Текст книги "Сказки для взрослых. Были ли эти истории правдой или иллюзией, истиной или ложью?"

Глава 2

Когда меня на милицейской машине привезли домой, стояла уже глубокая ночь. Муж и дети спали. Моя старшая дочь, Леночка, очень любила животных, и в результате наша квартира стала походить на небольшой такой зверинец – под столом кудахтали три курицы: Манька, Танька и Санька, в кладовке шебаршились кролики Муська и Труська, и еще у нас жил кот, звали его просто и незатейливо – Ванька. Леночка души не чаяла в своих подопечных, ну а убирать за ними приходилось, конечно, мне…

Ее брату, а моему младшему сынуле Сенечке было всего пять лет, и он ходил в детский садик. На следующий день мне пришлось его туда вести самой – обычно это делал муж по дороге на работу, но сегодня он с утра заявил, что страшно торопится, так как отбывает в длительную командировку. Садик находился в двух кварталах от дома, поэтому мы пошли пешком, тем более, что мою несчастную семерку еще вчера отогнали в автосервис, чтобы приварить разрезанную крышу.

Сенечка разделся и побежал в свою группу, из которой вышел симпатичный мужчина средних лет и представился мне, как новый воспитатель, так как Марья Евгеньевна, оказывается, уже месяц как пребывала на заслуженном отдыхе – она вышла на пенсию. Звали его Иван Александрович Мазюканский, и, несмотря на относительную молодость (на вид ему было не больше сорока), он отрекомендовался как педагог с солидным стажем.

Вечером, забирая Сенечку, я стала расспрашивать его о новом воспитателе.

– Ой, мамочка, он такой хороший, такой добрый, никогда никого не наказывает, а если у детей что-то не так, посадит на колени, гладит, успокаивает… Вот у Сережи Колокольцева зуб разболелся, так он взял его на руки, ходил с ним и баюкал, пока тот не заснул. Зуб и прошел.

Сенечка взахлеб рассказывал обо всех замечательных поступках Ивана Александровича, и рассказывал бы долго, но мы уже пришли домой, где я отправилась на кухню готовить ужин. В это время зазвонил телефон, и капитан Онищенко стал расспрашивать меня почему-то про мое детство, а конкретно – ездила ли я в пионерский лагерь. Ну кто из нас хоть раз в жизни не побывал в пионерском лагере? Подъем под горн, костры, походы, линейки, надоевшая гречневая каша каждый день…

– А почему ты про это спрашиваешь, Онищенко? Ведь это было сто лет назад.

– Да понимаешь, Сидорова, тут интересные обстоятельства открылись. Оказывается, и Сайкина, и Роганич, и Смоленцева ездили в один и тот же пионерлагерь – на Селиваниху. А больше у них, убей Бог, ничего общего не было – кроме того, что все трое были знакомы и дружили с тобой. И в школах учились разных, и в вузах, и работали, естественно, тоже в разных местах.

Нет, на Селиванихе мне не довелось побывать ни разу. Да и вообще, я с моими подругами познакомилась гораздо позже, уже будучи взрослой, а совсем даже не школьницей. Помнится, с Сайкиной мы сдружились лет пятнадцать назад в какой-то туристической поездке по Египту, а она уж свела меня с Валентиной и Татьяной, пригласив нас всех к себе на встречу Нового года. Да и виделись мы довольно редко – у всех были семьи, мужья, дети, кроме Танечки Смоленцевой, которая как разошлась с мужем несколько лет назад, так больше и не выходила замуж, и детей у нее тоже не было.

– Ты, Сидорова, на всякий случай будь осторожнее. Мы пока что не знаем, за что убили твоих подруг, может, и ты могла к чему-то такому быть причастной, – предупредил меня Онищенко. – Может, тебе уехать куда-нибудь на время?

– Да как же я уеду? Муж сейчас в командировке, со мной Леночка с Семеном. Не могу я. Да и кому я нужна? Что я такого сделала, что я знаю?

На следующий день в почтовом ящике я обнаружила странное послание. Оно состояло из вырезанных из газет и журналов слов и гласило, что я должна, «если мне дорога жизнь», прибыть сегодня на свою дачу к 19.00, причем я не имела права рассказать об этом кому бы то ни было, «иначе за ваше здоровье мы не ручаемся».

Да, дело начало заходить слишком далеко… Весь день я промучилась в раздумьях – ехать или не ехать? Потом решила – поеду. Наказав Леночке забрать брата из садика, я села в электричку. Ехать было не очень далеко, всего минут сорок, да и дача стояла в людном месте, там жили не только дачники, но и постоянные жители, даже зимой там всегда находилось много народа, так что бояться вроде бы было нечего…

Эту дачу построил еще мой отец – он был военным, и ему выделили большой участок под застройку не очень далеко от Москвы – тогда еще все дачные поселки можно было пересчитать по пальцам. Потом это место вдруг стало, что называется, элитным, в перестройку там стали селиться новые русские, и вокруг нашей скромной небольшой дачки появились такие дворцы! Так что в наших соседях числились далеко не простые рядовые обитатели, но и всякие довольно известные люди. Правда, охраны в поселке почему-то так и не завели, сочли, что место, в общем, спокойное, да и про криминал у нас слышно не было, до сих пор как-то обходилось.

Я открыла калитку своим ключом, зашла в дом и увидела, что в папином любимом кресле сидит человек. Он встал мне навстречу и негромким голосом попросил меня не пугаться.

– С вами просто хотят поговорить, прояснить, так сказать, некоторые детали. Представляться я не буду, мое имя вам ничего не скажет, я действую по поручению своих хороших знакомых. И еще я очень вас попрошу, чтобы весь наш разговор остался никому не известным. Итак… Моих знакомых интересует ваше детство, а конкретно – были ли вы когда-нибудь в пионерском лагере на Селиванихе?

Вот это фокус! И милицию, и каких-то незнакомых мне людей интересует одно и то же! Что за совпадение? Неужели моих подруг убили из-за такой ерунды – из-за того, что в детстве родители отправили их в пионерский лагерь, и именно в эту дурацкую Селиваниху? Нет, чтобы поднатужиться и пропихнуть своих чад в «Артек», или уж на худой конец в какой-нибудь «Орленок»…

– Ну, я могу со спокойной душой ответить вам и вашим знакомым: нет, не ездила я в детстве ни на какую Селиваниху.

– И второй, последний вопрос. У вас есть,.. то есть, были… три подруги. Не рассказывали ли они вам про свои поездки туда?

– Моих подруг вчера убили. И вам не кажется, что, задавая мне такой вопрос, вы тем самым признаете, что имеете к этому непосредственное отношение?

– Милая девушка… э… женщина… Лично я не имею ни к чему такому никакого отношения. Меня просто попросили поговорить с вами мои очень хорошие знакомые, узнав случайно, что я имею дачу на соседней с вами улице.

На этом наш разговор закончился, и мы распрощались, взаимно довольные друг другом, особенно был доволен мой собеседник, узнав, что я ничего и никогда не слышала от своих подруг по поводу их далекого детства. Как-то не заходило у нас об этом речи, только и всего.

Глава 3

Приехав домой, я первым делом позвонила бравому капитану Онищенко, и в деталях передала все, со мной случившееся: рассказала ему про письмо, про поездку на дачу, про разговор с мужчиной, в котором фигурировала опять же эта злосчастная Селиваниха, оказавшаяся непонятным образом причастной к убийству моих подруг.

Онищенко взволновался и начал кричать, что я обязана была предупредить его обо всем и вообще не должна была заниматься самодеятельностью и никуда ездить, потому что вполне могла разделить судьбу своих подруг. Успокоившись, он потребовал, чтобы я описала внешность мужчины и какие-то его характерные приметы.

– Ну… такой… пожилой… среднего роста… глаза голубые… лысый…

– Да, Сидорова, сразу видно, что Ильи Ефимовича Репина из тебя не получилось бы. Тебя послушать – и сразу найдешь нужного человечка. Лысого, с голубыми глазами… Но без меня чтобы больше и шагу никуда не сделала, если не хочешь оставить мужа вдовцом, а детей – сиротками!

Я клятвенно пообещала ему никогда не предпринимать никаких самостоятельных действий. На этом мы и расстались после моего обещания тут же информировать его обо всем, что может произойти.

В дверь позвонили. На пороге возникла выдающаяся личность – тетя Татьяны Смоленцевой Валерия Михайловна. Она жила в Тамбове и мучила Татьяну своими частыми и долгими визитами – примерно раз по двадцать в год, говоря, что племянница очень скучает в одиночестве, и она скрашивает ей тяжелое унылое существование, отвлекая от мрачных мыслей. Валерия Михайловна справедливо полагала, что жизнь человека только тогда обретает смысл, когда ему есть о ком заботиться, поэтому, когда она находилась у Татьяны в гостях, та неустанно заботилась о своей привередливой тетушке все 24 часа в сутки.

– Сашенька! – с порога возопила Валерия Михайловна. – Что случилось? Где Танюша? Почему квартира опечатана?

И мне пришлось сообщить ей про все, что случилось… Что тут было! Я уже собралась вызывать «Скорую», как вдруг Валерия Михайловна пришла в себя, перестала вопить и причитать, и совершенно нормальным и трезвым голосом сообщила мне, что намерена поселиться пока у меня…

Мы сели пить чай. Я потихоньку, издалека, навела разговор на Танино детство.

– Да, она ездила в пионерский лагерь, и не раз. На эту, как ее… Селиваниху… Еще, помнится, однажды там ужасная история произошла. Трое мальчиков нечаянно убили какого-то парнишку из своего отряда. Играли в игру, в разведчиков, что ли, залепили ему рот и нос пластырем и не рассчитали – задохнулся, бедняжка… А Танюшка с подругами случайно видели все. Она тогда, приехав, долго по ночам вскрикивала, хотели уж к психиатру вести, но через какое-то время прошло, забылось…

Ага! Вот оно что! Вполне может быть так, что ноги теперешних событий растут оттуда.

– А что за мальчишки? Фамилий случайно не помните?

– Что ты! Сколько лет прошло! Постой, постой… вроде в прошлый раз, когда я гостила у Танюши, она обронила вскользь, что встретила одного из тех парнишек в филармонии. Она, ты ведь помнишь, увлекалась классической музыкой, ходила на концерты… Но что-то я не припоминаю, чтобы она фамилию его называла.

И Валерия Михайловна, устав от такого количества пережитых эмоций, пошла прилечь. Вскоре в нашей спальне, куда я ее определила, благо муж еще не скоро возвратился из командировки, а сама перебралась на диван в гостиную, раздался ее мощный храп.

Это, конечно, была очень слабая зацепка – ну, филармония, ну концерты… Туда ходит миллион народу, и где там искать этого бывшего «парнишку»? Но я все-таки решила потянуть за эту тонкую слабую ниточку и купила билет на ближайший концерт, в котором выступал симфонический оркестр под руководством знаменитого дирижера Николая Подзаборова.

Со мной рядом сидели две девушки, в антракте они никуда не пошли, и я тоже осталась, услыхав их разговор, который меня почему-то сильно заинтересовал.

_ А Подзаборова-то все время следователи таскают, только он каждый раз выходит сухим из воды…

– Да ты что?!! Он же жрец искусства! Как это совместить с преступлениями? В чем его обвиняют?

– И не говори! В жутких вещах.

И, наклонившись к уху собеседницы, прошептала (но мне-то все отлично было слышно!):

– В педофилии. Причем ущучить его никак не могут, потому что покрывает его сам Полянкин.

После концерта я решила зайти в артистическую, сделав вид, что я тоже, якобы, из мира искусства. Впрочем, никто у меня ничего не спросил, потому что там толклось очень много разного народа, все поздравляли мэтра с удачным концертом. И вдруг я увидела – кого бы вы думали?

Николая Подзаборова заключил в объятья наш скромный воспитатель Мазюканский!

– Ванечка! Каким это ветром тебя занесло на мой концерт?

– Да вот, решил немного расслабиться. А то устал от детишечек. Они нынче приставучие, любознательные.

И друзья сердечно облобызались. Сопоставив только что услышанное от соседок, с которыми вместе я слушала музыку, и вспомнив Сенечкины восторженные отзывы о своем новом воспитателе, я похолодела.

Это что же получается? Волк залез в овчарню? Друг педофила работает в детском саду?

В растрепанных чувствах я вернулась домой. И тут опять позвонил Васька Онищенко.

– Прикинь, Сидорова! Нашли мы твоего лысого. Но поздно…

– Как это?

– А так. Убили его. Не успеваем мы добраться до свидетеля, как преступники убирают все следы. Опережают нас, понимаешь, все время.

Да, не часто милиция признается в собственных погрешностях…

Тетушка Валерия Михайловна почему-то отсутствовала. А поздно ночью позвонили из ГИБДД и спросили:

– Вы проживаете по улице Таганской номер 24 квартира 59?

– Да.

– Этот адрес мы обнаружили у пожилой женщины, которую сегодня сбила машина, скрывшаяся с места происшествия. А женщина скончалась, не приходя в сознание.

Глава 4

Я бы, может, долго печалилась о несчастной старухе, ведь в чем была ее вина, за что ее было убивать (а в том, что ее не просто сбили, а убили, я даже не сомневалась). Она ведь, в общем, никого не видела, ничего не знала толком, в отличие от «лысого», который наверняка видел убийц, знал их в лицо и, скорее всего, общался с ними неоднократно. Но тут влетела заплаканная Леночка и сообщила ужасную новость: она опоздала забрать Сенечку из садика, совсем ненамного, на каких-то минут десять позже пришла и, когда она туда прибежала, ей сказали, что его увел Мазюканский. Уже давно он должен был доставить его домой, но увы…

Я провела кошмарную бессонную ночь, а утром побежала в садик. Там мне сказали, что звонил Мазюканский, который сообщил, что внезапно затемпературил и не выйдет на работу. Про Сенечку им не было сказано ничего.

Мне дали домашний адрес Мазюканского, и я поспешила туда. Дверь никто не открывал. Ничего не оставалось, как ехать домой и ждать неизвестно чего. Естественно, я стала звонить капитану Онищенко и умолять его о помощи.

– Не плачь, Сидорова, найдем мы твоего Сенечку, – заверил меня Онищенко, но меня это как-то совсем не утешило.

Он предложил приехать к нему в отделение и написать официальное заявление о пропаже ребенка. А когда я приехала, рассказал мне такую историю.

В одной старой московской коммуналке жили три семьи, и у них почти одновременно родились мальчики: Миша, Ваня и Коля. Конечно, они стали дружить, что называется, с пеленок: ходили в один детский сад, потом в одну и ту же школу, ездили в один и тот же пионерский лагерь. Там с ними случилось нехорошее событие: как-то они играли в разведчиков, заклеили какому-то мальчику, изображавшему шпиона, рот и нос, и тот задохнулся.

Но мальчишкам было по 12 лет, дело замяли, списав все на несчастный случай. Когда они закончили школу, их пути разошлись: Михаил в итоге стал высокопоставленным чиновником, Ваню потянуло в педагогический институт, куда, как известно, юношей берут с руками и ногами, потому что в школе не хватает педагогов-мужчин, ну а Николай оказался из них самым талантливым – после окончания консерватории ему, правда, не сразу, но доверили руководить большим коллективом – симфоническим оркестром.

Все бы ничего, но несколько лет назад в милицию стали приходить заявления от соседей Николая (он жил уже не в коммуналке, а в собственной отдельной квартире), что они часто видят, как по вечерам к тому приходят 12—13-летние подростки и остаются на ночь. Милиция начала расследовать это дело, но вмешался Михаил Юрьевич Полянкин, который уже тогда был в очень высокой должности, и ему удалось «отмазать» Подзаборова, хотя, как выяснил Онищенко, подростки не переставали его посещать все эти годы, только не так явно.

Придя домой, я увидела там мужа – оказывается, пока меня не было, он звонил, и Леночка ему все рассказала. Он, конечно, сразу вылетел, прервав свою командировку. Мы все вместе стали думать, что предпринять, чтобы найти нашего Сенечку, но ничего путнего в голову не приходило. И тут вдруг зазвонил мой мобильник.

– Мама! Это я, Сеня. Я убежал от Ивана Александровича.

– Где ты?!!

– Я около метро Кропоткинская, мне дала свой телефон тетя Вера.

Мы выскочили на улицу сломя голову, схватили первое попавшееся такси, забыв, что в гараже стоит мужнина «Тойота». Нам было не до этого.

Подъехав к метро, мы увидели нашего Сенечку живого и невредимого. И вот что он рассказал.

Мазюканский привез его на дачу, сказав, что мама сегодня – так, мол, получилось, ждет Сенечку там. Было не так поздно, часов 8 вечера. Мазюканский запер его и сказал, что пойдет искать маму и скоро придет вместе с ней.

Сенечка все время послушно шел вместе с Мазюканским, но, когда они приехали на дачу, ребенок стал сильно сомневаться, что добрый дядя Ваня говорит правду. Во-первых, он услышал, как тот звонил кому-то по телефону и, называя его Колькой, говорил, что «он тоже может приехать поразвлекаться вместе с ним, так как, якобы он не жадный». Сенечке это не понравилось. Дядя Ваня собирался развлекаться, а причем же здесь его мама?

Во-вторых, он видел, как дядя Ваня достал бутылку и выпил. Короче, Сенечка решил бежать. Открыть окно первого этажа оказалось нетрудно, потом он спрыгнул вниз – там было невысоко, он только чуть-чуть расшиб коленку. Потом он разглядел, что в сетке, огораживающей дачу, имеется небольшая дырка, в которую он и пролез безо всяких усилий. И, когда он вышел на улицу,, там ходили люди, и какая-то женщина, когда он спросил, как пройти к электричке, и рассказал ей все, что с ним случилось, привела его на свою дачу, накормила и уложила спать, а утром, они вместе сели в электричку и доехали до метро «Кропоткинская, где эта тетя работает, ну а дальше он случайно вспомнил номер маминого сотового, который вечером впопыхах запамятовал…

Тетя Вера, Сенечкина спасительница, торопилась на работу, и мы, сердечно с ней распрощавшись и не переставая ее благодарить, счастливые поехали домой.

Муж стал уговаривать меня уехать на время к маме вместе с детьми. Но я не могла оставить все как есть, не выяснив всех обстоятельств, поэтому решили, что он отвезет туда детей без меня.

Глава 5

Пережив такое потрясение, я все равно оставалась в форме (может быть, потому, что длилось это недолго, Сенечка отсутствовал всего лишь ночь, а главное, что все закончилось благополучно, и Мазюканский не смог осуществить своих гнусных намерений).

Леночка училась еще и в музыкальной школе по классу фортепьяно, и я отправилась предупредить ее педагога Серафиму Кононовну, что она какое-то время будет отсутствовать. Мы разговорились, и тут выяснилось, что ее племянник Никита работает в оркестре у Подзаборова – играет на виолончели. Серафима Кононовна предложила мне тут же поехать к нему – чем черт не шутит, вдруг он что-нибудь знает или слышал? Ведь, в сущности, не известно ничего, и бывает, что какая-то мелкая деталь может пролить свет на то, что не могут понять десятки умных людей, профессионалов, бьющихся над разгадкой какой-нибудь криминальной, да и не только, загадки!

Никита был дома, он вежливо спросил меня, что я буду пить – чай или кофе, и принес отлично сваренный крепкий кофе, черный, горячий, ароматный, с пенкой – в общем, именно такой, какой я люблю.

– Да, я работаю у Подзаборова уже пятый год. Слухи ходят разные, но ничего такого конкретного. Вы ведь знаете, как у нас любят сплетничать про известных людей… Правда, мэтру уже за сорок, возраст солидный, а он все еще не женат. Но ведь мало ли по каким причинам… Да вот в последнее время мы все видели, как после концертов к нему женщина заходит, и они вместе уходят. Красивая такая, черные волосы, яркая.

И он стал описывать ее внешность, которая один в один совпадала с внешностью Тани Смоленцевой.

Ну хоть что-то! Если это она, значит, все-таки, они были знакомы. Вырезав из какого-то журнала фотографию Подзаборова, я опять поехала е дому Татьяны, чтобы порасспросить ее ближайших соседей.

После долгого допроса, кто я и зачем, соседнюю дверь открыла симпатичная старушка.

– Ну что мы будем стоять на лестнице? Уж заходите, коли пришли. Хотя, после того, как Танечку-то убили, даже жить стало страшно…

Я показала ей фото Подзаборова.

– Да, знаю я его. Приходил он к ней несколько раз, все больше поздно вечером. Но до утра не задерживался. Я ее как-то спросила, уж не замуж ли она собралась. Нет, сказала, тут другое… А кстати, у меня ведь есть запасной ключ от ее квартиры. Татьяна, уезжая в отпуск, завсегда просила меня цветочки поливать. Я и сейчас хожу поливаю, жалко же – засохнут, пропадут.

И мы решили сходить посмотреть, может, я тогда впопыхах проглядела что-то важное.

Так и есть! Кинув внимательный взгляд на книжный шкаф и тщательно обследовав его самую нижнюю полку, в самом углу за книгами я обнаружила десять толстых одинаковых книжек, мелко исписанных Татьяниным красивым, разборчивым почерком. Это она вела дневник, начиная с десятилетнего возраста, подробно описывая все, что с ней происходило.

Последняя запись была датирована двумя неделями назад… Вот это находка! Ну и ну! Ведь никогда никому не говорила, что пишет. С другой стороны, личный дневник – вещь сугубо интимная… Хотя из всех нас Танечка была самая романтичная, вот и брак ее распался потому, что ей казалось, что муж не понимает ее устремлений, ее любви к поэзии, классической музыке. И потом, после развода с ним, она уже не торопилась выходить замуж, хоть мы ей всегда деликатно напоминали, что годы летят быстро…

Я попросила у старушки разрешения взять тетради домой, чтобы внимательно их проштудировать, потому что я была уверена, что наверняка найду в них что-то такое, что прольет свет на всю эту историю с убийствами. Она разрешила.

Дома, благо дети были у мамы, а муж опять отправился в прерванную командировку, и мне никто не мешал, я сразу же села за чтение Таниных дневников. Все, что в них содержалось личного, я читала бегло, а вот два момента меня заинтересовали. Первый – когда она описывала свою поездку в пионерский лагерь. На эту самую Селиваниху.

«Нас отправляют в пионерский лагерь. Со мной едут мои подружки Валя Роганич и Оля Сайкина». И далее: «Здесь меня очень заинтересовала троица друзей – Миша Полянкин, Ваня Мазюканский и Коля Подзаборов. Они всегда держатся вместе, шепчутся, у них есть какие-то секреты от всех остальных». И еще: «Они играют в странные игры».

И девочка подбивает подружек подглядывать за мальчишками. И однажды они становятся свидетельницами жуткого происшествия. Мальчики раздели и связали парнишку из их отряда и что-то делали с ним в лесу, как пишет Таня, «непотребное и неприличное». А потом убежали. Девочки позвали воспитателей и вожатых, но паренек уже не подавал признаков жизни…

После этого она больше никогда и нигде не сталкивалась по жизни с этими тремя. Но вот полгода назад она покупает абонемент в филармонию, идет на концерт и в знаменитом дирижере Николае Подзаборове узнает одного из трех – Кольку.

Татьяна приходит после концерта к нему в артистическую и напоминает ему, как они однажды отдыхали в пионерском лагере. При слове «Селиваниха» дирижер бледнеет и предлагает ей проводить ее домой и поговорить о таком далеком забытом детстве…

Так они начинают встречаться, и Татьяна с ужасом убеждается, что тогда, в детстве, это был вовсе не несчастный случай. Николай сознается ей в своих преступных склонностях, которые с тех пор стали еще более чудовищными.

Последняя запись в дневнике гласит, что она пыталась убедить Николая прийти с повинной в милицию и все рассказать. Но тут выясняется, что, во-первых, тем парнишкой в пионерлагере дело вовсе не ограничилось, а во-вторых, все эти долгие годы он действовал не один, а в компании с Полянкиным и Мазюканским, причем каждый раз, когда очередная оргия заканчивалась смертельным исходом их жертв – партнеров по криминальному сексу (а среди них часто бывали и несовершеннолетние), высокопоставленный чиновник Полянкин нажимал на своих друзей в милиции и прокуратуре, которые были тоже не рядовыми чинами, и делу просто не давали ход, все, как и в первый раз, обставлялось как несчастный случай или подделывалось под самоубийство.

И так бы это продолжалось и продолжалось, не купи Татьяна этот абонемент в филармонию и не встреть она там известного всему миру дирижера Подзаборова…