Текст книги "Сказ о богатыре Добрыне и Змее Горыне. Волшебные хроники"

Глава 12 Второй удар грома

Когда они поднялись из высокой травы, и довольные случившимся, пошли дальше, огромная туча наплыла на луну. И снова они услышали раскат грома, да такой яростный, что Добрыня не мог не остановиться, и взглянул на небеса. Он понимал, что это знак, и знак именно для него. Небеса хотят ему поведать о том, что он не должен быть таким беспечным в объятиях распутной женщины. Он понимал, что не в этом его жизнь должна быть.

– Гром, – просто говорила Маринка, – почему это так тебя тревожит?

Она почувствовала что-то неладное, но не знала, как это объяснить

– Это второй удар, как только будет третий, я должен буду уехать.

– Что это еще за примета такая? – обиженно спросила она.

В те минуты она готова была задушить его в объятиях, если только он через минуту не признается, что пошутил и просто хочет попугать или испытать ее. Но Добрыня то ли не чувствовал угрозы с ее стороны, то ли был слишком занят своими собственными мыслями. Это поставило ее в тупик. И она решила оставить его в живых, уверенная в том, что если у него и есть какие– то идеи, то они очень скоро исчезнут. А если слова и убеждения не помогут, то есть заклинания. Она не собиралась его никуда отпускать, а тем паче в далекий Киев. Там ведь ей– то нечего было делать.

№№№№№№

Князь вздрогнул. Кто-то погладил его по волосам. Он готов был поклясться, что это была рука самого Перуна. Но в тот же миг ослепительно сверкнула молния, и он увидел перекошенное от злости лицо Маринки. Она смотрела на него, стараясь разглядеть и угадать, о чем он на самом деле думает.

Зашатались деревья за спиной. И он усмехнулся.

– А я не верил, что ты что-то чувствовать можешь.

– Не надо попрекать меня за Тугарина, но тебя я не отпущу, ни за что не отпущу. Ты принадлежишь, и будешь принадлежать мне, и только мне одной.

И вдруг она поскользнулась и упала так неожиданно, что Добрыня не успел подхватить ее. Он ничего не понял. Она– то знала, что это был знак для нее, чтобы она не перегибала палки. Она хорошо понимала это. Но остановиться все– таки уже никак не могла.

– Был посланник Перуна. И он говорил об особой миссии, – признался воин, для того, наверное, чтобы она не думала, что он ищет причину, чтобы от нее сбежать.

Никому другому не признался бы он, не с казал об этой встрече, а вот ей рассказал и не сожалел об этом. Она вдруг поняла, что говорит он правду. И ей не сладить с такими силами, не стоило, и мечтать об этом. Почему же тогда сопротивление было таким яростным. Кажется, сам черт толкал его в западню, из которой потом не выбраться. Она знала, что все равно ступит в этот проклятый круг, ведь чувства всегда сильнее разума. Но до сих пор она от этого не страдала. Нынче – совсем другое дело.

Они шли обратно слишком долго. То ли время остановило свой бег, то ли сами они старались растянуть его до бесконечности. Но уж и звезды в небесах гаснуть стали, и рядом закричал первый петух. Добрыня на прощение коснулся ее щеки и пошел прочь. Он обошел стороной дом, в котором прикончил соперника своего, там оставался немой свидетель схватки – волк. Ему показалось, что наступит время, когда он заговорит и расскажет обо всем, что тут происходило. И тогда все узнают, что связался он с ведьмой и беззащитным стариком, которого и укокошил в порыве ревности.

«Но у волка есть и своя история, она вряд ли приятнее этой», – думал в это время Добрыня, и ему стало немного легче на душе. С этими мыслями он и пробрался тихо в свой дворец. Ему не хотелось, чтобы матушка узнала, что он не дома провел всю ночь. Но может ли везти слишком часто. Она все видела, но не хотела, чтобы он об этом знал.

«Мальчик совсем вырос и стал мужчиной», – с грустью подумала она.

Уже в покоях своих он выглянул в окно, и прямо перед собою узрел звезду. Она упрямо не гасла, в то время, когда другие звезды не были уже видны.

Он чувствовал усталость и покой, и понял всей душою, что долго еще будет взирать на звездное небо, на котором так упрямо и ярко сияла звезда. И пока она горит на небосклоне, он будет защищен. И с ним не случится ничего дурного

№№№№№№№

– Он принял свое боевое крещение, – говорил в это время Олег бесу.

– Ты Маринку имеешь в виду? – спросил тот.

– Нет, Тугарина. Женщина, что, но он защищался и никогда и в дальнейшем не даст себя в обиду.

Они помолчали немного, и думали все– таки о разном.

– Их надо разлучить, – посоветовал бес.

– Нет, еще не время, – отозвался богатырь, – она должна отвратить его на время от женщин, знаешь отчего великий князь падает? От сладострастия, а Добрыне нашему это не должно грозить.

Бес не стал возражать. Олег, хотя давно и не жил на свете, понимал больше, чем он. Для него же мирская жизнь, как часто он с ней не сталкивался, была все-таки величайшей загадкой, и он должен быть признавать это.

– Ну, как хочешь. Я свое слово сказал. А если она заколдует его и оставит, как волка около себя.

– Тебе ли не знать, что она волка не заколдовывала, а потом, – усмехнулся бес, – зачем ей нужен второй волк? Нет, она не так сильна, как могла показаться.

Глава 13 У огня

Маринка, войдя в пустой дом свой, почувствовала, что замерзла и быстро развела огонь в камине. Как быстро летит время. Рядом с Добрыней она не ощущает ни холода, ни одиночества. А ведь такого с ней не случалось никогда. Но почему так горько ей теперь? Парень сказал о своем отъезде. Вот и пусть катится на все четыре стороны. Но она вдруг поняла, что ей совсем не хочется этого.

Из огня появился силуэт всадника, того самого, о котором он ей доверительно рассказал.

– Все, что он говорит – правда. И ты не станешь противиться, – говорил он.

– Я не знаю, кто ты и знать и не хочу, – дерзко произнесла она, – но знай одно, – ты не сможешь ни купить, ни запугать меня. Я никогда никого не любила, почему же я должна вам отдавать единственного человека, который мне дорог. Он со мной до третьего удара грома, я сделаю все, чтобы третьего удара не было.

Незнакомец расхохотался. Хохот его был таким зловещим, что даже она вздрогнула.

– Мне говорили, что ты сумасбродна, но ты еще и безумна, – произнес он, – и я тебе не завидую.

Но если он и хотел ее остановить, то получилось у него все наоборот. Такая ярость на все силы мира, против нее настроенные, возникла в душе, что она готова была себя разрушить, сжечь до пепла. Ведьма никак не могла понять, что происходит там, за гранью видимости, хотя тот миг ей был неплохо известен. Огонь – вот что было самым главным в её душе, и она никак не могла сладить с собой. Из всех стихий только огонь безрассуден и непонятен, только он оборачивает живое в пепел, он ближе других стихий магам и колдунам, и главное ее оружие – ничто не способно ему противостоять – ни вода, ни земля, ни воздух – только огонь владеет ее миром. И его она любила больше всего и больше всего опасалась..

– Киев. Воин великого князя, – произнесла она задумчиво.– Но князь, говорят, ничтожен. И с ним невозможно спорить.. Зачем же идти к такому князю, зачем вообще эта служба нужна?

И знала Маринка, что многое в этом мире остается вечной тайной. И снова появился в памяти образ того всадника.

– Скажи мне, – враждебность исчезла в ее голосе, – у князя богатырей мало что ли.

– Ни один из них для миссии нашей не подходит, – говорил он.

– Это каприз, только каприз – произнесла она, и просила о милости, хотя и знала, что это бесполезно.

На какой– то миг ей показалось, что бес ей может помочь, но по она быстро поняла, что и это неисполнимо. Простой смертный, почуяв себя бессильным, страдает и мучается. А она испытывала злобу, потому что знала, что такое сила, и как прекрасно, когда по взмаху руки твоей исполняется то, что задумано. Волк зарычал тихо и снова растянулся у ее ног.

– Мы снова останемся с тобой вдвоем, как всегда, – с грустью говорила она, – не только ты, но и я расплачиваюсь за зло, причиненное другим.

И она потрепала его по голове.

– Но перед тобой я не виновата или все-таки виновата?

Он посмотрел ей прямо в душу, и, не выдержав этого взгляда, Маринка резко отвернулась

– Не смотри на меня так, мне бы хотелось быть сильнее и могущественнее. Тогда я не поддалась бы твоим уговорам, или хотя бы смогла тебя расколдовать. Но я не могу сделать этого, я вообще ничего не могу. И от этого мне тоже взвыть хочется.

Она была уверена, что он не забыл человеческую речь и понимает то, о чем она говорит. Но в следующий момент, вспомнив смех черного волхва, Маринка резко тряхнула головой и произнесла:

– Если мне и не победить их, я не отступлю. Они не увидят меня побежденной и рыдающей. За зло, причиненное мне, им придется заплатить.

И кажется, это решение ей так понравилось, что она была уверенна в том, что не отступит.

– Безумная, – послышался голос рядом.

– Пусть, но не слабая, – говорила она, высоко подняв голову и тряхнув огненными волосами.

С той самой минуты, когда внезапно погас огонь, и она поднялась, распрямив спину, Маринка поняла, что произойдет в жизни ее самая большая перемена. Волк это тоже не мог не почувствовать, но он хранил молчание.

– На сколько велики эти силы? – спрашивала она и знала, что ей никто не ответит.

Но ответ был и не важен. И хорошо, что она до самого конца не узнает их истинной величины, наверное, это и хорошо.

Глава 14 Первая ссора

Он пришел на третью ночь. И было ясно обоим, что эта ночь будет последний и прощальной.

Девушки на поляне, не найдя своего любимца, яростно ей завидовали. Маринка, завладевшая душой и телом молодца, вовсе не испытывала радости. Впрочем, им об этом ничего не могло быть известно.

Добрыня, придя к ней, угрюмо молчал. Она тоже не начинала этого разговора. Но все было ясно и без слов. Хотя она и не была лучшей ведьмой в мире, но в таких вещах все– таки разбиралась. Она представляла себе юное лицо князя Владимира, которого видела еще, когда он не был великим князем, и взглянула на него. Ей показалось, что он усмехается.

– Напрасно, – мысленно произнесла она, – тебе придется скоро еще большее разочарование испытывать, чем мне сегодня. И когда ты в отчаянии спросишь: « За что» я признаюсь тебе, что повинна во всех бедах твоих. Ведь властелин порою может не знать, за что он расплачивается.

Погружаясь в свои размышления, она, забыла о своем госте. Но это только казалось.

– Как жаль покидать ее, – подумал Добрыня, – но ведь у меня нет выбора. Она останется здесь. И появится какой-нибудь новый Тугарин. Разве стоит требовать от нее верности. И для чего нужна ему ее верность, если он вернется в свои покои дремучим старцем, чтобы умереть на родной земле. Это была реальность, но реальность очень грустная.

– Останься по– хорошему, – вдруг яростно заговорила Маринка, хотя еще минуту назад ничто не предвещало бури с ее стороны. – Они меня ведьмой недаром называют. Хотела я тебя отпустить, но чувствую, что вся моя натура противится этому. И даже если бы хотела, все равно ничего из этого не получится.

– Допустим, – согласился он, – я забуду обо всем, но буду с тобой едва ли.

Он указал на необычное и бедное убранство ее хором. Но он знал, как мать может отнестись к Маринке,

– И что же остается для нас с тобой – ссоры и примирения? И так вся жизнь, но мне же только семнадцать годков. И если пахари могут с такой своей участью примириться, то для меня она невыносима станет. Нет, и не проси даже, это невозможно.

Она сама удивлялась тому, что могла минуту назад требовать от него такого, но отступиться было и малодушно и просто глупо. И хмуро взирая на него, она молчала. Говорить пришлось Добрыне:

– Я не за тем к тебе пришел, просто уйти, не простившись, не мог, – примирительно произнес он.

Но, похоже, что она не была на этот раз настроена миролюбиво:

– Нет, – не за этим ты явился, – усмехнулась Маринка, – чтобы еще раз свое превосходство показать, и победу мою окончательную над собой почувствовать. Только не правда, не будет этого.

Она говорила с такой твердостью, что он подивился, откуда столько силы в голосе ее, словно и не женщина перед ним, а могущественный и отважный воин. Но в какой– то мере так оно и было. Ведь она была ведьмой, вечно воевавшей с добром ли, со злом, с миром людей или миром Богов. Вот и его теперь, как только он противиться пытается, резко принимает, но разве от этого изменится что-то?

– Ты не желаешь, чтобы мы по-хорошему расстались? – спросил он.

– Да, я не желаю этого, и чтобы беды новой не случилось, уходи, немедленно уходи, – потребовала она, указывая на дверь.

Добрыня медлил. Он вовсе не собирался уходить так быстро. А она будто заведенная, говорила об одном и том же.

– Я пришел к тебе, – решил он в последний раз попытать свое счастье.

НО она молча указала ему на дверь, и ничего воину больше не оставалось.

Он шел медленно, очень медленно. Хотя расстояние было в пару– другую его шагов, и, кажется, даже ссутулился, удаляясь. Она прикрыла глаза, чтобы не видеть этого и не разрешить ему остаться. Но ведьма не собиралась сдаваться перед юнцом. Он и без того уже заставил ее просить. И отбросил просьбу ее, как ненужную вещь. Захлопнулась дверь. Она не открывала глаза. Она хорошо понимала, что одолела себя, а в душе ее осталась твердость, которой она могла гордиться, но от этого ей не стало радостнее. Она выпила до дна тот кубок с дурманом, для него приготовленный. Хотя дурман не мог на нее, давно к нему приученной, так действовать, как на него, но хмель позволял забыться на какое – то время (на целую ночь), ни о чем больше не думать, ведь думы были такими тягостными. Последнее, что она вспомнила из того проклятого вечера – волк подошел и лизнул ее щеку. Потом она погрузилась в сон без сновидений. И в этом нашла какое – то облегчение.

№№№№№№№

Он возвращался домой на этот раз слишком рано. Не нужно было опасаться и прятаться. И можно еще сходить к костру. Но зачем? Чтобы провести ночь, с какой-нибудь из девиц и испытать еще большее разочарование. Разве хоть одна из чужих может ему заменить Маринку? Это даже смешно.

Нет, единственная из тех, кто нужна была, безжалостно его изгнала. Он в чем-то был виноват перед нею, но разве не могла она уделить ему чуть больше внимания, понимания, сострадания. Но когда она прогоняла его, ничто не дрогнуло в ней. Наоборот, она смеялась над ним. Она ничего не хотела слышать и знать. И пусть. И хорошо. Он должен усвоить, что женщина – лишь помеха, стоящая на пути. Она не должна ему мешать, когда он услышит третий удар грома. И все-таки она одержала над ним верх. И он испытал не печаль, а тоску и пустоту. И от этого хотелось выть на луну, но и та со своей высоты над ним издевалась.

Уже подходя к палатам своим, он заметил тень, мелькнувшую на дороге. И остановился от неожиданности. Ему показалось (голодный всегда думает о еде), что Маринка одумалась, догнала его и согласилась на все. Она хочет вернуться. Потому он, схватил ее за плечи и притянул ближе к себе. Но тут его ждало страшное разочарование. Это девица была мала для его наложницы. Перед ним стояла испуганная Алена. Девица невесть как на его пути возникла, то ли от холода, то ли от страха перед ним и неизвестностью, ее била дрожь. Она не могла вымолвить ни одного слова.

– Это ты, – разочарованно произнес богатырь, отпуская ее плечи.– Что ты тут делаешь в такое время. Отправляйся-ка, домой, пока кто-то из парней тебя не подкараулили.

– Но я шла к тебе, – наконец собралась с силами она.

Добрыня захохотал. Он смеялся громко. Смех его, полоснув ее душу, словно мечом острым, показался таким обидным.

– Почему ты смеешься, – почти со слезами в голосе спросила она, – я что, не хороша?

Он, наконец, перестал смеяться и говорил:

– Хороша – то, хороша, только отправляйся домой.

– А если хороша, – запинаясь, она не знала, как ему сказать дальше, но он пришел ей на помощь.

– Уходи, иди прочь, мне никто не нужен.

Она растворилась бесшумно где-то во тьме, словно была бестелесна. Он же рассердился еще больше на Маринку, на эту девчонку, на себя самого, за то, что не смог сдержаться, и ясно показал, что думал и чувствовал в те минуты. И за то, что мысленно валил на ковер Маринку, и снова, и снова овладевал ею теперь, когда это было уже невозможно.

– Отрава, – она настоящая отрава, лучше бы мне вообще никогда не знать женщин, – в ярости думал Добрыня.

Но он кривил душой. Это не было выходом. Самые светлые и чудесные мгновения в свои семнадцать лет он испытывал все-таки в ее объятиях.

Глава 15 На рассвете

Княгиня еще не ложилась спать, когда услышала голоса, а потом увидела, что ее сын возвращается. Дурное предчувствие сковало ее душу.

– Почему эта женщина не удержала его. Отчего он вернулся. Что между ними произошло, что еще может произойти? – спрашивала она, зная, что теперь ей не заснуть до утра.

Кажется, он тоже не ложился, потому что она все время слышала его шаги.

«Бедный мальчик, – подумала княгиня, – почему он так просто сдался, она взрослая женщина и знает, что нужно делать, скорее бы он уезжал, еще немного, и она будет вертеть им, как хочет, веревки вить из него станет. А если правда то, что о ней говорят?

Княгиня тяжело вздохнула. Вчера тело Тугарина нашли, говорят, что он с нею был когда– то. И хотя нашли его далеко от ее дома, в лесу дремучем, но не своей он смертью помер, потому что изуродован так, что едва узнать можно. Может быть, ведьмак или змей, какой подкараулил его, но подсказывало ей сердце, что ведьма эта да сын ее в этом замешаны. Но, к счастью, никто ничего не видел, ничего определенного сказать не может. На этот раз обошлось. Но долго ли еще обходиться будет? – спрашивала она.. А что если завтра и его вот так вот найдут? Никто ничего не узнает, но помочь ему невозможно будет. Она гнала от себя эти окаянные мысли, но ничего не помогало ей избавиться от этих тревог.

Добрыня заснул только на рассвете. И видел он ее лицо смеющееся, над ним потешающееся. И спрашивала Маринка:

– Ну, как ты передумал уезжать? Останешься теперь? Нет, ты останешься, а если уедешь, все равно назад вернешься. Никуда тебе от меня не деться.

№№№№№№

Бес тоже видел этот его сон и понимал, что должен совсем немного – самую малость – ему помочь. Не выпутаться воину из этих сетей. Потому и показал он ему самого себя, расправляющего плечи и спокойно уходившего от нее прочь. И в тот же миг исчезли все его страхи, ничего больше не удерживало его. Пробудился он после недолгого сна с небывалой легкостью. И кажется, все ему теперь было подвластно.

Распрямив плечи, взглянул Добрыня на величаво восходившее солнце. Оно было таким спокойным и золотистым, что никакие тревоги не смогли бы коснуться его души. Он был спокоен и весел, как когда-то до роковой встречи.

Он знал, что в Киеве будет такой же рассвет. И солнце будет по небосклону так же медленно плыть. Но все там будет по-другому. Так прекрасно и спокойно может быть только в родном доме. Но должен он его покинуть.

– Проведший со мной ночь, покинет меня только, когда я сама этого захочу, – послышался голос Маринки, откуда-то из глубины.

И все: и рассвет, и этот голос казались сейчас такими нереальными, что готов был он поверить в то, что продолжает спать и это ему только снится.

– Она не отпустит тебя так просто, – произнес рядом бес, хотя он почему-то пока не показывался, решив еще большей таинственности в происходящее напустить. Ты должен быть осторожен, очень осторожен

– Я только и слышу это в последнее время, но чего мне опасаться, если все решено и переменить ничего невозможно?

– Это так, – согласился он, – только неизменными то остается, что можно отодвинуть время, изменить какие– то детали.

– Ты решил поругать меня

– Не говори глупости, я просто хочу излечить тебя от беспечности и от глупой веры в собственные силы. Они у тебя немалые, конечно, но кроме меча есть много других способов подчинить человека или навредить ему, по крайней мере. Ты же помнишь ее волка. НО представь, что случится, если она захочет тебе отомстить.

– Значит, он и на самом деле человеком был. А я– то все время думал, отчего у него глаза такие человеческие. Но если это и, правда и все неизбежно, так чего бояться, какой в этом прок?

№№№№№№№

Олег теперь понимал, что час и его, и героя пробьет с минуты на минуту. Он был готов ко всему. Но девица поразила его воображение. Хотя и пришлось ему в свое время повидать значительно больше, чем Добрыне, но он должен был признать, что с такими раньше никогда не встречался.

– Надо будет остановить его вовремя, – обратился он к бесу, полагая, что тот этим и должен заняться.

Но Мефи от этого устранился:

– Нет, мне с этой бабой не сладить, ты сам хотел, чтобы он закалился, когда я предлагал со всем разом покончить. Вот теперь и делай все сам.

Он был прав, но Олег понял, что загнан в угол. Для него это было почти невозможным делом в чужом – то времени, ведь он и в своем– то с ним не очень умел справиться. Но делать было нечего, необходимо наблюдать за тем, чем все это может закончиться и пережить это стихийное бедствие. Но раздались какие– то звуки. И они – и Олег и Добрыня, прислушались к ним.

№№№№№№

Кикимора встретилась с Домовым. И по первым ее словам можно было понять, что говорили они о Добрыне:

– Глупец, – пропищала Кикимора, – не по зубам ему Маринка, – и она его просто так не отпустит.

– Но и воин наш не лыком шит, – попробовал за него Домовой вступиться.

– Может и не лыком, но молод слишком, и женщин совсем не знает, она его в два счета проведет.

Добрыня усмехнулся бессильно. Весь этот мир пытался ему доказать, что он обречен. Ну что же, когда случится злодеяние, это не будет неожиданностью. И хотя радоваться особенно нечему, но не было желания печалиться. Каким расчудесным казалось это утро. И солнце не переставало светить. И Кики с пророчествами своими на покой уберется. Пока он жив и здоров, ничего с ним не будет.

Но сам Олег не был так спокоен и беспечен, хотя никто ничего толком не знал. Он напряженно думал, и, увидев беса, решился у него спросить:

– Что она с ним сделать сможет? – спросил он, высказывая свою беспомощность.

– Кто ж его знает, в какого ворона оборотит.

Олег взглянул на него, чтобы убедиться в том, что он не шутит, ведь за все свои годы земного и небесного существования, заклятий и обращений он так и не постиг. Он знал о Волхве. Сказки о нем не смолкали на том и на этом свете, и о Вольге, который мог орлом летать, рыбой– щукой плавать и волком рыскать. Но как это делалось, он не знал, да и знать не особенно хотел, уверенный в том, что хотя заклятием и можно пользоваться, но лучше все-таки меча из рук не выпускать – так для воина надежнее. Из шкуры животного в нужный момент можно не выбраться, а такое жалкое существование вести ему не хотелось. И он и не искушался никогда. И кто же мог подумать, что наступит момент, когда такое заклятие может быть больше всего ему понадобиться. Но он окажется бессильным перед бабой гневной, только оттого, что когда-то беспечен был.

– Не каркай, – говорил в это время Домовой, – ничего она не сможет сделать.

– Ты сам знаешь, что сможешь, – не унималась Кикимора, – и не стоит себя успокаивать, разве делу этим поможешь.

Они еще препирались какое– то время, но им хорошо было судачить, когда от них ничего не требовалось, а если с тебя спросится, да еще самим Перуном за то, что происходило?