Текст книги "Взгляд со звезд"

Почему людей стоит спасать?
Лю Цысинь против Цзян Сяоюаня

Иногда научная фантастика уносит нас далеко-далеко, туда, где есть только огромные и красивые просторы Вселенной, а также бесчисленное множество неизвестных опасностей. Куда в конце концов отправится человечество? Сумеет ли оно сохранить свою веру в будущее? Что оно выберет для того, чтобы выжить? Науку? Какие проблемы может решить наука, а какие – нет? Возможно, это слишком сложные вопросы, но мы получаем их от наших читателей со дня основания Science et Vie[8]8
  Science et Vie – «Наука и жизнь», китайская версия старейшего французского научно-популярного журнала.


[Закрыть].

26 августа 2007 года в баре «Белые ночи» произошла приятная встреча. Ее открыл поэт Ди Юнмин, редакторы Science et Vie пригласили двух особых гостей, которые приехали в Чэнду на Международную конференцию по фантастике и фэнтези: знаменитого писателя-фантаста Лю Цысиня (далее – Лю) и Цзян Сяоюаня (далее – Цзян), профессора шанхайского университета «Цзяотун» и автора многих рецензий на научно-фантастические произведения. Лю и Цзян сошлись в яркой, увлекательной дискуссии, посвященной вопросам, которые ставят в тупик всех нас – в том числе о научной фантастике, сциентизме и об отношениях между наукой и человечеством.

Ниже приведена расшифровка этого разговора.

Лю: Если взглянуть на вопрос через призму истории, то первая работа в жанре фантастики – «Франкенштейн, или Современный Прометей» Мэри Шелли – является антинаучным произведением. В этом произведении наука представлена в мрачных тонах. И даже в более раннем произведении – «Путешествиях Гулливера» Джонатана Свифта – ученые выглядят нелепо, а наука выглядит бездумной схоластикой. Но когда мы добираемся до Жюля Верна, картина внезапно становится оптимистичной, потому что его вдохновляло быстрое и интенсивное развитие науки и техники, которое произошло в конце XIX века.

Цзян: В страну многое привезли с Запада – то, что было тщательно отобрано, – и Жюль Верн соответствовал потребностям нашей пропаганды и системы образования. Оптимизм его ранних работ неразрывно связан с развитием науки и технологий в XIX веке. В то время люди еще не увидели звериный оскал науки. Но на склоне лет Жюль Верн стал пессимистом.

Лю: Жюль Верн, несомненно, написал несколько очень сложных произведений, со сложными персонажами и сюжетами. Одно из них о том, как люди создают общество на корабле. В романе «Флаг родины» есть антинаучные элементы: в нем описаны катастрофы, вызванные наукой. И то же самое происходит в романе «Пятьсот миллионов бегумы». Но они не очень известны, и если смотреть на его творчество через призму идеологии, то почти все его произведения выглядят невинными и наивными. Стоит заметить, что «золотой век»[9]9
  «Золотым веком» англо-американской фантастики принято считать период с 1930 по 1950-е годы, период массового издания НФ-журналов и их редакторов. Лидерами жанра можно назвать Айзека Азимова, Артура Ч. Кларка и Роберта Хайнлайна.


[Закрыть] научной фантастики на самом деле произошел во время Великой депрессии, в 1920-е. Почему? Возможно, потому, что люди искали утешение в литературе, старались уйти от реальности в видения, созданные наукой.

Цзян: Говорят, что в те времена книги выходили очень активно. Вот одна история про Жюля Верна. В «Лотерейном билете № 9672» он написал про астрономическую обсерваторию Сюйцзяхой в Шанхае. В романе появляется какой-то летающий объект, и директор обсерватории полагает, что этот объект прислали разумные существа с другой планеты – то, что сегодня мы называем НЛО. Другие астрономы не верят ему, потому что он – китаец, а затем оказывается, что объект действительно создала инопланетная цивилизация. Однако тут Жюль Верн ошибся: на самом деле в то время обсерваторией Сюйцзяхой руководил не китаец, а соотечественник Жюля Верна – француз.

Лю: Жюль Верн создал в своих произведениях образы большой машины, и их использовали во многих книгах, направленных против науки. Э. М. Форстер написал знаменитую повесть «Машина останавливается»[10]10
  Повесть-дистопия 1909 года, в которой предсказаны социальные сети, видеоконференции и зависимость от технологий. Э. М. Форстер (1879–1970) – британский прозаик, критик, сценарист, антифашист, автор романов «Комната с видом», «Говардс Энд», «Морис».


[Закрыть], в которой все общество – просто гудящая машина, а люди живут под землей и редко выходят на поверхность. Однажды машина ломается, и Земля гибнет.

Цзян: Многие заметили, что ваши работы эволюционируют по направлению от оптимизма к пессимизму. Есть ли что-то общее между этим явлением и пессимизмом позднего Жюля Верна? Ваш образ мыслей тоже постепенно меняется?

Лю: Эти вещи не совсем связаны друг с другом. И оптимисту, и пессимисту нужен метод. За последние годы мой образ мыслей не сильно изменился: я – фанат технологий, я верю, что они способны решить все наши проблемы.

Цзян: Значит, вы сторонник сциентизма.

Лю: Кое-кто полагает, что наука не помогает нам, а, напротив, сама создает часть проблем – например, разрушает связи между людьми в обществе и подрывает моральные устои. Американский писатель-фантаст Нэнси Кресс[11]11
  Нэнси Кресс (р. 1948) – многократный лауреат премий «Хьюго» и «Небьюла». Автор цикла «Испанские попрошайки» о постлюдях.


[Закрыть] даже сказала, что «наука превращает людей в нелюдей». Но здесь мы должны заметить, что человеческая природа всегда менялась. Мы и люди эпохи неолита, столкнувшись друг с другом, решили бы, что перед нами не-человек, существо, не обладающее человеческой природой. Поэтому мы не должны отказываться от этой трансформации и бояться ее. Мы определенно изменимся. Если технологии разовьются до нужного уровня, то смогут устранить все проблемы. Люди не верят в это только из-за каких-то личных опасений, основываясь на убеждении, что человек не должен меняться.

Цзян: Изменения в обществе – всего лишь одна из причин, по которым люди выступают против сциентизма. Еще одна состоит в том, что наука действительно не может решить все проблемы, поскольку часть из них не имеет решения – например, вопрос о смысле жизни.

Лю: Это действительно так, но я не говорю о настолько общих понятиях. Кроме того, по-моему, наука может ответить и на этот вопрос.

Цзян: Мы можем найти смысл жизни с помощью науки?

Лю: Наука позволит мне не заниматься этим. Мы, например, могли бы воспользоваться научными методами, чтобы удалить из моего мозга желание искать смысл жизни.

Цзян: Я считаю, что многие достижения в области науки и технологии, в общем, нейтральны – все зависит от того, кто их применяет, хорошие люди или плохие. Но тут есть и что-то другое, фундаментально неправильное. Вы только что говорили про очень опасный метод; тех, кто его использует, можно даже назвать злодеями. Он неправильный, он аморальный и безнравственный, вне зависимости от того, кто его применил. Если мы начнем разрабатывать подобные методы, то совершим преступление. Антисциентизм противостоит сциентизму, а не самой науке. Многие люди на Западе считают сциентизм чудовищным.

Лю: Я хочу задать вам вот какой вопрос: если я могу убедить вас с помощью слов, то чем убеждение отличается от чипа в мозгу, который влияет на ваше решение?

Цзян: Разница, конечно, есть. Убеждая меня, вы проявляете уважение к моей свободе воли.

Лю: А теперь я задам вопрос, которого касаюсь в своей следующей книге: если такой чип существует, но не влияет на ваши мысли напрямую, и вы можете думать о чем угодно, можете ли вы принять такое положение вещей?

Цзян: Да, но люди, которые контролируют мои мысли, должны будут действовать очень осторожно.

Лю: Верно, именно это я и хочу сказать. Если взять три классические антиутопии – «Мы», «О дивный новый мир» и «1984», то самое светлое будущее описано в «1984», потому что в данном романе природа человека всего лишь подавлена, а в двух других книгах она исчезла. А вы бы что предпочли – «1984» или «О дивный новый мир»?

Цзян: Если выбирать только из двух этих романов, то, вероятно, большинство предпочло бы «О дивный новый мир». Но что, если сегодня у нас был бы более широкий выбор?

Лю: Однажды вы сказали, что с точки зрения философии человечество не подготовилось к полному уничтожению. Давайте представим науку – инструмент, который дегуманизирует людей, – на фоне катастрофы, которая уничтожит все человечество. Если нам действительно будет грозить катастрофа, вам же придется использовать этот инструмент, верно?

Цзян: Если сегодня мы должны готовиться к катастрофе, тогда, во-первых, нам нужна возможность совершать межзвездные перелеты – и не просто запускать корабли в космос время от времени, а провести массовое переселение людей. И, во-вторых, наука должна помочь нам найти новый дом.

Лю: Да, конечно, это было бы прекрасно. Но если катастрофа произойдет скоро – например, в мае следующего года, то что нам тогда делать?

Цзян: Вы полагаете, что разобраться с этой катастрофой нам помогут технологии, управляющие мышлением человека?

Лю: Технология не предотвратит катастрофу, однако позволит человечеству использовать методы, которые выходят за рамки морали. Благодаря технологиям мы сможем пожертвовать частью популяции, чтобы спасти вид в целом. Потому что современная мораль не способна «посмотреть в лицо» неумолимому уравнению (так называется фантастический рассказ Тома Годвина[12]12
  Том Годвин (1915–1980) – американский писатель-фантаст, его рассказ «Неумолимое уравнение» на русском языке издавался лишь однажды, в 1960 году.


[Закрыть]) и непростому вопросу: должен ли умереть один из нас или мы оба погибнем вместе?

Цзян: Если для вас будущая катастрофа является причиной, по которой я должен смириться с тем, что моими мыслями будет управлять чип в моем мозгу, то это само по себе катастрофа. Нельзя убеждать людей в неизбежности катастрофы, потому что катастрофа еще не произошла. Никто не знает, когда она произойдет; возможно, она вообще не произойдет. На самом деле подобные ситуации уже были освещены в лучших западных романах, и каждый раз авторы приходят к выводу, что подобные методы – зло. Например, в «Цифровой крепости» Дэна Брауна власти просматривают все электронные письма, утверждая, что это нужно для борьбы с терроризмом. Однако подобные действия сами по себе являются одним из видов терроризма.

Лю: Я привел этот пример просто для того, чтобы объяснить проблему: является ли технология злом, или нет, является ли ее функция в обществе злом, или нет – все это зависит от окончательного предназначения человеческого общества. Учитель Цзян, вы верите, что управление мыслями – зло, потому что оно эксплуатирует человеческую природу. Но что, если окончательное предназначение человеческого общества – не сохранить человеческую природу, а распространять человечество все дальше и дальше? Тогда подобные методы не являются злом.

Цзян: Это уже оценочное суждение: что важнее – двигаться дальше или сохранить человеческую природу? Словно у нас есть только два пути: если свернуть на первый, человеческая природа исчезнет, но люди будут существовать и дальше; если выбрать второй, то человеческая природа будет существовать до конца, но человечество погибнет. По-моему, не только я сам, но и многие другие выбрали бы второй путь. Ведь уничтожить человеческую природу – значит уничтожить само человечество.

Лю: На самом деле я задаюсь этим вопросом с тех пор, как начал писать фантастику. Так какой выбор лучше?

Цзян: Сейчас я считаю, что нужно уважать свободу воли. Возможно, стоит провести голосование, и в таком случае я, возможно, выберу не продолжать свое существование.

Лю: Верно, но я хочу подчеркнуть тут вопрос о категории. Есть ли в человеческой природе нечто неизменное с незапамятных времен? Я ничего не могу придумать.

Цзян: Мне кажется, что свобода воли – одна из тех вещей, которые не меняются. Я всегда верил, что наука не должна лишать нас свободы воли. Нечто подобное уже произошло в США, когда местные правительства, следуя совету экспертов, добавили фтор в питьевую воду, чтобы предотвратить кариес. Многие были против этого, и, в частности, говорили следующее: я знаю, что это для моей пользы, но разве у меня не должно быть права отказаться от этих преимуществ?

Лю: Эта тема поднята в «Заводном апельсине»[13]13
  «Заводной апельсин» (1962) – роман-дистопия Энтони Берджесса, также есть одноименная экранизация Стэнли Кубрика (1971).


[Закрыть].

Цзян: Видимо, в данном случае каждый из нас останется при своем мнении. Я считаю, что контроль над мыслями с помощью технологий – это всегда плохо, а вы считаете, что при определенных обстоятельствах он допустим ради всеобщего блага. Современная западная фантастика во многом является продуктом этих антинаучных настроений; данная трансформация начала происходить с появлением «Новой волны»[14]14
  «Новая волна» – направление в фантастике 1960–1970-х годов, характеризующееся слиянием жанровой литературы с мейнстримом. Типичные представители – Джеймс Грэм Баллард, Майкл Муркок, Роджер Желязны, Харлан Эллисон, Томас Диш.


[Закрыть]. Антисциентизм можно назвать одной из главных привлекательных черт фантастики «Новой волны»; другая привлекательная черта, например, требует, чтобы мы изучали темную сторону науки будущего.

Лю: На самом деле «антинаука» процветала уже тогда, когда «золотой век» фантастики был в самом разгаре.

Цзян: На Западе «Новая волна» выполнила свою задачу. А что вы можете сказать о китайской «Новой волне»?

Лю: В 1980-х шли бурные дебаты о том, должна ли быть научная фантастика более научной или более литературной. В конце концов победу одержали сторонники второго подхода, и это можно назвать запоздалой победой «Новой волны» в Китае. В настоящий момент большинство китайских фантастов с пессимизмом смотрят на науку и сомневаются в том, что она развивается в нужном направлении; это доказательство того, что на них повлияли западные интеллектуальные течения. По-моему, западная наука уже развилась до такой степени, что ее следует ограничить, но китайская научная мысль только родилась. Если мы начнем ее демонизировать, ни к чему хорошему это не приведет.

Цзян: У меня другое мнение. Нельзя сказать, что сциентизм ускоряет развитие науки; он, скорее, подобен загрязнению среды, он – цена, которую мы платим за экономическое развитие, которое мы наконец привели в порядок. Сциентизм как явление изначально вреден для науки.

Лю: Но сейчас мы обсуждаем научный подход в фантастике – то, как она описывает позитивные стороны науки и продвигает научное мышление. От этого, разумеется, не может быть вреда.

Цзян: На самом деле в Китае авторитет науки слишком велик.

Лю: Авторитет науки велик, но в Китае пока нет научного духа.

Цзян: Нам следует ввести пределы влиянию науки – и нет, при этом мы не уничтожаем научный дух. Научный дух – это не безоглядное поклонение науке, а дух сомнений, который позволяет сомневаться и в науке тоже.

Лю: Но для того чтобы говорить о научном сомнении и научном подтверждении гипотез, нужен пример. Как случилось, что в фантастике не менее 98 процентов работ проникнуты антинаучными настроениями? Так не должно быть. Если для обычных людей развитие науки – это темный, иррациональный мир, где нет ничего, кроме зла и катастроф, то как мы сможем распространять научный дух?

Цзян: Раньше я тоже думал, что это проблема, но теперь готов смириться с подобным положением вещей. Можно использовать следующую аналогию: если ребенок получает хорошие отметки, то становится невероятно надменным. Чтобы противодействовать этому, взрослые перестают хвалить его за каждую хорошую отметку и начинают критиковать его недостатки. Разве это не разумно?

Лю: Вы не могли бы рассказать о том, как именно в Китае проявляется авторитет науки?

Цзян: В Китае многие думают, что наука может решить все проблемы. Кроме того, они полагают, что наука – это лучшая система знаний, которая отменяет все остальные системы знаний.

Лю: Вот здесь наши мнения расходятся. Я не верю, что наука может отменить все остальные системы знаний, но считаю, что это самая полная и мощная система, которая есть у нас сейчас, – потому что она признает логический анализ, требует объективного подтверждения в ходе эксперимента и не признает авторитетов.

Цзян: Я изучал астрофизику и поэтому раньше тоже так думал, но где-то году в 2000-м мое мировоззрение начало меняться, и, разумеется, это был медленный и постепенный процесс. Причиной стало мое знакомство с западными антисциентистскими работами; мне даже кажется, что они правы. Вы думаете, что наука – лучшая система, и поэтому считаете, что все должны обладать научным духом. Но если научным духом обладает лишь часть людей, это нормально.

Лю: Он, по крайней мере, должен получить широкое распространение.

Цзян: Я хочу сказать, что не только люди обладают научным духом, могут принимать правильные решения, и, более того, во многих случаях все происходит ровно наоборот. Примером тому может служить ремейк «Соляриса» Андрея Тарковского, поставленный Стивеном Содербергом. На пустой космической станции люди обнаруживают много странного. Главный герой Крис видит свою жену Рейю, которая давным-давно умерла. Доктор Гордон говорит Крису: «Рейя – не человек, поэтому нам нужно ее (их) уничтожить», и это решение полностью соответствует научному духу и материализму. В конце концов они встают перед выбором: либо они возвращаются на Землю, либо их поглотит океан. В самой последней сцене Крис решает остаться и падает в океан, выкрикивая имя Рейи. Здесь у него нет научного духа, и он поступает так только ради любви. Разумеется, Содерберг заставляет его прыгнуть в океан, а когда Крис возвращается домой, то там его ждет Рейя. Конечно, этот выбор сделан не на основе научного духа, но разве он не прекрасен? То есть Содерберг говорит нам, что на самом деле планета Солярис – это метафора, обозначающая Бога.

Лю: Ваш пример не доказывает неправоту сциентизма. Проблема здесь в масштабах, ведь герой не принимает решение за все человечество. С другой стороны, если бы мы согласились с вашим выбором и вернули ее на Землю, какие последствия были бы у этого решения? Она – не человек, мы не знаем, кто она на самом деле и какой силой обладает, и тем более мы не знаем, что она привезла с собой на Землю.

Цзян: Если есть любовь, то это не страшно. В мире людей есть вещи, которые выше научного духа. Этим примером я хотел показать, что существуют системы знаний, которые не такие надежные, как наука, но которые должны занимать столь же высокое положение, как и наука.

Лю: Наука – это самая надежная система знаний. Я признаю, что религия более применима в делах духовных, но наличие науки необходимо для нашего существования. Возможно, во Вселенной есть система получше, но пока она не появилась, почему мы не должны верить в науку?

Цзян: Я не говорю, что не верю в науку, а просто хочу сказать, что мы должны смириться с тем, что другие люди в ней сомневаются. Когда наука сталкивается с проблемой, она может найти решение, и я могу искать решение с помощью науки, но когда наука не способна это сделать, я должен использовать что-то еще.

Лю: В процветающем мире, где нет войн, такое недоверие не приведет к серьезным последствиям, но в эпоху кризиса все не так. Похоже, что наша дискуссия вернулась к вопросу о смысле жизни, о предназначении. Можно упростить образ нашего мира, проделав мысленный эксперимент. Допустим, что во всем мире остались только вы, я и она; то есть судьба всей человеческой цивилизации в наших руках. Если мы можем выжить только в том случае, если убьем ее, вы это сделаете?

Цзян: Нет.

Лю: Но ведь в наших руках – все достижения цивилизации. Шекспир, Эйнштейн, Гете… Если вы не убьете ее, то это будет уничтожено – и все потому, что вы не хотите взять на себя ответственность. Вы должны понять, что Вселенная безразлична. Если все мы исчезнем во тьме, не будет никаких вопросов о человеческой природе и нечеловеческой природе. Но если я выберу нечеловеческую природу сейчас, тогда в будущем у человеческой природы появится шанс снова расцвести.

Цзян: Убить ее или нет – не тот вопрос, который может решить наука. Мне кажется, что не убить ее – более ответственное решение, чем убить. Убить ее – значит потерять свою человечность. Люди долго эволюционировали, чтобы обрести человечность, которая есть у нас сегодня, и я не могу просто так ее отбросить. Я хочу, чтобы мы трое боролись за жизнь и постарались бы найти способ, который позволит нам выжить.

Лю: В данном случае мы исходим из предпосылки, что либо выживем мы двое, либо все трое погибнут вместе, и это очень мощный мысленный эксперимент. Уничтожение – железобетонный факт, он словно стена, которая встала перед нами. В «Блуждающей Земле» я написал: «Эта стена бесконечно высока и уходит бесконечно глубоко в землю. Она тянется бесконечно далеко вправо и влево. Что это такое?.. Это смерть».

Цзян: Это напомнило мне более важный вопрос, сформулированный в фильме «Звездный крейсер „Галактика“»[15]15
  «Звездный крейсер “Галактика”» – культовый американский телевизионный проект Рональда Д. Мура, выходивший в 2003–2009 годах. Вместе с сериалом вышли полнометражные фильмы и ряд мини-сериалов приквелов. Проект завоевал премии «Хьюго», «Эмми», «Сатурн». Проект является ремейком одноименного сериала 1978 года.


[Закрыть]: «Почему людей нужно спасать?» В сценарии, который вы только что нарисовали, если мы убьем ее, то утратим нашу человечность. Люди без человечности уже отрезаны от Шекспира, Эйнштейна, Гете… так зачем их спасать? Приверженец сциентизма мог бы провести расчеты: «у нас столько-то воды и столько-то кислорода», и прийти к выводу о том, что одного человека нужно просто ликвидировать. Но, возможно, литература даст нам ответ получше. В юности я прочел стихотворение Байрона «Дон Жуан», в котором есть похожая сцена: несколько людей страдают на корабле и тянут жребий, чтобы решить, кого они съедят, но Дон Жуан решает, что он не может есть человеческое мясо. И это к лучшему, ведь все, кто съел человечину, умирают от отравления. В то время это сильно на меня повлияло, и я решил, что если когда-нибудь окажусь в подобных обстоятельствах, то точно не буду есть человеческое мясо. Приводит ли каннибализм к отравлению или нет, я не знаю, но намерение Байрона заключалось в том, чтобы заставить нас не отказываться от нашей человечности. Я очень хочу задать учителю Лю следующий вопрос: вы в каком-то смысле – альтернативный китайский фантаст. Большинство других писателей публиковали антисциентистские произведения, но вы продолжаете верить в пользу и величие науки, и это не помешало вам добиться успеха. В чем причина этого?

Лю: Причина в том, что я предлагаю холодную рациональность, и эта рациональность правильная. Ваш выбор – человеческая природа, мой – биологическое существование. И читатели согласны с тем выбором, который сделал я. Перефразируя Канта, можно сказать так: меня восхищают звезды над моей головой, но я возражаю против морального закона внутри меня.

Цзян: Это довольно холодный взгляд на вещи.

Лю: Если смотреть на эти проблемы через призму научной фантастики, взгляд в самом деле становится настолько холодным.

Интервьюер: Ван Цзюэ

Опубликовано в Science & Vie,

№ 11, 2007 г.