми красок: красная, оранжевая, желтая, зеленая, голубая, синяя, фиолетовая и черная. Когда белую ткань либо белую пряжу помещали в чан с черной краской и, поварив в ней четыре часа, вытаскивали, ткань либо пряжа становились черными. Точно таким же образом ткань или пряжа получали красную, оранжевую, желтую, зеленую, голубую, синюю или фиолетовую окраску. В Яньцзине на сотню ли окрест существовало всего две красильни, одна из них как раз принадлежала Лао Цзяну из деревни Цзянцзячжуан. Для работы одной красильной мастерской требовалось около десяти работников.

Лао Цзяну уже перевалило за пятьдесят, прежде он торговал чаем и мотался между Яньцзинем и провинциями Цзянсу и Чжэцзян. Но если подворачивался удобный случай, мог смотаться и в другие места. С возрастом, когда поездки стали его утомлять, он на вырученные от продажи чая деньги взял и открыл красильню. Лао Цзян отличался худобой и орлиным носом. В молодости, занимаясь скупкой и перепродажей чая, он любил поговорить. От Яньцзиня до провинций Цзянсу и Чжэцзян все чаеторговцы знали любителя поболтать Лао Цзяна с орлиным носом. Однако, перевалив пятидесятилетний рубеж, Лао Цзян вдруг разлюбил разговаривать. Привычка говорить, что привычка курить – легко сказать «бросаю», тем не менее десять из восьми с этим не справляются. Но Лао Цзян слово свое сдержал, и даже несколько с этим переборщил. Теперь он целыми днями молчал, а если требовалось высказаться, надолго задумывался. Но окружающие к такому повороту дел были не очень-то готовы. Например, в красильне, прежде чем отдать какое-нибудь самое обычное распоряжение, Лао Цзян сначала надолго задумывался, но в результате выдавал самое обычное распоряжение. Но это только другие считали, что он сказал что-то обыденное, сам Лао Цзян, тративший столько времени на обдумывание своих слов, мог и разозлиться, если его фразам не придавали должного значения. Когда к нему привели Ян Байшуня, Лао Цзян взглянул на него и, опустив голову, погрузился в раздумья. Сяо Сун, который крутился рядом, пытался как-то повлиять на его решение:

– Хозяин, пусть он огонь разводит, он честный малый.

Бросив взгляд на Сяо Суна, Лао Цзян снова задумался; думал он долго, пока наконец не дал отмашку Лао Гу, мол, так и быть, оставляй. Однако, когда хозяин позволил оставить Ян Байшуня, Лао Гу поставил его на место Лао Ая, который таскал воду, а того назначил разводить огонь. Итак, Ян Байшунь стал носить воду. В красильне такой вид работы не требует мастерства, впрочем, думал Ян Байшунь, разведение огня также не требует мастерства, так что для начала и воду потаскать неплохо. Спустя десять дней Ян Байшунь понял, насколько это адский труд. Ведь обеспечить водой красильную мастерскую – это тебе не на кухню воды натаскать. В красильне Лао Цзяна было восемь чанов с красками и восемь кирпичных бассейнов. Дело в том, что после окраски ткань или пряжу сначала следовало прополоскать и только потом развесить на шесты для просушки. Каждый из восьми бассейнов был площадью в два квадратных чжана, воду для полоскания меняли раз в три дня, поочередно обновляя красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий, фиолетовый и черный бассейны. Так что в день приходилось совершать больше шестисот походов за водой. Сам колодец был недалеко, прямо под софорой за двориком, однако сил и времени для того, чтобы крутить колодезный ворот и шестьсот с лишним раз доставлять воду в красильню, убивалось достаточно. Ян Байшунь вставал с криками петухов и работал до темноты, но, как он ни старался, ему практически никогда не удавалось обновить всю воду целиком. В такие минуты он начинал думать, что носить воду куда сложнее, чем разводить и поддерживать огонь. Только сейчас он понял, каким беспощадным оказался Лао Гу: взять-то он его взял, но при этом устроил Ян Байшуню настоящее испытание. Если вода для полоскания была не готова, весь процесс вставал колом. И тут уже, не дожидаясь, пока Ян Байшунь получит нагоняй от приказчика Лао Гу, в дело мог вмешаться сам хозяин Лао Цзян. Лао Цзян никого не бил и не ругал, но, едва заметив в каком-то из бассейнов темную воду, он начинал сначала выразительно пялиться на эту воду, а потом, подозвав к себе Ян Байшуня, так же выразительно пялился на него. С тех пор как Ян Байшуня приняли в красильню, Лао Цзян не сказал ему ни слова, если же возникала какая-то проблема, он просто молча смотрел на него, после чего так же молча опускал голову и погружался в свои думы. Это была пытка похлеще, чем если бы он просто обругал его или приложил руку. Ян Байшунь тотчас подхватывал ведра и снова шел по воду. В такие моменты он вспоминал, как вместе с наставником Лао Цзэном забивал свиней. Пусть его и обижали, но тогда он чувствовал себя намного вольготнее, чем сейчас. Иногда, чтобы передохнуть, они даже могли сесть и поболтать под деревом. Но как бы то ни было, Лао Цзэн обеспечивал его только пропитанием без жилья, да и ходить им приходилось по тридцать ли в день, в то время как в красильне Ян Байшунь мог жить. Прошел месяц, и Ян Байшунь втянулся в работу. Это вовсе не означало, что он стал носить больше воды, просто обновляя красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий, фиолетовый и черный бассейны, он выявил свои тонкости. Три бассейна, в которых прополаскивались изделия оранжевого, желтого и голубого цветов, действительно надлежало обновлять каждые три дня, и тут особо не сачкануть, однако в бассейнах, где полоскали изделия после других пяти красок, воду можно было менять раз в пять дней, поскольку на вид эффект оставался тем же. Раньше, когда Ян Байшунь старался раз в три дня заменить всю воду, он, само собой, не справлялся, на что красноречиво указывала вода в оранжевом, желтом и голубом бассейнах. Но раскусив этот фокус, он стал с легкостью справляться со своими поручениями. Лао Цзян теперь уже не пялился на бассейны, так что Ян Байшунь почувствовал большое облегчение.