Текст книги "Сын Зевса. В глуби веков. Герой Саламина"

– Гефестион, я не могу его видеть. Избавь меня от этого.

Перед Линкестийцем стояли друзья царя Александра. Он затравленно глядел то на одного, то на другого. Каменные, враждебные лица. Ни одной искры сочувствия в глазах.

Ведь когда жрец предупреждал царя об измене друга, он смотрел прямо на них, на друзей, стоявших около Александра, он бросил на них тень подозрения из-за этого предателя!

– Я могу оправдаться, пусть только царь выслушает меня! Пусть он меня только выслушает. Ну, не ради меня самого, хоть ради Антипатра, преданного друга царской семьи, ведь его дочь – моя жена!

– Царь не хочет видеть тебя.

Линкестиец глядел на Гефестиона и не узнавал его. Куда девалась нежная красота этого человека? Рот кривился от сдержанной ярости, в огромных глазах горела ненависть… Он был страшен.

Линкестиец обратился к Кратеру. Полководец стоял хмурый и печальный.

– Кратер, скажи Александру, что умоляю его выслушать меня. Ведь всё обвинение держится только на лжи проклятого перса. Разве не могли это устроить мои враги, чтобы лишить меня милости царя?

– Тебя надо убить, – ответил Кратер.

– Неарх, ты – давний друг царя. Я знаю: если он выслушает меня, его сердце смягчится, он поверит мне!

– Он тебе уже поверил однажды! – с горечью и презрением сказал Неарх.

Александр слышал эти мольбы. Они не трогали его.

«Мать была права, – думал он, – сколько раз она предупреждала меня, сколько раз предостерегала! Я верил ему, Линкестийцу, а он в это время договаривался с персидским царем о моей смерти!»

Море отступило

Перед тем как выступить из Фаселиды, Александр спросил, как ему пройти во Фригию?

Он не знал страны, и у него не было карты. Карту составляли в пути землемеры и географы, которые шли вместе с ним в его войске.

Фаселиты охотно объяснили Александру:

– Сейчас твой путь пойдет через Памфилию. Это соседняя с нами страна. Отсюда ты поднимешься к памфилийскому городу Перга. А оттуда – прямая дорога в Великую Фригию.

– А как ближе пройти в Пергу?

– К Перге можно пройти двумя путями. Один путь – через горы, это путь далекий и очень трудный. Другой путь – по берегу моря, здесь идти ближе и легче. Но сейчас зима, и тебе, царь, придется идти через горы.

– Если берегом короче и легче, то почему же через горы?

– Потому что зимой по берегу не пройти. Сейчас дуют южные ветры, берег залит водой. Ты не пройдешь, царь.

– Я пройду.

– Там скалы и море, царь, а берег всего лишь узкая полоска. Если бы дул северный ветер, он бы отогнал волны. Но дует южный, и волны бьются о скалы. Пройти там сейчас невозможно!

– Невозможно? Я не знаю такого слова!

Наутро, лишь только засветилось над городом нежно-серое небо, Александр тронулся в путь.

Александр разделил армию. Большую часть пехоты, часть конницы и обоз послал в Пергу через горы.

– Линкестийца отправьте с обозом, – приказал Александр, – и чтобы охрана была крепкой.

И Линкестийца, как раба, повезли в оковах вслед за войском, в котором он так недавно был военачальником блестящей фессалийской конницы.

Сам Александр с остальными отрядами спустился к Памфилийскому заливу.

Залив был окружен горами, тесно подступившими к воде. Желтые и серые скалы поднимались над заливом террасами, как ступенями, одна над другой. Фаселиты называли их лестницей. У их подножия лежала узкая кромка берега, та самая дорога, по которой решил пройти Александр.

Дул сильный ветер с юга, в горах гудело. Зеленые пенистые волны мчались издали, от самого горизонта, и с размаху расшибались о серые скалы. Казалось, все огромное море поднялось, чтобы обрушиться на прибрежную полосу земли. Шум и грохот воды оглушали людей. Берега не было, море закрыло его.

Войско со страхом смотрело, как бушуют внизу волны. Но Александр не замедлил шага. Он спустился с горы и вошел прямо в этот грохочущий прибой. Войско тронулось следом; оно не могло остаться на скалах, когда царь идет впереди. Волны захлестывали Александра, но он не останавливался, и войско шло за ним. Даже у старых, видавших много тяжелых походов воинов замирало сердце. Море – противник жестокий, оно похоронит их всех в это страшное зимнее утро. Но царь идет – и войско идет за ним. Идет, обреченное на неизбежную гибель.

И тут случилось что-то непонятное. Южный ветер вдруг упал, из-за гор поднялся ветер с севера и круто погнал волны обратно в широкое море, в холодную лиловую даль. Береговая полоса обнажилась.

Воины шли по мокрой гальке, пораженные чудом, которое совершилось на их глазах, – море отступило перед их царем! Нет, тут дело не простое – Александру помогают боги. Видно, правда, что он с ними в родстве!

Воинам Александра – македонским горцам, пахарям и звероловам – было очень легко поверить во всякое чудо. Безудержная отвага их молодого полководца, его неизменные удачи при самых опасных положениях, когда он со своим войском выходил невредимым там, где всякий другой встретил бы гибель, – все это поражало воображение. И проще всего им было решить, что тут дело не обходится без вмешательства богов.

Шли целый день, огибая Памфилийский залив. Море порой отступало, далеко обнажая берег, порой возвращалось назад, и тогда македоняне шли по грудь в воде. Вода кипела среди камней, как в котле. Но теперь уже никакая опасность не могла остановить воинов.

К концу дня скалы отошли от берега, и широкая долина Памфилии приняла македонское войско. Отходя в долину, македоняне оглядывались назад, на тот путь, которым они только что прошли.

– Неужели мы были там?

– Неужели мы прошли через эту пучину – и остались живы?

– Это чудо! Царь знал, что боги помогут ему!

Скоро по холмам запестрели палатки. Жарко запылали костры. Море шумело, мерцая вскипающими барашками волн.

В эту ночь измученное войско уснуло мгновенно. Но Александр еще долго не спал. Он сидел с землемерами и географами над картой, составленной ими. Не спали и его близкие друзья, военачальники – необходимо было посмотреть, что получается на карте.

– Где те дороги, по которым мы прошли?

– Вот они, царь… – Указка скользила по чертежу. Города, горы, реки, дороги…

– А узнали вы, далеко ли тянется этот открытый берег?

– Да, царь, узнали. Открытый берег тянется до города Сида. А там горы снова подойдут к морю.

– Значит, за Сидой персы высадиться уже не смогут?

– Говорят, что там нет стоянок, царь.

Александр удовлетворенно кивнул головой:

– Так. Возьму Сиду, и тогда – берег наш. А персидский флот пускай болтается в море сколько пожелает. Высадиться я персам не дам.

Черный Клит усмехнулся в свою смоляную кудрявую бороду:

– «Я дойду»… «Я возьму»… А мы что будем делать, если ты, царь, один все возьмешь?

Наступила внезапная настороженная тишина. Александр гневно блеснул на него глазами. Но улыбка Клита была добродушна, будто старший брат ласково подшучивал над младшим.

Обижаться было нельзя – Клит ему почти родственник. Он брат его любимой кормилицы Ланики. Но все-таки шутить так не стоило бы. Тем более что старые этеры, военачальники царя Филиппа, незаметно переглянулись между собой и потупили глаза.

Александр овладел собой и так же шутя ответил:

– Вам я тоже найду дело. Об этом ты, Клит, не тревожься!

А когда покончили с делами, Гефестион спросил:

– Александр, как же ты все-таки сразу ринулся в воду? Разве ты знал, что ветер повернет?

– Другим я сказал бы, что знал. Но тебе скажу правду: я не знал ничего. Просто надо было пройти и захватить берег.

– Но ветер мог и не повернуть?

– Мог. А тогда бы мы прошли по скалам, которые фаселиты называют лестницей.

Гордиев узел

Войско проходило по широким фригийским полям. Вот она, Азия! Теперь Александр занимает уже не эллинские, а коренные азиатские города.

Где-то недалеко его ждет Дарий со своими полчищами. Но где? Долго ли еще Александру искать встречи с ним, чтобы разбить его окончательно?

У ворот города Гордий, что стоит во Фригии, Александра встретил Парменион. Он явился сюда из Лидии, точно выполнив приказ царя. Войско, увидев у стен чужого города македонские шапки, подняло радостный крик. Воины Пармениона откликнулись таким же ликующим воплем. Полководцы окружили царя.

Александр вошел в город, утонувший в садах и рощах, как в свои собственные владения. Небо Азии светилось прозрачной голубизной наступающей весны. Чужая речь слышалась на улицах. Странно одетые люди в штанах и длинных одеяниях стояли по сторонам у желтых глиняных стен своих жилищ и смотрели на македонян…

Македонский лагерь раскинулся и в городе, и вокруг города. И не успели македоняне расположиться, как прибыло новое войско – вернулись молодые воины, отпущенные в Македонию на зиму. Царь сам выехал встречать их. Молодое войско, под начальством полководцев Птолемея, Кена и Мелеагра, явилось прямо из Пеллы.

Александр сидел на своем вороном Букефале и смотрел, как идут его воины. Молодые македоняне прекрасно держали строй, крепкие, бодрые, веселые. Завидев царя, они во весь голос прокричали приветствие, и царь, тоже во весь голос, отвечал им. Три тысячи македонской пехоты прошло перед царем, триста македонских всадников, двести всадников-фессалийцев, сто пятьдесят элейцев, которых вел элеец Алкия…

Александр улыбался. Он был дальновиден – молодые воины провели зиму в своих семьях, отдохнули и вернулись, как приказано царем. И, как приказано, с пополнением.

В тот же вечер Александр призвал к себе полководцев, которых он посылал с молодыми в Македонию. Он хотел послушать о делах на родине, о том, как живут в Пелле, о матери… Казалось, что эти люди, пришедшие из македонской земли, принесли с собой и воздух ее, и шум ее лесов, и прохладное дыхание снегов родной горы Олимпа…

Начал Птолемей, человек гордый, властный, с красивыми, но жесткими чертами лица:

– Трудно было договориться с царицей Олимпиадой. Она никак не хотела отпускать свою охрану – целый отряд молодых этеров прятался у нее во дворце.

– Но ты взял их?

– Почти все здесь.

– Хорошо. А что Антипатр?

– Антипатр здоров, – ответил Мелеагр, старый полководец царя Филиппа, – вот письмо от него. Надо сказать, что ему тоже трудно с царицей Олимпиадой.

– Друзья мои, оставим царицу Олимпиаду в покое. Ну что может сделать слабая старая женщина!

Птолемей отвернулся, сжав тонкие губы, чтобы скрыть усмешку. Слабая женщина! Как она проклинала, как она угрожала ему, Птолемею, а ведь все знают, что угрозы ее не бывают пустыми. Хорошо, что у него с собой был приказ Александра!

– Вы лучше расскажите, друзья, что там, в Элладе?

– В Элладе худо, – осторожно, стараясь подбирать слова, ответил полководец Кен, – в Спарте опять начинаются какие-то безумные замыслы.

– Царь Агис?

– Да. Собирается воевать с Македонией. Поэтому Антипатр держит войска наготове.

– Агис! Тупица, как все спартанцы, – сказал Александр. – Надоело ему носить голову на плечах. Ну, Антипатр поможет ему потерять ее!

– Хуже другое, царь, – хмурясь, продолжал Мелеагр, – в тылу у нас – Мемнон!

Мемнон, опять Мемнон! Александр вспыхнул:

– Что же он там делает, этот проклятый изменник?

– Он подогнал корабли к берегам Афин, взял остров Хиос, оттуда отплыл к Лесбосу и там захватил все города – вот что он там делает! – резко сказал Птолемей. – Он старается отрезать нас от Македонии. И если это ему удастся…

Между бровями царя врезались морщины. Если его оторвут от матери-Македонии, он затеряется здесь, в Азии, со своим войском и, не получая поддержки, погибнет.

– Да. Только Мемнону это не удастся!

– А почему не удастся, царь? – осторожно после недолгого молчания спросил Кен.

– Почему? Да потому, что, пока Мемнон собирается поднять на меня Элладу, я разобью Дария. Мне только что донесли, что персы уже недалеко. Значит, и победа наша близко. А когда Азия будет в моих руках, кто сможет мне противиться?

«Проклятый Мемнон! – думал Александр. – Когда же я сброшу его со своей дороги?»

– А не напрасно ли ты, царь, – очень осторожно спросил Мелеагр, – распустил наш флот? Мы могли бы задержать Мемнона на море.

– Флот, который у нас был, не смог бы его задержать, – ответил Александр. – Ненужная трата сил и денег. Если понадобится, я могу снова собрать корабли. Но сейчас главное – встретиться с Дарием. Встретиться и победить.

– Не только главное, но и единственное, что нам сейчас остается, – сказал Птолемей.

И все согласились с ним.

Знатные горожане Гордия предложили Александру свои лучшие жилища. Они покорно принимали чужеземцев – царь Дарий далеко, а сила македонян велика. Стараясь расположить к себе Александра, устроили для него и для его войска большой пир. На пиру, среди веселых забав, песен и танцев, слегка захмелевший Александр обратился к фригийским старейшинам:

– Я в детстве слышал странную историю о вашем городе. Правда ли, что у вас есть повозка с узлом на ярме[67]67
  Ярмо – деревянный хомут для парной упряжки волов.


[Закрыть], который никто не может развязать?

– Да, это так, – ответили ему, – у нас есть это чудо.

И рассказали такую историю.

Когда-то, очень давно, молодой поселянин по имени Гордий пахал поле. Он был беден, даже быки у него были чужие – нанял, чтобы вспахать пашню. В то время как он пахал, на ярмо сел орел и сидел так до самого вечера.

Это показалось Гордию удивительным. Он пошел в соседний город к жрецам спросить, не предвещает ли ему что-нибудь этот орел. Недалеко от города он встретил девушку: она доставала из колодца воду. Гордий попросил напиться. Девушка подала ему воды и спросила:

– Куда ты идешь?

– Я иду попросить совета у жрецов.

– О чем же ты хочешь советоваться с ними?

Гордий рассказал об орле. Девушка слушала очень внимательно.

– Не ходи к жрецам, – сказала она, – я и сама могу ответить тебе, почему орел сел к твоим волам на ярмо: я обучена искусству гадания. Так вот слушай: орел предвещал тебе царство!

Гордий от изумления не мог сказать ни слова. А девушка продолжала:

– Я готова остаться с тобой, если ты захочешь взять меня в жены. Потому что я знаю: случится так, как я тебе сказала, – ты будешь царем.

Гордий глядел на нее, не зная, верить ей или не верить. Но девушка была так хороша, что, уж конечно, никогда не согласилась бы стать женой такого бедняка, как он, если бы не была уверена, что он станет царем. Гордий женился на этой девушке, они поселились в его бедном домишке и жили так, как все бедные люди в их бедной деревне.

Вскоре после этого во Фригии началась большая смута. Фригийцы так устали от раздора в стране, что пошли к оракулу спросить: когда кончатся у них все эти распри и неурядицы?

Оракул ответил:

– Тогда, когда у вас будет царь.

– Но кого же нам выбрать царем?

– Когда вы пойдете отсюда к себе домой, вам встретится поселянин, едущий на повозке, запряженной волами. Вот он и будет вашим царем.

Посланцы, возвращаясь домой, встретили Гордия, который ехал на волах. Они остановили его, низко поклонились:

– Приветствуем тебя, наш царь!

Так Гордий стал царем. В память об этом дне он поставил свою повозку в храме Зевса. Там она стоит и сейчас. А город, в котором он царствовал, назвали его именем – город Гордий.

– А узел? – спросил Александр.

– Там, на ярме, есть и узел, который Гордий сам завязал, – ответили ему, – и есть предсказание: кто развяжет этот узел, тот будет владеть всей Азией. Но еще никто его не мог развязать, а пытались многие.

– Я хочу видеть эту повозку!

В храм Зевса, где стояла Гордиева повозка, Александра сопровождала вся его свита и старейшины города. А следом шла толпа. Всем было интересно, что скажет царь и что он сделает, увидев Гордиев узел?

Александр осмотрел повозку и узел из тонкого вишневого лыка, хитро завязанный на ярме.

– Это и есть Гордиев узел?

– Да, это тот самый узел, царь.

– Я развяжу его.

Александр решительным шагом подступил к повозке. В храме стало очень тихо. Фригийцы с напряжением следили за ним, еле скрывая ироническую усмешку. Македоняне смущенно переглядывались. Ну зачем Александр взялся за это? Ведь он не сможет развязать проклятый узел и станет у фригийцев посмешищем!

Царь внимательно осмотрел грубое деревянное ярмо, повертел в руках узел. Узел был запутан и перекручен так, что концов его было невозможно найти. У Александра пошли по лицу красные пятна. Неужели и он не развяжет?

Но этого не может быть. Не должно быть.

Однако, несмотря на его усердные старания, лыко не развязывалось. Тогда Александр, закусив губу, отступил на шаг, выхватил меч и одним ударом разрубил Гордиев узел.

Толпа ахнула. Фригийцы стояли ошеломленные. Македоняне радостно и гордо усмехались.

Александр окинул окружающих дерзким взглядом.

– Если нельзя развязать – надо разрубить! – сказал он. И, сунув меч в ножны, пошел из храма.

В македонском лагере торжествовали – Азия будет в их руках!

Царь Дарий Кодоман

Внезапная весть сразила царя Дария: только что внезапно умер Мемнон!

Для царя Дария это был тяжелый удар: умер Мемнон, его лучший полководец. Хотя Мемнон был эллином, человеком чуждой крови и чуждой религии, но он знал свое дело. И он был из тех, на кого царь Дарий мог положиться.

В покоях от пряных благовоний кружилась голова. Царь поднялся с мягкого, разнеживающего ложа. Из-за тяжелого занавеса, услышав движение, выглянул молодой телохранитель, но Дарий с досадой отмахнулся от него. Сложив на груди руки, он принялся ходить взад и вперед по огромному залу неслышным медленным шагом. Его высокая фигура то попадала в луч солнца и вся загоралась блеском украшенных золотом одежд, то уходила в тень…

Надо все обдумать, надо привести в порядок мысли, чтобы стало наконец ясно происходящее. В его государство ворвался Македонянин, дерзкий мальчишка, который сам не понимает, что он делает! С горсткой воинов, без всякого флота, без всякой поддержки – Элладу считать нечего, там персидское золото делает свое дело – этот безумец вздумал воевать с ним, с непобедимым царем Персии!

С непобедимым! Дарий страдальчески поморщился. «С непобедимым»! А разве не его царские войска этот мальчишка Александр начисто разбил у Граника?

Дарий вздохнул. Много знатных людей погибло там. Много. Нет на свете его сына Арбупала. Нет на свете и Мифридата, его молодого зятя. Дочь до сих пор плачет о нем. Мифридат был смелым и горячим человеком. И вот – погиб. И Ресак погиб… И Арсит погиб. В этом позорном поражении немало вины Арсита: он никогда не хотел слушать советов Мемнона. Кому польза оттого, что он, бежав от Граника, покончил с собой, когда пало столько славных полководцев, столько людей, которые Дарию были дороги! Покончил с собой, и правильно сделал. Если бы Арсит явился к царю после Граника, царь сам покончил бы с ним!

Но что же теперь? Мемнон умер. Кому поручить вести войну? Македонянин идет по Азии, захватывает города, и никто не может остановить его. Самому, что ли, браться за это, самому, что ли, выходить на поле битвы, если его полководцы ничего не умеют?

Когда-то Дарий, которого тогда звали просто Кодоманом, сам служил в войсках. И вовсе не надеялся стать царем. До царского трона ему было так далеко, что и мечтать об этом не приходилось. Он был дальним родственником великого царя Кира Ахеменида, основателя персидской державы. А трон занимали прямые потомки Кира; их было много, царских сыновей.

И все они умерли.

Багой!..

Холод прошел по спине царя. Ему вдруг показалось, что желтолицый египтянин бесшумно подошел и стоит за его спиной. Царь быстро обернулся. Никого не было. Нет, этот зловещий человек уже не подойдет к нему. Дарий больше не увидит его узкого лица, его длинных черных глаз, в которых всегда прятались никому не известные замыслы.

Скольких царей убил он? И скольких возвел на престол этот коварный евнух? Багой был всемогущ при дворе царя Оха, или, как этот царь называл себя, Артаксеркса Третьего. Артаксеркс Третий, человек необузданный в своей жестокости, приблизил его к себе. Он любил Багоя и доверял только Багою. И Багой отравил его. А потом убил и его сыновей.

Лишь одного царского сына оставил в живых – Арсеса. Не мог же евнух, египтянин, сам стать персидским царем. Он ждал, что Арсес будет царствовать так, как Багой прикажет. Но Арсес презирал его. Тогда Багой отравил Арсеса и убил его детей.

Так неожиданно царский трон освободился для него, Кодомана Ахеменида!

Он был тогда молод, силен, отважен. Нет, не Багой возвел его на престол. Кодоман – потомок великого, вечно почитаемого царя Кира, – он имел на это право.

Дарий светло улыбнулся. Он увидел себя молодым полководцем в войске царя Оха – Артаксеркса Третьего. Тогда была война с кадусиями. Стоят на равнине два войска: персы и кадусии – разбойничье индийское племя. Мидийцы всегда ненавидели персов: ведь царь Кир отнял у них царскую власть. Они стоят друг перед другом, гремят мечами, ругают и поносят друг друга самыми оскорбительными словами.

Но вот из индийских рядов выступает огромный свирепый кадусий:

– Кто из вас может победить меня? Выходи!

Персы затаили дух, молчат. Артаксеркс краснеет от ярости, оглядывается на своих сатрапов, а они будто вросли в землю, будто ослепли и оглохли.

Тогда он, Кодоман, усмехнулся, вышел из рядов войска и встал перед кадусием:

– Я могу победить тебя!

Дарий вздохнул всей своей могучей грудью, лицо его вдруг помолодело, плечи распрямились сами собою, все еще сильные мускулы напряглись… Как он размахнулся тогда, как он ударил кадусия! Тот даже охнуть не успел, как уже лежал в пыли и грыз землю.

Громко славили тогда персы Кодомана! Артаксеркс не знал, как одарить его. Дал ему целую сатрапию в горах – Армению.

Вот почему персидское войско и персидский народ вспомнили о Кодомане Ахемениде, когда царский трон Персии опустел. На этот трон возвел его не Багой, Багой только не препятствовал. И думал, что Кодоман будет признателен ему за то, что позволил Кодоману надеть тиару…[68]68
  Тиара – царский головной убор.


[Закрыть]

Но прочь, довольно об этом трижды презренном убийце Багое! Предстоит большой военный совет; царю надо собраться с мыслями, надо решать дело войны, которая ворвалась в его царство.

Чуть заметно колыхались и подрагивали ковры в проемах дверей, чуть шелестели шаги в соседних залах и коридорах, чьи-то тени появлялись и исчезали за колоннами. Дворец был полон людей, которые оберегали царя.

Надо бы с кем-то поговорить, посоветоваться… Может, позвать Бесса? Он умен. Он влиятелен. Он старается – Дарий видит это – завладеть доверием царя. Но можно ли доверять царедворцам? Артаксеркс доверял Багою, а Багой отравил его. За что? Не простил смерти Аписа. Артаксеркс жестоко расправился с Египтом, когда покорил его. И своей рукой убил их священного быка Аписа. Багой – египтянин. Сам ходил вместе с царем покорять Египет, сам убивал своих соплеменников. А смерти Аписа не простил, не вынес, убил Артаксеркса. И никто не узнал, отчего умер Артаксеркс. Но Дарий это знает.

Почему привязались к нему сегодня такие тяжелые воспоминания? Может, дух Багоя бродит во дворце и преследует его? Ведь он, Дарий Кодоман, сам отравил Багоя!

Губы царя снова скривились в жестокой усмешке. Вот здесь он, Дарий, возлежал тогда, а этот столик, украшенный янтарем, стоял перед ним. Дарий знал, что отравитель приготовил для него чашу вина: его предупредили, что яд уже положен. Ведь он, Дарий Кодоман, потомок царя Кира, Ахеменид, и не подумал благодарить Багоя за царскую тиару!

Слуга, ничего не подозревая, поставил перед царем чашу. Царь велел позвать египтянина. Тот вошел кланяясь, льстивый, с ускользающим взглядом, с отвратительно голым подбородком, на котором никогда не росло ни одного волоска. Царь улыбнулся ему со всей своей любезностью.

– Ты наш верный слуга, Багой, я высоко ценю твою дружбу. Прими мою милость, выпей вино из моей царской чаши!

Как он побледнел, как страшно вспыхнули его узкие глаза! Он замер на мгновение, пристально посмотрел на царя. А потом взял чашу и выпил вино.

Через час Багоя не стало.

Неожиданно, прервав воспоминания царя, из-за широкой узорчатой колонны вышел Бесс, бактрийский сатрап, высокий, худощавый, с горбатым носом и яркими белками пронзительных черных глаз.

– Бесс? – удивился царь.

Бесс поклонился, коснувшись пола.

– Ты призвал нас на военный совет, царь. И вот я здесь. Я готов служить тебе и словом, и делом.

– Да-да, – вздохнул Дарий, и вдруг усталость охватила его, – пора. Скажи там, чтобы пришли одеть меня.

Дарий лег бы сейчас на тахту, он бы вышел в сад, где ходят, распустив хвосты, павлины. Он бы заглянул в бассейн, в котором отражаются густые шапки деревьев и плавится солнце. Он бы прошел в тихие женские покои к своей жене, красивой, как луна в зените, к своим милым дочерям… Этот уголок его дворца всегда полон радости, ласки, нежности… Но надо идти на военный совет. А что ему там нужно будет сказать, он так и не придумал.

Царь сидел на троне в тяжелых роскошных одеждах, с высокой тиарой на голове. Ему было жарко в этом густо затканном золотыми узорами одеянии, тиара казалась тяжелой, сползала на брови, мокрые от пота. Золотые цепи и ожерелья из оникса, из розового сердолика и темно-синего лазурита лежали на груди, как панцирь, мешая дышать… Дарий за последние годы стал тучным, его мучила одышка, ему нравилось нежиться на шелковых ложах и ни о чем не думать. А вот приходится сидеть здесь, увешанным драгоценными украшениями, принимать от царедворцев и военачальников земные поклоны, давать каждому свой царский поцелуй… И решать, как вести войну!

А откуда он, царь Дарий, знает, за все время своего царствования не бывавший на поле сражения, откуда он знает, как надо вести войну? До сих пор он воевал с Филиппом Македонским подкупами, иногда клеветой. Эту войну он и сейчас готов вести, золота хватит. Может быть, стоит попытаться?

Военачальники царя Дария сидят вокруг и ждут, что скажет царь. Дарий, наморщив густые черные брови, старался припомнить все, что говорил ему Мемнон о своих военных планах.

– Надо перенести войну из нашей страны в Элладу, – сказал он. – Теперь я хочу, чтобы вы обсудили, послать ли мне войска в приморские области, куда ворвался Александр. Или мне, царю царей, самому вести войско и разгромить Македонянина?

Персы высказались осторожно, со всей лестью, которою подобало насыщать речь, обращенную к царю. Но почти все они говорили, что правильно будет, если сам царь царей Дарий возьмет на себя командование армией. Войска, видя царя царей и зная, что его взоры обращены на них, будут воевать отважнее и будут яростней стремиться к победе.

Недалеко от царя сидел афинянин Харидем, тот самый Харидем, который бежал от Александра, когда царь Македонский потребовал его выдачи в числе десяти афинян, выступавших против Македонии. Дарий ценил его советы, ему льстило, что Харидем предпочел служить ему, а не Македонянину.

Но кому только не служил начальник наемных войск Харидем! Он воевал вместе с Филиппом Македонским, отцом Александра, и воевал против Филиппа. Воевал вместе с Афинами и воевал против Афин. На верность Харидема было трудно полагаться. Но сражаться он умел, храбрости был необыкновенной и почти не знал поражений, как не знал совести. Со своим отрядом в тридцать тысяч опытных эллинских воинов он был крупной силой.

Харидем встал, поклонился царю по персидскому обычаю, только не так низко, как персы, и сказал:

– Если ты, царь, благоволишь выслушать меня, я дам тебе совет воина и полководца.

Царь кивнул.

– Я не советую тебе, царь, так опрометчиво рисковать своей жизнью и своим царством. На тебе лежит тяжесть управления огромной страной, подвластной тебе. А на войну ты пошли хорошего полководца – полководца испытанной доблести. Стотысячного войска, треть которого составляют эллинские наемники, закаленные в битвах, вполне довольно, чтобы разбить Македонянина. И если ты, царь, доверишь мне войско, я берусь осуществить это дело.

Дарий облегченно вздохнул. Это справедливо. Царь – для того, чтобы править страной, а на войну пусть идут полководцы. Зачем же ему рисковать своей царской жизнью?

– Ты правильно сказал, Харидем. Ты привык командовать войском. И кто же победит эллина, как не эллин? Я согласен возложить на тебя эту войну. Надеюсь, что она будет недолгой.

Персидские военачальники сразу заволновались. Ропот прошел по их рядам. Дарий с удивлением окинул их взглядом. Что такое? Они противятся решению своего царя?

Поднялся Бесс:

– Будет все так, как ты решишь, царь. Но выслушай и нас, как выслушал чужеземца. Почему ты сразу поверил этому человеку? Разве ты не знаешь, скольким царям и правителям он уже изменил? Разве ты не знаешь, что войско его сражается во имя денег, а не во имя защиты родины? Харидем добивается верховного командования. И если ты сделаешь его полководцем всего персидского войска, он предаст персов македонянам, как предавал многих. Македоняне одной крови с ним, с эллином, а мы, персы, ему чужие!

Заговорили и другие царедворцы, родственники царя:

– Неужели, царь, у тебя нет своих, персидских полководцев? Если бы это было так, то откуда взялось бы твое огромное царство?

– Это позорно для нас и обидно, царь, идти в бой под командой эллина, да еще наемника!

– Ты отдаешь Персию в руки чужеземца, царь. Ты верил Мемнону. А почему Мемнон оставил незащищенным Кизик на Геллеспонте и этим позволил македонянам переправиться на наш берег? Он изменял тебе. Изменит и Харидем. Он предаст царство Кира!

Дарий снова нахмурился. Да, они говорят правду. Может быть, он и в самом деле поторопился со своим решением?

Но тут опять выступил Харидем. Как всегда дерзкий, как всегда несдержанный, он со всем своим гневом и грубостью обрушился на персидских вельмож.

– «Неужели нет у царя персидских полководцев?» – говорите вы! – закричал он. – А разве есть? Вы, ожиревшие, забывшие, как держать оружие, вы, которые дни свои проводите в празднествах и обжорстве, – полководцы? Вы, трусы, бежавшие из-под Граника от горстки македонян, собираетесь вести такое огромное войско? Вы хотите воевать с македонянами? Но македоняне знают, что такое война, а вы этого не знаете! Огромное государство! Еще бы! Только оно приобретено тогда, когда персы действительно были воинами!

Это было слишком. Персы вскочили с мест, они кричали, что это неслыханно – так оскорблять их в присутствии царя. Царь, не помня себя от обиды – ведь и он перс! – вскочил с трона и схватил Харидема за пояс.

– О! О! – прошло по залу.

Харидем побелел. Он знал, что это значит. Царь отдавал его на казнь. Стража тотчас бросилась на Харидема. Но пока его тащили из зала, он успел прокричать Дарию:

– Ты, царь, скоро раскаешься в этом! А за несправедливость твою наказанием тебе – скорым наказанием! – будет крушение твоего царства! Александр близок, и никто не защитит тебя от него!

Харидема вывели из зала и тут же задушили.

Дарий вдруг опомнился. Что он сделал! Что он сделал! Он убил своего лучшего полководца и воина, какой у него еще оставался.