Текст книги "Куплю тебя, Девочка"

Глава 16.

От комода, где лежат мои немногочисленные пожитки, отрывается, потом поднимается во весь свой немаленький рост парень. Весьма привлекательный по современным меркам, но уже с печатью порока на лице. Это видно еще по тому, как он обшаривает взглядом мое тело, облаченное в тонкие полоски блестящего купальника. Такие парни – завсегдатаи стриптиз баров, такие любят легкую наживу, если папочка не подогнал наследство. Этому повезло, как и Никите. Судя по брендовым шмоткам и красным кроссовкам.

Но молчание затягивается, а оценивание друг друга переходит все разумные рамки приличий. И я повторяю свой вопрос:

– Кто ты такой и что ты делаешь в моей комнате?

– Привет, красотка… – задерживается он на груди и скользит взглядом по лицу. – Знал бы, какой Никитос клад тут прячет, давно бы с тобой познакомился.

Противно до тошноты. Я вспомнила этот голос. Этот парень был в Амстердаме, среди тех, кто тусовался в клубе, а потом снял девчонок. Звал Никиту с собой. Теперь этот кобель шарит в моей комнате и судя по дыханию, уже раздел меня и трахнул. Во всех известных позах. В своей тупой башке.

– Кто сказал, что у меня возникнет желание? – поднимаю упавшее полотенце и бросаю в кресло у выхода.

Парень откидывает свои темные, густые волосы, сверкая белозубой улыбкой, смеется. Очевидно я должна прямо сейчас упасть в ноги и молиться на его красоту. Только вот если от смеха Никиты шли мурашки, тот тут скорее хочется вызвать скорую. Ну а вдруг ему плохо?

– Любое желание можно чем-нибудь подпитать. Твое тоже, – поднимает он густые брови и делает шаг вперед… Цель ясна, но меня она не устраивает. И я ухожу в сторону. Значит Никита продолжает изображать моего сутенера? Ожидаемо, хотя я и наделялась на лучшее. Да что уж там говорить, верила…

Не отвечаю на заигрывания. Делаю шаг в сторону, а парень уже возле меня, сбивает дыхание захватом плеча. Больно, но не на ту напал.

Я замахиваюсь, делаю вид, что беспомощная аквариумная рыбка. Но как только он двумя руками перехватывает мои руки, трется членом о бедро, смотря сверху вниз, у меня появляется шанс… Стоит только обворожительно улыбнуться, чтобы он потерял ориентацию, и резко поднять колено. Насладиться приглушенным стоном.

Вы знали, что, когда мужик твердый, удар по яйцам ощущается сильнее? Именно поэтому они так просят беречь их отростки от жестокости и зубов. Нежные натуры. Вот и парень согнулся, но и я просчиталась.

Стоило сделать мне шаг к ванной, как он хватает меня за талию и буквально впечатывается бугром в зад…

– Я не такой чувствительный к боли, девочка… Ну так что, назовешь цену?

– Вижу, с Камилем ты нашла общий язык быстрее, чем со мной? – слышу сзади голос, и парень, то есть Камиль, резко меня отпускает…

Сглатываю, представляя, как это выглядело со стороны. Но оправдываться пропадает желание, как только оборачиваюсь и вижу этого сверкающего белизной рубашки красавца. Не иначе как с политического обозревателя сошел.

Четыре дня. Я не видела своего палача и любовника четыре дня. Но как будто вчера эти искривлённые губы касались моей промежности, острый язык вылизывал от ануса до киски. Снова и снова, доводя меня до края безумия. Я и сейчас эхом слышу свой стон… А он слышит? Он помнит, что вытворяли с моими сосками его губы?

Теперь они могут лишь презрительно изгибаться, демонстрируя всем своим видом, кто я такая.

– Никитос, она просто идеальна, – благоговейно выносит вердикт красавчик и обходит меня со всех сторон…Я привыкла к осмотру. Вот только трогать не все рисковали, а некоторые попытки оканчивались кровью. И сейчас я к этому близка. – Бля… Такой зад. Ей в модели надо…

– Да, там ей будет самое место, – говорит почти равнодушно Никита, а я все так же молчу, стоя перед ними в купальнике, как голая. Вижу, что равнодушие напускное, а на самом деле он готов взорваться… Смотрит он на меня, словно я уже успела отсосать Камилю и денег за это взять. – Ты уже определилась, кем хочешь работать? Могу договориться насчет кастинга?

Решало, блин…

– Не сомневаюсь, – цежу сквозь зубы, рассматривая лицо, которое представляла над собой столько времени. Не собиралась сопротивляться. Мечтала, как он ворвется в комнату, как нагнет меня и скажет, что пришел взять свое. А по факту… По факту мне противно, если он посмеет ко мне прикоснуться.

– Эй, зачем работать… Столько девок просто сосут мужикам и катаются на порше… У меня стати есть один такой.

– Мужик, которому ты сосешь ради порше? – вырывается у меня, и Камиль округляет глаза…

– Воу, воу, девочка. Полегче… Я, знаешь ли, легко воспламеняемый… Могу и обжечь, – смеется он пошло, продолжая жечь грудь наглым вниманием, пока Никита сверлит взглядом лицо. – Но я так понял, тут уже терки со старым порше… Так что я подожду своей очереди… Я так-то вообще не жадный… Люблю делиться подружками… Да, Никитос?

Он делает шаг, но разворачивается, резко притягивает меня к себе.

Хочет поцеловать, но я отворачиваю лицо, так что его жесткие, сухие губы касаются щеки. Затем влажный шепот обжигает ухо:

– Я буду добрее, чем этот неандерталец…

Новый потенциальный «покупатель» отходит к двери. Выходит. И я, уже пылая всеми чертями ада, взбешенная от того, что только что произошло, набираю в рот воздуха. Хочу закричать, но слова Никиты сдувают меня как шарик.

– Мама ждет тебя к обеду. И оденься прилично, чтобы не думали, что ты на работе…

Презрительные слова поднимают новую волну ярости, бурю обиды, но я не успеваю и выдохнуть, как дверь хлопает. И все, что я могу сделать, это ударить в нее кулаками от бессилия. Стечь по ней ручьем с горьким рыданием и попыткой убедить себя, что это просто чувства. Это просто плата за жизнь вне улицы. Ведь за все нужно платить.

Документы? Да кому они нужны. Я жила без них столько лет… Почти без происшествий. Можно сказать, что потеряла. Можно наврать с три короба. Можно просто собраться и уйти. Не важно, как далеко. Пока у человека есть ноги, а к башке не приставлен пистолет, он может уйти куда угодно.

С этой мыслью поднимаюсь с пола, опираясь на дверь. Иду к шкафу. Там лежит рюкзак. В нем те пожитки, что были на мне, когда я здесь появилась. Беру его и почти без эмоций готова попрощаться с очередным временным пристанищем.

Впервые за много лет мне было спокойно и безопасно, впервые я буду готова расплакаться, прощаясь с местом.

Но даже здесь любой может зайти в мою комнату. Любой может предложить мне цену. Камиль – лучший друг Никиты. Теперь мне очень интересно знать, сколько друзей у Камиля. И сколько друзей у друзей Камиля.

Лучше сама.

Лучше одной.

Лучше перестать верить в хорошее в людях. Порой кажется, что стоит детям повзрослеть, достигнуть определенного возраста, они начинают гнить изнутри.

Но подойдя к двери, я снова пячусь назад. В комнату входит Мелисса. Уже облаченная в блестящую, зеленую ткань, идеально контрастирующую с ее медным шелком волос. Без стука.

– Тебя когда-нибудь насиловали? – спрашивает она в лоб, и голова начинает кружиться. Попытки, попытки. Попытки. Сотни мерзких рук и членов, самых разных форм, размеров и цветов. Порой казалось, что меня всегда окружали не люди, а звери, никогда не видевшие женщин. И я так верила, что, приехав сюда, попаду в сказку. Дура…

– Нет. Меня не насиловали, – чеканю без эмоций. Стою прямо, спина настолько вытянутая, словно меня подвесили на крюк, а ноги при этом ватные.

– Но били…– наклоняет она голову.

– Да.

Боль давно перестала быть для меня чем-то удивительным, наверное, поэтому не испытывая ее, я так кайфую.

– Я не знаю, что происходит между тобой и моим сыном, – кивает она на рюкзак, пока я ловлю воздух, как рыба на песке. – Он не говорит, а тебе сказать гордости не хватит. Только спрошу. Разве унижение от его мажористой задницы стоит того, чтобы уйти в никуда? Чтобы не попытаться стать человеком, заиметь дом, друзей, будущее, а не просто остаться сексуальной блондинкой с темным прошлым без документов? Стоит?

Именно в этот момент я понимаю, что Мелисса мне нравится. Она не дура, она все заметила. Все поняла. И дело не в том, что она права, и мне лучше перетерпеть, а в том, как она назвала своего сына.

Хотя мудак подошло бы больше.

– И чтобы совсем тебя порадовать, скажу, что Юра Никите запретил заниматься с тобой сексом, – да ладно?! – Не смотри так. Сумма, потраченная на тебя, выходит за все пределы разумного, а Никита явно не сразу тебя узнал.

Вот даже как… Какие удивительные подробности.

– А чем ему грозит секс со мной? – спрашиваю тихо, пока в голове зреет план мщения. Отчаянный такой, опасный, особенно учитывая, как долго и часто я собираюсь держать Никиту возбужденным.

– Проездной на метро… – со смешком говорит Мелисса, и я фыркаю. Он будет сдержан как никогда. Это интересно. Это прыскает в кровь адреналин. Значит папаше надо застукать нас, и Никита останется без машины.

Парень, ты хоть понимаешь, что ты попал?

– На сколько? Мне же надо знать ставки.

– Пока не заработает на машину сам, – подмигивает мне Мелисса, и я впервые ей искренне улыбаюсь. – Спускайся на ужин. Там собрались взрослые, серьезные дяди, так что у нас будет время посекретничать.

– Я бы не хотела…

– Твое отсутствие вызовет массу вопросов, а так я представлю тебя как свою помощницу… Как тебе такая идея?

– Благотворительность?

– Да, – кивает Мелисса. – Будем выбивать деньги из толстосумов для сиротских приютов и больных детей. Чем больше у нас подотчетных ребят, тем меньше шансов у них повторить твою судьбу.

Вспоминая отношение Юры ко мне и желание скорее избавиться, задаю последний вопрос перед тем, как хозяйка дома уходит.

– А Юрий. Ваш муж. Для него благотворительность это цель его служения народу или маркетинговый ход?

Мелисса останавливается, барабанит тонкими наманикюренными пальцами по косяку. И только спустя десять долгих секунд поднимает на меня взгляд. В нем столько боли, столько желания быть понятой и прощеной.

– Я люблю мужа. Очень давно и весьма болезненно. Я могу простить ему практически все. Даже не так. Я могу простить все. Я стараюсь делать его лучше, но, когда мужчина всю жизнь барахтается в грязи, ему сложно быть… Нормальным. Как и любой другой бизнесмен он со временем приобрел двойные стандарты. И именно это передал сыну. Дочь я стараюсь в это не вмешивать, она, как ты заметила, растет…

– Как аленький цветок, – подсказываю я.

– Да. Я не оправдываю их, лишь прошу понять, что ягненок в мире волков не выживет. И эту истину Никите внушил отец. У него была цель когда-то найти тебя, но в какой-то момент…

– Не объясняй, я не хочу знать судьбу бедного мальчика, потерявшего подружку и из-за этого обозлившегося на всех женщин. Просто это смешно, учитывая, что порой на самом деле переживают дети.

– Я это понимаю…

– Но ответ на мой вопрос…

– Маркетинг, Алена. Для него уже очень давно маркетинг… Пусть он обманывает сам себя. Но мне со стороны виднее.

– Спасибо за честность, – поджимаю губы и хочу отвернуться. Хочется кричать от того, как быстро добро становится инструментом власти. Как быстро белый снег желтеет, потому что кому-то захотелось помочиться…

– Спасибо, что выслушала. Я не каждому могу это рассказать, – улыбается она и кивает на шкаф. – Надень синее, что я тебе подарила. Если собралась мучать моего мальчика, делай это с шиком. А я буду наслаждаться. Поверь, он привык иметь все, что хочет…

А меня он очень сильно хочет.

– Спасибо Мелисса… – бросаю я рюкзак, который весь разговор висел на плече, словно признак моих сомнений. Теперь их не осталось. – Ужин в семь?

– Думаю, тебе можно немного подзадержаться, – подмигивает она, закрывая за собой дверь.

Я же подхожу и щелкаю замком. Теперь буду закрывать и по уходу. Хочу пройти в душ, но слышу через открытое окно русский мат. Любопытно…

Подхожу осторожно, чтобы даже движением шторки не выдать себя, и выглядываю наружу.

Как раз в тот момент, когда Никита силой запихивает Камиля в красную спортивную тачку. И тот со смехом заводит двигатель, кидает: «Ебнутый Отелло» и уносится. А я отчетливо наблюдаю, как Никита разминает пальцы.

То есть сказать «заткнись» другу он не мог, чтобы я, не дай бог, не подумала, что он меня защищает, а ударить Камиля за наглость без свидетелей – пожалуйста.

Злишься, что не возьмешь то, что так хотел? Злишься, что мое тело больше вне твоего доступа?

Он словно слышит мои вопросы, поднимает взгляд и долго, напряженно вглядывается, а я растягиваю губы в хищной улыбке, прекрасно понимая, что очень скоро мальчик останется без любимой машинки.

Потому что моя зависимость от него и его тела прямо пропорциональна его зависимости от меня.

Берегись, Никита. Лучше всего я умею убегать и прятаться, но еще лучше – соблазнять.

Дожидаюсь, пока он зайдет в дом и выхожу из укрытия. Снимаю купальник и долго рассматриваю свое тело в зеркало, представляя, как на нем будет смотреться синее трикотажное платье с клеш от колен. Особенно представляя, сколько раз Никита захочет порвать его в клочья.

Нет ничего лучше, чем бродить рядом с голодным зверем, который не может тебя укусить.

Глава 17.

– Впервые чувствую себя глупо из-за совета, – тихо шепчет мне Мелисса, и я поднимаю глаза. Ну, ясно. Её волнуют взгляды присутствующих, особенно Никиты. Он разве что вилку не погнул в своей руке. Но мне и дела нет, потому что курица в сливочном соусе тает во рту. А когда слизываешь с пальцев остатки, кажется, что попала в рай. И не важно, что при этом серьезные мужские разговоры то и дело прерываются.

– Не волнуйся, мне все равно.

– Ну тебе-то понятно, – тихо усмехается Мелисса, – а мужчин скоро придется выносить.

Я пожимаю плечами, отпивая вина из пузатого бокала. Что бы еще съесть?

– Ты не наелась? – спрашивает сквозь зубы Никита через стол, и я качаю головой.

– Подай мне вон те грибочки, с кру-упными шляпками, – улыбаюсь я и беру блюдо, что он мне протягивает, при этом то и дело касаясь взглядом ложбинки, в которой мотыляется подарок Мелиссы. Голубой камушек.

– Алена, а в каком университете вы учитесь? – спрашивает мужик с красным галстуком, и, судя по его сальной роже, его совсем не мое образование волнует. На самом деле, да… Не знаю, о чем думала Мелисса, приглашая меня на обед. Но о серьезном разговоре забыли ровно в тот момент, когда Никита пододвинул мне стул.

И что с его стороны совершенно неожиданно – молча.

Я только хочу открыть рот, сказав, что не учусь. Даже Мелисса готова что-то сказать, но затянувшуюся тишину, словно театральную, нарушает Никита.

И звук его голоса вынуждает меня подобраться, чтобы в случае чего выбежать из-за стола.

– Алена учится на факультете иностранного языка в МГУ. Заочно, потому что ее знание языков давно уходит за пределы университетского образования.

Сглатываю, и словно стягивающий горло ремень распускается. Ладно… Хотя мог при этом не так выразительно смотреть на мой рот.

– О, – включается в разговор синий галстук, именно так я и могу различать этих с иголочки одетых мужчин, что кажется, как и я, наедаются в прок. И судя по величине пиджаков, прок там на несколько лет голодовки. – Я как раз был во Франции. Могу устроить вам экзамен прямо сейчас.

Его шутка кажется смешной почти всем. Только вот Никита поджимает губы, а я растягиваю свои губы в улыбке и произношу на чистейшем французском:

– Avant de passer l'examen, tu apprendras à parler français. Cul russe.

Минутное молчание и все начинают смеяться, а громче всех синий галстук. Да так, что даже похрюкивать начинает. Карикатура, да и только.

– Шикарно. Чистейшее произношение. Вы сказали, – щелкает он пальцами, а значит понял совсем немного. – Что готовы сдать экзамен, русский господин.

Не понял ничего.

– Да, – теперь смешно и мне. – Конечно… Именно это я и сказала.

Хочется рассказать, как я оттачивала это самое произношение в одном вертепе, волей судьбы работая на телефоне, потому что в тот момент мое тело было непригодно для продажи. Ненавижу этот язык. И тех, кто говорит, что он красивый, тоже. Лучшие моменты сексуальности они изворачивают в звенящую пошлость.

Тут под разговоры о Франции и понимание, что синий галстук вряд ли покидал номер своего отеля, чувствую пинок носка. Перевожу взгляд на Никиту.

Он чем-то недоволен, а ко мне через стол подкатывается его смартфон с текстом. А именно переводом брошенной мною фразой.

«Прежде, чем принимать экзамен, научись говорить на французском. Русская жирная задница».

Неплохо. Очень неплохо. Кажется, с образованием у Никиты лучше, чем с воспитанием.

– Жирной там не было, – пишу ему в ответ и отправляю телефон обратно, а в это время Юра своей властной рукой политика возвращает разговор в серьезное русло. Надо признать, делает он это мастерски. Сразу видно, что этих толстосумов, обремененных властью, но не мозгами, он привык держать в узде своего авторитета.

И именно он решает, когда ужину пора подходить к концу.

– Когда будете подыскивать работу, позвоните мне, – передает мне свою визитку толстый хрен с бегающими по моему декольте глазенками. – Мне очень нужны такие способные сотрудницы.

Визитку вместо меня забирает Мелисса и с вежливой, но убийственной улыбкой говорит:

– Такая корова нужна самому. У Алены заключен контракт со мной.

Первой фразы я не понимаю, но судя по всему, это смешно. Потому что все улыбаются.

И спустя пару минут, вопрос Никите о его предвыборной компании мужчины наконец уходят. Замечаю, что время давно перевалило за девять, а значит к Ане я зайти уже не успею.

– Значит вы не против помогать Мелиссе, – спрашивает меня Юра, и я качаю головой.

– Пока она этого хочет.

– Отлично, думаю, нам с ней как раз нужно обсудить этот момент, – говорит он и утягивает закатившую глаза жену в кабинет, но прежде говорит Никите: – Отличная ложь, сынок.

Меня сейчас стошнит. И я показываю это всем своим видом, когда мы остаемся с Никитой наедине. Я уже предчувствую конфликт. Он несется на меня как товарный состав без тормозов.

– Итак, мы выяснили, что лжешь ты лучше, чем трахаешься, – смотрю прямо в глаза, что полыхают ледяным пламенем.

– Отрезать бы тебе язык, но не могу оставить тебя без основного рабочего инструмента.

И двойственность этой фразы так и веет обидой и гневом. Смотрю в его напряжённое лицо. Колкий взгляд то и дело скользит по моей шее и линии низкого декольте. Именно так, как весь вечер. Именно так, что кожу в местах зрительного контакта нещадно жжет.

– Никита… – слышим бас его отца за углом, и сын раздражённо дергается.

– Я помню!

И меня снова пробивает на смех от того, каким большим и серьезным хочет выглядеть старший сын Самсонова, а на деле лишь маленький мальчик, которому запретили трогать любимую игрушку.

– Что смешного?

– Ты, – пожимаю тонкими плечами, облизываю губы и снова смеюсь с того, как перекосило лицо Никиты. Кажется, проведи я пальчиком по его щеке, и он сорвется как голодный пес на кусок свежего мяса…

Хочу его обойти, подразнить обтягивающей тканью платья, но рука впивается мне в горло. Мать вашу… По телу словно пускают ток, и вот губы уже так близко, словно магнитом манят меня прикоснуться.

– Еще никто не смел надо мной смеяться…

– Еще никто не смел надо мной смеяться… – передразниваю я и сама тянусь к его губам. Облизываю свои и жду, когда хороший мальчик протянет свои шаловливые ручки к плохой девочке.

Но надо отдать должное. Он отталкивает меня. И уходит. Просто и молча уходит по лестнице вверх, а я загибаюсь от смеха.

Глава 18.

Боже… Это будет очень весело. Мне можно все, а ему ничего. Я могу раздеться до гола, пройтись у него перед носом, а ему даже прикоснуться будет нельзя.

Никита поднимается медленно, расстегивая запахнутый пиджак, почти до второго этажа. А я любуюсь его упругим задом, думая только о том, что делаю это впервые. Но вдруг замечаю, что мышцы перестали сокращаться, а объект насмешки тормозит, опускает руки в карман и поворачивает голову, осматривая меня с ног до головы. И мой звонкий смех тут же застревает в горле.

Так уж дорога ему машина?

Он разворачивается полностью и словно всадник апокалипсиса срывается вниз, а я невольно пячусь. Черт… Разворачиваюсь и бегу на кухню.

– Иди сюда! – он настигает меня у стола, на который влетаю, скольжу по поверхности. Но он успевает схватить платье, и тонкая ткань с треском рвется.

По ягодице хлещет струя воздуха, и я падаю на пол, успеваю подняться и продолжаю бежать. За спиной топот, горячее дыхание и почти сто килограмм живого тестостерона. И пусть я хочу обернуться и столкнуться с этой силой в сексуальной схватке, считаю безопасным закрыться в ванной. За долю секунды до того, как в нее врезается кулак.

И снова мне хорошо… Весело. Никогда я не убегала, при этом чувствуя себя в абсолютной безопасности. Ну что он мне сделает? Трахнет?

– Открой дверь!

– Уверен? – смеюсь я. – Я ведь почти голая, боюсь, ты слишком перевозбужден и опасен.

– Я могу выломать…

– Выломай, иди ко мне, трахни меня, – изображаю сирену из службы «секс по телефону».

– Дрянь. Мать про запрет отца сказала?

– О, да. Мне так жаль тебя… – смеюсь, даже не пытаюсь притворяться. Дверь тут же сотрясается от нового удара. – Так что же тебе важнее, Никита? Моя влажная… Узкая… Готовая только для тебя дырочка или права?

За дверью почти вой и новый удар, а я смотрю на порванную ткань в зеркало и вздыхаю.

Первое красивое платье на мне и уже в клочья. Только потому что кто-то не умеет держать себя в руках. И кто-то – это я. Могла ведь уйти в комнату и там вволю посмеяться.

– Судя по тому, как ты себя ведешь сегодня, уже не только для меня, – вдруг говорит Никита злым тоном, а затем раздается тишина.

Настолько оглушительная, что давит на голову. Вызывает ком в горле и невольное желание расплакаться от несправедливости. Но и унижаться оправданиями я не буду. А вздрагиваю, когда словно выстрелом он сражает меня известием:

– Завтра я уеду. Потому что в отличие от тебя мне нужна машина, чтобы работать.

Рвусь к двери, открываю, чтобы высказать этому придурку все, что думаю, но его и след простыл. Я же опираюсь на стену с выдохом и вдруг натыкаюсь взглядом на светленькую горничную Зину.

– Привет, – говорит она, смотря по сторонам. Хорошая девушка, главное, не пытается за Никитой волочиться. Этим она и заслужила мое доверие.

– Ты не могла бы принести мне халат? У меня платье порвалось, – прошу с улыбкой, и та со смешком кивает.

И только я надеваю его, бегу наверх, чтобы не быть замеченной хозяевами. Они уже довольно долго находились в кабинете. Замедляюсь, только когда прохожу по светло-зеленому коридору мимо комнаты Никиты.

Любопытство и похоть меня сгубят.

Смотрю по сторонам и нажимаю на золоченую ручку.

Поддается!

Боже, останови меня. Останови… Но на меня не снисходит озарение, и молния не бьет прямо в грудь, так что заглядываю внутрь.

Ликованию нет предела, и я оказываюсь в святая святых. За четыре дня я часто проходила мимо, но желания заглянуть не возникло. Теперь оно настолько сильное, что ломит мышцы. Болит в груди. Вот и рядом с Никитой такое же.

Странные чувства. Приятными не назовешь, но и без них уже не можешь.

Продолжаю изучение пространства. Но медали, грамоты, ноутбук и плакат с сисястой блондинкой не так интересны, как шум в ванной комнате.

И сам душ слышен не так сильно, как кое-что другое.

И я иду на этот чудесный, пошло хлюпающий звук. Заглядываю в ванну.

Дыхание перехватывает от того, с какой силой и частотой Никита накачивает свой крупный, увесистый член, что стоит, дергаясь в такт движениям. Ох…И кабина практически прозрачная. И даже пара капель на стекле не мешают смотреть на то, как рука в венах напрягается.

Раз, другой. Третий. Сильнее. Сильнее. Резче.

Стискивая челюсть, упираясь другой мускулистой рукой в кафель, Никита трахает кулак с таким выражением, словно ему больно.

А мне больно смотреть и не участвовать.

И я в пьяном волнении наблюдаю, как стекают капли по этому невероятному телу, как член разбухает. Совсем скоро белые капли брызнут на стену. Укатятся вниз, как и моя возможность кончить.

Обида на неудовлетворенность в теле будит чертика. И я вспоминаю, что прошло четыре дня.

Целых четыре дня без него. Сейчас он должен такие же резкие, частые фрикции совершать во мне. Дать мне кончить, именно так, как обещал.

Так что прости, милый. Баш на баш, как говорят русские.

– Смотри, руку не сотри, – говорю достаточно громко, так что он дергается, а я уже со смехом вылетаю в коридор. Бегу до спальни. Закрываю дверь и прислушиваюсь. Но к моему разочарованию не слышу топота ног.

А стою я долго, жду, когда он постучится. И на этот раз я открою, сниму с себя халат и попрошу сорвать остатки ткани с жаждущего ласки тела. Впервые за всю жизнь. Впервые мне хорошо, и даже унижения Никиты не делают мне больно. Потому что в нем говорит максимализм, который со временем обязательно уйдет. Он поймет, что краски черные и белые не единственные. И тут важно понимать, как это повлияет на его отношение ко мне. Станет ли он смотреть на меня как на личность, доверять, а не ждать подвоха, потому что есть клеймо.

Жду еще минут десять, выглядываю за дверь, но коридор пуст и только внизу слышен шум моющего пылесоса. Разочарованно вздыхаю, но дверь не закрываю. Если Никита хоть раз пройдет мимо, он не устоит. А если успеет застать меня в душе….

Но не через час, не позже ночью он не появляется. И я полная волнения смыкаю глаза, только когда небо золотят солнечные лучи.

Мой график никогда не был постоянным. Иногда приходилось не спать несколько дней, иногда несколько дней можно было отсыпаться. Однажды я остановилась в одной деревне и осталась, довольно долго наслаждаясь благами фермерства. Доила коров, собирала ягоды. Ровно до того момента, пока к родителям не приехал погостить сын стариков. Не знаю, где он меня видел раньше и как понял, что я из себя представляю, но уже на следующее утро меня везли к Марсело.

Я рада, что он умер. Мир хоть немного, но стал чище. Может быть даже выживет пара девушек. Может быть еще пара не станет проститутками.

Ночью мне снились сотни лиц моих коллег, они проносились мимо меня как машины на автостраде, и я уже не помню ни одну. Даже имена стерлись из памяти, как мел стирают со школьной доски.

Из всех людей именно Вася запомнилась мне настолько, что снилась в самые тяжелые моменты. Она олицетворяла счастье. Она давала надежду, что можно выбраться из самой ужасной ситуации.

И услышав с утра рев двигателя, первой мыслью было, что она приехала. Не важно зачем, просто поболтать. А потом я вспомнила о нескольких неделях и поняла, что это уезжает Никита.

Но, поднявшись с кровати и взглянув в окно, моему удивлению нет придела. Машина Никиты равняется с красным спортивным авто Камиля и резко разворачивается назад, поднимая тем самым пыль.

А в моей голове бьется импульсами только одно: «Отелло», а на губах уже играет улыбка.