Текст книги "Тень Прекрасной Дамы. Марина и Анна"

«В Патетической сонате…»

 
В Патетической сонате
Жили наши души снова,
Мы встречались на закате,
Дня счастливого такого,
Рихтер – светлая громада.
Музыка летит куда-то,
Возвращать меня не надо.
Каждый чья-нибудь утрата.
 
 
До заката миг единый,
А к рассвету буря стихла,
Ты назвал меня Мариной,
В этом было много смысла.
Это лестно, это странно,
Мы не этого хотели,
В этом мире безымянном,
Нынче ты моя потеря.
 
 
Растворились боль и радость,
Только музыка осталась,
Ей легко внимает разум,
В ней душа моя металась,
А тревоги и печали,
Позабылись отлетели
Только музыка звучала
Каждый чья-нибудь потеря
 

«Туманные думы на стыке столетий…»

 
Туманные думы на стыке столетий,
Печали без меры, тоска без границы,
И кто-то за это позднее ответит,
Стирает история скорбные лица,
 
 
А что остается им? Гарь от пожаров,
И те, кто ушли и не смели вернуться,
Они просыпались порой от кошмаров,
Они не сумели под гнетом не гнуться
 
 
Была впереди у них та мировая,
Готовая мир первозданный разрушить,
И тени бесплотные в бездну шагали,
И к звездам летели туманные души.
 
 
Им все тяжелее остаться собою,
До нас донести тех полетов паренье,
И сладить пытались с мечтой и любовью.
Хотя бы в контексте стиха и забвенья
 
 
Но строки терялись, но строки ломались,
И это они декадансом назвали,
И музыки звуки в печали остались,
То падали в бездну, то в небо взлетали.
 
 
И кто-то за это позднее ответит,
Стирает история скорбные лица,
Туманные думы на стыке столетий,
Печали без меры, тоска без границы,
 

Марина в Праге

 
А Прага была прекрасна,
Но ей она не мила,
Влюбляла в себя напрасно,
Зачем-то с собой звала,
 
 
И ходит как тень в тумане,
И пишет стихи во сне,
И время ее обманет,
И будет прозрачен снег
 
 
Вернуться. Зачем? Вернуться,
Остаться в плену стихий,
И странные строки рвутся
И все же звучат стихи.
 
 
Как хочется ей уехать,
Поэты живут в аду,
И здесь уже не до смеха,
И призраки подведут,
 
 
Красавица Прага манит
Прозаиков, знаю я,
И снова тебя обманет
Тот стон, тот свет бытия,
 
 
И будут совсем другие
В плену у иллюзий жить.
Ей снится опять Россия,
Погибшая, не забыть
 

«Уходит Марина в ту полночь, в ненастье…»

 
Уходит Марина в ту полночь, в ненастье,
И молит напрасно о доме, о счастье.
Ей быть не любимой, казаться чужой,
Парить в том тумане над вечной бедой.
 
 
Другая корону наденет шута,
Останется в вечность там не скорбя,
О том, что ты будешь напрасно страдать.
И ждать откровенья, признания ждать.
 
 
Настанет черед, но настанет ли он,
Когда этот мир только в Анну влюблен,
Ей все, ничего остальным не дано,
И северный ветер стучится в окно.
 
 
И ночь так темна и душа в пустоте,
Припомнит последние строки и те,
Другие, кто снова стоит у окна
Увидит, как там одинока она.
 
 
Париж так бездушен, а Прага мертва,
Для дерзкой души все иные слова
Подходят едва ли – в плену забыться,
Останется дева ночная твоя
 
 
Ей быть не любимой, казаться чужой,
Парить в том тумане над вечной бедой.
Уходит Марина в ту полночь, в ненастье,
И молит напрасно о доме, о счастье.
 

Письма к Рильке

 
Там, где любви так много и участья,
Едва ли этот гений все поймет.
Он, как и все лепечет все о счастье,
А тут разлад, отчаянье полет.
И все-таки читает виновато,
С трудом он переводит эту речь.
И верит, что душа ее крылата,
И ждет ее приезда, новых встреч.
 
 
Но ждет напрасно, хмурая погода,
Пейзаж, поникший тает за окном,
Она писала год, еще полгода,
О житие отчаянном своем.
А он бродил по улочкам устало,
Мечтал о ней, и страстно ждал письма.
Но лучше бы она не приезжала,
Куда ему теперь такой роман?
 
 
Она была печальна, но крылата,
Она звала в неведомую даль,
Но по пятам за ней плелась расплата,
В душе осталась гневная печаль.
А письма что, порывистые строки,
Туман иллюзий, холод бытия,
И женщина, бывавшая жестокой,
Вдруг стала черной птицей грусть ея.
 
 
И он молчал, опять не понимая,
Какой же черт принес ее туда,
Где в бездне роковой еще сияет
Ее не догоревшая звезда.
За что ему такое, и к чему же,
Все пережить и не понять, мой бог.
И ждать напрасно проживая ужас,
Ее стихов, не пройдённых дорог
 
 
Хвататься за соломинку напрасно,
И падать в пропасть веря в то, что там,
Она все ждет, печальна и безгласна,
Она живет лишь вопреки стихам.
 

«Мы скованы пространством бытия…»

 
Мы скованы пространством бытия,
И кажется, что время тут не властно,
Но где-то в середине, суть тая,
Оно нам попытается напрасно
Явить иные правила игры,
И сковывает тело, мысли, чувства,
И мы в его объятьях до поры
Танцуем, то нелепо, то искусно.
А силы на исходе, мочи нет,
Готовы сдаться, пасть в его объятья.
В последний миг какой-то дивный свет
Нам озаряет путь, и снова братья
Или враги готовы нам помочь,
И в строчках вновь звучит ответ внезапно,
Когда казалось, не прожить нам ночь,
Но жизнь опять врывается с азартом,
Во всей своей невиданной красе,
Покажет нам, что время тут не властно
Поэмы зазвучит на высоте,
И верится – все было не напрасно.
Но вот замрут песочные часы,
Их остановит кто-то там, в тумане,
Ты встрепенешься и поверишь ты,
Что жизнь тебя тут больше не обманет.
И надо уходить, мой друг, пора,
И перед смертью вряд ли надышаться.
Пусть солнце в небесах горит с утра,
И лишь тебе рассвета не дождаться.
А время потечет теперь для них,
Они нас вспомнят может быть когда-то,
Перелистав страницы наших книг,
И улыбнувшись как-то виновато
 

Поэзия прорвется

 
И вот тогда поэзия прорвется,
Сквозь море прозы снова прорастет,
И будет жить, пока душа смеется,
Пока сирень за окнами цветет.
 
 
В ее плену нам сладко оставаться,
И знать, что нет пути у нас назад,
Прозаики бескрылые ярятся,
И больше ритма слышать не хотят.
 
 
Но что до них, когда душа взлетает,
И где-то в пустоте ночной парит,
Поэзия в бездомность увлекает,
Она несет тебя в ночной Париж
 
 
Там нынче нас не празднуют и все же,
Мы встретимся у башни в вышине,
И этих строк не будет мне дороже.
Пока душа металась при луне.
 
 
Пока Пилата кот наш поджидает,
И хочется продолжить разговор,
Иуда и в Христа легко стреляет,
И чертов снайпер целится в упор,
 
 
Но только мы, не ведая о чуде,
Вдыхаем эту призрачную боль,
Живем стихами и спешим на ужин,
Жизнь принимая, как последний бой.
 
 
Писать, как жить, жить как писать отрадно,
Ночь растворилась, и грядет рассвет,
И примем мы ее как вечный праздник,
Пока в душе еще живет Поэт
 

Вы так прекрасны

 
Вы так прекрасны, пани Анна,
В рассветный час на берегу,
Вы так любимы, так желанны,
Как я быть сроду не могу.
 
 
И кто зовет меня: – Марина.
Не отзываюсь, не хочу,
Стихов и чувств опять лавина,
Мне только Муза по плечу,
 
 
И в первого певца эпохи
Мы обе были влюблены,
Но ваши звезды, ваши вздохи,
А не мои ему слышны.
 
 
Ведь он лишь смотрит виновато,
Как будто бы и нет меня,
За что, скажите мне расплата,
В исходе рокового дня.
 
 
Наверное, со мной Эрида,
Как Афродита с вами вновь.
Они в восторге лишь для вида,
Они лишь вам несут любовь.
 
 
Но я рыдать о том не стану,
Я просто буду петь во тьме,
О Пани Анна, Пани Анна
Вы вновь спешите не ко мне,
 
 
Не смею, не могу, не буду,
У вас я время отнимать.
И ваша жизнь подобна чуду,
А мне в моем аду страдать,
 
 
И видеть. Видеть ежечасно,
Как несравненно хороши,
Все ваши песни, ваши страсти,
Порывы дерзкие души
 
 
Вам бог меня послал в награду,
Чтоб вы ценили то, что есть.
О пани Анна, нет, не надо,
Не помогает спесь и лесть.
 
 
Мне до конца стоять над бездной
Как Ариадне в грозный час,
И знать, что ждать мне бесполезно
Того, кто мог спасти, не спас.
 
 
Они спешили к вам в объятья,
И проходили мимо грез,
И все заветы, все проклятья,
Не принимали вы всерьез.
 
 
И я за вас тут отстаю,
И в зеркале не отразясь
Уйдет во тьму одна, другая,
Останется молить за нас…
 
 
Мой пробил час, моя дорога
Яснее ясного теперь,
Вы отдохните хоть немного,
И для друзей заприте дверь,
 
 
С иными и врагов не надо,
И все-таки наш путь ясней,
Пусть к Богу уведет дорога,
Пока блуждаем меж теней.
 

Треугольник иллюзий

 
Борис не знал, куда ему деваться,
Она была так странно холодна,
Когда готов с мечтою распрощаться,
Вдруг вспыхнула так радостно она.
 
 
И отступил опальный Гамлет снова,
И расступились призраки и сны,
Она искала в пустоте другого,
Она жила в объятиях весны.
 
 
Была метель в стихах ее я знаю,
А он не знал, как это все понять,
Когда пришла из грез его другая,
С ней легче, проще, хочется обнять,
 
 
И позабыть о буре тех страданий,
И в краткий миг опять лишиться сна,
Она ревнует, требует свиданья,
И к Рильке пишет в забытьи она.
 
 
Как с этим быть, о право, он не знает,
И там, на Невском остается Блок,
Она его напрасно поджидает,
Он различить ее в толпе не мог.
 
 
Он даже Анну в буре не заметил,
И потому спокоен и далек,
Метет метель на этом белом свете,
И остается ярость между строк.
 
 
Как он посмел, он многое посмеет,
Душа поэта уносилась прочь,
И был Борис подавлен и растерян,
Никто теперь не мог ему помочь.
 
 
.Она летела в пропасть, как комета,
Сметая все на роковом пути,
Отторгнута, отчаянна, воспета,
Пытаясь тьме немую осветить
 

Сага о Хароне

 
Аид Харона просит поспешить,
Река забвенья слишком многолюдна
– Сюда не стоит новых привозить,
Война, я понимаю, там им трудно,
 
 
Но мы давно заполнили Аид,
А небеса у Зевса так пустынны,
И вот на лодке он туда спешит,
И этот выбор делает картинно.
 
 
– Ну кто со мной готов туда идти,
Где и пиры, и битвы не кончались.
Я лишь троих смогу им отвести,
И души так теперь заволновались.
 
 
Тогда он указал на старика,
Сидевшего бестрепетно в сторонке,
– Сизиф, пошли, легка моя рука.
И вслед ему завыли похоронно,
 
 
– А где Елена, хватит ей страдать,
Я дочку Зевса отвезу обратно,
И тени, продолжавшие рыдать,
Ее там проклинали, вероятно.
 
 
А кто же третий? Доблестный Ахилл.
Да, от войны не смог он отказаться,
Но славно воевал и мало жил,
Пора бы перед Зевсом показаться.
 
 
– Вам оставаться в Лете, – говорит-,
Аид суров, просите Персефону.
И странный выбор оценил Аид,
Хотя Харона он опять не понял.
 
 
Прекрасная, и с ней Ахилл, Сизиф,
Что скажет Зевс, что Гера им ответит?
И вот Харон на небеса спешит,
И песню им поет веселый ветер.
 
 
Зевс был угрюм, и он не ждал гостей,
Но отказать он брату не посмеет.
– Ну кто с тобой, веди, Харон, скорей,
Смотри, Елена и Ахилл там с нею.
 
 
А это кто? Как будто бы Сизиф,
Ну что ж, хороший выбор, принимаю.
Останься с нами, нет, Харон спешит,
Туда, где вечно души изнывают.
 
 
Ведь тем страдальцам больше нужен он,
На небесах и без него все ладно
И с грустью улыбается Харон,
– В Аиде дом мой, там мне быть отрадно.
 
 
– Чудак ты. так прекрасны небеса,
Послушай Зевса и останься с нами.
Гермес твердил, он только полчаса
В Аиде продержался в шуме, гаме.
 
 
– Я не могу, ведь там мой кров и дом,
И к праздной жизни сроду не приучен,
Да, здесь светло, цветы, шмели кругом,
Ты не поверишь, но в Аиде лучше.
 
 
Гермес не верил, Гера злилась там,
Как мог он отказаться, ей не ясно,
На ад он променяет небеса?
Да убирайся, тут и так прекрасно.
 
 
Харон убрался, что за чудеса,
Пошел туда, где был всегда нужнее.
Нас не всегда прельщают небеса,
И нам земля и ближе и милее.
 

Лилит Адаму

 
Как тебе живется с Евой
В этом призрачном раю.
Осень там царит наверно,
Раз я больше не царю.
 
 
Как тебе живется, милый,
Холодно небось в плену,
Ведь во всем подлунном мире
Ты любил меня одну.
 
 
И кажется, что время тут не властно,
Как тебе живется, дальний,
Как предателям там жить.
Вижу рай твой стал печальным,
 
 
Всюду б осени царить.
Но вернуть нельзя былое,
Наше лето позади,
И она на все готова,
 
 
Быть ненастье, и дожди.
Мне хотелось быть собою.
Вот и кончился роман,
Что ж поделать не судьбою
 
 
Стала я, любовь – обман.
И в раю твоем уныло,
Но спокойно, милый друг,
Я тебя тогда любила,
 
 
А теперь мне не досуг.
Сук обломится однажды,
Вас изгонят, видит Бог,
И она пойдет отважно
 
 
На одну из тех дорог.
Ты же станешь просто мужем,
Станешь дедом и отцом,
Мне такой совсем не нужен.
Лес дремучий – вот мой дом
 

Видение на озере

 
На озере, в печали в забытьи
Она плывет неведомо куда,
И все стихи теряются вдали,
И исчезают сны и города.
 
 
Найти ль приют, остаться у огня,
Ничто нас не спасает от забот,
И только память горестно храня,
Она по полю минному идет
 
 
Зачем ты здесь, Марина? Не пойму,
Кто вел сюда, и с кем ты снова шла,
И погружаясь в призрачную тьму,
Была одна или со мной была?
 
 
Нам Анну бы скорее отыскать,
И убедиться, что напрасный труд.
Пред пропастью стоит она опять,
И ясен этот обреченный путь.
 
 
И отстранясь, страдает Пастернак,
Но там рояль и горестный Шопен,
А здесь Елабуги печальный знак
И ожиданье горьких перемен
 
 
И ночь темна и непонятен путь
Туда, где улыбается Харон.
Но ты монетку бросить не забудь,
В Забвение везет устало он
 
 
– О сколько вас теперь пришли сюда
Молчит, ни звука, и стихи бормочет.
– А там война, там горечь и беда,
Но верить в это бедная не хочет.
 
 
Не верит, не надеется, молчит,
Ей все давно и хорошо понятно,
Как мрачен в темноте своей Аид,
И знает, что придет едва ль обратно
 

«Даже в твоей нелюбви роковой…»

 
Даже в твоей нелюбви роковой,
Скрыта и прелесть, и свет, и отрада,
То, что тогда не остались с тобой,
Этому нынче я искренне рада,
 
 
Не совершивши ошибки живу,
И улыбаюсь я солнцу устало.
Что это было? Лишь сон наяву,
Помню, как радостно в мире нам стало.
 
 
Даже в твоей нелюбви не печаль,
Радость я снова тогда разглядела
Так догорает в тумане свеча,
Так нелюбовь твоя вдруг отгорела.
 
 
Сходятся тучи на небе опять,
Рок и судьба нас приветствует снова,
Буду я жить и ночами летать,
Грезя свободой и там из былого
 
 
Снова вернется отчаянный маг,
И наколдует мне страсть и удачу,
Где-то на тех позабытых пирах
Скрипки о нас в одночасье заплачут
 
 
То, что тогда не остались с тобой,
Этому нынче я искренне рада,
Даже в твоей нелюбви роковой,
Скрыта и прелесть, и свет, и отрада,
 

Все ушли

 
Все ушли, никого не осталось,
В мире пахнет войной и грозой,
И душа безрассудно металась.
Между небом, водой и землей.
И рождались поэмы в тумане,
И печали не знали границ,
Пусть заманит тебя и обманет.
В старой Праге прекрасный твой принц
 
 
Это все навсегда оборвется,
Лишь Елабуга станет судьбой,
Все ушло, ничего не вернется,
В этом мире, сплетенном войной,
Государь император, царица.
И туман, и обман, и тоска,
И в Поэме конца воплотится
То начало и горечь стиха
 
 
А в том мире, забытом, увитом
Пеленой, и лютует Борис
И вино в том бокале разбитом
И печаль, отступи, не борись.
Снова в бездну она отступила,
И искала в тумане пути.
Тихо плакала, громко скулила
И хотела по небу пройти.
 

На фоне Венеции

 
И где-то там в Венеции, в печали,
Брела душа по площади, по снам,
Ее русалки в тишине встречали,
За ней лисенок плелся по пятам,
Тот, прирученный кем-то и когда-то
Он диктовал забытые стихи.
А рядом шли сомненья и утраты
И страшные, и смертные грехи.
 
 
Как это все пройти, и как осилить,
И вырваться из плена неудач,
В кошмарах снится мертвая Россия,
И страшный суд, и яростный палач.
И плач о тех, кто больше не вернется,
Кто за чертой останется вдали,
Венеции прекрасное господство,
Отчаянно молился о любви.
 
 
Но где она, о ней давно забыли
Все те, кто жил у призрачной воды,
В порыве страсти все они парили,
И лишь поэта легкие следы
Остались там, и нежность и участье,
И сон, и стон о дальних городах,
В Венеции нет солнца, там ненастье,
И там прощаться надо навсегда
И строчки обрываются поэмы,
И Постум покидает этот мир,
И лишь поэт, как прежде вдохновенный,
Венецией отчаянно храним
 

Опять о Бродском

 
А я опять о Бродском, все о нем,
Как будто в мире нет других поэтов,
Конечно есть, но этим теплым днем,
В Венецию к нему опять поеду.
 
 
Все только сон, конечно же, мой друг,
Со мной туда отправится хранитель
Когда и жизнь спешит на новый круг,
Маршрут свой непременно измените,
 
 
А я бы рада, только не могу,
Мне надо оставаться как когда-то,
Еще побыть на этом берегу,
Чтобы туда отправиться крылатой.
 
 
И это все о нем, который год,
Рождаются, уходят вдруг поэты,
А он во снах моих еще живет,
И исчезает только лишь к рассвету,
 
 
Что ревность и что вечность, только миг,
Миг до отплытья, там Харон хлопочет,
И я останусь среди звезд и книг,
В Венеции той темной-темной ночью.
 
 
Там карнавал, не может быть, опять,
И как в толпе мне отыскать поэта?
И будут маски странные мелькать
И город веселиться до рассвета.
 
 
И в этом одиночестве опять
Совсем другой руки моей коснется,
– О нет, меня не надо провожать,
Я верю, он ко мне еще вернется.
 
 
А если не вернется, то судьба.
И горечь остаются в дар незримый,
Мы встретились, Архангела труба,
И все дороги доведут до Рима.
 
 
И до него, мне не свернуть с пути,
В глуши лесной остаться Берегиней,
И птицу счастья молча отпустить,
И быть счастливой, если он покинет.
 

10 апреля День рождения Б. Ахмадулиной

 
Все это было точно в том апреле,
Все это будет после каждый год,
Стихи, как птицы белые летели,
Снега сходили с посеревших гор,
Судьба была прекрасна, но печальна.
Никто не знал, что все предрешено,
И только тайны, призрачные тайны
Заглядывали в темное окно,
Где музыке ее тогда учили,
И открывали дивные миры,
Марина с Анной, ноты все и стили
Дарили ей, укрывшись до поры,
И понимая, что они едины,
Что третьей будет с ними за столом,
Ее явленье приняли мужчины
В экстазе поэтическом своем,
Она казалась им неуловимой,
И все-таки пленила и звала,
Туда, в высоты, и туда, в глубины,
Где лишь она совсем одна была,
И пела так, что хор смолкал пред нею,
И миг один в том мире проступал,
И там, во тьме укрылись где-то звери,
И исчезали в пустоте зеркал.
Да был апрель, мы это точно знали,
Свет неземной и тихая печаль,
И музыка в давно забытом зале,
Где гаснет перед вечностью свеча.
И вспыхивала снова на закате,
И оставалась в час ночной тоски,
И беззащитно улыбнулась: – Хватит,
И в вечности шаги ее легки.
 

«Я так была в тот вечер одинока…»

 
Я так была в тот вечер одинока,
Что только Бродский был тогда со мной,
Казался Люцифером и пророком,
И говорил об участи земной.
Но стол я на троих в тот день накрыла,
Не зная, ждать еще кого к столу,
И вдруг пришел ты, и стихи забыла,
Продолжила отчаянно игру,
 
 
И знала, что придется попрощаться,
И окунуться в Бродского стихи,
И все-таки тот лучик света, счастья,
Я не могла, не смела отпустить.
Мир был угрюм, а миг того творенья,
К печальной страсти нас ведет опять.
Пытаюсь написать стихотворение,
Чтобы себя заблудшую понять.
 
 
Но ночь темна и пустота ласкает,
А не пугают душу в этот час,
И где-то там, чужие отступают,
Последний день Помпеи тут у нас,
Ты это знал и потому тревога,
Осталась в тихом голосе и сне,
Растаял Бродский, дальняя дорога
Вела по этой трепетной весне.
 
 
Вела туда, где лета не настало,
И не настанет больше никогда,
Душа в ту осень позднюю упала,
И растворилась в душах без следа
 

Я не ваша дворовая девка. Последняя

Памяти Б. Ахмадулиной

 
Выгнув шею спокойно и дерзко,
Словно лебедь смирила полет.
– Я не ваша дворовая девка, —
Говорит, а скорее поет.
Знала точно, успев оглядеться,
По углям, не поморщась, прошла.
И писала спокойно и дерзко,
И свободной и нежной была.
Вот бы так не бояться угрюмых
Жизни нашей хозяев всегда,
Но сгибают событья и думы,
Хлыст и пряник берут господа.
Заставляют болезни и дети,
То, что было противно, писать,
И куда от судьбы своей деться,
Но поэт возникает опять.
Кто мы в эту лихую годину,
С кем, куда по углям мы прошли,
Даже милую землю покинув,
Даже где-то растаяв вдали,
Произносит достойно и смело,
Глядя прямо в глаза палачу,
Говорит, враждовать не умела,
Но рабыней ей быть по плечу?
И в тумане далеком экрана
Проступает в решительный час,
Слишком поздно пришла или рано,
И легко растворяется в нас.
Дай мне сил и позволь оглядеться,
Мне как будто и жизнь по плечу,
– Я не ваша дворовая девка,
Оторвусь от земли – полечу.
 

2

 
Вот вам роман из жизни странной,
Где с Музой гении на «ты»
Беседуя устало с Анной,
Марине принесет цветы.
И так легко и обнаженно
На сцену тихо выходя,
И чуя зала напряженность,
Отдаст так горестно себя.
Взамен гроша не попросила,
Никто не видел, как она
Так скорбно в вечность уходила,
Была печальна и больна.
Вот вам роман из жизни века,
Где правил яростно металл,
И стёрлась сущность человека,
И мало кто здесь устоял.
Мужи, о витязи лихие,
Откуда в ней такой запал?
Когда над бедною Россией,
Год 90-й проступал.
В своей жестокости суровой,
Лишенной света и огня,
Монетою разменной Слово,
И душ мышиная возня.
И вдруг такой незащищенной,
Едва дыша в ночном дыму,
Стоит с душою обнаженной,
Уже не веря, что поймут.
И Блока снова поминая,
И об Ахматовой скорбя,
Дивится, что ее узнали,
Над этой пропастью скользя.
 
 
Вот вам роман, да нет романа,
И даже повесть так мала.
Что где-то над печалью странной
Царица-Лебедь проплыла,
И выгнув шею все смотрела,
На мир, оглохший от тоски.
Ее окликнул кто-то: -Белла..
А кто-то прохрипел: -Прости.
Молчит, и улыбнулась странно,
Так тихо в вечность уходя,
Вот вам роман, и с нею Анна,
А нам пока туда нельзя.
И где-то в пропасти былого
Мы не забудем этот миг,
И опоздаю, знаю, снова
Как нерадивый ученик.
Как быстро сцена опустела,
Бывает место пусто там.
Когда уходит в вечность Белла.
Дорожкой лунной. Пустота
И боль, а что еще осталось.
Роман о дачной жизни, тьма,
И серость, и тоска и жалость
В стремленье написать роман.
И оборвёт болезнь страданья,
И в шорохе ночном дождя
Я вдруг услышу:-До свиданья.
Там ангел, в пустоте скользя,
Ее уносит в рай, печали
Забыты, быту вопреки,
От чаянья, что там встречали
И ждали так шаги легки.
И только голос из былого
В грядущее еще летит…
И повторяю тихо снова
Ее чудесные стихи..