Текст книги "Гордость и предупреждение"

– Кончай.

Тат посмотрела ему в глаза и резко выдохнула. От его движений в ней, от руки внизу живота, выдавливающей возбуждение, от властного тона. Микс ощущений перемкнул провода в теле. В животе ухнуло, через матку прошел ток, уходя в ноги. По телу горячим штормом разлилось удовольствие.

Крис захрипел, Дрейк извивалась под ним ужом: ее трясло, колотило от наслаждения; она хваталась за простыни, с силой сжимала ноги за его спиной. Тепло обволакивало тело и мозг, Крис упал рядом, чуть не задев спящую пьяным сном Анну.

У Вертинского бешено колотилось сердце, болели спина и ребра – он был опустошен. И ему это нравилось.

Они пролежали молча минут семь, отходя от крышесносного оргазма. Тат восстановила дыхание, встала с кровати, начала одеваться: завтрак в постель не входил в планы обоих, только Татум опередила парня в наглом побеге.

Она долго искала свой лифчик в простынях. Вертинский заметил темные полосы шрамов на предплечьях Дрейк. Слова слетели с языка сами собой: от тотального расслабления фильтр между мозгом и речевым аппаратом временно вышел из строя.

– Что это? – Крис кивнул на шрамы.

Ему, в общем-то, было плевать – он сам недавно расцарапал ее ключицы, оставил синяки на шее и груди, укусил до крови…

Татум секунду непонимающе на него смотрела, потом опомнилась и расплылась в саркастичной улыбке:

– О, не переживай об этом. Нам необязательно поддерживать светскую беседу.

Крис почувствовал себя использованной шлюхой, услышав такой ответ. Обычно он – хозяин положения, но пришла самоуверенная девчонка и все переиграла. Она даже сосет на троечку, не то что Маша со второго курса…

Но в Маше со второго курса не было столько страсти.

Тишину разрезал звонок мобильного Дрейк – она быстро ответила.

– Да? Сейчас буду. – Она положила мобильник в задний карман джинсов, поправила макияж перед зеркалом.

Почему-то Крис хотел больше внимания к своей персоне: кто это здесь подарил Дрейк лучший в ее жизни оргазм?

Татум же, полностью погруженная в свои мысли и ощущения, открыла дверь, впуская в комнату приглушенный звук музыки, и собиралась уходить, когда услышала:

– Это все? – Вертинский лежал на белых простынях, такой невероятный.

Похабно улыбался, ждал – очевидно, благодарности или чего-то еще.

– Приятно было потрахаться, – подмигнула Тат и скрылась за дверью.

А еще она, кажется, сломала ему в экстазе ребро.

Глава 4. Я просто вела игру, и все

Крис

Крис рыкнул, комкая очередной лист бумаги. Не сошлись цифры – поработать с утра на похмельную голову перед университетом оказалось провальной затеей. Сознание плавало в тумане, ребра ныли, а мысли вместо сводки итоговой стоимости проекта постоянно возвращались к Дрейк.

К ее бархатной коже, жарким стонам и огненному темпераменту.

Вертинский мотнул головой, зачесав назад волосы: у него осталась пара дней, чтобы добить до конца бизнес-план, который нужно было представить отцу. Скоро у него назначена встреча с инвесторами, и Крису нужно, чтобы отец взял его с собой.

Хотелось большего. Больше признания, значимости и реализации собственных талантов. А они у него были, Крис в этом не сомневался. Три курса на бизнесе дались ему легче, чем остальным. Иногда нужно было напрягаться, но с тем образом жизни, что он вел, обычный человек бы не справился с учебой.

А недавно, летом, лежа на шезлонге с блондинкой под боком, он понял, что ему, несмотря на преданность и теплые чувства, плевать на признание друзей. В профессиональном плане. Он наигрался в тусовки, наигрался в устройство досуга. Хотелось покорять новые вершины. Быть тем, не кто, а для кого.

Он почти доделал конечный вариант бизнес-плана, не без помощи профессиональных консультантов, собирался представить его отцу уже на днях. Позже – начнется сезон и Вертинскому-старшему уже будет не до него.

А тут эта чертова девка, занимающая его мысли.

Крис бросил ручку на стол, схватил куртку со стула, собираясь в универ. Ничего, он выбросит ее из головы. Клин клином, как говорится.

Но сначала – в травмпункт.

Татум

– Милая, мы приехали. – Лилия потрепала дочь за руку, Татум нехотя открыла глаза.

Вчерашнее веселье не прошло бесследно: усталость вперемешку с вялостью накрыли Дрейк с головой, пока она пыталась сделать вид, что на «девчачьих посиделках» не было ничего крепче яблочного сока. Нижние веки неумолимо ползли вверх: ей предстояла задушевная беседа с лекарем душ.

Татум поморщилась, выключила радио.

– Переживаешь? – Лилия участливо заглянула в сонные глаза Тат.

Поразительно, как мать после всех скандалов с нерадивой старшей дочерью продолжала верить ей на слово. Будто не хотела признавать, что проблемы не решены. Будто тот случай вынул из нее все силы и мужество, а остаточные последствия должны были пройти сами собой.

– Нет, мне не привыкать. – Татум постаралась сказать это как можно мягче, но раздражения в голосе было хоть отбавляй: вернувшись домой в четвертом часу утра, она еле заснула, превозмогая тошноту и вертолеты перед глазами.

– Ладно. Удачи. Я подожду здесь.

Прекрасно. Лилия думала, что не нужна дочери. А Дрейк принимала нежелание навязываться за презрение. Конечно. Ее надежда и опора, умненькая Татум, которую Лиля с мужем собирались отправить в университет и сделать в будущем главой семейной компании, пустила жизнь под откос. А главное, сделала это раньше, чем нашелся повод.

Лилия изо всех сил старалась быть хорошим родителем, но в сложных ситуациях с детьми она боялась принять неправильное решение, поэтому чаще отходила в сторону, давая всему идти своим чередом, – надеялась на профессионалов. Со слов соседей, психолог Андрей Игоревич Старицкий знает, что делает, он поможет Татум.

Превозмогая желание распластаться и уснуть на асфальте, Тат вышла из машины. Долго искала на домофоне нужную фамилию. Тело будто стало тяжелее на восемьдесят килограмм, а к верхним векам подвесили грузики на ниточках – болтать не хотелось.

Раздался противный звук открывающейся двери, Татум вползла внутрь. Хотелось героина или от чего там наступает эйфория, только не подниматься на пятый этаж; Дрейк останавливалась на каждом лестничном пролете и зевала, зевала, зевала. Она уже даже не злилась – ей было все равно и чуточку обидно. Она, конечно, взрослая девочка, но мама могла бы побыть рядом. Просто так. Не из-за того, что Татум страшно. Ну, может, немного.

На пятом этаже ее встретила приоткрытая дубовая дверь – Татум неуверенно зашла, перед этим постучав костяшками по дереву.

– Входи, – прозвучало из гостиной.

Дрейк взяла себя в руки, начала превращаться в чрезмерно-уверенную-в-себе-суку. Скинула шарф и куртку, цокая каблуками, вошла в глубь квартиры.

Посреди просторной гостиной с высокими потолками перед ней предстала картина, которую она не ожидала увидеть: в белом кожаном кресле сидел молодой человек лет тридцати. Одет он был в джинсы и черную классическую рубашку, сидел нога на ногу, изучающе-насмешливо оглядывая гостью. Синие глаза и острые скулы скидывали ему лет пять.

«Красивый», – подумала Тат, стараясь не впасть в ступор и вести себя расслабленно.

– Доброе утро, – кинула она, присаживаясь в кресло напротив.

Сучесть сучестью, а хорошие манеры никто не отменял. Видимость, по крайней мере.

Старицкий ничего не ответил, все так же исподлобья оглядывая Дрейк, подмечая про себя всякие что-там-надо-подмечать-врачам детали.

Татум не нравился такой взгляд, но она села в кресле прямее, расправила плечи, поправила цепочку на шее, как бы невзначай пройдясь пальцами по линии нецеломудренных синяков на ключицах. Блефовать – так уверенно.

– Меня зовут Андрей Игоревич. – Он положил блокнот на стол, сцепил пальцы в замок у подбородка.

Его поза была расслаблена, большой палец поглаживал легкую щетину на подбородке. Татум его почти хотела.

Спать со своим психологом – очень плохо?

Она окинула взглядом помещение, чтобы не захлебнуться в собственных слюнях.

Высокие потолки, интерьер в стиле минимализм в светлых тонах, панорамные окна открывали прекрасный вид на Таврический сад. Стекло такое чистое – интересно, как будут смотреться отпечатки ее ладоней и груди на этом прекрасном стеклопакете?

– Хочешь что-нибудь сказать? – Старицкий нарушил затянувшуюся тишину. Татум дернулась, откидывая подальше грязные фантазии. – Почему ты здесь?

«С чего бы начать, Андрей Игоревич? – съязвила про себя Татум. – С того, что я – конченая психопатка?

Знаешь, сколько раз я хотела покончить с собой еще до всего? Четыре. Четыре, Андрей Игоревич, – это много. А после – еще семь.

Я потеряла опору и без понятия, как ее найти. Потеряла ее еще тогда, но много времени прошло, все должно было наладиться? Нет. Я научилась жить заново, невротические ритуалы помогают мне создавать иллюзию нормального существования, но глубоко внутри я все равно чувствую, что это иллюзия. Вчера я переспала с парнем, которого не знаю. Даже для меня прежней это было бы слишком. А все потому, что дыру в груди я заполняю лишь перебором бесполезного хлама. И что делать дальше – не знаю.

Родители мне помогли, но оказалось, это было разовой акцией. Я не хочу их расстраивать, да и они поверить не могут в то, что их первенец такой проблемный. Перманентно.

На особо веский случай я ношу с собой баночку снотворного и шоколад. Чтобы было не так страшно и горько уйти.

До всего для меня причиной остаться были родители, Ника, семья. Сейчас от самоубийства удерживают только дьявольское упрямство и врожденный сволочизм. Такого удовольствия я бывшим друзьям не доставлю. Буду жить, гнить им назло. Потому что выживание – лучшая месть.

Сейчас, например, Андрей Игоревич, я чувствую подступающую депрессию, и меня скоро вырвет оттого, что блокнот на вашем столе лежит неровно, а энциклопедия на букву Я стоит на верхней полке. Я чувствую себя последней шлюхой из-за вчерашнего траха с Вертинским, хоть и понимаю, что никто не имеет права меня осуждать. Но осуждаю я себя сама. Этого достаточно. А еще мне опять снятся кошмары. Да, это примерно то, что я могла бы сказать».

– Мне нечего сказать. – Татум вздохнула, отвела взгляд от намозолившей глаза полки с неправильно расставленными энциклопедиями. Как так можно вообще?

Мужчина заметил ее нервное передергивание плечами.

– Можешь исправить то, что тебе не нравится. – Он кивнул на стеллаж и улыбнулся так понимающе, что зубы оскоминой свело.

Татум выводило из себя, что не она хозяйка положения. И энциклопедия, стоящая не на месте.

– Меня все устраивает. С чего вдруг такие вопросы? – Она откинулась в кресле, прогнулась в пояснице – верхние пуговки на рубашке норовили оторваться.

Старицкий смотрел на нее сосредоточенно, сверкая синими глазами.

– Значит, показалось. – Его голос был наполнен скрытым сарказмом, но Тат продолжала хранить невозмутимый вид. – Тогда давай поиграем в ассоциации? – Он произнес это полувопросом-полуутверждением.

Его губы ассоциировались у Тат с ее сосками.

– Вы же тут устанавливаете правила. – Дрейк улыбнулась и решила не думать о губах, языке и еще-черт-знает-о-чем. Доктор Старицкий хоть и выглядел так, будто только окончил университет, но от него исходила уверенность в своем профессионализме – может, он ей действительно поможет.

– Хорошо. Говори первое, что придет в голову.

«А то, сука, никто не знает значение слова “ассоциация”».

Татум закатила глаза – это не укрылось от доктора. Встала, подошла к металлической тележке для чая. Вопросительно посмотрела на Андрея Игоревича, тот согласно кивнул.

– Начнем. Война? – Старицкий взял со столика блокнот, перьевую ручку, вперился взглядом в Татум.

Раньше таких простых вопросов ей не задавали – обычно просили описать куб, находящийся в пустыне, и рядом стоящего коня. А это может быть интересно.

– Золотая жила. – Она постаралась это сказать как можно спокойнее.

Она же особенная, правда? О таких в учебниках не пишут. Татум на это надеялась.

Старицкий кинул на нее секундный взгляд, вернулся глазами к блокноту, еле заметно улыбнулся.

– Дружба?

– Ложь. – А этот парень знает, как вывести из равновесия.

Тат постаралась унять нарастающую дрожь в руках из-за нахлынувших воспоминаний. Начала неспешно наливать чай.

– Религия? – Старицкий был предельно собран.

– Манипуляция, – грустно выдохнула Дрейк, будто прожила на этой земле уже тысячу лет и познала на собственной шкуре все грехи человечества.

– Любовь?..

Татум вспомнился Вертинский. Его теплые глаза и лукавая улыбка, его настойчивые руки и хриплый голос. Грудину сдавило тисками. Она всегда будет одна.

Сахар. В чай нужно положить сахар: одна ложка, две, три…

– Всего лишь игра. – Татум постаралась улыбнуться, проглатывая ком в горле.

Всем хочется тепла и ласки, но открываться людям страшно. Что, если расслабишься и напорешься спиной на приготовленный для тебя нож? Женщины, которые растворяются во вторых половинках, которые кажутся слабыми и беспомощными, на самом деле в тысячу раз сильнее других людей. Как нужно быть в себе уверенной, чтобы прыгать в бездну и не знать, что тебя там ждет: сталагмиты или мягкая перина? Легче обходить пропасть стороной и под разными предлогами не прыгать. Пусть тебя даже будут считать конченой сукой.

– Одно слово, описывающее твое состояние в глобальном смысле.

«Тоска».

– Счастье.

Татум говорила ровно. Старицкий прострелил ее взглядом.

– Ты говоришь правду?

«Нет».

– Конечно.

Баржа кренилась влево.

Она натянуто улыбнулась.

– Как одним словом, оглядываясь назад, ты бы назвала свои ошибки?

«Веский повод для самоубийства сегодня же вечером».

– Опыт.

В горле запершило, глаза заболели от напряжения. Тошнота похмелья поднималась к горлу. Дрейк упрямо смотрела в чашку с чаем. Баржа теряла равновесие.

– Ты сожалеешь о принятых решениях в прошлом?

«Бесконечно».

– Нет.

– Это хорошо, мудро считать свои поступки опытом, это может уберечь от лишних переживаний.

Татум сглотнула.

– Определенно.

Пять ложек сахара в чашке и подступившие слезы. «Браво, мамочка, мне лучше».

Доктор заметил, что девушка больше не сможет отвечать на его вопросы. Ее потряхивало, губы дрожали, на дне глаз плескалось отчаяние.

Назначил следующий сеанс через неделю, попрощался. Ей нужно привыкнуть.

Она так вызывающе себя вела: лукавые улыбки, поглаживание сине-бордовой шеи – одна в комнате девушка не грустила по выходным. Да и он, взрослый мужчина с четырехлетним стажем работы, смотрел на нее, как на молодую учительницу смотрит третьеклассник. Черт бы ее побрал, шлюха мелкая.

Считает себя самой умной.

Беззащитная, хрупкая, мелкая потаскуха.

Татум взяла себя в руки, восстановила самообладание, повернулась к доктору. Короткий же был сеанс. Дрейк сделала пару глотков чая, они попрощались, пожав друг другу руки, и его – ассоциировались у Тат с властью и сексом. Хотя и психолог он вроде не отвратительный: знал, сука, на какие точки давить.

Татум прошла мимо стеллажа с книгами – не сдержалась, переставила энциклопедию на свое место; Старицкий снисходительно улыбнулся.

Дрейк наклонилась, взяла со стула в коридоре свои пальто и шарф, похабно оттопыривая зад. Улыбнулась мужчине уже в дверях.

– Спасибо. Вы мне очень помогли, Андрей Игоревич, – проговорила то ли с сарказмом, то ли с подтекстом, он понять не успел: Дрейк скрылась за поворотом, а у него в ушах звучало собственное имя с кисло-сладким привкусом.

У него на нее большие планы. Учитывая поведение Дрейк, будет даже весело.

Он наблюдал из окна за тем, как девушка садится в машину, помахал ее матери – очень дружелюбная женщина. Машина отъехала, Старицкий любовался видом и думал, как хорошо смотрелись бы отпечатки ее груди и ладоней на этом стекле.

Татум

– Алло? – Татум, разглядывая свои начищенные сапоги, улыбнулась.

Приятное опустошение после короткой беседы с психологом, бессонная ночь и скучные пары странным образом подняли настроение. Ироничный нервных смех сотрясал грудь.

– Доброе утро. Ты вчера забыла у меня свой лифчик. – Собеседник явно был доволен собой так же сильно, как Джордж Карлин любит черный юмор.

Самодовольство сочилось из трубки и капало на асфальт.

– Кто это? – Татум недоуменно поморщилась, сосредоточенно роясь в сумке в поисках зажигалки.

На другом конце провода в это время шла усиленная работа мозга и косвенное падение самооценки.

– Это Крис. Мы трахались вчера. Лучший оргазм в твоей жизни, помнишь? – насмешливо бросил он, наблюдая из окна университета за копошащейся в сумке Татум.

В планах у него было услышать смущение в голосе девушки, как, например, смущалась Ева, когда он звал ее на очередную вечеринку, но не «кто это», мать ее.

– А-а, шлюшка-Вертинский? Чего звонишь? – Она пропустила мимо ушей все, что он сказал, и Криса это бесило.

Татум наконец нашла зажигалку и откинулась спиной на стол, прикуривая сигарету. Такая расслабленная и уверенная в себе – можно было подумать, что она обеспеченная дочь какого-нибудь олигарха, а не пересиливающий себя каждый день человек. Дрейк расплылась в коварной улыбке и оглядела двор, будто чувствовала его взгляд на себе.

– Лифчик свой забрать не хочешь? – Крис усердно старался придумать что-то поостроумнее, но ничего не выходило – прием с лифчиком должен был сработать, просто обязан.

Уставшее сознание ничего лучше не придумало.

– Он, конечно, мой любимый, но можешь его оставить себе и, не знаю… поместить в комнату трофеев? – Она закатила глаза, стряхнула пепел с сигареты.

На территории универа курить запрещено, но не плевать ли?

– Это просто повод затащить тебя к себе в постель еще раз. Что думаешь?

Эго Вертинского вчера пострадало, раз он делает то, что делает. Но с прозорливыми девушками интереснее.

– У тебя закончились девушки, и ты от безысходности пошел по второму кругу? – Татум не понимала ситуацию: разве после того, что было вчера, звонят?

– Просто ты лучшее, что случалось со мной за последнее время, – честно слукавил Крис, – или боишься привязаться?

Татум резко сбросила вызов, собрала вещи и вошла в здание университета – Крис не понял, что происходит. Неужели обиделась?

Через несколько минут он услышал приближающийся стук каблуков: на лестничный пролет вышла Дрейк. Ее лицо не выражало абсолютно ничего – она схватила Вертинского за руку и повела по коридору к западному крылу. Крису нравилась эта игра, он принял правила – шел за ней молча.

Татум втолкнула парня в мужской туалет, прижала к стене, поцеловала. Изучала языком его рот, чувствовала руки парня на бедрах, тянущее тепло внизу живота.

Было страшно: ей не свойственно такое поведение. К безумствам она привыкла в другом векторе. Коленки задрожали, Крис ухмыльнулся.

– Тебя уже трясет от предвкушения?

Он скинул на пол куртку, стянул с нее юбку, наслаждаясь видом проделанной работы: фиолетово-красные синяки по всему туловищу, след от зубов на шее, царапины – выглядело устрашающе и заводило одновременно.

Ему вчера досталось не меньше – сегодня друзья были в шоке: выглядел Вертинский так же, как после очередной стычки с Якудзами, разве что на губах играла довольная улыбка. В травмпункте сказали – сильный ушиб ребра.

Баржа кренилась влево.

– Заткнись, – прошипела Дрейк, Крис был не против: развернул ее к себе спиной, больно впечатал скулой в выложенную кафелем стенку туалета, покрывая спину и плечи поцелуями.

«Никаких больше привязанностей. Я это себе докажу», – беззвучно выдохнула Тат.

Глава 5. Что посеешь, то и пожнешь

Татум

– Давай, Ник, посмотри еще раз: мы его либо проехали, и тогда я повешусь, либо еще не доехали. Мы же на той трассе, верно? – Дрейк умоляюще посмотрела на сестру, вернула взгляд на дорогу.

Заплакать от бессилия – единственное, чего сейчас хотелось. Мало того, что до пункта назначения они до сих пор не добрались, так еще и лишний час потеряли, выехав не на то шоссе.

– Надо было все-таки спросить дорогу… – Ника вертела карту на смартфоне в разные стороны, сосредоточенно пытаясь понять, где они находятся. Связь ловила плохо.

– Ну и кого ты предлагаешь спросить? М-м? Час ночи, ты видишь кого-нибудь, кроме нас, на дороге? – Тат доходила до точки кипения.

– Тише, мелких разбудишь!

Сестры кинули взгляд на заднее сиденье, где в обнимку спали их двоюродные мелкие – Владик и Света. Их абсолютно не волновало, когда они прибудут к месту назначения: ребятенки видели десятый сон. Даже громкая и гиперактивная Светка сдалась два часа назад и теперь использовала старшего брата в качестве подушки.

– Извини. – Старшая устало потерла переносицу.

Тат было не привыкать заботиться о младших, они с сестрой иногда навещали мелких сорванцов, но из загородного дома, где они с родственниками и родителями собрались на выходных, родителей Светы и Владика вызвали по работе, поэтому Тат предложила отвезти детей к тете под Павловском.

Дрейк отлично провела выходные: обжиралась до боли в животе чипсами и смотрела шоу о готовке по телевизору, полностью отключая мозги и растворяясь в тишине деревянного дома.

Татум сделала все задания, танцевала под Армстронга и просто была счастлива.

– Так, я, кажется, поняла, где мы. – Вероника победно улыбнулась, тыкая сестре телефоном в лицо. – Смотри, смотри! Табличка! «Павловск»! Мы добрались!

Сестры радостно завизжали, но быстро умолкли, вспомнив о «радиоактивной ракете» на заднем сиденье.

Дом тети Лены, которую Дрейк видела раза два в жизни, они нашли быстро.

Тат без церемоний вытащила спящих детей из машины и положила на кровать под вопли тети о том, что с детьми надо быть осторожнее. Но у Татум не было сил распыляться на мелочи, так что, уложив детей, она собиралась завести мотор и доехать наконец до дома, но тетя тут же устроила истерику насчет опасной ночной езды и чуть ли не силой оставила сестер на ночевку у себя.

На улице накрапывал дождь, старшая Дрейк согласилась остаться до утра: трасса действительно небезопасная. Если встать пораньше, можно успеть на занятия.

– Точно все нормально? – участливо поинтересовалась Вероника, заправляя одеяло в пододеяльник.

Свободная гостевая комната оказалась милым чердаком с двумя кроватями и шкафом – переночевать хватит.

– Все нормально, – угрюмо бросила Тат. – Просто если бы не этот сракопад, мы были бы уже дома. – Она взбила подушку, стянула куртку со штанами, плюхнулась на кровать, достав телефон.

Несмотря на третий час ночи, Тат не могла сомкнуть глаз, тупо листая ленты социальных сетей и ворочаясь в кровати. Если бы не хренов дождь, то пачка сигарет могла бы успокоить ее нервы и прогнать прочь бессонницу, но на природу она не имела компромата или точек давления – дождь продолжал идти.

Ее раздражал этот дом, эта лицемерно приятная тетка Лена, это неудобное одеяло и дурацкая подушка.

Но больше всего раздражал противный голосок внутри, который повторял: «Отвлечься не получилось. Два дня на природе не сделают тебя счастливой. Ищи дальше».

Оказывается, чтобы было хорошо, недостаточно перестать делать себе плохо.

Она бы разбудила сейчас Нику, и они поболтали бы пару часов, пока младшая Дрейк плевалась от табачного дыма, но Тат не настолько эгоистка.

Она долистала ленту новостей, решила написать новой знакомой – Анна обычно в такое время не спала: совращала на вечеринках мальчиков и девочек.

После того тройничка две недели назад они пересеклись во дворе университета, затем переместились к Анне в гости – много разговаривали, грязно шутили и не знали ничего о прошлом друг друга.

Анна любила красное вино, красить волосы в темный и ночные эсэмэски Татум. Тат нравилось писать Ане ночью, добавлять в ее вино черного перца и не заморачиваться.

Тат забралась на подоконник – он был не таким, как в фильмах: узкий, жесткий, холодный и неудобный, но дождь почти закончился. Тат терпеливо морозила себе задницу и ждала момента, когда сделает долгожданную затяжку. Набрала сообщение Анне.

Кому: Ветреная пташка

Кто бы мог подумать, что имена «Вертинский» и локально смешное «Ветреная пташка» будут стоять рядом. Надо было назвать его просто «Примус».

Татум мысленно дала себе оплеуху – надо же было так облажаться. С Крисом она на той неделе пересекалась всего пару раз в столовой, где он кидал ей многозначительные взгляды, типа: «Ты же помнишь, как я тебя трахал?»

Тат же бросала взгляд в ответ, как бы говоря: «Делая с моим мозгом сейчас то же самое, ты не становишься привлекательнее», и они расходились, не зацикливаясь ни на чем.

Три последних учебных дня Тат пропустила: ей надоели учителя, пары и многозначительные взгляды от кого ни попадя – она нагло сказалась больной. Старые фильмы и чай с бергамотом были лучшими спутниками хорошего настроения, а затем Ник уговорила родителей поехать на выходные в загородный дом.

Дождь кончился, Тат открыла окно. Прикурила сигарету, сделала глубокую затяжку. После ливня на улице стоял густой, влажный воздух, струйки дыма виднелись особо четко.

Тремор в руках и непонятная тревога отступили, голову заполнило ватное расслабление. Тат уже было плевать, кому она послала не то сообщение. Говорят, табак не успокаивает. Успокаивают глубокий вдох и выдох во время курения. Но Татум считала себя особенной. Поэтому продолжала травиться.

Ночные цикады были слышны все громче, в густой темноте хотелось раствориться. Звезды-бусинки проскальзывали на небосвод, убегая от туч, а Дрейк не знала, чего хотела от жизни.

Сентябрь набрасывался на нее голодной собакой. Воскресную ночную тишину прервала вибрация телефона, оповещая о новом сообщении. Интересно.

От кого: Вертинский

Татум перечитала сообщение несколько раз – распахнутые в недоумении глаза начал щипать едкий дым тлеющей сигареты. Румянец схватил щеки, сердце гулко стучало в ушах.

Она моргнула и расплылась в улыбке. Да ладно, Крис Вертинский – не конченый идиот?

Кому: Вертинский

Татум ехидно засмеялась в кулак, прикурила следующую сигарету. Она сразу поняла, что парень не так глуп, как хочет казаться, просто для образа мальчика-бабника мозги – вещь излишняя, да и, трахая первокурсниц, можно с катушек съехать, слыша что-то вроде: «Квадратного корня из ста не существует, получится не целое число – я-то знаю, я на экономиста учусь». Таких девчонок легко затащить в постель, но завтрак в такой компании – сущий ад для человека с мозгами. Она не предполагала, что Вертинский действительно из их числа.

От кого: Вертинский

Действительно, парень не тормоз – Дрейк немного задели его слова. Но ее задел не сам факт их перепихона в туалете, а это гадкое послевкусие на душе. Ей было плевать на мнение других, плевать, если ее назовут подстилкой, но правда глаза все-таки колет.

Она снова действовала от противного. Не хотела этого сердцем и душой – пошла на слабо́. Потому что иначе действовать не умела, разучилась.

Отчаянно хотелось вспомнить, чем Дрейк руководствовалась три года назад, когда терялась, но выбирала отчаянно, не сомневаясь. Потому что даже потерянной Татум уже не осталось: только колготки в сетку, хамоватая ухмылка и направление – куда ветер подует. Тогда в туалете роль ветра на себя взял Вертинский. И Дрейк было тошно от этого.

Но изменить ничего нельзя. Татум утопила стыд в гниющем болоте непроработанных чувств, через силу улыбнулась, окунаясь в азарт колкой игры. Вторая сигарета докурена, но впереди еще вся ночь и полная пачка.

Кому: Вертинский

Вертинский сидел во дворе дома сокурсника и тоже курил. Облокотился на локти на скамейке, выдыхал густой дым вверх. Сегодняшняя вечеринка не стала запоминающейся: девчонок было не густо, и все знакомые, бухло не отличалось качеством.

Крис откровенно скучал, потягивая пиво, когда ему пришло сообщение от Тат. Он был удивлен и не удивлен одновременно: хоть она и вела себя откровенно презрительно, как только на горизонте появился Вертинский – она затащила его в туалет.

О, это был крышесносный секс.

Крису нравилось, что Тат не пыталась быть милой или женственной, не закусывала губу, хотя кусала их постоянно, не наматывала локон на пальчик и не стреляла глазками.

Не строила из себя лицемерную недотрогу – таких он быстро ставил на место. Дрейк просто делала что хотела и как хотела. Ей не нужно было одобрение парней или подруг, не нужна компания для самоутверждения, и ей, похоже, точно не нужны были сантименты. Она состояла из сарказма и страсти, и ему это нравилось. Ему нравилось, что она слушает джаз и дружит с мозгами.

Кому: Дрейк

И прислал фотографию. Дурацкое селфи, сделанное прямо там, в туалете, где он полусидел, привалившись к кафельной стенке, а она, раскрасневшаяся, лежала сверху, прикрывая лицо ладонью.

На фото Крис улыбался – искренне, заразительно. От абсурдности обстановки и того, что, отойдя от оргазма и успокоив трясущиеся ноги, Тат вспомнила анекдот про немца и еврея.

Татум уже намеревалась собрать вещи и сбежать, как в прошлый раз, но Вертинский, сам не понимая зачем, остановил ее: «Хватит сбегать, свою независимость ты уже доказала, приложив меня затылком об пол. А еще мне холодно, и нога затекла».

И она осталась.

Не было мило и романтично: он не упрашивал остаться ее на завтрак в постель – они лежали на полу университетского туалета, смеялись над расистскими анекдотами, укрывались ее осенним пальто и делали дурацкие селфи.

В этот момент они чувствовали себя нужными и свободными – свободными ото лжи, от стереотипов и лицемерия. Просто смотрели в камеру телефона, улыбались и ни о чем не думали. Этого и испугались, когда прошла эйфория: не слишком ли близко они подпустили потенциальных предателей?

От кого: Дрейк

Татум вновь засмеялась в кулак – момент был запоминающимся, его атмосферу полностью передавала фотография: смазанные, нечеткие лица, способные видеть романтику ситуации даже в общественном туалете.

Отчаянно казалось, что тогда она была счастлива. Скребущееся изнутри чувство не могло понять: хорошо это или плохо? Могут ли эти фотография и человек стать маяком в невесомости, где немеют конечности Дрейк? Или этот свет станет фарами приближающейся катастрофы?

От кого: Вертинский Сталкер

Кому: Сталкер

Татум ухмыльнулась краешком губ, вспоминая детство. Ярким и радостным оно кажется только сейчас. Или правда таким было?

От кого: Сталкер

Кому: Сталкер

От кого: Сталкер

Кому: Сталкер

Крис хрипло хохотнул, встал со скамейки, решил пройтись до дома пешком, охладиться. Остроумность его возбуждала.

Кому: Дрейк Мать-ее-величество

Дрейк докурила пятую сигарету, легла на кровать. Смотрела в потолок, пытаясь понять: неужели взаправду так легко переписываться с чертовым-бабником-Примусом?

Кому: Сталкер

От кого: Сталкер

Тат засмеялась в голос, отмахиваясь от сонного бурчания сестры. Открыла окно, впуская в комнату прохладный воздух. Ее возбуждало остроумие.

Кому: Сталкер

Татум не совсем так думала, но в том, что Вертинский – мудак, она не сомневалась. Продукт современных ценностей, мальчик-шлюха. Тот, кто выстроил личный бренд и разорвал шаблон, – девчонки считали за честь лечь с таким в постель.