Текст книги "Моя любимая – Кикимора. Сказки для взрослых"

Как бабочка Кикиморой стала

Когда в очередной раз Кикимора разругалась со всеми чертями и всех грязью закидала, и гордо осталась одна на болоте своем, пошли черти обиженные и измазанные в озеро лесное мыться. Ругались они страшно, а потом, заметив кота Баюна рядом, поняли, кто им в беде их помочь может, да и отправились к Яге жаловаться на нее.

Яга смотрела и слушала, звука не проронив на помятых чертей, и все-таки немного дивилась тому, что все они вместе с одной Кикиморой справиться не могут.

– Может, мне вам кота на подмогу послать? – спрашивала она.

Черти переглянулись, но ничего ответить не успели – кот запротестовал, он начал кричать о том, что не для того, на свет белый народился, чтобы Кикимор всяких воспитывать. У него есть дела и поважнее, и заявил, что если им Кикимора так мешает, то Грифон или Горыныч сам ее далеко в горы и унесут, чтобы там посидела в одиночестве и подумала.

Кот и прежде был скор на легкие решения, особенно, когда на Горыныча спереть хотелось, а самому лапой о лапу не ударить. Но Яге такое решение его вовсе не понравилось.

Ничего на это Яга не ответила, но поняла, либо уже и коту досталось от нее -грязи ком, а то и не один получил, а то и шерсти клок выдрала, либо он заранее решил не связываться с Кикиморой.

– Как все тут запущено-то, – про себя подумала Яга, но им пока ничего говорить не стала.

А когда блины были готовы, рассадила она чертей, блинами всех наделила, но по одному только дала – блины те волшебные были, они и мертвого поднимут, а уж у чертей, даже помятых задору и без них хоть отбавляй будет.

Но подкрепиться и обиды забыть им все-таки надо было обязательно. И тогда и стала она сказки рассказывать, потому что именно оттуда и поговорка пошла, что чертей сказками не кормят, но если дал подкрепиться, то можно и сказку рассказать.

Издалека начинала Яга, но, дожевывая блины свои, смирно сидели черти да внимательно ее слушали.

– А началось все так славно. Когда люди на земле появились и поняла богиня Мокашь, судьбами всех ведавшая, что не управиться ей с ними, тогда она и стала отбирать своих маленьких и хорошеньких чародеек, которые не людьми, а бабочками разноцветными прежде в Ирии были, среди птиц порхали и горя не знали, и отправлять туда, где люди появлялись. И там бабочки эти и становились хранительницами каждого рода, и как только люди к богине хотели обратиться, она ли им что-то передать собиралась, так за дело они и принимались. И такой свет и тепло от них шло, так могли они людей радовать, что те и влюблялись и счастье свое ощущали, когда такие невидимые Кикиморы появлялись. Казалось им, что это бабочки крылышками по душам им тихонько постукивают– и такое счастье возникало, что ни в сказке сказать, ни первом описать.

Черти недоверчиво переглянулись, что-то не особенно они Яге верили, когда про ту с болота вспомнить снова пришлось.

– Если и была наша Кикимора кем – так это зараза белой молью быть прежде могла. Да такой, что любого черта сожрет и не подавится, – вырвалось у черта Макара, ему досталось больше всех, и он никак не мог успокоиться.

Кот зашипел на него, но Яга остановила кота.

– И в этом ты прав, многие из них, связавшись с людьми ворчливыми да злобными, и стали бледнеть да сереть, да сохнуть на глазах. Ведь что они удумали, все людские скверные черты себе забрать, чтобы как-то за своих людей не особенно стыдно было, и перед другими их в лучшем свете показать.

Только людей становилось все больше, лучше они не были. Стоило только злость у них украсть, да спрятать, у них зависть появилась, вроде и ее украла Кикимора, а тут и ярость, и насилия всякие. Так и носились они, а уж когда Бога Переруга вы со своих болот к ним спровадили, тогда совсем житья Кикиморам не стало.

Но и Мокоши не особенно понравилось то, что они своих людей покрывали, потому что толку было мало от этого, и тогда что-то произошло, и стали они не просто зло все копить, но оно и отражалось на их внешности. И красавицы чудовищами со временем становились. Не сразу, конечно, но все к этому и шло.

– А молодильные яблоки что же или им тоже их не досталось? – спросил черт Тарас, вспомнив старую истории самой Яги, когда в один прекрасный год богиня Лада о ней позабыла, и красная девица Ягой стала.

– Если бы не досталось, то и сгинули бы они давно, – Яга им спокойно отвечала, не обратив внимания на не особенно приятную для себя тему.

– Только Кикиморы -то все дольше жили. Зла накапливалось все больше, и яблоку едва удавалось сохранить силы, и удержать ее на ногах. Многие, о чем-то догадавшись, от людей убегали в леса и болото, чтобы хоть так спастись, потому как потерянного не вернешь, кто-то продолжал верить, что и людей они еще могут переменить, и себе помочь, а некоторые просто рядом с ними по привычке жили, и все время повторяли:

– Не жили прежде хорошо, так теперь уже поздно.

– А наша что же, – снова перебивали рассказчицу нетерпеливые черти.

– А вашей такая девка Верка досталась, что в пору было не то, что в болото, а и во тьму убежать. Ни дня не проходило, чтобы она не скандалила со всеми подряд, даже на банника кулаками махала. Вот и не слушал он больше уговоров Кикиморы. И тогда, чтобы как-то утихомирить его, и заключила они с ним уговор, что будет терпеть, сколько придется, чтобы Верка не сделала. А ее все одно не оставит и защищать станет.

Но как только Банник пари заключил, так и начал он свою войну против Кикиморы. И такой они с Веркой дружной парой оказались, так измывались, что не надолго хватило Кикиморы, ноги в руки и сбежала она сюда, чтобы только не терпеть всего этого, тут любое болото Ирием покажется. Молчание повисло в горнице, только блинный запах еще витал над ними.

– А что это, она на нас что ли научиться собралась, как с бабой этой скверной управляться, – черт Игнат взглянул на ведьму.

– Ничего она не собралась, только дурь заразительна, а скандальность вдвойне, она уже просто и хочет остановиться, а не может. Когда вы грязью замазались, вы ведь пока хорошенько не отмоетесь, прежними не станете, только вашу грязь смыть легче, чем ту. Там вроде бы и отмок в болоте, и все ничего, а как вспомнится что-то обидное, так снова и кидается на того, кто ближе всех оказался.

Если черта в болото бросить, а огурец в рассол он ведь все равно и намокнет и засолится, хочешь того, али нет, это уже не поможет.

– Но почему люди такие злые? – спрашивал черт Стас, – он с самого начала был людоведом, изучал их, хотя понять все-таки никак не мог, как и все остальные черти.

– А с людьми все еще проще, – заверила его Яга. – Не только Кикиморы у Мокоши в помощницах оказались, а еще и две младшие сестрички ее, Доля и Недоля. И когда малыш рождается на свет этот, они всегда там бывают, или Кикимор посылают. Но все у них точно распределено, и они одаривают новорожденного, кто Долей, а уж следующего Недолей, и так по очереди, и если первому все удается, и работа спорится, то тут уж хоть берегись. Ничего у второго не выходит, и выйти не может.

– Но ведь и человек ни в чем не виноват, если ему такой жребий выпал.

– Конечно, не виноват, только он всех других в бедах своих винить начинает, и невольно за справедливость бороться. Ему кажется, что она есть, если он что-то отнимет у брата или соседа своего, то ему лучше станет, но не будет такого, Недоля не допустит, чтобы ее людей меньше становилось.

Черти переглянулись, они что-то замышляли, то ли хотели помочь тем, кто судьбой обделен был, то ли еще чего делать собирались.

Только теперь уже голос Яги звучал все тверже.

– И не думайте даже, Кикиморы тоже думали, что справиться смогут, где потом мы на вас на всех болот наберемся, когда вы разбегаться начнете?

Черти замолчали, а в тот момент виноватая Кикимора на пороге и появилась.

– Вот вы где все? – спросила она, потупив глаза.

– А что уже соскучилась? Поругаться не с кем, – кричал черт Степан, он даже не заметил в запале, что Яга на него внимательно смотрит, и черт Игнат стал его в бок толкать.

– Да нет, – говорила Кикимора, – скучно мне стало, одной тоже не сладко.

– А там тебя Банник с Веркой дожидаются, с ними не соскучишься.

Кикимора на диво всем разрыдалась, а черти стали шипеть и хлопать своего друга заковыристого.

Яга ни слова не сказала, она только радовалась, что до ее прихода успела рассказать историю.

Вернее, Кикимора там, за окном притаилась и тоже слушала, но она не стала ее прогонять.

И так той себя жалко стало, так она благодарна была Яге, что не стала вместе со всеми на нее нападать, а пожалела да такую хорошую историю рассказала, что слезы уже катились по ее щекам тогда. Она вспомнила вдруг, что была когда-то разноцветной и прекрасной бабочкой, но когда же это было, почему она о том никак вспомнить не может. Но теперь, когда она рыдать перестала, то ей показалось, что в комнате никого не было, ну кроме Яги да может кота, и она очень удивилась, когда заметила, что все черти на месте. Они только подозрительно тихими казались и все на нее осторожно поглядывали, потому что всего ожидали, но не того, что увидят рыдающую Кикимору.

– Не могу я больше так жить, что хотите со мной делайте.

И снова молчание. И только после этого кто-то из чертей подал голос, даже кот не заметил, кто это было на самом деле.

– Да ладно, мы что люди что ли, оставайся, только ты все-таки потихоньку к жизни в лесу привыкай, это тебе не у них там в поселке, а туда тебя как Переруга никогда не поздно отправить.

И хотя все остальные черти вовсе не были такими добрыми, как Тарас, но как-то спорить с ним и гнать Кикимору пока ни у кого не возникло желания. Они и на самом деле не хотели уподобляться людям. Черти все-таки парни хоть и шумные и разные бывают, но ведь не люди, и должны тем как-то пример подать и показать, что и с Кикиморами тоже можно ужиться, если очень захочется.

Яга про себя улыбалась. Она и не думала, что для Кикиморы пока все так мирно обернется.

И когда выпроводила их, заставила ее умыться, блин, правда остывший, дала и утешить пыталась:

– Вот видишь, все не так страшно, только ты и сама уж постарайся, черти неплохие ребята, но кому же понравится, когда ругаются да грязью кидаются, и если все они в тебя кинут, то мы с котом и не откапаем.

– А я и не стану отказывать, лапы марать, – заверил кот, он скорее был на стороне чертей и вовсе не хотел казаться благодушным.

Кикимора молча на него посмотрела, хотя попрекнуть да обругать хорошенько, но потом не стала этого делать. Остановилась вовремя.

Но как же это трудно, оказывается, просто не кричать, не ругаться, не махать руками, хотя вроде бы дальше болота не пошлют, но могут и в пекло и к людям назад отправить, а болота ей лишиться не хотелось. Там все-таки тепло и уютно.

Так у нас и появились болотные Кикиморы, некоторые из них и до Пекла добрались, но это те, которые и в болоте леса заповедного не могли ужиться. А ведь как красиво все начиналось, разноцветные прекрасные бабочки спустились к людям, чтобы у тех оставалась все время связь с Богиней Судьбы.

Как же труден и печален оказался путь от бабочки до Кикиморы.

Но посмотрите сами, недаром говорится: покажи мне, какая у тебя Кикимора, и я тебе скажу, кто ты, а если даже и такой не отыскать. То совсем дело дрянь. Но хочется верить в хорошее, не отсюда ли наша любовь и нежность к бабочкам, только бы Кикимор из них новых не наделать.

Верните оборотня

А на поляне звучала музыка.

И как не просили Леля играть что-то повеселей, не слушал он никого. Махнули рукой на него все, кто хотел веселиться, и стали уговаривать Забаву, чтобы обратила она свой взор к богу влюбленных.

Где такое видано, чтобы бог всех влюбленных страдал от неразделенной любви.

А здесь так и было. Он бродил по дремучему лесу, о чем-то беседовал только с Соловьем -разбойником, который тоже свою музыку создавал, правда, несколько особенную. От свиста его замертво падали и сильные мужи, уж не говоря о девицах юных. Но когда появлялись девицы, Леший под угрозой изгнания свистеть ему запретил. Хотя и не объяснил почему.

Соловей уже и без того полжизни в скитаниях провел, и снова быть изгнанным из леса дремучего не собирался. Леший, конечно, строг, но справедлив, а если все Лешие против него поднимутся, то и вовсе худо будет. Он и не свистел, как только девиц поблизости видел.

Вот это и пытался объяснить Соловей своему молчаливому слушателю. Но Лель почти и не слышал ничего, и был так печален, что Соловей готов был прослезиться.. Но потом решил, что лучше с ним поговорить о той, из-за которой весь этот сыр и бор и разгорелся. Слезами делу не поможешь, а он был парнем деятельным, а не слезливым. А была эта самая девица, конечно Забава.

– Ты не переживай шибко, – участливо говорил Соловей Лелю, – нет истории печальнее на свете, чем ее история.

Он подождал немного, пока Лель попросит рассказать ее, а тот не просил. Но Соловей все равно решил рассказать, раз он сидел и не уходил. Пусть знает все, а потом и решает, как ему поступить.

– Влюбилась Забава наша, и не в какого-то, а богатыря Матвея, возлюбленного самой Морены. И сколько ей все объясняли, что тот, на кого положила глаз черная девица наша, для остальных потерян, но не слушала она и не слышала ничего.

И надо было такому случиться, может Яга колдонула, что и он Забаву приметил. Может, решил своей богине досадить, а может, и правда чувства, кто же их разберет.

Лель пытался вспомнить такого богатыря, но что-то никак не мог припомнить, вроде не склероз еще у Соловья, но видно он что-то путает.

– И не напрягайся даже, – посоветовал ему тот, – еще до твоего явления все это было. В прошлое лето, пока ты по садам Ирия гулял, да яблоки молодильные рубал, вон какой красавец вымахал, – маленький, кривоногий Соловей и не скрывал своей очень даже черной завести – шила в мешке все одно не утаишь.

Лель смотрел на него удивленно, но ему уже интереснее становился рассказ Соловья.

– Как только увидела Морена, что на глазах у всех тот самый Матвей и отправился вместе с Забавой в глушь лесную, так и кончилось ее терпение. Его и без того не особенно много было. Бросилась она за ними туда. На то, что там происходило, никто бы не рискнул взглянуть, даже любопытные черти разбежались в разные стороны, и рогов из болота не высовывали, а я спрятался в кроне дуба столетнего, видел немного, только то, что выскочил из того самого леса огромный белый волк, оскалился и исчез. Ясно дела, чтобы любовник ее никому не доставался, и превратила Морена его в волка.

Соловей так увлекся рассказом, что нюх потерял и не заметил Морену рядом.

Черная дева, величественная и прекрасная, стояла за спиной Леля (потому он видеть ее и не мог) и пристально смотрела на рассвистевшегося Соловья.

Он, как только почувствовал этот взгляд, так кубарем вниз с дуба могучего и полетел.

– Жаль, – усмехнулась богиня тьмы, – что убить тебя Илья из Мурома должен, я у Мокаши справлялась, а то бы давно прихлопнута гада такого.

Соловей уже вскочил на ноги и, понимая, что Морена не станет его трогать, решил обо всем и поведать.

– А что я неправду говорю, ты богатыря в оборотня не превращала, да я о том не только Лешему, но и Нию рассказал, мало нам своих волков, так еще твои тут шастают, спокойным Соловьям покоя не дают, все добычу распугали.

В этой перепалке они почти не замечали бога Влюбленных. А он, молча на них смотрел.

– И тебя угораздило в эту Забаву влюбиться, и что только вы в ней находите, -наконец, обратилась она к юноше.

– От музыки твоей тем волком, за которого Соловей заступается, выть хочется.

– Но если ты хочешь другую музыку услышать (это очень удивило Леля, ладно танцовщица Жива, но Морена, он был уверен, что богине смерти только такая музыка и нужна). Если ты хочешь другой музыки, верни парня.

Забава стояла за деревом, черт Тарас приволок ее сюда, потому что дело ее касалось, и она должна была это услышать. И она слушала.

– Вернуть? – спросила Морена, – а почему бы и нет, и на что ты готов ради того, чтобы я вернула любовника той, которую ты любишь.

– Проси, что хочешь, веселая музыка не в счет.

Морена приблизилась к Лелю, пристально в глаза его посмотрела. Ночь с таким красавцем бы ей не помешала, но это слишком просто и примитивно, но нет, она всегда была непредсказуема.

– Я согласен, – говорил Лель, – догадываясь о том, что она от него хотела.

– А я нет, – усмехнулась она, – ты самовлюбленный балбес, мне нужна твоя музыка, а не ночь с тобой, толку никакого от такого юнца, а грехов не обберешься – она вспомнила о вечной борьбе с бабкой его Ладой, и матерью Лелей – не бывать этому.

Молчал Лель, ему было обидно, оттого, что богиня отвергла его, хотя еще недавно вовсе не хотел он оказаться в ее объятьях. Но если она вернет оборотня, хоть у кого-то будет какая-то радость.

– Ты мне не нужен, – говорила между тем она, – но одно условие у меня все-таки есть, если вернется предатель-оборотень к этой гадюке, (Забава сжалась, такой ненависти и она не ожидала), ты никогда ни одну девицу любить не будешь, музыку я тебе оставляю, но не любовь.

Все смолкло в этом мире, только Соловей, до сих пор слушавший молча пронзительно свистнул, да так, что Забава упала в обморок, и все они теперь могли видеть, что она подслушивала их. Черт потащил ее назад, но было поздно.

– А вот и она, так что оставить тебе ту, которая тебя не любит и не полюбит никогда, или вернуть оборотня и сделать их счастливыми?

Вероятно, Лель не понимал, какой сложный у него был выбор. Он взглянул на девицу, лишенную чувств, на Соловья, нечаянно ее тех самых чувств лишившего, на насмешливую богиню тьмы. И все они, даже приходившая в себя Забава ждали его решения, и услышали ее твердый голос:

– Верни оборотня, как мы и договаривались.

– Хорошо, – согласилась Морена, – да будет так.

И летел уже к ним белый огромный волк. Он чуть не врезался в зазевавшегося Соловья, но звериная шкура уже слетала с юноши, и на глазах у всех он становился тем самым богатырем, которого никогда прежде не видел Лель.

Он склонился перед Забавой. Соловей отправился проводить Морену, надо же как-то за дерзость ответить и загладить свою вину. Она была злой и память у нее хорошая, этого ли не знать Соловью, а его понесло, вон чего наговорить успел.

А Лель остался совсем один. Он развернулся и отправился подальше, потому что не ждал благодарности, и не хотел видеть чужого счастья.

И вскоре они услышали музыку, сначала это была грустная песня, он словно бы доиграл то, что пришлось оборвать на полузвуке, а потом, вспомнив обо всем, что недавно случилось, и о том счастье, которое обрела его любимая, зазвучала в этом мире самая прекрасная и светлая мелодия.

Соловей уселся на ветку своего дуба, он смотрел, как предавались любви Забава с бывшим оборотнем Матвеем, и как в одиночестве на поляне, играл свою удивительную песню Лель. Он был совсем один, но не долго, юноши и девушки, заслышав эту музыку, стали сходиться со всех сторон и удивленно смотрели на музыканта. Но он ничего не видел и не слышал, в его мире оставалась только эта великолепная музыка.

Не родись Кикиморой

Еще не успели успокоиться в заповедном лесу после того, как ведьма Ажбета начала свои порядки наводить. И если бы волк ее к Нию не утащил, то неизвестно что было бы, скорее всего Яга бы ее поймала и в печку свою бросила, и все одно бы она во тьме у Ния оказалась, а тут новая беда. Черт Васька прибежал к Макару, и ничего не говоря, потащил его с собой.

Даже Яга не успела ему ничего крикнуть, а он уже и выволок кота к озеру перед избушкой, хорошо, что бежать далеко не надо было.

– Вот, я нашел ее, – выдохнул черт, он совсем запыхался.

Вороненок летел к нему и уже клюнуть в дурную башку хотел, но Макар остановил его.

– Подожди, разлетался, что тут случилось.

Но он уже все сам видел. Сидела Кикимора и рыдала. Она была такая маленькая и такая вся зеленая, даже одежонка и та цвета листвы, и чуб всклокоченный торчал, так что и смотреть жалко, а уж когда реветь начала, так кот прямо взвыл. У волка видать научился. В лесу поживешь и не такому научат.

– И что занесло тебя сюда.

– Сбежала я от Домового, и матушки своей, не могу больше там, и не хочу.

Больше она ничего не сказала, а рыдать стала пуще прежнего. Кот уселся на траву рядом и стал терпеливо ждать, не бросишь же ее, вороненок на ветку над их головами примостился, он не собирался кота одного оставлять, потому что тот обязательно в какую-нибудь историю впутается. А с Кикиморой видно все было все совсем запущено, он это чувствовал каждым пером.

Наконец она замолчала, но не сама по себе, а потому что пришел и рядом с Макаром уселся Баюн. Что на него нашло, не особенно понятно, но с той минуты котов стало два. И она невольно замолчала, и с одного на другого зареванные глаза переводить стала.

– Вон и Баюн уже заявился, так что же произошло? – пытался снова начать разговор Макар.

– А знамо дело, что, – вставил свое веское слово Баюн. – Матушка ей все уши прожужжала, что с такой Кикиморой ни один нормальный черт жить не будет, и останется она одна одинешенька, ни кола, ни двор.

– А ты откуда знаешь, – еще больше удивилась Кикимора.

– Да это даже Макар знает, – он фыркнул, взглянув на соперника своего, – знает, только тебе никогда не скажет, а мне с тобой детей не крестить, и кто тебе еще правду скажет.

Кикимора вытерла глаза кулаками.

– И ты это тоже знаешь, и так считаешь.

– Ничего я не считаю, ты Баюна больше слушай, он тебе наговорит.

– Скажи ей еще, что она краше русалки Анфисы, – подначивал его Баюн.

– Каждый дух хорош по-своему, что-то я не вижу, чтобы у твоей красавицы кто-то был и кол и двор имелся.

– Да она только хвостом махнет, – зашипел Баюн. – и все будут штабелями лежать.

– Штабелями это да, мертвяков там много, только это не от ее красоты они там помертвели, а совсем по другой причине. И что-то она их стороной оплывает.

Пока Кикимора слушала котов, у нее высохли слезы. Никто никогда за нее не заступался перед остальными – теми, кто особенно правду говорить любил, и Макар был первым, и она улыбнулась. Какими же славными коты бывают.

Яга следила из дома своего за перепалкой котов. Она была конечно созданием непредсказуемым, но если в тот раз, когда появилась ведьма Ажбета она с самого начала рвала и метала, то теперь просто нарадоваться на своего Макара не могла, и видела, какое все-таки противное создание Баюн, и как он испорчен популярностью, ученостью и тем, что богатыри и цари даже носились с ним, как с торбой писанной, вот и доносились.

Увидев Ягу, вороненок чуть с ветки не соскочил, удержался едва, и пронзительно закричал. Теперь ее заметил и Макар. Он понимал, что старуха снова начнет упрекать его, тем более что в прошлый раз была она совершенно права.

Но к его удивлению оборотилась она к Баюну на этот раз.

– А я и не думала, что ты так жесток, сказочник ты наш. Но разве люди зря говорят, не родись красивой.

Баюн оторопел, но ненадолго, язык у него все-таки подвешен был неплохо даже когда Яга пыталась его воспитывать, вот он и выпалил, от обиды или избытка храбрости:

– А я еще слыхал другое, они говорят – не родись Кикиморой.

Яга не стала больше с ним возиться, от одного жеста ее кот сжался и прилип к земле. Так он понял, что сказал что-то не то. А Яга уже допытывалась:

– Видишь, и Баюном не особенно сладко быть?

Все кости ломились и трещали, он не знал, куда бежать и кому что сказать.

Макар взглянул на нее, он и не ожидал, что на этот раз она и упрека ему не бросит, а наоборот защищать его начнет. Но не родился еще тот кот, который Ягу понять сможет– это точно.

– Ты ее в озере умой, да и веди, пусть у нас погостит немного, а там видно будет – на этот раз Яга собралась быть самым добрым в мире созданием. Но вороненок летел за ними, потому что Баюн был поблизости и был он в ярости, и мало что могло случиться, а Кикимору и своего кота защитить мог только он. Если что и других ворон на помощь еще позовет.

Когда Кикимора умылась и причесалась, она стала совсем другой, ну не русалка Анфиса, зато ноги есть и по земле ходить может, так думал вороненок, и радовался тому, что пока Баюн ушел в сторону.

А потом, когда черт Прохор проиграл Баюну в кости на желание, и осторожно спросил, каким будет его желание, с Баюном шутки вообще были плохи. И лучше скорее все исполнить и от него отвязаться, тот и заявил, что хочет он, чтобы три вечера рядом с Кикиморой провел Прохор.

Тот и уговаривал кота, и просил любое другое желание исполнить, а кот стоял на своем и все. Ему хотелось отомстить и Яге, и Макару и всем остальным. Он был уверен, что не выдержат эти двое столько, раздерутся так, что лес весь шататься начнет, но он проследит, чтобы черт от Кикиморы раньше срока не сбежал.

Сбегать черт не стал. Сначала ходил за ней угрюмый, вспоминал он всех жен своих, из-за которых и рога и половины хвоста лишился, а тут еще и Кикимора. Но на третий день, когда уже шутить надоело остальным, а Кикимора смотрела на него влюбленными глазами, он вдруг понял, что это все не так и скверно, а вполне нормально. Что оставалось коту, повеселиться не пришлось, драки, даже ругани не получилось. Он пришел на рассвете и сказал, что тот все исполнил, и больше он ничего не должен.

НО кот чуть с лап не упал, когда и на следующий вечер он увидел Прохора рядом с Кикиморой.

И более того, вороненок громко говорил совенку, так чтобы и все другие слышали:

– Это наш Баюн сватом стал, я сам слышал, как он посылал туда Прохора, видно хочет у Яги прощения заслужить.

Баюн зашипел, он с удовольствием бы съел эту ворону, хоть и была она маленькой и тощей, одни кости и перья, но при этом такая противная, десятерых своих подруг стоит.

– Это правда, – вспыхнула Кикимора, – ты со мной только потому, что тебя кот заставил? Ты проиграл ему меня.

– А ты ворон больше слушай, они и не такое придумают.

Он погрозил кулаком вороненку, но тот и сам уже все видел и понимал, ничего больше каркать не стал.

Кикимора понимала, что кот издевался над ними, только вроде черт и правда к ней не равнодушен. И она хотела назло противному коту быть с ним и всем показать, и своим и чужим, что в этом мире можно и Кикиморой родиться, и это не так страшно, как кажется.

Когда они подошли к озеру, ног под собой не чуя, там, на озерной глади лежала русалка Анфиса, она слышала то, что каркали вороны, но ни одному слову их не верила. А когда эту парочку увидела, то резко повернулась и пошла ко дну. Она не собиралась ими восхищаться и любоваться. А в глубине своей пустой и одинокой души немного завидовала.

И она убедилась в том, что в этом мире можно и Кикиморой родиться, а потом, кому как повезет. Если разрыдаться, и двух котов лбами столкнуть, то кто-то из них пошевелится, и черт Прохор и тебе достанется. Красавице русалке вовсе не нужен был однорогий черт Прохор, но самое удивительное, что и он не особенно из-за нее копыта бил. А если на тебя не смотрит даже однорогий черт, то дело совсем уж дрянь.

И русалка разрыдалась от обиды, но хорошо рыдать в воде, слез твоих не видно никому, хотя и помогать тебе никто не бросится.

Такая вот беда, красота – это страшная сила. Но лучше бы она не была такой страшной, тогда и Анфисе, возможно, не было бы так одиноко.