Текст книги "Путешествие на север"

– Не совсем, – сказал монах. – Моя мать северянка из Эктла, но я родился здесь, в Столице. – При этих словах эргр Датар бросил взгляд на верхнюю набережную, где один веселый дом соседствовал с другим.

Если бы Мем не слышал разговора в ризнице, мимолетный поворот головы Датара для него ничего бы не значил. Но тут Мем догадался, что Датар попал в монахи не откуда-нибудь, а прямо с Веселого Бережка.

* * *

В спальне под номером восемь в самом разгаре был вечер воспоминаний, посвященный вчерашнему походу товарищей в город.

Шаур бродил из угла в угол, взявшись руками за голову, и страдальчески морщил лоб.

– Нам сказали, – пытались прояснить его память Наир и Агастра, – что из «Приходи вчера» ты в начале вечерней стражи отправился на поиски приключений и не вернулся. А жаль, между прочим...

– Я так и не знаю, что со мной было, – качал головой Шаур. – Мало помню. Совсем почти ничего. Дошел до «Странного места» – это помню. Вино оказалось не три медяка за большой кувшин, а пять. Ладно. Выпил вина. Вокруг меня подсели несколько девок. Две из них меня почему-то знали, я их не очень помнил. Дальше мы решили пойти вместе, кажется, вшестером. Потом совсем ничего не помню. Обидно до слез! Вернулся сюда я ровно через стражу после того, как потерял память. Было начало второй ночной стражи – так мне дежурный сказал. «Странное место» закрывается в начале первой. Где я был? Что делал? Деньги остались при мне. Куда же я ходил?..

Мем сидел у себя на кровати, раскрыв тетрадь, в которую лет с тринадцати записывал свои неуклюжие стихи. Сегодня на чистой странице им были нарисованы кружочки и стрелочки, какие – он видел – рисовал инспектор Нонор, чтобы обозначить связи между людьми и событиями. Чаячий остров соединялся с обителью, обитель с Веселым Бережком, Веселый Бережок – с Чаячьим островом. Посередине Мем сначала нарисовал Тайную Стражу и хотел расставить от нее стрелочки ко всем трем объектам взаимодействий. Но потом передумал и переместил в центр обитель Скорбящих. На второстепенное место обители вписал Тайную Стражу. Из этой схемы Мем и решил исходить в своем расследовании о тыкве. Вот только при чем здесь именно тыква – оставалось непонятным. Праздник-то кончился. И все праздничные тыквы либо засушены, либо разбиты – смотря какое желание загадал их обладатель. Если хочет перемен в жизни – должен разбить тыкву. Если хочет сохранить существующее положение – надо оставить ее до следующего зимнего года. Зачем может быть нужна тыква после праздника? Съесть ее? Сделать из нее фонарь? Бутылку? Кормушку для птиц?..

Дверь в спальню приоткрылась, и на пороге появился Лалад.

– Мем, – тихонько позвал он. – Дело есть.

+ Мем отложил свои записи и вышел в коридор.

– Хочешь заработать денег? – предложил Лалад.

– Смотря каким трудом, – сказал Мем.

– Ставки на тебя против Долода идут пять к одному. Я предлагаю тебе тридцать процентов в случае твоей победы.

– Ты что, начал собирать их, не спросив моего согласия?

– А у тебя кишка тонка выйти против него? Я думал, ты будешь рад доказать, что ты сильнее.

Мем одной рукой сгреб тощего Лалада за грудки и слегка приподнял его над полом.

– Я, Лалад, никому ничего не собираюсь доказывать, – с расстановкой произнес он. – Но вместо денег мне нужна будет твоя услуга.

– Какая? – просипел придушенный Лалад.

– Ты же не спрашивал меня, когда начал принимать ставки. Так отчего теперь спрашиваешь – какая? Согласен или нет?

– Согласен, – выдавил Лалад.

Мем аккуратно поставил его на ноги и поправил Лаладу смятый воротник.

– Вот и ладно. Когда и куда приходить?

– Сегодня, в половину вечерней стражи в третью спальню. – Лалад встряхнулся, как дворовый пес, окаченный прачкой из лохани. – Но если ты проиграешь, услуга будет с тебя.

* * *

К ночи над Столицей разыгралось ненастье. Вместо обычного для ранней весны чистого снега с потемневшего хмурого неба вдруг посыпался холодный дождь вперемешку с ледяной крупой. На улице стало мерзко, и грязь разлилась еще шире, чем была. В такую погоду хороший хозяин собаку из дома не выпустит.

* * *

О своих планах на вечер Мем никому ничего говорить не стал. Он дождался назначенного времени и за десятую часть стражи до отбоя отправился зарабатывать услугу Лалада, которая должна была помочь ему в расследовании о похищенной тыкве.

О том, что азартные игры на территории Каменных Пристаней запрещены, Мем был прекрасно осведомлен. Но если в учебном корпусе разбегаться и прятаться было куда, то в спальнях – нет. Поэтому в казарме приходилось проявлять осторожность.

Мем спустился на первый этаж, бесшумно прошел за спиной дежурного, увлеченно водящего носом по описанию трупов в учебнике криминалистики, и оказался в другой половине корпуса, где его уже поджидал Лалад.

Народу в третью спальню набилось порядочно. Мем был тут на голову выше любого, включая своего предстоящего противника по состязанию. Мема встретили одобрительным шепотом, хотя кто-то у него за плечом и сказал: «Большой – еще не значит сильный».

Соперник смерил Мема равнодушным взглядом и отвернулся к стене, разминая руку. С Долодом Мем не был близко знаком. Долод хотя и являлся лицейской знаменитостью, однако предпочитал общество ровесников, а Мем был на курс и целых четыре года его младше. Для состязания им поставили посередине спальни тумбочку и два стула. По правилам, одной рукой следовало бороться, а другую держать за спиной. Лалад расставил публику по местам, собрал последние деньги, попросил тишины и торжественно звякнул ложечкой о блюдце. Этот звук означал начало состязания.

Ладонь у Долода была сухая, жилистая и намного меньше, чем у Мема. Но Мем, привыкший шутя преодолевать любое требующее физического усилия препятствие, в этот раз натолкнулся на противника, словно на столетнее дерево. Мем начал не в полную силу. Долод тоже. Мем прибавил усилие – и ничего не изменилось. Долод просто держал свою руку прямо и неподвижно и глядел на край тумбочки перед собой, даже не делая попыток перебороть соперника. Мем понял, что на этот раз выгода запросто в руки не дастся. Он некоторое время прощупывал тактику Долода, стараясь понять, как тот ведет себя в различных обстоятельствах. Похоже было, Долод хотел взять его измором. Тогда Мем решил действовать внезапно. Он собрался с мыслями и приготовился сломать сопротивление Долода одним рывком. Он представил, как вся его сила собирается в плече, потом перетекает к локтю... И тут дверь спальни приоткрылась, внутрь сунулась голова и громким шепотом выдохнула: «Амба!!!» На тысячную долю мгновения Мем отвлекся на неожиданное вторжение, но Долоду этого оказалось достаточно. Он поймал момент, и Мем оказался должен Лаладу не оговоренную заранее услугу.

Часового, охранявшего нелегальные игры, отстранили со стороны коридора, дверь распахнулась, и на пороге возник староста офицерского курса Улар с двумя своими помощниками. Он молча окинул взглядом открывшуюся ему картину. Зрелище, видимо, было ему привычно, потому что комментировать он его не стал.

– Курсант Мем Имерин, – сказал он, – в Первой префектуре требуется ваше немедленное присутствие. Собирайтесь и быстро идите.

* * *

На ночь глядя в Первой префектуре царило небывалое оживление. Настолько небывалое, что Мем в мгновение забыл о промокшей одежде, холоде, неурочном часе, проигранной услуге, инспекторе Ноноре и прочих свалившихся на него гадостях, которые он обдумывал по пути сюда под проливным дождем.

Против входа, в маленьком темном коридорчике между дежуркой, писарской комнатой и железной решеткой в подвал, был загнан в угол эргр Датар. К нему пытались подойти трое: инспектор Нонор и кто-то из младших дознавателей, при этом Датар шипел, как дикий тростниковый кот, и бешено защищался от любых поползновений извлечь его из этого угла. Два писаря, дежурный и господин Тог, специально занимавшийся в Первой префектуре исследованием различных мертвецов, наблюдали за коридорным действом издали, почти от самых входных дверей.

– Не подходите! – еще с крыльца расслышал Мем. – Не подходите, не трогайте меня! Не прикасайтесь! Живодеры! Коновалы! Не имеете права!

– Эргр Датар, будьте благоразумны! – увещевал монаха Нонор, делая шаг вперед. – Это вещественное доказательство. Я вас с ним отсюда не выпущу!

– Не трогайте меня!!! – дико взвизгнул Датар.

– А-а-а! – закричал еще кто-то, и по этому признаку Мем понял, что атака Датаром успешно отбита.

– Что происходит? – протискиваясь вперед, спросил Мем у одного из писарей.

Тот пожал плечами.

– Улику не отдает, – сквозь зубы процедил дежурный. – Боится, что господин Тог его зарежет.

Тут Нонор обернулся и увидел Мема.

– Иди сюда, – поманил он рукой.

Мем боком приблизился.

– Я его сейчас отвлеку, – прошептал Нонор, – а ты схвати его, чтобы не кусался, и волоки на свет.

– А... – попытался задать вопрос Мем, но инспектор уже взял его за рукав и потащил к Датару.

– Эргр Датар, возьмите себя в руки, вы же не можете ходить со шпилькой в плече, ее следует извлечь, – терпеливым голосом уговаривал Нонор. – Вот господин Тог, врач, вас ожидает...

– Это не врач, это трупорез, – прошипел Датар. – Будь неладен день, когда я с вами связался! Выпустите меня отсюда, я пойду ко врачу в монастырь!..

– Сейчас, сейчас, – пообещал Нонор и подтолкнул Мема к монаху.

А дальше получилась свалка, в которой в той или иной мере поучаствовали все присутствующие, кроме предусмотрительно посторонившегося господина Тога. Эргр Датар бросился бежать и почти проскочил мимо Мема, но столкнулся с одним из дознавателей. Тут Мем его настиг, обхватил, как ему велели, и поволок к свету, по пути задев и повалив брыкающимся монахом любопытных писарей.

Нонор крикнул:

– За волосы его пригните!

И только тогда Мем заметил блестящую дужку шпильки для волос, украшенную позолоченной бабочкой, которая действительно торчала у Датара из левого плеча со стороны спины. Дежурный ухватил монаха за связанные на затылке длинные волосы, Нонор накинул на золотую бабочку платок, Датар взвыл, и Мему в лицо тепло брызнуло кровью.

Почувствовав, что сопротивления ему больше не оказывают, Мем разжал руки, и монах упал на пол. Инспектор Нонор держал помятую бабочку, вооруженную изогнутым стальным жалом, на белом с красными каплями платке. А господин Тог расцепил сложенные на пузе ладошки, потер их друг о друга и, глядя на монаха, ласково изрек:

– Лет десять уже мне живой пациент не попадался...

– Совести у вас нет, – всхлипнул эргр Датар. – Я же просил...

– Да все хорошо, – сказал инспектор Нонор. – Сейчас пойдем и протокол составим.

По словам Датара, все случилось очень просто. Он не видел, кто подкараулил его за храмовой сторожкой, не знает, почему ему воткнули в плечо заколку с бабочкой и стальным жалом, и не догадывается, с какой целью это сделано. Напавшие ни слова ему не сказали, ранее он не получал никаких писем и никаких угроз или предупреждений на словах. Кутерьму во дворе заметила повариха, она подняла крик, на ее вопли прибежали дознаватели, до ночи оставленные на острове Нонором, чтобы следить за храмом и трактиром. Напавших было двое, дознавателей тоже. Один из полицейских остался возле монаха, второй пробежал за злоумышленниками с полста локтей и испугался в одиночку преследовать двоих, видел только, что они прыгнули в лодку и уплыли. Все – проще не бывает.

Что самое скверное – Датару нечем было развязать язык. Никаких сведений о молодом священнике, кроме общедоступных, Нонору раздобыть не удалось. Монастырь отделался справкой из канцелярии, которую иначе чем отпиской назвать было затруднительно. Там значилось, что эргр Датар находился в монастыре четыре года на послушании и на службе, после чего был направлен на Чаячий остров для исполнения священнических обязанностей при храме. Ни как звали Датара в миру, ни кем были его родители, ни даже местности, из которой монах был родом – ничего этого Нонору не посчитали возможным сообщить.

Сам Датар, отрезав все возможные вопросы к себе еще в прошлый раз, сказав: «Жизнь монаха начинается с пострига, а все, что было до него, – сон и небытие».

Инспектор Нонор смотрел на Датара так и эдак, всем своим видом показывая, что не верит ни единому сказанному монахом слову, но это было бесполезно. Датар уперся в свое «не видел, не знаю, не могу догадаться» и не желал углубляться ни в какие подробности. Он больше не шипел, как соль на жаровне, и не выказывал никакого недружелюбия или обиды. Он вообще совершенно успокоился сразу, как только его избавили от бабочки с жалом. Он сидел на лавке перед Нонором очень прямо, вид имел независимый и лишь изредка морщился, когда пораненное плечо напоминало о себе неприятным ощущением. То ли у этого мальчика был такой преходчивый и покладистый характер, то ли, что больше похоже на правду, на самом деле он был наделен способностью играть и нечеловеческим самообладанием – просто применял он эти способности избирательно, в зависимости от собственного желания.

Мем, насупившись, сидел тут же.

Перед тем, как допросить Датара, Нонор задал своему стажеру несколько вопросов.

– Где сегодня днем ты встретил эргра Датара? – спросил он.

– В монастыре Скорбящих, – без запинки отвечал Мем.

– А что ты делал в монастыре Скорбящих?

– Хотел исповедоваться.

– В чем?

– В грехах.

– В каких грехах, Мем?

– Ну... – замялся лицеист. – Много.

– Экий ты греховодник... Ладно. А эргр Датар, значит, тоже был в монастыре?

– Да, он сидел в саду на скамейке, я издали его заметил и подошел поздороваться.

– И что же было потом?

– Он попросил проводить себя на Чаячий остров, потому что пришел в монастырь без сопровождающего. Он боялся задержаться в городе и оказаться в темноте, когда пойдет домой.

Позже Датар слово в слово повторил слова Мема об их дневной встрече. И если поначалу Нонору подумалось, что эти двое в чем-то сговорились между собой, то теперь он эту мысль оставил. Мем был слишком глуп для сговора, а Датар слишком умен, чтобы не разбираться в людях и доверять дураку. Видимо, все так и произошло, как они рассказывают.

Инспектор Нонор отчеркнул на листе показания монаха и положил стило на подставку чернильницы.

– Что ж, эргр Датар, – произнес он. – Тогда давайте я расскажу, почему вам женскую заколку воткнули в плечо. Вы завели неверные знакомства. Или, возможно, те знакомства завели с вами без вашего согласия. Но сути это не меняет. К вам наведываются дамы из Царского Города, посещают они вас более часто и регулярно, чем это считается приличным. Будь вы старичком-отшельником, такие систематические визиты не выглядели бы предосудительно. Но вы красивый молодой человек, и ваша дружба с придворными красавицами много кому может не понравиться, начиная от офицеров охраны и заканчивая самим государем. Вам сделали легкое предупреждение, что игру в великого проповедника вам пора заканчивать. Иначе в следующий раз такая заколка может оказаться воткнутой вам в горло или в глаз. Правильно?

Датар ответил не сразу.

– Наверняка я ничего не знаю, а оговаривать людей – грех, – после долгой паузы сказал он. – К тому же место службы и состав прихожан выбираю не я. Не резоннее ли было обратиться к моему начальству, тем более что я сам не так давно подавал прошение о переводе меня в другое место?

– Царский Город не властен над монастырскими назначениями, а убить человека дешевле, чем перекупить, – не важно, у него самого или у распоряжающегося его судьбой монастыря.

– То есть вы подозреваете государя в преступных деяниях? – Датар приподнял бровь.

– Ну, почему же сразу государя. У фрейлин, которые посещают вас, достаточно и менее могущественных, и менее разборчивых в средствах поклонников при дворе. К вам ревнуют, а шансов договориться у Царского Города с обителью Скорбящих нет почти никаких. Поэтому, чем ходить окружными путями, на вас решили воздействовать напрямую. В конце концов, обычай высокорожденных – действовать, а не уговаривать. Эта заколка, – Нонор придвинул платок с бабочкой ближе к монаху, – очень недешевая вещь. Ее цена – примерно два моих месячных жалованья, а может, и того больше. Как вы думаете, кто в городе станет разбрасываться подобными предметами, чтобы попросту напугать вас?

– А почему вы решили, что меня решили напугать, а не убить?

– Да потому, что для убийства удобнее пользоваться саврским ножом. И еще потому, что кричала и звала на помощь за вас ваша стряпуха, а не вы сами. Подумайте еще раз, эргр Датар. По-моему, вы кое-что мне не договариваете. Я понимаю, что разглашать чужие грехи вы не имеете права. Но что-то же было в этих записках, из-за чего на вас напали.

– У вас очень интересное мнение о людях, – покачал головой Датар. – Даже не представляю, какие подробности моей жизни могут вас заинтересовать... Но, стало быть, вы полагаете, будто ревность чиновника из Царского Города, которому не нравится, что его возлюбленная на дни поминовения приезжает в маленький и уединенный храм вместо центрального городского собора, – достаточная причина, чтобы преподносить мне такие вот подарки? – Пальцами здоровой руки Датар осторожно тронул помятое крыло бабочки, бережно расправил погнутый усик. – Не знаю, возможно, вы и правы. Я не знаком с обычаями Царского Города, я не высокорожденный, не чиновник, не военный, и мне судить с их позиций сложно. Но подтвердить вашу догадку я не могу и никаких имен вам не назову. Я уже сказал вам: оговаривать людей, не зная их вины наверняка, – грех. С женщинами этими я близок не более, чем положено духовнику, и со светской точки зрения упрекнуть меня не в чем. Они выбрали меня – и это их выбор, а не мой. А записки... Я же все равно не успел их прочесть, и я не знаю, что там было написано.

– И вы совершенно никого не подозреваете?

– Никого.

– А если в следующий раз вас и в самом деле убьют?

Монах отвел взгляд от четок, обвивающих его ладонь, и посмотрел на инспектора долгим внимательным взглядом. Своими красивыми, глубокими и не по возрасту печальными и всепонимающими коровьими глазами. Вот это умение словно бы видеть собеседника насквозь, одним только взглядом заставляя его теряться и чувствовать себя не в своей тарелке, инспектора Нонора сильно раздражало. Под таким взглядом ему тут же вспоминались все самые неприятные эпизоды из собственной жизни, за которые инспектора по сей день ела совесть, хотя изменить уже ничего было нельзя: тот день, когда ему пришлось отвести к мяснику козу, верно кормившую его большую семью не один год; когда на Монетном он смертельно ранил четырнадцатилетнего мальчишку, вздумавшего защищаться от полицейской облавы кухонным ножом; когда он из-за мелочи поругался со старым другом, а того на следующий день зарезал пьяный арданец в Порту, – и прочая дрянь, рано или поздно нарастающая на любом человеке, как ракушки и водоросли нарастают на днище издалека плывущего корабля. А ведь все должно было происходить наоборот. Это следователю положено смотреть на букашку, усаженную перед ним на лавку для допроса, и своим внешним видом вынуждать того говорить правду и вспоминать все свои проступки и преступления. Что же вышло на деле? Второй раз за сегодня инспектор Нонор ни с того ни с сего засомневался в правильности того направления, которым идет его жизнь.

– Смерть – это вечная жизнь, господин инспектор, – тихо, но очень ясно проговорил Датар, словно подслушав мысли Нонора. – Разве вы об этом не слышали в проповедях? Вы же единобожец.

Нонор отвел взгляд первым. Желание загородиться от взгляда монаха листом бумаги или рукавом было глупым и детским, и перебороть его взрослому человеку не стоило серьезных усилий. Но все же оно появилось. К счастью, опору инспектор Нонор потерял лишь на мгновение, почти сразу нашелся и вернул разговор в нужное русло.

– Слышал. Хорошо. Допустим, смерть вам не страшна. Но есть вещи, которых вы боитесь. Например, боль. Возможность столкновения с ними вас не пугает?

– Пугает. Но что же я могу поделать? Только заставить себя не бояться.

– Или вынудить меня защищать вас.

– Я вас не вынуждаю. То, что я обратился к вам, должно было избавить меня всего лишь от претензий монастырского казначея. Все происшедшее сверх того – какая-то цепь нелепых случайностей.

– Или же наоборот – чья-то работа под неясную мне цель.

Датар повел рукавом:

– Мне эта цель тоже неясна. Если она есть вообще. Связать одно с другим я не могу. Все случившиеся события мне кажутся отдельными – каждое само по себе.

– Связывать одно с другим – мое дело, эргр Датар. Предоставьте заниматься этим мне.

– Пожалуйста, занимайтесь. Но не пытайтесь чего-то добиться от меня, поймите же: я ничем не могу вам помочь. Тем более что Тайную Стражу...

Тут монах каким-то странным взглядом посмотрел за спину инспектору, туда, где сидел Мем. Нонор тоже глянул через плечо. Мем широко зевал, прикрывая рот рукой.

– Если вы не можете мне помочь – хотя бы не мешайте, – сказал Нонор.

– А разве я мешаю?

Нонор кивнул:

– Местами. И что – Тайную Стражу?..

– Простите, кир Нонор, это ненамеренно. Я живу с другими представлениями о жизни, в другом окружении, среди других ценностей и с другой целью. Вероятно, с моей точки зрения многие события видятся не так, как вам. Надеюсь, вы способны понять меня правильно?..

Нонор вздохнул:

– Я пытаюсь, эргр Датар. Хотя для меня это сложно. А вы, со своей стороны, постарайтесь понять меня.

– И мне вас понять сложно. Если вы говорите, что главный виновник всех неприятностей на Чаячьем происходит из Царского Города, – какой смысл вообще вам заниматься этим делом?

– Я, эргр Датар, как и вы – выполняю свой долг. Быть может, заказчика из Царского Города мне с моего места не достать, и наказывать его вне компетенции окружных властей. Но исполнителей переловить я обязан. Просто для того, чтобы в следующий раз, когда в нижний город спустится некто с подобным заказом, у него возникли бы трудности с вольнонаемными. Итак, – Нонор кивнул на заколку, – она вам знакома? Вы знаете, кого из ваших посетительниц она украшала?

Монах отрицательно покачал головой.

– Я не обращаю внимания на подобные мелочи, – сказал он.

– Зря. И человека, который воткнул ее вам в плечо, вы совершенно никак не можете мне описать? Дворик-то был освещен.

– У меня нет глаз на затылке. Я сожалею.

– Его рост, его одежда, его руки? Неужели вы вообще ничего не запомнили?

– Мне было не до запоминания чьих-то рук. Знаете, когда в вас втыкают такой... такой предмет, это в самом деле больно. Насколько я вижу, эта вещь превосходно может служить оружием.

– Вы правы, это и есть оружие. Такая шпилька была традиционной принадлежностью придворных дам при прежнем императоре. В особо ответственных случаях на острие наносили яд. Как с этим дела сейчас – не знаю, но не похоже, чтобы обычаи двора сильно изменились. Дознаватель Лур утверждает, будто преследовал двух мужчин довольно высокого роста.

– Да, силы им было не занимать.

– Кстати, о силе. Накануне днем, встретив в городе моего помощника Мема, вы попросили его проводить вас до острова. Почему?

– Я боялся, что скоро стемнеет. Я уже не раз сказал вам, что в темноте не вижу.

– Да что вы, дело было среди дня. Может быть, вы боялись, что за похищением кружки с грехами последует нападение лично на вас? Что в записках, опущенных в эту кружку, можно прочесть нечто, провоцирующее нападение?

Но Датар был невозмутим.

– Я не могу отрицать, что у меня плохое чувство времени и я боюсь ходить по Веселому Бережку в одиночку. Не всем там нравится соседство обители и монахов. Иногда люди скверно шутят, и трудно бывает чем-либо оправдать их поступки, кроме как бесовским искушением. Мне легче предупредить неприятность, чем потом с ней разбираться. Поэтому я и попросил господина Мема меня проводить. И простите, кир Нонор, но уже поздно. Я хотел бы вернуться к себе на остров.

Инспектор Нонор поджал губы. Допрос не получился. Этот молокосос не давал сбить себя с толку, не попадался в ловушки, все время пытался перехватить у Нонора инициативу и вообще говорил, словно ходжерский владыка: «к себе на остров», – экое барство. Если бы не монашеский сан, Нонор поработал бы с мальчишкой по-другому и не превращал бы допрос в милую беседу. А так – приходилось уважать.

– А вам не безопаснее будет остаться на ночь здесь? – спросил он у монаха.

– Я не имею права покидать храм надолго. Пожалуйста, верните меня туда, откуда доставили. Я не доберусь сам.

– Вы рискуете.

– Я исполняю свой долг. И передайте господину Тогу... Передайте ему мою благодарность. Я не хотел его оскорбить, я был несправедлив.

* * *

– Мем, – сказал инспектор Нонор. – Раз уж я тебя вызвал, придется тебе принести хоть какую-то пользу префектуре. Тебя, пожалуй, испугается любой злоумышленник. Отправляйся-ка с эргром Датаром на Чаячий остров и покарауль там немного. А то мало ли что может случиться, если пустить дело на самотек. Я потом пришлю кого-нибудь тебя сменить, а пока напишу в Каменные Пристани бумагу, что ты мне очень нужен.

– Но, инспектор Нонор, у меня завтра с утра занятия...

– Я же сказал, что напишу в лицей бумагу. Тебя освободят.

Мем послушно кивнул и отправился туда, куда его послали: караулить Датара.

Вместе с монахом они спустились с крыльца префектуры. Брать с собой фонарь Мем не стал: улицы кое-где освещены, а с фонарем на дожде неудобно – вода течет в рукав. Но если накануне, в пасмурный и хмурый день, Датар все видел и шел сам, то теперь он намертво вцепился Мему в локоть, и даже это не мешало ему оступаться и почти падать на ровном месте. Плащ Мема, вывешенный в коридоре у едва теплой печи, за время допроса ничуть не просох, а казалось, наоборот – только лучше пропитался водой. Надо признаться, Мем не предполагал, что заведенное им расследование о тыкве обернется для него такой сыростью и неудобством. Одно отрадно: по записке Нонора теперь можно будет прогулять энленскую грамматику и предэкзаменационный опрос по криминалистике, а если повезет – еще и фехтование.

До самого Чаячьего они путешествовали молча. Оба были недовольны. Мем – дождем, поздним временем и проигранной услугой, Датар – шпилькой и другими своими заботами. На пристани Мем попытался было оставить монаха возле лодок и в одиночку пойти разыскивать спрятавшихся от дождя перевозчиков, но Датар его не отпустил.

– Нет! – воскликнул он и уцепился за Мема еще крепче. – Я один не останусь!

Пришлось и тут тащить его с собой. В лодке завязался было ничего не значащий разговор с перевозчиком о погоде, но быстро заглох. Лодка шла тяжело. Навстречу по каналу бежала волна. Ледяная шуга, упавшая с неба и комьями смерзшаяся в стылой воде, скреблась и стучалась о борт и весла. Мем думал, Датар все-таки обиделся на то, что шпильку из него выдрали силой. Приближалась ночная стража, инспектор Нонор, наверное, тоже торопился домой, и настоящего врача в такую погоду и в такое время непросто было бы разыскать – потому с монахом и обошлись при помощи Мема и без лишних разговоров, хотя в Каменные Пристани Нонор посылал на самом деле не за этим. И не за тем, чтобы приставить потом Мема к монаху в качестве охраны. Когда и как всезнающий инспектор сумел рассмотреть, что Мем посещал обитель Скорбящих, было неприятной тайной. Не хватало еще раскрыть перед Нонором свое притворство...

Эргра Датара на острове ждали. Храмовый двор был освещен тремя большими фонарями, а в маленьком домике позади храма хорошо натоплено и расстелена постель. Ошка с маленькой седенькой поварихой сидели в закуте, отгороженном печью, и играли в самую простую расстановку «королевского войска» – в «уголки».

Переступив порог, монах наконец выпустил локоть Мема и встряхнулся, словно собака, сбрасывая с себя вместе с дождевой водой уличную беспомощность. Мем заметил, что на свету он мгновенно обретает уверенность в себе.

– Будете чай, господин Мем? – задал вопрос Датар.

– Буду, – отвечал Мем, старательно вытирая у порога ноги от желтой островной глины. И вздохнул, невольно произнеся собственную мысль вслух: – Сейчас хорошо бы не чай, а что-нибудь покрепче...

– Можно и покрепче, – легко согласился монах. – Ламина, согрей вина, приготовь вторую постель и ступай к себе. Я вернулся, все хорошо, больше не о чем беспокоиться.

Ошке же он показал знак «иди». Тот суетливо поклонился, накинул на голову какую-то ветошь и шмыгнул в дождь.

Мем застеснялся. Получилось, что он напросился на ночлег и угощение, хотя послали его сюда не спать и пить вино, а бдить на посту. Он снял плащ и стоял с ним в руках у порога, почти касаясь головой потолка, не зная, куда приткнуть мокрую одежду и куда приткнуться самому. Мебели в низенькой комнате было немного. Маленький стол, с которого Датар переставил на окно письменные принадлежности, два табурета, лежанка из двух составленных лавок, несколько напольных светильников на тонких витых ножках, под лавками книги в тяжелых старых переплетах и даже в лубяных коробах, где бумага по устаревшему обычаю хранится намотанной на катушку, и еще темный футляр с лютней на вешалке, где у обычных людей висит одежда.

Датар между делом уже расставлял на столе плошки для вина и стелил полотенце. Кухарка развернула на печной лежанке стеганые одеяла, сняла с углей кувшин, отобрала у Мема плащ, хлопнула дверью где-то в глубине кухни и тоже исчезла.

– Да вы проходите, – сказал Датар. – Что же вы стоите у порога?

– Мне, право, неудобно вас затруднять, – весьма искренне признался Мем.

– Перестаньте, я целый день вас затрудняю, вам то и дело приходится меня провожать. Я должен вас отблагодарить хотя бы малым.

Эргр Датар благословил стол, разлил по плошкам темно-рубиновую жидкость и развел горячей водой. Мем присел на табурет и побыстрее отхлебнул предложенного ему напитка, чтобы почувствовать себя свободнее. Наверное, вино было дорогое, потому что на вкус Мему очень понравилось. Мем обратил внимание на то, что себе монах наливает воды на две трети, если не еще больше. Впрочем, особенного смысла это не имело, потому что в Мема можно было влить и кувшин, и два, и три совсем неразбавленными и не получить сколько-нибудь заметного эффекта. Товарищи смеялись, что у Мема вместо кишков бурдюк, пока наполнишь его допьяна – весь погреб в него перелить придется.

– Ну, спрашивайте, – сказал Датар, когда первая чашка была поставлена на полотенце пустой. – Я знаю, что вы все время хотите меня о чем-то спросить.

– Двери вы не запираете? – охотно поинтересовался Мем.

Казалось, Датар удивился.

– А почему вы спросили именно об этом?

– Меня послали вас охранять.

– Любые постройки на храмовой земле могут иметь запоры только снаружи. Изнутри нельзя закрыться ни здесь, ни в монастыре Скорбящих, ни в резиденции Энленского экзарха.