Текст книги "Большие девочки тоже делают глупости"

Глава 10. Лев Бельстон

Он с детства привык слушаться брата и доверять ему – Марк всегда был уверенней, решительней, умел убеждать, и Леве всегда казалось, что он тоже думал так, как Марк, только не мог четко сформулировать. А еще он знал главное: Марк никогда не даст его в обиду и сделает то, что полезно и важно для них обоих. Когда-то в школе он было усомнился в этом – Марк убеждал его попробовать курить. Леве было стыдно признаться, что курить сигареты ему не понравилось, – они пахли навозом и горечью.

– Ты ничего не понимаешь, брат, – сказал Марк, важно пуская изо рта кольца дыма. – Это настоящее мужское занятие. Курили все великие философы, например Зигмунд Фрейд, а также твои любимые художники Пабло Пикассо и Ван Гог.

Лева хотел было возразить, что, наверно, обкурившись и напившись абсента, Ван Гог и отрезал себе ухо, но спорить с Марком не стал. Он предпочитал вообще не спорить с братом, потому что считал спор попыткой самоутвердиться за счет другого. Спор не имеет отношения к поиску истины, это борьба, соперничество, а соперничество с братом не имело смысла.

Когда родители увидели курящих сыновей, дома был большой скандал. Лева пытался как-то объясниться, за что получил больше, а Марк молчал. С курением как занятием опасным было покончено. Марк объяснил это просто:

– Пора взрослеть, брат, заканчивать с подростковыми глупостями и забавами, надо заняться здоровым образом жизни.

И братья пошли в «качалку».

В их дуэте Марк всегда был той самой «батарейкой энерджайзер», он генерировал идеи, часто сомнительные, как, например, поход на кладбище. Это было в седьмом классе. Они вместе читали приключенческую и детективную литературу.

– Нам не хватает приключений, интересных событий, – произнес вдруг Марк и предложил, когда стемнеет, сходить на кладбище.

– Зачем? Что мы там будем делать? – удивился Лева.

– Затем, – отрезал брат. – Мы сидим в благоустроенной квартире, читаем о приключениях, а сами не хотим сдвинуться с места. Мы просто слабые люди, а должны быть смелыми.

– Мы обычные, нормальные люди. Ты собираешься в поход за золотым руном?

– Я хочу проверить, испытать нас на смелость, я хочу знать, страшно нам будет или нет.

– Понятно, – огорченно сказал Лева. Раз Марк произнес «нам», значит, ему не отвертеться. – А зачем обязательно на кладбище? Можно что-то поприличней?

– Кладбище – это как раз самое нужное место.

Лева разозлился. Идти на кладбище, да еще вечером, ему совсем не хотелось, но выглядеть в глазах брата трусом не хотелось вдвойне. На следующий день Марк заговорщически сказал:

– Вечером идем.

На кладбище Лева был второй раз в своей жизни, первый – когда Бельстоны хоронили бабушку, но тогда он мало что понял и только глазел по сторонам. Нынче кладбище показалось ему островом страха и негатива.

– Мы что тут будем делать, Марк?

– Подожди, дай оглядеться. Здесь где-то братская могила городских начальников, их самолет упал.

– Почему? Что случилось?

– Не знаю, вроде двигатель сломался. Пожар был.

– Я не слышал об этой истории.

– Мне папа как-то рассказывал, у него там знакомый был.

– А почему самолеты падают?

– В России всегда проблем хватает, в том числе и с самолетами.

– Да при чем тут Россия, самолеты падают по всему миру! – Левке всегда хотелось дойти до сути.

– Отстань, брат, не до самолетов.

Они остановились у памятника погибшим в авиакатастрофе. Лева невольно поежился.

– Страшно тут, давай пойдем отсюда.

– Мы должны себя проверить. Мы ведь не трусы! – Марк подошел к какой-то могиле и начал раскачивать стоящий на захоронении крест.

– Марк, не надо, пожалуйста, не надо! – Льву хотелось закрыть глаза. Ему казалось, что земля могилы заходила ходуном, и он закричал: – Марк, не надо, не надо!!!

Привлеченный то ли его криком, то ли тем, что какие-то подростки что-то делают у могилы, к ним быстрым шагом подошел незнакомый мужчина. У него в руке была лопата.

– Что вы тут делаете, ребята?! Зачем тревожите мертвых? Крест не трогай. Не трогай, я сказал!

Марк бросил крест, и они побежали к выходу. Братья отдышались уже за воротами кладбища.

– Я говорил тебе, говорил! – чуть не плакал Лева. – Говорил!

– Да ладно, – отмахнулся Марк. – Ничего ведь не произошло, он нас не догнал.

– А мертвые, зачем нужно было вытаскивать крест из земли? Вечно ты со своими идиотскими придумками!

На Леву эта «кладбищенская» история произвела такое негативное впечатление, что еще несколько дней он не разговаривал с братом. А потом, потом, в выпускном классе, Лев Бельстон влюбился в одноклассницу Машу. Это было неожиданно, спонтанно, ярко, так, как бывает в первый раз, когда кажется, что это навсегда, на всю оставшуюся жизнь. Лева словно в первый раз увидел, разглядел свою одноклассницу Машку, с которой встречался все десять лет по нескольку раз в день. Он провожал ее из школы домой, они говорили обо всем на свете и, казалось, не могли наговориться, так хорошо им было вместе. Недоволен был Марк, который в одночасье потерял влияние на брата:

– Левка, ты прямо как в сказке – все болота исходил и лягушку себе нашел!

– Оставь меня и Машу в покое! – Леве не хотелось ругаться, но если Марк еще попробует сказать что-то обидное про Машу, он за себя не ручается.

На какое-то время Лева словно отдалился от брата и наблюдал за ним со стороны. Марк был прагматиком – про Машу больше не заговаривал, но активно обсуждал с Левой дальнейшие жизненные планы. У Марка по жизни были большие амбициозные планы, в которые он посвящал брата.

– Мы должны научиться зарабатывать деньги. Много денег.

– Марк, зачем тебе много денег? Деньги – это зло. Большие деньги заработать честным путем нельзя.

– Брат, мне иногда кажется, что ты с другой планеты! Еще скажи, что иметь много денег нечестно и неэтично, когда вокруг много нуждающихся людей. Открой глаза, Лева, будь реалистом! Я, конечно, люблю и почитаю своих родителей, но вкалывать, как они, с восьми до восемнадцати за копейки не хочу и не буду.

– Хорошо, чего ты хочешь?

– Мы, Лева, мы! Мы должны с тобой выбрать такую профессию, чтобы она приносила хороший доход. Честно заработанные деньги. Мы должны стать лучшими в этой профессии. А потом создать свою империю, свое государство имени Бельстонов, и деньги будут работать на нас.

– Марк, я не против хорошей профессии, хороших заработков, но только ты будь реалистом. Какая империя? Какое государство? Может, ты перестал быть обычным еврейским мальчиком и получил большое королевское наследство? Нет, наверное, Джордж Сорос признал в тебе внебрачного сына!

– Пока нет. Наследства не предвидится. Но я знаю, что у нас все получится.

– Да я не против, брат. Я ведь тогда буду братом создателя империи, – пошутил Лев. – Мне это нравится.

– А как тебе нравится специальность «гражданская авиация»?

– Я боюсь летать на самолете.

– Я не предлагаю тебе летать на самолете, я предлагаю тебе поступить в Авиационный институт Рижского технического университета, Рижский авиационный по-старому. Это мужская профессия, брат. А дальше я все придумаю, я тебе обещаю.

Лев не стал спорить с братом, ему легче было согласиться, да и перспектива была интересней, чем та, что предлагала Маша, – педагогический. Ну какой из него педагог! А гражданская авиация звучит и правда по-мужски, достойно. Лев Бельстон не возражал против планов построения Марком империи, но скорее принимал это как игру, вызов судьбе. Он понимал, как непросто его родителям, да и Машкиным тоже, дается зарабатывание денег. Фраза «Деньги – зло» на самом деле принадлежала Маше, ведь Лева понимал, что если они поженятся, то обеспечивать семью должен в первую очередь он, а у него пока ни специальности, ни гроша за душой. Поэтому Лев в очередной раз не стал спорить и послушал брата.

Когда братья Бельстоны вернулись в свой родной город после окончания института, что-то в отношениях Левы и Маши изменилось, словно треснула их общая чайная чашка, из которой они вместе пили чай, а из склеенной посуды, как известно, хорошо не напьешься. Они часто встречались во время учебы в институте, вместе гуляли, спали, встречали рассвет, но когда Лева вернулся с дипломом в родной город, Маша встретила его как чужая. Он сначала не понял, что происходит, и Марк предложил ему свою версию:

– Она злится, что ты на ней не женишься.

– Ну, мы пока и не планируем жениться. Или девушкам нужен штамп в паспорте?

– Ты забыл, что сначала надо встать на ноги? Диплом у тебя на руках – это полдела. Надо закрепиться на работе, у нас так хорошо все складывается! Если любит, пусть подождет, девушка должна думать не только о себе.

Лева дрогнул. Он понимал, что пора заводить семью, не в сорок же лет об этом думать, но они с Марком по-прежнему жили с родителями, а идти в крохотную двушку, где Маша ютилась с престарелой мамой, совсем не хотелось.

– Маша, давай подождем еще пару годиков. Я финансово окрепну, возьму ипотеку, купим квартиру. У нас все будет хорошо. А сейчас ты учительница, я инженер, будем едва сводить концы с концами. Я не хочу, чтобы моя семья нуждалась.

– Конечно, конечно. – Маша соглашалась и смотрела куда-то в сторону.

Лева нервничал, что она не понимает его, и это состояние, как маленькая пиявка, вгрызалось в его душу все глубже и глубже, усиливая недоверие, недовольство, сомнение, предубеждение.

– В ваших отношениях нет новизны, вы устали друг от друга. У вас все предсказуемо, – декларировал Марк, и Лева был вынужден согласиться, потому что брат говорил правду. Маша ни на чем не настаивала, только они стали видеться реже и реже, она говорила про большую занятость на работе, про тетрадки, которые не успевает проверять, а у него было много работы, интересной, новой, и он вгрызался в нее сильнее и сильнее, отдавая ей все силы.

А потом Маша сказала ему:

– Больше не приходи.

И он испытал облегчение.

С Фридой Гранц у Левы все получилось как-то быстро, она вообще была девушкой решительной. Они увиделись первый раз на авиационном празднике, авиашоу, а потом Фрида сама позвонила ему и пригласила в гости. Она оказалась интересной собеседницей, острой на язычок, образованной, много знающей о самолетах, о том, чем он интересовался. Они пили красное вино и много смеялись, а утром он проснулся в ее постели и больше не ушел из этого дома. Так хотела Фрида, а то, что она хотела, было законом для ее отца. Они поженились, и он старался, искренне старался полюбить ее, но ничего не получалось. Почти в каждом сне к нему приходила Маша, она жалела его, гладила по голове и тихо говорила: «Левка, что же ты наделал, Левка!» А он ничего не мог ей ответить, потому что ничего не мог в своей жизни уже изменить. Он старался не думать о Маше. Братья Бельстоны строили свою империю, реализуя мечты юности, и у них все получалось. Все Левкины мысли о том, что империя должна основываться на любви и искренности, казались атавизмом, вчерашним днем и меркли по сравнению с денежной перспективой семьи.

Когда у Левы родилась дочь, он настоял, чтобы ее назвали Машей. Фрида, привыкшая, что она сама все решает в семье, удивилась его настойчивости.

– Хорошо, пусть будет Маша, хотя мне это имя не нравится. Но раз ты хочешь, назовем по-твоему, Марией. – А про себя подумала: «Мне нет дела, как ты ее назовешь. Мне нет дела и до тебя тоже. Мне нужен Марк, и только он, и теперь, когда я выполнила все обязательства перед семьей – родила ребенка, я свободна в своих желаниях и поступках».

В снах Лева продолжал видеть Машу, она плакала и о чем-то его просила – о чем, он не понимал, но ощущение грусти, тоски постоянно накатывало и становилось сильнее с каждым днем.

Глава 11. Вопросы от Юлии Сорневой

Фестиваль прессы перестал нравиться журналисту Юлии Сорневой. Она и раньше не особо любила журналистские сборища, где пять минут говорят о деле, а остальное время – о себе любимых. Но такую уж профессию выбрала Юля, где свое «я», свое «место в истории» так же важно, как и остальные события во вселенной. Почему ее пригласил к себе Бельстон, она не понимала, и самое обидное, что никакая мало-мальская догадка не блеснула в ее в голове.

Она поняла, что жутко раздражает следователя своей бестолковостью, непонятливостью, но еще больше на нее злился главред, который никак не успокаивался и постоянно звонил по телефону с требованием вернуться в родные пенаты.

– Ты еще не в поезде?

– Егор Петрович, меня следователь настойчиво просил не уезжать до окончания работы фестиваля, а это еще два дня.

– Он что, надеется, что Бельстон придет в себя?

– И это тоже. Он ведь человек, чтобы надеяться.

– Брось мне зубы заговаривать, Сорнева! Не нравится мне все это. Возвращайся домой.

– Ага, чтобы меня потом в наручниках назад привезли?

– В каких наручниках? Мы тебе тут адвоката найдем!

– Егор Петрович! Вы зря так нервничаете. Какой адвокат? Зачем он мне? Я свидетель. Свидетель, понимаете? И меня никто задерживать не собирается. Вот если я сбегу отсюда, как вы мне велите, тогда и огребу проблемы.

– Надо было мне тебя послать на этот фестиваль!

– Правда, Егор Петрович, сами послали и ругаетесь. А я и тут стараюсь – фото потерпевшего вам высылаю.

– Не нравится мне твой черный юмор, Сорнева.

– Мне тоже не нравится, но у меня нет выбора.

– Вот еще что. – Голос Заурского стал напряженней. – Мне тут по моим каналам рассказали, что вчера взорвали машину подружки Марка Бельстона Анны Красновской.

– Как интересно! Егор Петрович, хорошие у вас каналы! У Бельстона была подружка? Как, вы говорите, ее зовут?

– Анна Красновская, работает у него в авиакорпорации, в пресс-службе.

– Где-где? – Юлька сделала вид, что впервые слышит эту новость, не лезть же «поперек батьки в пекло»! – У вас, Егор Петрович, новости самые свежайшие, как всегда.

– Не подхалимничай, Сорнева! Будешь материал готовить, можешь этот факт использовать, но все проверь, уточни. На фестивале могут быть специалисты пресс-службы, ты у них об этой даме поинтересуйся, только тихо, без грохота. А то я тебя знаю. И будь осторожна. Мне эта история не нравится.

– Я буду суперосторожна, как агент ноль-ноль семь. Разрешите выполнять задание, Егор Петрович?

– Не дуркуй. Я буду звонить.

Юля вернулась в зал, где проходила панельная дискуссия, воодушевленная. Значит, проблемы все-таки не у нее, а у гражданина Бельстона. На него напали, пытались убить, а днем ранее взорвали машину его любовницы.

Теперь Юлька точно знала, что нужно делать: определиться с местоположением пресс-службы «Грин-авиа». Все участники фестиваля должны были написать об авиакомпании положительный материал, в информационные пакеты, которые раздавались каждому, были вложены какие-то статьи, какие-то публикации, но Сорнева их толком не посмотрела. Сейчас она исправит свою оплошность, найдет представителя пресс-службы и попробует позадавать свои вопросы. Не зря же она встретила здесь свою одногруппницу Ольгу. Ей непременно будет сопутствовать журналистская удача, должна же быть какая-то компенсация за дурацкую историю с Бельстоном, которого она знать не знала до этого фестиваля, а теперь с ним «повязана» и развязаться нужно ей самой. Она снова нащупала в сумочке письма, которые взяла со стола Бельстона, но словно кто-то ей шепнул:

– Подожди, еще рано их читать, ты слишком мало знаешь, чтобы понять написанное.

Юля подумала, что другого варианта, как выпутаться самостоятельно, у нее нет, и она знает человека, который ей поможет.

Зинаида Ивановна сидела в комнате жюри и пила чай. Делала она это смешно, складывая губы в трубочку и шумно втягивая кипяток. Увидев Юльку, женщина скорчила гримасу.

– Ну что тебе, Сорнева?! От тебя одни неприятности.

– Здрасьте, приехали, Зинаида Ивановна! Давайте уже это не обсуждать – ни вы, ни я отношения к этой истории с нападением на председателя не имеем. Пусть следователи разбираются, ищут преступника, а мы будем заниматься своим делом.

– Какое у тебя дело? – простонала Зинаида Ивановна. – Чаю не дашь выпить!

– Как?! – Юля сделала удивленное лицо. – А имиджевая статья об авиакомпании, о безопасности перелетов, о кадровой политике! Да меня главред не поймет, если я без материала приеду.

Зинаида Ивановна ожидала в ее словах подвоха, но Юля была так искренна, что она сдалась.

– Там пресс-служба материалы готовила.

– Не, они мне не подойдут. Как минимальная справка – да, но для статьи там ничего полезного нет. Мы же о чем на фестивале говорим? О том, что журналистика должна быть авторской, яркой, с интересными подходами. А здесь – как стекловата: вязнешь в тексте, а смысла нет. Среди участников фестиваля, наверное, есть специалисты пресс-службы? Вы могли бы помочь мне, посодействовать, чтобы они пошли мне навстречу? Ольга Виноградова там толковая, я ее знаю, пусть она мне поможет.

– Ладно, ладно, не уговаривай. Тексты, конечно, они скучные подготовили, без изюминки, ты права. Ты говоришь, Виноградова? Сейчас ее найдем.

– Спас-и-и-бо, дорогая Зинаида Ивановна! Считайте, что вы мой соавтор.

Зинаида Ивановна вернулась минут через пятнадцать с русоволосой Ольгой.

– Олечка, выручай коллегу. Она творчески подошла к вашим пресс-релизам и хочет написать про спонсора фестиваля, то есть про вашу авиакомпанию, действительно что-то стоящее. Она, кстати, может войти в число победителей фестиваля, потому что пишет интересно.

– Ой, как вы хорошо про меня говорите, Зинаида Ивановна! – Юлька вдруг развеселилась.

– Сорнева, ты зачем тут кино устраиваешь? Какой тебе еще материал? – прошептала Виноградова.

– У меня в редакции официальную версию требуют.

Теперь у нее была полная уверенность в том, что разговор между ними получится и Ольга ей реально поможет. Она знает, что ее одногруппница Ольга всегда пасовала перед просьбами начальства, а Зинаида тут – важный и ответственный представитель.

– Ну ты даешь! Только давай договоримся, что не обсуждаем последнее происшествие с генеральным, я про это только со слов следователя знаю, правда, официальную информацию писала, каюсь. – У Ольги был «поставленный голос», который приковывал звучностью, четкостью произношения слов.

– Каешься-то за что?

– За то, что толком ничего не знаю, – кто-то напал, кто-то ударил. Я тебе об этом уже говорила. В результате – шум до небес, а мы расхлебывай. Ты, надеюсь, не записываешь меня?

– Зачем? – Юля было обиделась, но потом передумала. У пресс-службы тяжелый хлеб. Они должны быть, с одной стороны, рядом с руководством компании, а с другой – держать дистанцию, придумывать официальные версии, словом, создавать позитивный имидж фирмы в рамках позитивного имиджа власти. Какую вот официальную версию можно придумать про нападение на Генерального директора? Либо тщательно скрывать информацию, которая имеет обыкновение просачиваться даже сквозь щели в форточках, либо «стоять на упоре» официальной версии – улыбаться и говорить: «Без комментариев». Оля Виноградова выбрала второй вариант и была абсолютно права – ей необходимо учитывать реакцию на происшедшее общественности, конкурентов и партнеров, а реакция эта будет любопытно-негативной.

– Я тебя буду записывать, когда ты мне расскажешь о конкурентных преимуществах вашей авиакомпании. Идет?

– Идет! А то я уже не знаю, куда от журналистов прятаться. Марк Александрович в больнице в сознание не пришел. Больше я ничего не знаю. Говорят, что он накануне встречался с какой-то журналисткой, интервью давал, но это шло не через пресс-службу, поэтому я тоже не даю комментариев.

– Не давал он никакого интервью.

– Почему ты так решила?

– Потому что эта журналистка – я.

– Ты?!! Ну, Сорнева, ты, как всегда, отличилась! Почему ты мне сразу ничего не сказала?

– А что я должна была тебе сказать? Что твой босс хотел со мной о чем-то поговорить? Зинаида Ивановна утверждает, что хотел. Я про это ничего не знаю и гражданина Бельстона никогда прежде не видела, впервые увидела, когда он сидел за столом с проломленной головой.

– Теперь понятно, отчего следователь злился и про несанкционированное фото говорил, что его скоро распространят все издания. Это ты успела?

– Моих рук дело. – Юлька виновато посмотрела на Ольгу. – Прости, но я же не знала, что ты здесь работаешь. Я ведь прежде всего «журналюга» и работала на свое издание, а не на вашу авиакомпанию.

– Да я понимаю. Я ведь тоже в пресс-службу из газеты пришла и первое время на себя удивлялась, думала, что не смогу тут работать, но ничего, привыкла, зарплата хорошая, больше, чем в газете. Значит, ты не собираешься писать позитивный материал?

– Ну, ты меня пойми как коллега. Я оказалась в центре событий, и мне, извини, не до позитивного имиджа ваших самолетов. Но несколько вопросов о безопасности я бы хотела тебе задать, потому что самолеты «Грин-авиа» никогда не ломаются, не выходят из строя. Я внимательно почитала ваши статьи. Тебе это не кажется странным – отсутствие проблем?

Оля сделала глубокий вдох и начала произносить заученный стандартный текст пресс-службы про обновленные лайнеры, про увеличение парка воздушных судов, про рынок бизнес-перевозок, про новые маршруты и обслуживание в соответствии с требованиями и пожеланиями клиента, про оснащенную техническую базу, про инженеров и техников, прошедших жесткий профессиональный отбор. Когда Виноградова закончила, Юлька облегченно вздохнула и задала вопрос, ради которого, собственно, и организовала эту встречу:

– Скажи, а как давно Анна Красновская у вас в пресс-службе работает? И как мне ее найти – может, телефон ее есть?

Оля замерла, как будто увидела неожиданное препятствие, и обиженно сказала:

– Ты решила меня разыграть?

– Нет, – честно ответила Сорнева. – Зачем? Мы же с тобой говорим, понимая смыслы. У нас же не диалог о музыке между оперным исполнителем и представителем африканского племени бубал, который играет на барабане во время жертвоприношения.

– Зачем тебе телефон Ани? Что ты будешь писать? Она, между прочим, хорошая девушка, только вот попала в обстоятельства. Она на работе сидит тихо, пресс-релизы пишет. Попросили ее опекать.

– Ой, Ольга! Да я не возражаю, что она хорошая. Но еще недавно ты мне говорила совсем другое, впрочем, это меня тоже не интересует. Мне очень надо с ней поговорить.

– Это может навредить имиджу фирмы.

– Вряд ли она скажет что-то такое, что может навредить. Оля, я все равно буду писать, это от тебя не зависит, но я даю слово, что мой материал будет объективным. И если честно, мне не до любовных похождений вашего босса. Но с Анной мне надо поговорить. И пожалуйста, скажи адрес, где произошел взрыв.

– Записывай, это рядом. И номер телефона, у нее их два, лучше звонить на корпоративный. Но она может не взять трубку с незнакомого номера, я тебе дам еще телефон ее сестры, Лизы, мы в одном классе учились. Только на меня не ссылайся, а то ведь могу из пресс-службы с черной меткой вылететь. Дай слово. А то ведь на новое место работы не возьмут.

– Не вылетишь, Ольга, не вылетишь. Ты хороший человек и понимаешь все журналистские проблемы. Не зря мы с тобой целых пять лет в одних аудиториях томились. О тебе не скажу даже под пытками, не волнуйся.

Теперь надо было все обдумать и составить план, куда, чего, зачем. Домой возвращаться все равно не сегодня, а когда возникнет ясность в этом тумане, когда можно будет различать предметы. Туман нагоняли все, с кем она сегодня встречалась, – от Зинаиды Ивановны до Ольги Виноградовой, и у каждого был свой интерес.

На улице Юлька вздохнула полной грудью и залюбовалась большим облаком, висящим над городом и напоминающим чудовище из сказки. Она направилась в тот двор, где взорвалась машина Анны.