Текст книги "Алов и Наумов"

Венецианская интерлюдия

Лауреаты МКФ в Венеции, 1961 год. На сцене фестивального дворца Лидо Витторио Де Сета (лучший дебют – «Бандиты из Оргасоло»), Владимир Наумов (Золотая медаль, специальный приз жюри – «Мир входящему»), Ален Рене («Золотой лев св. Марко» – «Прошлым летом в Мариенбаде»), Александр Алов, Джованни Меколи (директор фестиваля), Тосиро Мифунэ (лучшая мужская роль – «Телохранитель», реж. Акира Куросава)

Но вот что любопытно: тогда же, в 1961 году, совершенно неожиданно для нас, по настоянию итальянцев, которым удалось увидеть фильм, «Мир входящему» выпустили за рубеж для участия в конкурсной программе Международного кинофестиваля в Венеции. В конкурсе были представлены фильмы прославленных мастеров мирового кино: Акиры Куросавы, Роберто Росселлини, Алена Рене, Витторио Де Сика и других.

Наш изруганный, истерзанный фильм был встречен жюри, критикой и публикой с восторгом.

«Мир входящему» – самое искреннее откровение XXII Венецианского фестиваля», – писал известный итальянский критик, между прочим, коммунист Уго Казираги.

Фильм был удостоен Золотой медали – специального приза жюри за лучшую режиссуру, а также Кубка Пазинетти за абсолютно лучший иностранный фильм, показанный на конкурсе и вне конкурса.

Кинорежиссер Леонид Луков, возглавлявший нашу делегацию на Венецианском киносмотре, искренне радуясь за нас, сказал Алову: «Ну вот, Саша, теперь ваши мытарства кончились». Однако мудрый Алов возразил: «Думаю, вы их недооцениваете». И он оказался прав. Вернувшись, мы узнали, что с прокатом фильма у нас в стране дела обстоят так же плачевно, как и раньше. А может, еще хуже. Со всех сторон сыпались обвинения: «Работать с этим фильмом просто невозможно. Ни с какой стороны к нему не подступиться! Объяснить его трудно! Так чтобы никакой неприятности не вышло, лучше фильм на экраны не пускать». Или: «Совершеннейшая чепуха! Неужели за такой идейный брак нельзя спросить с творческих работников, допустивших такое?»

«Мир входящему» между тем получил еще много международных премий и широко демонстрировался во многих странах мира. Выдающийся французский историк кино Жорж Садуль, увидевший нашу картину на Неделе советского кино в Париже, написал: «Алов и Наумов сделали прекрасный, волнующий фильм, хотя сценарий и изобразительное решение порой грешат чрезмерной эффектностью. Тем не менее фильм берет за живое, потому что есть в нем глубокий и искренний ужас, который внушает авторам война. Безусловно, солдаты, ведущие в высшей степени справедливую борьбу, хорошо понимают, что спасают человечество от рабства и нацистской чумы, но это не может избавить их от страха смерти в последние часы войны, ибо еще страшнее и "бессмысленнее" смерть, которая настигает солдата после победы. Этот трагизм последних часов войны воплотился в изобразительном лейтмотиве фильма – в образе дороги, влажно поблескивающей в ночном тумане, дороги, изрытой снарядами, заваленной брошенными при отступлении машинами, трупами, ранеными. (…) Я знаю, что на родине фильм подвергся критике за формализм. Что ж, охотно соглашусь с теми, кто считает, что в картине Алова и Наумова присутствует формализм, если только под этим словом подразумевать поиск самобытных и сугубо индивидуальных художественных форм. Такой формализм представляется мне гораздо менее опасным, чем другой, противоположный ему и заключающийся в академической имитации старых шаблонных форм, что приводит к созданию бездушных, мертвых стереотипов». Но, несмотря на хороший прием со стороны нашей и мировой кинокритики, «Мир входящему» прошел по стране крайне ограниченным тиражом. Алов, который очень дорожил этой картиной, искренне страдал от того, что широкий зритель практически картину не видел.

Кино и литература

Мы давно уже поняли, что в действиях начальства не надо искать логики. Несмотря на травлю «Мира входящему», несмотря на недовольные окрики и ругань, долетавшие в наш адрес из высоких кабинетов, наш с Аловым статус как молодых и талантливых явно упрочился. В те годы было создано Объединение писателей и киноработников (1963), и Пырьев, который был директором киностудии «Мосфильм», настоял, чтобы нас назначили художественными руководителями. Его главным аргументом было мировое признание фильма «Мир входящему», который, повторюсь, в СССР показывать не захотели. Вот такая непостижимая нелогичность, абсурд, оксюморон. Но благодаря этому появилось объединение, в котором собрались замечательные писатели, критики, режиссеры и даже один профессор элоквенции – Владимир Крепс. С нами сотрудничали писатели: Ч. Айтматов, Г. Бакланов, Ю. Бондарев, Б. Полевой, В. Тендряков, Ю. Трифонов, Л. Леонов, В. Катаев, М. Шатров, Б. Балтер, В. Аксенов, А. Гребнев, Л. Зорин, С. Лунгин, И. Нусинов и, наконец, А. Солженицын. Фильмы ставили: Б. Барнет, В. Басов, М. Швейцер, М. Хуциев, Ю. Карасик, А. Тарковский, А. Кончаловский, Э. Климов, М. Калик, С. Самсонов, Г. Егиазаров, И. Туманян, А. Смирнов, П. Чухрай, Б. Яшин, И. Селезнева, Д. Фирсова.

К середине 1960-х мы ощущали, как надвигалась тень, не такая, может, густая, но все же ясно ощутимая тень времен застоя. Естественной для нас реакцией на нее было стремление, тщательно, впрочем, маскируемое, создать свой очаг сопротивления. В этом стремлении мы с Аловым были не одиноки, и к нам потянулись единомышленники. Сейчас многие считают, что застой, подобно утюгу, подавил и «выгладил» все на свете, задавил все живое в кинематографе. Это серьезное заблуждение, если не подтасовка. Конечно, ущерб, нанесенный кинематографу застоем, велик. Но сопротивление было. Причем сопротивление организованное, продуманное, сознательное.

Наше Объединение писателей и киноработников стало одним из таких очагов сопротивления. Художник, он, конечно, по натуре одиночка и самодостаточен, но все же ему нельзя без опоры, ему нужна «группа поддержки». Особенно в «минуты роковые», когда решается судьба его замысла. Запустят или не запустят? Быть или не быть его фильму, его детищу? Из этих «роковых моментов» складывается кинематографическая судьба творца, из ответа на вопрос, «быть или не быть» фильму, складывается подлинная история отечественного кино. Ведь кроме официальной, существует еще «тайная история кино» – скрытая от глаз исследователей и искусствоведов. Она подчас не отражена в статьях, книгах. Ее почти никто не знает. Но как раз она (по моему мнению) является решающей для судьбы национального кинематографа.

Эльдар Рязанов, Михаил Швейцер, Александр Алов, Василий Ордынский, Владимир Наумов – в коридорах «Мосфильма» в середине 1960-х жизнь бурлила

Когда Андрей Тарковский и Андрей Кончаловский не нашли поддержки своему замыслу фильма об Андрее Рублеве, они пришли именно в наше Объединение, и, несмотря на огромное сопротивление всех инстанций, нам удалось «пробить» эту идею, и фильм был запущен в производство. Это я и называю «роковым моментом» – не шумную борьбу за выпуск готовой ленты на экраны, а тихую, неизвестную практически никому, но самую главную борьбу – за запуск в производство. Затем Тарковский снял у нас «Солярис» и «Зеркало».

Марлен Хуциев, Александр Алов, Владимир Наумов – однокашники, коллеги, друзья. 1965 год

Время менялось, «оттепель» заканчивалась. Пробивать приходилось многое: «До свидания, мальчики!» Михаила Калика и Бориса Балтера, «Время, вперед!» Михаила Швейцера и Валентина Катаева, «Июльский дождь» Марлена Хуциева и Анатолия Гребнева, «Шестое июля» Юлия Карасика и Михаила Шатрова, наши собственные «Скверный анекдот» и «Бег». Для запуска фильмов применялись всевозможные уловки и обманки: метод «удава», «зайца», «ящерицы» (то есть пойти на мелкие уступки, чтобы сохранить картину). Если предположить, что все эти замыслы могли быть не реализованы, то в истории нашего кино зияли бы страшные «дыры».

Конечно, не все нам удавалось «пробить». Не увидели свет сценарии Горенштейна – Тарковского «Дом с башенкой», Швейцера – Шпаликова о Маяковском, наш с Аловым и Зориным «Закон», не осуществилась наша мечта поставить «Мастера и Маргариту». И еще один сценарий, о котором стоит сказать особо: комедия А. И. Солженицына «Тунеядец» тоже осталась лишь в записи. Литературный сценарий Александра Исаевича – явление, думаю, уникальное не только потому, что это едва ли не единственный его на ту пору кинематографический опыт, но и потому, что написан он в совершенно неожиданной форме, с подчеркнутой изобразительной и монтажной точностью. Скорее этот сценарий был похож на режиссерский или даже на монтажный лист уже готового сценария. Да и сам процесс работы над сценарием был далек от привычного. За Солженицыным в ту пору уже была установлена слежка, и он внимательно следил, чтобы его разговоры не прослушивались. Редактор нашего объединения Нина Скуйбина приезжала к нему в Рязань, но работа проходила не в доме, а в гараже, в машине. Там, в потемках, шепотом обсуждала она с великим писателем его сценарий. Борьба наша за «Тунеядца» была упорной, но мы были не всесильны. Правда, у нас была и другая цель. Солженицын в ту пору очень нуждался. Мы знали о его строго расписанных расходах на день – они выражались в копейках. Заключив с ним договор на написание сценария, мы надеялись, что в случае неудачи автор хотя бы получит аванс.

Были, конечно, и другие потери и травмы, числом немалые и невосполнимые. Чем глубже нас засасывала трясина застоя, тем труднее было бороться. Из пяти фильмов нашего Объединения в 1966 году три подверглись суровым гонениям: «Андрей Рублев», «Июльский дождь» и «Скверный анекдот». Вокруг «Шестого июля» тоже шли жестокие схватки.

Наши коллеги были личности яркие, талантливые, каждый с характером и самолюбием, поэтому порой споры перерастали в конфликты, которые заканчивались взаимными обидами. Было такое, но это все же случалось редко. Как правило, художественные советы в те годы проходили хоть и бурно, но необыкновенно интересно. Обсуждались не только сценарии и материалы снимающихся у нас картин, но и общее состояние нашего, да и мирового кинематографа, исследовались серьезнейшие вопросы художественного творчества вообще. Речь шла о литературе, живописи, театре, музыке, возникали жаркие споры, дискуссии, длившиеся по многу часов. Талант Алова как художественного руководителя раскрылся в то время ярко и полно. Имея острый глаз, способность анализировать материал, безошибочно обнаруживать его недостатки и достоинства на самой ранней стадии, он умел вовремя помочь и молодому режиссеру, и старшему коллеге, причем делал это мягко, тактично, ненавязчиво.

Чувство локтя, дух товарищества помогали преодолевать преследования чиновников от кино, цензоров всех мастей. Невзгоды, запреты огорчали, но и закаляли всех нас. Помню, в середине 1960-х Марлен Хуциев упорно отстаивал «Заставу Ильича» от форменных надругательств. Однажды часов в десять утра – телефонный звонок. Голос Хуциева: «Слушай, ты можешь со мной встретиться?» – «Могу, а что случилось?» Хуциев говорит: «Я на Лубянке». – «Где?!» Думаю: неужели посадили? А он: «Да нет. Собственно, не там, а рядом. Я из автомата говорю, на площади Дзержинского. Я бы хотел с тобой посоветоваться, приезжай!» Я приехал к нему туда. Он говорит: «Слушай, я сейчас к Ильичеву (секретарь ЦК КПСС, председатель Идеологической комиссии с 1961 по 1965 год) иду. Вот замечания по фильму, которые он просит меня сделать: это, это и это… Как ты думаешь? Как мне быть?» Мы с ним походили, посоветовались и решили, что лучше всего действовать «методом ящерицы» – отдать хвост, то есть пойти на мелкие уступки, чтобы сохранить картину.

Он говорит: «Ты можешь меня подождать?» – «Жду тебя здесь». Я зашел в пивной бар, что был там на углу. Думал, придется ждать часа два, однако минут через тридцать-сорок явился Хуциев. Спрашиваю: "Ну что, без хвоста?" А он отвечает: «Нет – с хвостом. Посмотрел я на Ильичева, что-то он мне не понравился, и решил: пошли они все на фиг».

Хуциев всегда был худ, а в то время, от переживаний, особенно. Но характер у него был необыкновенно стойкий. Конечно, потом, под натиском самого Хрущева, Марлену пришлось «сбросить часть хвоста», но ничего принципиального он не отдал. Вот так, одновременно с потерями мы все, как Марлен, приобретали в характере, в человеческих качествах и, следовательно, как художники.

Может быть, и есть правда в словах Ницше: «Все, что нас не убивает, делает сильнее».

«Закон»

В начале 1960-х, после «Мира входящему», мы: Леонид Зорин, Алов и я – начали по наитию, гадательно писать сценарий о сталинских репрессиях и о реабилитации осужденных, начавшейся после XX съезда партии. Тогда об этом было мало известно, и мы буквально по крупицам стали собирать факты. Сначала известные сценаристы Юлий Дунский и Валерий Фрид рассказали нам эпизод из своей жизни – как собирались студенческой компанией в арбатской квартире, окна которой выходили во двор. А Арбат – это правительственная трасса, по которой ездил Сталин. Молодым людям инкриминировали покушение на главу государства – якобы они планировали стрелять из окна, – совершенно игнорируя тот факт, что окна квартиры выходили во двор. Мы дружили с Фридом и Дунским[3]3
  Валерий Фрид впервые издаст книгу воспоминаний «58½, или Записки лагерного придурка» в 1996 году.


[Закрыть], и они разрешили нам приспособить их историю к нашим нуждам.

Владимир Наумов, Леонид Зорин, Александр Алов – друзья, написавшие в соавторстве сценарии к трем фильмам: «Мир входящему», «Закон», «Скверный анекдот» Болшево, 1965 год

III Международный кинофестиваль в Москве, 1963 год. Картина Федерико Феллини «8 с половиной» получила главный приз. Владимир Наумов, Федерико Феллини, Марлен Хуциев, Антонелла Луальди, Тенгиз Абуладзе, Лия Элиава, Александр Алов

У Алова был приятель, работавший в провинции прокурором. В начале 1960-х его вызвали в Москву и поручили разбирать дела репрессированных. К этой работе старались привлечь людей молодых, прошедших войну. Все, кто работал в органах при Сталине, так или иначе были причастны к репрессиям, – следовательно, допускать их к пересмотру дел было нельзя. Так что решение привлечь людей с чистой биографией, незапятнанных можно назвать мудрым. Так вот, он познакомил нас еще с двумя-тремя людьми, которые, как и он, готовили дела к пересмотру. Шепотом они рассказали нам, какие страшные судьбы и какое страшное время проступает через протоколы и документы, сплошь фальсифицированные. Я говорю «страшные», потому что убежден, что самое страшное, когда человек насильственно и беспричинно лишается свободы. Свобода – это самая большая ценность человека, об этом мы писали сценарий, который назвали «Закон», об этом хотели снимать картину. Фильм «Мир входящему» был о мире, «Закон» должен был стать фильмом о свободе. Мир и свобода – главные условия полноценной жизни человека.

В те далекие годы, когда мы писали сценарий, мы не могли знать об истинных масштабах репрессий. Об этом расскажет позднее А. И. Солженицын. И тем не менее для старой гвардии высокопоставленных партийцев «Закон» оказался настоящей «бомбой». Сценарий закрыли, хотя потом он еще долго ходил по рукам в машинописном виде, став одной из первых самиздатовских книжек о сталинских репрессиях. В 1962 году, когда в «Новом мире» появился рассказ А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича», еще было можно, хотя, как вскоре выяснилось, его публикация была чудом, которым мы обязаны А. Т. Твардовскому. В конце 1963-го, когда мы закончили наш «Закон», «будировать тему репрессий» было бесповоротно нельзя. Что касается самиздата, то это слово прочно войдет в жизнь мыслящего советского человека несколько позже, к 1968-му, за самиздат начнут преследовать, сажать. Мы тогда ничего этого не знали. «Закон» жил своей жизнью – лежал в столе без надежды стать фильмом.

Ровно через 25 лет – и это рекорд для Книги рекордов Гиннесса – я снял одноименную картину, хотя, конечно, практически все пришлось переписывать и переосмысливать. Началась перестройка, открылись архивы, появились невероятные прежде возможности – побывать на даче Сталина, снимать в ее окрестностях, снимать в доме, где жил Берия и где теперь находится посольство Туниса. Я рад, что довел наш сценарий до логического конца – снял картину. Мне это было важно и Алову. Не знаю, сумел ли ее оценить новый зритель, было ли ему до кино в те дурманящие годы, когда тройственный союз – перестройка, свобода, гласность – открыл все шлюзы и ошеломительным потоком хлынуло все, что было запрещено, непозволительно, что было закрыто в спецхранах и лежало на полках.

Но это было впереди. А пока на дворе стоял 1964-й. Мы руководили Объединением писателей и киноработников, и последующие наши три фильма, несмотря на их различия, были экранизациями произведений великих писателей – М. А. Булгакова, Шарля Де Костера и величайшего Ф. М. Достоевского. Но общее было не только в этом. В каждом из этих произведений, конечно, сообразно времени и особенностям таланта автора, был выход за пределы «ползучего» реализма, реализма «в карман». Высший «фантастический» реализм Достоевского, поразительный сплав натуральности жизни духа и его парадоксальных проявлений; трагикомические, мощные, гротескно-мистические образы, исторические страсти «Бега» и «Легенды о Тиле» – все это давало возможность прикоснуться к великому богатству классической литературы и попытаться найти способы кинематографического воплощения той уникальной образности, которая отличает этих авторов и эти произведения.

«Скверный анекдот» 1965, 1987, 2015

Рассказ «Скверный анекдот» Достоевский написал на следующий год после отмены крепостного права в России. То есть в 1862 году, «…в то самое время, когда началось с такой неудержимой силою и таким трогательно-наивным порывом возрождение нашего любезного Отечества и стремление всех доблестных сынов его к новым судьбам и надеждам». (Ф. М. Достоевский «Скверный анекдот»).

«Скверный анекдот» Новоиспеченный генерал Пралинский – одна из лучших ролей Евгения Евстигнеева

В том же году рассказ был благополучно напечатан в журнале «Время».

Мы сняли фильм «Скверный анекдот» в 1965 году. Завершилась «оттепель», и приближался тот период, который впоследствии станут называть «застойным». Правда, до этого еще было далеко. Нас часто спрашивали, как удалось запуститься в производство с таким сюжетом такого «архискверника», как Достоевский? Как позволили? Во-первых, сценарий проходил инстанции, когда идея некоторой либерализации или попросту цензурного послабления в области литературы и искусства еще не была похоронена. Во-вторых, думаю, что впервые нам на руку сыграло невежество кинематографического начальства. Скорее всего, рассказ оно не читало, понадеялось на слово «анекдот», которое обещало комедию. Сатиры не ждал никто, гротеска и того меньше. Двадцать два года картина пролежала на полке, и только в 1987-ом, на волне перестройки и гласности, когда вновь началось «с неудержимой силою» и «трогательно-наивным порывом» …возрождение, стремление и самообольщение… она была выпущена на экраны.

Но по порядку.

«Скверный анекдот». Блистательные артисты: Елизавета Никищина (невеста), Евгений Евстигнеев (генерал Пралинский), Виктор Сергачев (жених Пселдонимов)

В коротком пересказе сюжет действительно анекдотический: свежеиспеченный генерал Пралинский (Е. Евстигнеев) в эйфории от либеральных идей и в легком подпитии решает облагодетельствовать своего подчиненного Пселдонимова (В. Сергачев), нижайшего «чиновника, не имеющего чина», и заявляется без приглашения к тому на свадьбу. Его превосходительство хочет показать свою гуманность, «нравственно поднять» Пселдонимова и его гостей, но наталкивается на остолбенелое любопытство и животный страх толпы. Потерпев неудачу, но не желая отступать от задуманного, генерал предпринимает новые попытки, которые пьяная и оттого потерявшая страх публика встречает глумливыми выходками и улюлюканьем. За собственное раболепие и невежество она мстит злобными издевками. От обиды и унижения генерал напивается «до изумления» (Ф. М. Достоевский). «Нет, строгость, одна строгость и строгость», – к стыду своему осознает в финале Пралинский и горестно заключает: «Не выдержал!»

Ни одна наша картина не сопровождалась такими непримиримыми спорами. Вокруг «Скверного анекдота» развернулся целый ураган дискуссий. Дело дошло до форменного абсурда. В газете «Известия» появилась статья В. Сытина «Вопреки Достоевскому». Но как можно писать статью о том, чего нет? Это же нелепость. Это, извините, вопреки здравому смыслу. Несчастный читатель никак не мог сообразить, что, собственно, критикуется. Для него картина не существовала, ибо он не мог ее увидеть. Она не была показана зрителю ни одного раза. В довершение всего поползли слухи, что негатив «Скверного анекдота» приказано смыть. Пытаясь спасти фильм, наш композитор Каретников украл позитивную копию картины и спрятал у себя под кроватью, где она пролежала два десятилетия. Работники Госфильмофонда тоже проявили бесстрашие, сказали, что смыли негатив фильма, а сами его сохранили. Вторую позитивную копию припрятали во ВГИКе, что выяснилось уже в годы перестройки, когда картина была допущена в прокат. Спасибо всем, кто спасал наш фильм.

«Скверный анекдот». Репетиция эпизода «Сон генерала»

«Скверный анекдот» вслед за сценарием «Закона» можно смело вносить в Книгу рекордов Гиннесса, поскольку первая рецензия на фильм вышла за 23 года до выхода картины на экран. Сам же фильм 22 года пролежал на полке – абсолютный и горький рекорд. Таким не может «похвастаться» ни одна картина.