Текст книги "Пропасть"

– Не вовремя? Зачем ты так? – А уж сама боится. А уж саму трясёт. И всё же защищается, и этого комочка, что лежит под сердцем, защищает тоже. – Как раз вовремя. Он спас нас. Именно он.

– Да, тут ты права. Ребёнок спас нас. Но что будет дальше? – Вот, опять. Ох, уж эти мужчины! Не могут скрыть страх. Или не хотят.

– Дальше будет жизнь! Такой – какой мы её сотворим.

– Но как же я боюсь за вас!

– Нас трое, мы что-нибудь придумаем.

* * *

Но как низко этот грот. Да и вообще, ходят ли здесь люди? Скорее, нет! Кому захочется над пропастью ходить?

И всё равно нельзя терять надежды. Без надежды им не выжить.

* * *

– Хорошо, я расскажу тебе.

– Не сейчас. Сейчас отдохни. У нас будет время для разговора. Ты устала. И малыш волнуется. Успокой его. Поспи. Поспи. – Уложил её голову на колени, и притихла женщина, сладко вздохнула. Мужчина понял её. Мужчина дал ей отдых.

* * *

Марина. Имя-то какое красивое! Да и женщина красива – все женщины по-своему красивы, только живут по-разному, несут себя по жизни по-разному, судьбой своей распоряжаются по-разному.

Ничего не поняла Марина. А ведь должна бы понять, должна бы подумать: что я, кто я, что творю с жизнью своей? В побегах от мужчины к мужчине как-то не задумывалась: что она несёт миру? Какова польза Земле от неё? Просто жила, просто порхала – как пчела порхает с цветка на цветок, собирая нектар, так и она порхала по жизни. И дальше думала порхать. Если повезёт. Сейчас же ей надо успокоиться, отлежаться, поднабраться сил – что-то она устала, что-то нездоровится ей. А те мысли, о доме престарелых, Марина отослала подальше. Она ещё не дошла до точки, она ещё поборется! У неё ещё есть козырь: законный муж.

И она козырь для него. Надоело, поди, одному-то жить. Обрадуется, вознесётся! Только она не собирается баловать его. Пусть знает своё место! Ей просто надо чуть-чуть отдохнуть, отлежаться, прийти в себя.

* * *

И как же она удивилась, не застав его дома. Хотя почему он должен именно в это время быть дома? Он же не знает о подарке? Он же не ждёт? Или ждёт, но не сейчас.

– Марина! Какими путями? – Соседка – подружка, мимоходом. Но вот остановилась – что-то загадочное в лице Маринки, что-то светится в ней. – На развод решила подать? Давно пора! Ты с другим, он с другой. Давно пора!

– Что?! Кто с другой? – Враз обмякла, враз не слушаются ноги. Но нет, она не так поняла! Она просто ослышалась!

Не ослышалась.

– Ты что, не знала? Твой-то давно с другой. Молодая, горит возле неё. Живут вовсю. Будто подменили мужика: орёл, да и только! Гарцует, оленем прыгает.

– Гарцует? – Вскинула глаза. – Да ты что? Что говоришь-то? Это кто гарцует? Он?! – Усмехнулась – это уже было слишком. – Он и при мне-то не гарцевал, а тут…

– А тут, подруга моя, гарцует. Да и что ему не гарцевать, когда такая лань под рукой? Она горит, и он горит! Прямо завидки берут!

Да что она говорит? О ком? Нет-нет, тут что-то не так! И всё же отошла от двери. И всё же спросила.

– А сколько уже они живут?

– Да уж больше года-то. Много больше. И счастливо живут. Так что не жалей его, не брошен.

Убежала подружка: дела. А она столбом стоит, с места двинуться не может. Враз старухой стала, – от слов-то таких. Враз тяжестью налилась. Враз сердце опало. Вот так: ехала к мужу, а приехала… К кому же она приехала?

Но и уйти не могла. Будто приросла. Будто это последний островок жизни. А и есть последний, для неё последний, некуда дальше идти. Осела на ступеньки (чистые ступеньки, ухоженный подъезд, ухоженный дом, – дом, что уже не её). Знала, что не должна тут сидеть, знала, что пора уходить – пока не увидели, пока не стали жалеть, – а встать не было сил. Ведь это последняя надежда, последняя ниточка, и она вот-вот оборвётся.

И всё-таки встала. И всё-таки ушла. Не готова она сейчас, к такому не готова.

* * *

Камень свалился в пропасть. Мимо них пролетел с тихим визгом. Но звук падения не был слышен. Значит, пропасть очень большая. Значит… Нет, об этом лучше не думать, пока не думать.

Но камень-то свалился! Кто-то свалил его?! Кто-то у них над головой! Это мог быть горный козёл. Хотя, нет, не будет козёл шастать тут, он хоть и горный, ко всему привык, но и троп знает полно. Нет, не будет горный козёл ходить тут. Никто из животных не будет. Животные умны, чутки, опасность чуют издалека.

Это человек! Это люди! Люди мимо пропасти шли. Что-то заставило их.

Что это были за люди, что заставило их – об этом Он пока ещё не думал. Он просто хотел именно людей. Он просто ждал спасения.

* * *

Воздух разрезал нечеловеческий крик.

– Лю-ю-ю-ю-ди – и-и-и! Спа-а-си-и-те!

– Зачем?! – Её сердце сжало мукой. – Это котрабандисты! Больше здесь никто не пойдёт!

– Ну и пусть! Нам надо вылезти отсюда!

– Но это не выход! Они убьют нас!

– А не они, так сами умрём! Разве ты не понимаешь, что больше у нас шансов нет?

– Понимаю. Но я боюсь!

– Я тоже боюсь. Но этот шанс упускать нельзя.

– О, Боже!

* * *

– Кто-то кричал. Слышали? Оттуда. – Мужчина показал вниз, покачал головой. Мол, не верится, там пропасть, но ведь кто-то кричал.

– Идём дальше. Никто ничего не кричал. Надо ходить аккуратно, камешки в пропасть не швырять.

Никто больше не слышал крика. Люди устали, люди голодны. Тяжеленный, опасный груз. Главарь не даёт отдыха. Скорее бы добраться до места, сдать этот груз, а там… Там можно и поесть, чуть отдохнуть. И назад.

Пустая, холодная жизнь. Не жизнь, а мрак, сплошной мрак. Кто-то очень хорошо наживается на их труде. Они же получают гроши. А главарь? О нём лучше не заикаться. Страшный человек. Очень страшный. Мать родную не пожалеет.

Бредут люди по раскалённым пескам, по горам и оврагам. Всё дальше от своей страны, всё ближе к опасности. Больше они ничего делать не могут. Так распорядилась судьба. Так хочет Аллах. А Аллах ли?

* * *

«Нет, не надо было кричать. А что надо? Что приемлемо в этих условиях? – Опять взглянул на Дашу – как же она слаба, едва держится. – Нет, это единственный их шанс. Шанс на спасение. – Уже другими глазами взглянул на женщину – что-то злое было во взгляде его, кощунственное. – Не иначе, Валентин постарался? Кто больше? Кому ещё может быть сладко от их небытия?»

Поёжился – холодно, как в склепе. И накрыть её нечем. А она молчит – терпит и молчит. Уже другие мысли. – А может, Марина? – И сразу. – Нет! Нет! Марина на это не способна. – Опять скользнул взглядом по женщине. – Это дело рук мужчины. – Вздохнул недовольно.

И опять женщина молчала. Видела – терзания его, муку его, даже ненависть – к её прошлой судьбе, и опять молчала. Не время, нет, пока не время.

* * *

И всё-таки не надо было кричать! Страшно женщине. И так, и этак страшно. Крикнул – страшно. А не крикнул бы? Это ж последняя надежда, последняя ниточка.

Не спала женщина. Мучила себя. Мучила жизнь. Из-за неё они здесь. Из-за тупости да глупости её. Вот и корит себя, вот и бьёт.

Его ругаю. А я? Чем лучше я? Строю из себя невинность, а сама…

Но как хотелось забыть. Напомнили. Не отпускает прошлое и не отпустит.

Валя. Валентин. Нет, не так встретился ты, не просто так. Ты присосался, ты всосался в меня – как клещ, и всасываешься всё глубже и глубже. Зачем я тебе? Ведь ушла, ведь молчу, ведь отпустила тебя. Понимаешь, отпустила? Нет, и тут нашёл, и тут нанёс визит вежливости, и тут наседаешь.

Прошлое заявляет о себе. Прошлое возвращается. Опять идти по страшному кругу? Опять мучиться, изворачиваться? Опять под его дудку плясать? Ведь именно этого хочет он, именно за этим искал. А если нет сил? А если надоело? А если опостылела такая жизнь? Всё равно плясать? Нет! Больше она плясать не сможет! Не будет она больше плясать!

И опять это самодовольное лицо. Опять эта ухмылка. Что, мол, испугалась? Не ожидала?

Но как же она запуталась, как же плохо ей! А было так хорошо. Даже жена Кирилла уже не пугала. Жена уйдёт, уже, считай, ушла, а это? Это вряд ли уйдёт – хоть и прогоняет, хоть и пытается сбросить с себя. Не сбрасывается. Не убирается.

Конечно, сама виновата. Не так надо было с ним. Да что теперь говорить: так, не так, время-то ушло, ушло времечко. Не отпускает её – это другой вопрос. И, похоже, не отпустит. Вот он, перед глазами, – тот, что встретился ей тогда. Стоит и улыбается. Прямо в глаза глядит. Будто говорит: «Что, хотела убежать от меня?» И ещё наглее улыбается – не вышло, не вышло, хорошая моя!

* * *

Не спал мужчина. Неспокойно на душе. Что ждёт их? Как выпутаются они из этой кутерьмы? Тоже ругал себя. Зачем крикнул? Зачем? И тут же оправдывал. А если б не крикнул? Что б изменилось? Тут хоть какая-то надежда есть.

Вот так всегда. Хочется выбраться из трясины, хочется светлого, лучшего – и ты карабкаешься, силишься, вылезаешь. Ты уже на вершине. Вот-вот вырвется облегчённый возглас: ведь смог, а! ведь сумел! А тут хватают за руки, поворачивают к себе, и, – о, Боже! Опять! Прошлое настигло тебя, прошлое вцепилось мёртвой хваткой, – не продохнуть, не двинуться с места.

Нет, нельзя начать жить сначала. Это только иллюзия, наваждение, мираж. Не отпускает прошлое, ещё никого не отпустило.

Вот она, женщина, – рядом. Счастье увидел с ней, радость, покой. Но уже и тогда боялся, и тогда точила сердце мысль: что-то будет! Что-то стрясётся опять! Гнал, отгонял эту мысль, а она не отходила, а она смеялась над ним, она не давала жить.

И вот, предчувствие не обмануло его. Но почему всё плохое случается, когда дошёл до счастья, когда весь мир кажется светлым и чистым, когда ты реешь в облаках и обнимаешь мир, обнимаешь любимого человека и шепчешь, шепчешь – Боже, как хорошо! Боже, как сладко! Вот тут-то и подкрадывается прошлое, вот тут-то и хватает своими лапами и обрывает сладкую жизнь. Гадости, мерзости, интриги, шантаж. Сразу изваляли в грязи, измарали тело, облили помоями душу, сразу нечем дышать, сразу незачем жить.

Ведь уже всё, всё, всё. Хотя хочется стряхнуть это с себя, хотя хочется подняться – опять подняться, снова подняться, но ведь не позволяют, не дают. Одно, другое, третье. Что же делать теперь? Сдаться? Отпустить тормоза и катиться, катиться себе по наклонной. Пока не докатишься до конца.

Опять взглянул на женщину. Но ведь она не сдаётся! Она цепляется за жизнь! И стало стыдно. Сильней стала душа. Если она цепляется, если она не сдаётся, значит, и ему сдаваться нельзя, значит, и он должен цепляться.

Приласкал женщину взглядом. Сильная! Это ребёнок ей силы даёт. Ребёнок не позволяет сдаваться.

А вот и другая женщина перед глазами. Невольное сравнение. Нет, никакого сравнения! Пусть та (Марина) ничего предосудительного не совершила (если не считать побег от мужа к любовнику), но и доброго ж не сотворила ничего. Как спичечный коробок. Он и со спичками-то только что шуршит, а уж пустой – вообще ни звука. Вот и она: то шуршит, то вообще ни звука.

Нет, лучше не думать о ней. Итак на сердце тошно. Хотя, кто знает, не она ли помогла здесь очутиться? И сразу. Нет! Нет! Всё, что угодно, только не это. Бабьи штучки: крики, слёзы, угрозы, мольба. На большее она не способна. Ибо серая. Серая, скучная мышь.

А Даша? Даша не мышь. И далеко не серая. Даша – это угар, сумасшествие. Даша – это ураган. И опять распахнулось сердце. Опять захотелось жить. Если она ураган (а она точно ураган), то они выберутся отсюда! Просто не может быть, чтоб кто-то не заметил урагана! Просто не может быть!

Но как же она хочет пить! Вон, опять облизала губы. И ведь терпит, терпит! И уже всё готов ей простить. Всё готов забыть ради этой женщины. И забудет, только б выбраться отсюда, только б выбраться!

Склонился, обнял. Показалось мало. Лёг рядышком, прижал – и сразу лёгкий вздох, прижалась женщина, ищет тепла, ждёт тепла. Вот оно, счастье! Вот самое дорогое, что есть у него!

* * *

Шаг, ещё шаг, ещё. Как омерзительны эти шаги! Тупы и омерзительны! А раньше, вроде, этого не замечал. А что он замечал раньше? Что видел он? Ничего. Вроде, и жизнь уже прошла. Кончилась жизнь. Сколько не ходи – конец будет. И он готов был к концу. Надоело.

А тут этот крик. Человек взывает о помощи. Так кричит только человек, попавший в беду. В страшную беду. Человек из пропасти. Как он попал туда? Или кто-то помог? Не всё ли равно. Главное – ему нужна помощь. Главное, он просит у них защиты. А они будто не слышат. Все, как один, будто не слышат. Они уходят от пропасти. Они уходят от человека, попавшего в беду.

Был бы он один, обязательно что-нибудь придумал. Но он не один. Они в связке. Они несут опасный груз. Они сами на краю пропасти.

И всё равно так жаль человека из пропасти. Так хочется помочь. Этот человек разбудил его ото сна, этот человек разбудил его сердце, заставил жить. Он хочет жить! Он хочет помочь этому человеку! Уже за то, что тот разбудил его! Уже за то, что он хочет жить!

* * *

Проснулась женщина. Да, она спала, копила силы. Она мать, ей силы нужны. А сейчас наблюдала за мужчиной: вполглаза, вполуха. Сравнивала. Сопоставляла. А вот мужчина обнял её, прижался всем телом. И сразу покойно стало. Хоть на минуту покойно.

А мысли бежали мимо этого мужчины. К тому, кто был виной их заточения, кто хотел её убить. К тому, кто был любимым. Боже, как она любила его! Она и сейчас любит его. Боится – ведь она убила его, – но любит. Любит, но боится. Сердцу не прикажешь, сердце выбирает того, к кому тянется душа, сердце ошибается порой. Нет, теперь он стал забываться. Теперь любовь уже не та, чтоб всполохом врезаться в душу, чтоб всполохом вспоминаться. Много их было – Саш, Коль, Владов. А вот Валентин один. И если б не это, до конца была бы с ним – так он по сердцу ей, так он тревожил, волновал. Это был первый мужчина, к которому хотелось прислониться, который стал для неё всем. Из-за которого она чуть не лишила себя жизни.

Потрепала её жизнь. Ох, и потрепала! Треплет и сейчас. Хотя уже вошла в иное измерение, почувствовала себя иной. Уже почувствовала. Ибо хотела быть иной – чистой, светлой, ибо хотела навсегда вычеркнуть из памяти прошлое и жить дальше, с чистой душой.

* * *

Пограничный узбекский городок на границе с Афганистаном. Население – разношёрстное: тут и узбеки, и русские, и другой сброд, что тянет туда, где можно поживиться.

Сюда Дарья приезжала и раньше ни раз. Тут жила её подруга. Когда-то молодой женой приехала сюда с мужем-лейтенантом, да так и осталась тут. Муж погиб при задержании опасного преступника, она помыкалась, помыкалась, но не уехала – то ли храня память о покойном муже, то ли просто привыкнув к этому городку и к его людям.

А что Дарью сюда влекло – непонятно. Скорее, страсть к переменам, а ещё новизна, хотя, какая новизна – всё до чёртиков знакомо, но вот влекло же, влекло.

Этот городок укрывал людей, скрывал их прошлое и будущее – до поры до времени скрывал.

Вот и сейчас Дарья влилась в него, зацепилась и затихла – так покойно тут, так славно (хоть и бегают мурашки порой от предчувствия неотвратимого, но это ещё когда будет? и будет ли?), хочется всё забыть и просто жить, как эти люди, что, казалось, (а иногда и не казалось) всю жизнь живут тут.

Подруга не любопытна (раньше была не любопытна), но иногда так вскинет глаза, прямо в душу глядит и спрашивает – зачем ты тут? прячешься от кого? И застынет Даша, аж пронзит этот взгляд, но тут же отпустит – уже по-другому глядит подруга (дескать, если и так, то мне-то что?), уже просто рада подружке своей – её глазам рада, что так преданно улыбаются ей, её губам рада – что целуют её в щёчку при встрече каждый раз, её походке летящей, привораживающей мужиков, и всей ей – такой лёгкой и интересной – для неё интересной.

Они дополняли друг друга, они брали друг у друга то, чего не хватало им: Дарья у подруги тепло и свет, спокойствие и умиротворение, а подруга у неё – скрытый бешеный потенциал, скрытую энергию – энергию страсти, борьбы; они заряжались друг от друга и жили дальше, не влезая в душу, не бередя. Вот за это больше всего была благодарна Даша своей подружке – за сбережение души, за ненавязчивость, за понимание момента – что надо, мол расскажет сама, а нет – так нет. Видимо, скрытая Даша была более интересна – что в ней? какая загадка? что прячет в душе? А загадка всегда интересна – уже тем, что хочется её разгадать. А разгадаешь, нет, – тут уже другой вопрос.

* * *

Здесь Даша встретила Кирилла. Или он встретил её. Встретились и как-то сразу стали родными. Она даже забылась рядом с ним – кто она, как и почему очутилась здесь? Ей было хорошо. Она уже начинала думать, что дальше будет ещё лучше.

Но не убежать от прошлого. Оно преследует нас неотвратимо, оно напоминает о себе. И, чем подлее это прошлое, тем чаще напоминает. Если не наяву – то во сне, если не болью – то тоской, если не тоской – то вздохом.

Вот и её прошлое вернулось к ней. Чтоб сделать её жизнь более мучительной, более противной.

Нет, она ещё сопротивляется. До сих пор сопротивляется. Но прошлое всё яростнее напоминало о себе – то ночными кошмарами, то неуёмной тоской. А порой ей казалось, что она попала в ад. Она б давно провалилась в этот ад или умерла, тут третьего не дано. Но всё на что-то надеялась. На чудо? Может, и на чудо. Мы все порой надеемся на чудо.

Но и Кирилл уже, похоже, что-то знал. Вот его вопрос – кто-то же чуть не отправил нас на тот свет? Сразу стало холодно. Точно, он что-то знал! Или (ещё страшнее) знал всё. Хотя – что он знал? Кого считал виноватым? Как хотелось остаться – нет, не остаться – казаться чистой. И она б сумела, она уже перечеркнула прошлое, она уже шла навстречу свету.

Не дали. Прошлое возвращается. Прошлое заявляет о себе.

* * *

Да, прошлое возвращается. Прошлое заявляет о себе. А ведь было так хорошо, покойно. Дело шло к свадьбе. Он уже думал, чем бы удивить свою невесту, чтоб она запомнила эту свадьбу на всю жизнь. Он уже придумал: везти её в ЗАГС на тройке лошадей, или на какой-то диковинной машине, собранной умельцами из деталей разных машин. Скорее, он остановился бы на первом: это ж так романтично! Это ж так обрадует её!

Удивил! Они оба удивили друг друга. Оба приготовили сюрпризы. А может, их приготовила судьба. А что, скорее, именно так. Надо ж сначала с одним делом разобраться, а уж потом дальше что-то предпринимать. Как по мановению волшебной палочки вынырнули эти двое: его жена и её любовник. Оба в одно время. Будто подтолкнул кто, будто шепнул на ухо: иди, пока твоё время! Спеши!

Да, дела! Что хочешь, то и думай! Что хочешь, то и делай! Улыбнулся: да, выбор у нас небольшой. Но подсказка была. Что хочешь, то и делай! А что можно сделать в их положении? Что можно предпринять?

Женщина спит. Тихонько встал, подошёл к краю грота. Страшенная высота! Вниз лучше не смотреть – закружится голова. А вверх? Там тоже ничего нет. Хотя расстояние до края пропасти не такое уж большое. Метров сто пятьдесят. Но и эти сто пятьдесят метров на пузе не проползёшь. Было бы снаряжение – можно бы попробовать. Но ничего нет. А просто так, без страховки, лезть по отвесному склону – нет, это паранойя. Два метра не пройдёшь, сорвёшься.

Вот если б? Опять посмотрел вниз, в эту страшенную пустоту. Нет, внизу – те же скалы. Была б река, он бы почувствовал её. Но неужели могила? Неужели мы для того спаслись, чтобы погибнуть тут? Нет, этого не должно быть! Этого просто не должно быть! Ведь мы спаслись! Мы для чего-то спаслись! Значит, должны жить! Значит, мы должны жить!

А в сердце закрадывался страх. А сердце пеленала тревога. Вот она, женщина, что для него сейчас дороже всего. Она надеется на него, она ждёт от него поддержки. А что он может? Чем он может помочь?

И всё равно нельзя расслабляться! Он должен быть твёрдым! Он должен быть сильным! Он должен стоять до конца!

Опять посмотрел наверх. Ну, почему никто не ответил? Ведь шёл же кто-то там! Слышал его крик! А в сердце разрасталась надежда. В сердце рождалось тепло. Мужчина чего-то ждал. Мужчина во что-то верил.

Все мы во что-то верим. Всё мы надеемся на чудо порой. Пусть же чудо не минует этих людей! Пусть же чудо прикоснётся к ним!

* * *

Тот день для Марины был самым тяжёлым. Это же последняя надежда, последняя ниточка. Раздавленная, униженная – и некуда идти, не к кому прислониться. Нет, могла б пойти к подруге, но как? Да и та убежала – не догонять же её, не просить же, как милостыни, прибежища? Она замужем, у неё муж. Нет, везде лишняя. Да и эти разговоры, ведь подруга невольно будет о Кирилле говорить – не хочет она этих разговоров, не вынести ей их.

Нет страшней такой женщины. Женщины, для которой угас мир, женщины, в судьбе которой наметился крен. Не сладить ей с этим креном, он с каждым днём всё больше и больше, зловещей и зловещей. Нет, всякий крен можно поправить – если это пока только крен: подопри себя, подопри свою судьбу, и пройдёт время, крен исчезнет. Надо только вовремя заметить его, вовремя прийти себе на помощь.

Так было и с Мариной. Страшенный крен образовался в её судьбе. И этот крен вот-вот свалит её, свалит и задавит. А она и сопротивляться не может, у неё просто нет сил. Ибо незачем жить, не для кого жить, не для чего жить. Ибо в сердце пусто. А как жить с пустым сердцем, с пустотой в душе, с этим холодом? Она уже итак замёрзла. А что дальше – вечная мерзлота? Именно так – вечная и бесконечная, изматывающая пустота.

И она сдаётся. Она уже сдаётся. Она б сдалась.

Если б не увидела их. А она увидела, она столкнулась с ними – счастливыми, румяными, свежими – лицом к лицу. Она ужаснулась – себе ужаснулась, своему испугу, холоду своему ужаснулась. Рядом с ними – холод ещё сильней, сердце покрылось льдом, душа закостенела.

Он не узнал её. В этой женщине её было не узнать. Зато она глаз оторвать не могла от мужа. Статный, красивый, чудесный запах туалетной воды – он просто благоухал, он был неотразим! И женщина под стать ему: статная, вёрткая, нарядная. Эта копна золотистых волос, этот рот, эти губы, яркие, полные, этот смех. А уж фигура – обалдеть можно. Никакого сравнения с нею, никакого сравнения! Только холод всё глуше, пеленает душу холод – теперь уже он её заберёт.

Но вот отстучали шаги. Дверь скрыла счастливцев от неё. И душа взбунтовалась. Но он мой! Мой! Это мой муж! мой мужчина! И уже не хотелось отходить от этих слов. Хотелось бороться. Даже настроение поднялось. Точно, я буду бороться! Хотя, что бороться, если он мой?

* * *

И она встала на его пути.

– Я возвращаюсь домой. – Просто так заявила, как о чём-то вполне допустимом, как о чём-то решённом, не требующем объяснений.

– Как?! Ты?! Что ты сказала? Но я живу с другой, я не свободен. Ты сама ушла от меня, я тебя не держал. Ты сама искала иного счастья.

– Но я вернулась. Я вернулась к мужу.

– Но ты опоздала. У меня другая жена.

– Жена? Жена у тебя одна. Я твоя жена.

– Нет! Ты меня предала. Ты мне не жена!

– Я не дам развода! Я опорочу тебя в глазах людей!

– Ты не выиграешь. Ты просто цепляешься за соломинку. А я хочу жить. Отпусти меня! Просто отпусти!

– Не отпущу. Ты нужен мне. И я тебе нужна. Нам вместе доживать, нам осталось не так уж много.

– Тебе, может, доживать, – оглядел её, – судя по твоему виду. А я хочу жить! Я благодарен тебе за то, что ты сделала меня свободным.

– Но я ошиблась.

– Ты давно ошиблась. Ты пуста.

А вот этого лучше б он не говорил. И он видит, все видят. Тем более не отпущу! Не позволю счастливым быть!

Ох уж эти несчастные женщины! Жалкие в своём одиночестве, ещё белее жалкие – в стремлении вернуть былое. Ещё больше пала ты в глазах мужчины, ещё ниже пала. Хоть теперь-то уйди, хоть теперь-то освободи дорогу. Не хочешь? Что ж, борись, только силушки не равны, ох, не равны силушки! Поберечь бы тебе их, да на кого, на что, для чего поберечь? Если ничего не светит, если впереди мрак один да пустота.

Вздохнул мужчина. Сердце съёжилось, будто от холода. Нет, ты не выиграешь, женщина! Ты уже проиграла. И уже этим ты жалка, уже этим ничтожна. Ты потеряла своего мужчину, теперь уже навсегда. Лучше отпусти с миром. Зачем тебе суды? К тому же, наши суды не препятствуют расторжению брака – если нет детей, если ничего (кроме брака) не связывает супругов.

Так и сказал.

– Хочется ходить по судам – ходи! Но ничего ты не выходишь! Квартиру? Но тебе есть, где жить. У тебя есть квартира родителей. Вещи? Что ж, вещи поделим, если так хочешь. Но сердца моего не тронь, и души тоже. Они не делятся, они принадлежат другой женщине. Что приняла меня таким, каков я есть, что вдохнула в почти замёрзшую плоть жизнь.

– И всё равно я твоя жена! Я! Я!

– Ты была моей женой. Потом была женой того мужчины. Ведь он называл тебя женой, а ты называла его мужем. Теперь ты ничья. Теперь ты свободна.

– Но я ошиблась! Прости меня!

– Я давно тебя простил. Я давно тебя отпустил. Ты не моя. А штамп в паспорте – он просто штамп. Прощай!

– И всё равно я твоя жена! – крикнула женщина, только чтоб последнее слово было за ней. Но последнее – оно и есть последнее. Ты сама поставила точку в ваших отношениях, ты своими руками разрушила незыблемость брака. Чего ж ты хочешь от мужчины? Возврата? Возврата нет. Ушёл твой мужчина. Устал быть один и ушёл. Ты пренебрегла им. Ты слишком долго жила с другим. Ты просто ушла. А есть прекрасные слова: уходя, уходи!

* * *

Что ж ты молчишь, Даша? Что ж не откроешься мужу? Да, мужу, – ибо вы к этому шли, ибо у вас семья, даже есть ребёнок.

Кто это сказал? Кто вытащил из души слова, что прятала она? И душа уже не хочет молчать – устала она молчать, устала скрываться. Да и к чему?

Кирилл. Кирилл вытащил её. Кирилл помог ей подняться. Как же она об этом забыла? Как могла наброситься на него, даже выгнать, когда узнала о жене? Но какая же страшная она, если так быстро всё забыла.

И в то же время она уважала себя. Именно за то, что забыла, сумела забыть. Ведь сумела! Жизнь становится всё интересней. Жизнь не исчерпана. Похоже, она только началась. Столько сюрпризов! За какие-то дни! Главный же сюрприз – ребёнок! Он не только есть, он, и только он, протянул ниточку от неё к Кириллу. Не протянул (ибо она уже оборвалась), а подхватил обе ниточки и завязал в узелок. В крепкий узелок.

И всё же придётся ему обо всём рассказать. Или расскажут другие. Похоже, уже рассказали. Или – намекнули? Хорошо бы, если только намекнули. Тогда она всё расскажет сама. Она ещё что-то сможет. Она ещё светится. Она ещё может родить. Ребёнок выбрал в матери её. Значит, она чего-то стоит.

* * *

И всё-таки кто-то кричал. Просто главарь не хочет лишних неприятностей. Шаг, ещё шаг, ещё. Сколько раз они проходили здесь. По краю пропасти. Хотя вся их жизнь на краю пропасти. Балансируют, жмутся друг к другу, чтобы в ответственную минуту (спаси, Господи, от этой минуты!) рассыпаться как горох, каждый за себя, каждый о себе. Нет слаженности в их группе. Да и о какой слаженности речь, когда все они под дулом автомата. Пойдёшь – под дулом, и не пойдёшь – то же дуло в тебя. Кто-то должен таскать этот груз. Чем-то надо жить.

Это он о них. А о себе? Что можно сказать о себе, когда и имя своё почти уже забыл? Русское имя почти забыл. Нельзя произносить его тут, не простят этого. Тут он Ризван, русское имя Руслан – надо же, как созвучны имена, оба не простые, царственно гордые, приподнятые, красивые. А он? Нет, ни то, ни другое имя не подходит ему. Ибо он не гордый. Хотя… Хотя хочет быть гордым.

И всё-таки кто-то кричал. Крик этот до сих пор в сердце стоит. Нет, лучше молчать. Не надо злить этого хапугу. Он о них не думает, он думает лишь о себе. Где уж о каком-то парне думать?

Шаг, ещё шаг, ещё. Всё дальше от пропасти. Всё дальше от человека, попавшего в беду. А крик так и стоит в горле.

Но главный не слышит. Не хочет спасти. А я не хочу его. Я вообще больше ничего не хочу! Но этот крик… Отчаяние в нём, мольба. Человек попал в беду. Ему оттуда не выбраться.

До сих пор стоит в ушах этот крик. Как он попал туда? Как не погиб? Будто из преисподней этот крик, будто из могилы. Только живой, живой этот крик. Человек хочет жить. Человек просит помощи.

Но Тархану лучше не заикаться. Нельзя злить его. А человеку надо помочь. А этот человек поможет ему. Поможет стать человеком. Устал он, до чёртиков устал.

Подожди, человек. Потерпи. И больше не кричи. Не надо.

* * *

– Не надо было кричать.

– Нет, надо. Я б не крикнул. Но ребёнок. Он ничем не виноват. Он просится на свет, он хочет жить.

Уже по-другому говорит. Уже остыл. Или шок прошёл. Какой он у него был – двойной, тройной? Падение, известие о ребёнке, защита, боль. Многовато на одного. Но он выжил. Он думает о ребёнке. Пусть будет так. Пусть думает хотя бы о нём.

– Мне надо тебе что-то сказать. Вернее, рассказать. Пока у нас есть время.

– Рассказывай, – и вздохнул.

* * *

Как быстро летит время. Неумолимо быстро.

Вот она девчонка. Ершистая, колючая, зажигательная. Поклонники. Вечеринки.

Вот она студентка, вернее, выпускница экономического ВУЗА. Опять поклонники. Вечеринки. Только уже не те. Более свободные, более раскрепощенные. Жизнь берёт своё. Или она берёт у жизни своё. Сначала мальчики. Выпивка, уединение. Потом мужчины – уже один на один. И всё же это не то. Чего-то большего ищет душа. Более волнующего, более острого, более азартного. Её направляют в другой город, она согласна, она хочет изменить жизнь, ей пора её изменить.

И вот. Валентин. Мужчина, что перевернул для неё мир, что поднял её на ту ступеньку, о которой она так мечтала.

Она стояла на улице. Города, что стал для неё убежищем, но пока не стал родным. Голосовала. Опаздывала в театр. Такси поленилась вызвать, а теперь они как в воду провалились (они всегда проваливаются, когда позарез нужны!).

И тут он. Подъехал, вылез, распахнул дверцу.

– Вам куда?

– В театр! Уже опоздала!

– Так садитесь! И с ветерком!

Только в машине разглядела водителя. Нет, не таксист. А она села именно в такси. Так ей казалось. Свежая причёска (сразу бросилось в глаза), обворожительные духи. Так, дальше. Рубашка импортная, чудо-рубашка, модный пиджак, где плечи широки, а дальше всё уже и уже. Без галстука – но он и не нужен.

– Валентин, – представился мужчина и легонько подмигнул.

– Дарья, – тоже чуть подмигнула она. И засветилась – как-то сразу расположил мужчина к себе.

– Вот и славненько! Вы одни? Ну, в театр идёте одни? Или кто-то вас ждёт?

– Одна. Опера идёт чудная. Давно хотела на неё. Некогда было куда-то звонить. Иду одна.

– И я один. Свободный вечер. А не рискнуть ли нам? Вместе в театр?

– А билет? Билеты, скорее всего, проданы.

– Но вы-то купили в последний день, даже в последний час?

– У меня там бронь.

– И у меня бронь.

– Тогда идёмте!

– Сногсшибательно! Просто мне сегодня чертовски везёт! Подхватил женщину на лету – очаровательную женщину! А она оказалась свободной. На сегодняшний вечер свободной! Что ж, идёмте! Идёмте! Опера стоит того!