Текст книги "Сибирская сага. История семьи"

Новая жизнь

Дети растут быстро. Вот и юным Веберам стала мала вся одежда, а обуви у них не было вообще. Хуже всего то, что никому до них не было дела – время тяжелое, все страдали, все едва-едва сводили концы с концами. О чем тут говорить, если родной матери были безразличны ее дети? Самостоятельность не приносила им облегчения – они еще попросту не умели устроить свою жизнь. Тетя Степа научила Маню готовить, как только детей отделили от семьи, но ведь нужно было одеться, обуться, зимой ходить в школу. Нужны были деньги, а взять их было неоткуда. Маленькую Алечку привечала тетя Степанида, девочка почти все время находилась у нее. Шура и Маня оказались главной рабочей силой в семье – два несчастных ребенка, которых безжалостно эксплуатировали, взамен не давая ничего, даже еды, не говоря об одежде. А Мавра Адамовна далеко, в Красноярске. Маня окончила седьмой класс, ей исполнилось пятнадцать лет, ее приняли в комсомол и сразу же дали поручение – вести общественную работу. Значит, нужно все время быть на виду, на людях. Но в чем?!

В это время в стране началась коллективизация. Когда отчим отделял детей, то отдал им корову, лошадь, две или три свиньи и сколько-то куриц. Правда, они содержались вместе со всеми остальными животными, но считались собственностью Клавы, Шуры, Мани и Алечки. И вот, собравшись вчетвером – Клава приехала на каникулы, – посовещались и решили вступить в колхоз. Отвели буренку, коня, свинью и десять кур в общий загон и получили две пары сапог, платье в белый горошек, два полушубка и туфли для Клавы. Радости не было границ – впервые за последние годы бедные подростки получили новые вещи. Клаве было уже девятнадцать, и теперь они с Маней по очереди могли ходить на танцы, на вечер в клуб – у них были одни туфли и одно платье на двоих. Боже мой, какое счастье!

Когда Маня заканчивала восьмой класс, в Каратузское приехала в отпуск Мавра Адамовна и уговорила ее поступать в Шушенский сельскохозяйственный техникум – недалеко от Каратузского. Маня поехала, поступила, отучилась на первом курсе, сдала экзамены, приехала домой на каникулы. А там… Шура сломал руку, ходит в гипсе, пальцы распухли, мучается от боли, беспомощный…

– Как плохо, что ты сломал руку, – сказала Маня. – Это все из-за меня! Если бы я была с тобой, этого бы не случилось. Я решила: в техникум не вернусь, останусь с вами! Без меня вы пропадете!

С тех пор она считала себя ответственной за судьбу Шуры и Алечки и больше не расставалась с ними, пока Шура не женился, а Алечка не вышла замуж.

В семье Лины рождались дети: Володя, Валя, Петя. Надо было помогать. Клава – когда приезжала домой на лето, Маня, а потом и Алечка по очереди сидели с малышами.

Рассказы моей мамы, тети Али и тети Степы переполняли меня удивлением и восхищением. Как только мама успевала все делать? Работать по дому, учиться, да еще умудряться читать так много, окончить портновские курсы и курсы по вышивке гладью и ришелье… Все это в последующие годы жизни окажет ей неоценимую службу и поможет выжить в лихую годину.

* * *

Клава училась в институте в Томске. Очень серьезная и деловая девушка, она была комсоргом, организатором, агитатором. Приезжая на каникулы домой, не прекращала общественную деятельность, была занята с утра до позднего вечера. У нее была интересная жизнь, она дружила со многими ребятами и девчатами. Сестры, глядя на нее, немного завидовали: Клава такая важная, все начальство ее знает, с ней уважительно разговаривают взрослые – как же, учится в институте! Одним из ее близких друзей по комсомольской ячейке был Петя Тетерин, очень симпатичный, веселый парень. Его любили все. Стоило ему появиться в компании, как его тут же окружали друзья. Всегда находилась тема для разговора. Казалось, он знает все и обо всем. Девчатам Петя нравился, они старались быть к нему поближе – уж очень интересный парень.

Регулярно на доске объявлений появлялась информация о проведении в клубе очередной беседы или лекции. Если вести ее должен был Петя, зал всегда бывал полон. Говорил Петя эмоционально, гладко, как будто читал с выражением. Приходили послушать паренька и старые люди, бывшие партизаны и казаки, – больно складно речи ведет. После лекции молодежь оставалась пообщаться, ребята и девушки пели, шутили, смеялись. Рядом с Петей всегда была Клава. Их объединяла работа, порученная комсомолом, – борьба с безграмотностью среди населения.

Клава собирала ребятишек, которые еще не ходили в школу, занималась с ними, стараясь увлечь грамотой. Бывало, не все ей удавалось, она обижалась, досадовала, даже плакала. На помощь приходил Петя, увлекал детей какой-нибудь игрой или делом. У него все получалось легко и весело, и Клава была ему благодарна. Часто им помогали родственники Клавы – Иван Вебер и его жена Мария, учителя. Все понимали, что дети – это будущее и нельзя оставлять их без внимания. Организовали кружки, в которых дети с удовольствием занимались, несмотря на большую загруженность дома и на полевых работах. Петю стали посылать в отдаленные села для борьбы с безграмотностью – самому проводить занятия и привлекать других грамотных людей к этой работе. Чтобы увлечь слушателей, парень пересказывал содержание произведений Толстого, Чехова, Тургенева, Горького. Многие крестьяне загорались желанием постичь грамоту, которая открывала путь к знаниям. Другим, наоборот, это не нравилось, они просто негодовали. Однажды даже пытались убить активистов, подпилив ворота на выходе из школы. Ворота рухнули, но, к счастью, никто не пострадал. После этого события Пете выдали маленький пистолет «браунинг», с которым он не расставался.

После третьего курса института Клава, как всегда, приехала на каникулы. Ей тогда было двадцать лет. Однажды Петя с улыбкой сказал ей:

– Что же ты меня не позовешь в гости?

Клава тут же ответила:

– Пойдем.

Дома их встретила Алечка, которой уже исполнилось тринадцать. Пете она очень понравилась – застенчивая, нежная девочка с огромными лучистыми глазами. Аля тогда была еще неловким подростком, «гадким утенком». Красавицей она станет позже.

Алечка ушла на кухню, чтобы согреть самовар и напоить гостя чаем. Через несколько минут в дом не вошла – влетела, как всегда, Маня и замерла, увидев незнакомца. Петя повернулся, прищурился (он был близорук), вгляделся и застыл на месте. Перед ним стояла красавица – крепкая, статная, белолицая, с большими серо-голубыми глазами. От нее шел поток какой-то неукротимой силы и обаяния. У Клавы дрогнуло сердце, а в голове пронеслось: «Ну, Маруська, отобьет парня!»

Маня захлопотала, на столе появилась приготовленная ею еда, варенье. Она заварила чай, разлила по чашкам, все это время весело болтая. Гость не сводил с нее глаз, плохо понимая, о чем она говорит. Она буквально околдовала его. «Впервые я вижу Петю молчащим», – с тоской подумала Клава.

Наконец вечер закончился, Клава пошла проводить Петю до калитки.

– Какая девушка!!! – с восторгом сказал он. – Я и не знал, что у тебя такая замечательная сестра.

«Замечательная» – у него это было любимое слово, выражающее восхищение. Он влюбился с первого взгляда!

Так впервые встретились и познакомились мои родители, Петр Евстафьевич Тетерин и Мария Николаевна Вебер. Мужем и женой они стали 28 февраля 1932 года.

* * *

Бабушка Лина рассказывала, как маму сватали: «Твой дед Евстафий Лукич и бабушка Екатерина Ивановна Тетерины пришли к нам сватать твою мать. У нас в кроватке лежала совсем маленькая грудная Лида. Екатерина Ивановна увидела ее, радостно всплеснула руками и воскликнула: «Как хорошо! У них тоже малышка, как и у нас Лилечка! А то из-за этого я очень стеснялась идти сватать сына. Это замечательно!»

Бабушке Лине тогда было сорок три года, а бабушке Кате тридцать семь. Встреча прошла легко и радостно. Екатерина Ивановна была веселая, приветливая и доброжелательная женщина. Мама говорила, что никогда не видела ее сердитой. Она так трогательно уговаривала Лину Ивановну не волноваться за дочку, обещала приложить все силы, чтобы Машенька приняла ее дом как родной и не очень тосковала по близким! Она ведь даже представить не могла, что Маня в своем родном доме была изгоем.

Свадьбу сыграли очень скромную, как было принято у молодежи в те времена, – без венчания в церкви, без пышного белого платья и фаты. Просто праздничный семейный вечер.

Первые годы замужества мама вспоминала как райскую жизнь, время любви, счастья, радости. В семье Тетериных к Мане отнеслись с уважением и любовью. Молодым отдали комнату, потеснив остальных детей. Их было трое: Анастасия, Леня и маленькая Лилечка. Мама не переставала удивляться царившей в семье атмосфере любви и нежности. Екатерина Ивановна не позволяла невестке вставать утром раньше нее, сама готовила завтрак и весело звала домочадцев к столу, когда все было готово. Завтракать всей семьей было ритуалом.

Екатерина Ивановна была полькой и своего любимого старшего сына звала на польский манер – Петка. Сказать, что она его любила, – это слишком мало. Она его боготворила, беспокоилась о его здоровье, а он ей платил беззаветной сыновней любовью. В этой семье не стеснялись своих чувств, как в семье у Лины. Екатерина Ивановна не могла спокойно пройти мимо своих деток, чтобы не поцеловать, не погладить, не сказать ласкового слова. И к Машеньке она относилась так же. Для моей мамы это было так странно и непривычно! Но к хорошему привыкают быстро, да и сама Маня в душе была нежным, добрым и благодарным человеком. Она легко вписалась в атмосферу этой семьи, начала называть свекровь мамой и по утрам приветствовать поцелуем.

В это время Маня работала воспитательницей в детском саду. Там же были и ясли для самых маленьких, и, уходя на работу, Маня брала с собой Лилечку, освобождая свекровь от нагрузки. Екатерина Ивановна была очень довольна тем, что у невестки такое доброе и любящее сердце. А Маруся никак не могла привыкнуть к благодарности за каждый, как ей казалось, пустяк. Такая жизнь в глазах Мани, совсем не избалованной вниманием близких людей, походила на сказочный сон.

Случайно Маня обнаружила в доме швейную машинку, которой никто не пользовался. Она обрадовалась и начала «священнодействовать» – шить, перешивать старые вещи, украшать их вышивкой ришелье, очень модной в то время. Вязала кофточки, шарфики, шапочки детям. И взрослые получали от нее подарки. Маня успевала все, использовала каждую свободную минуту. Свекровь просто души в ней не чаяла, пела дифирамбы невестке всем, с кем встречалась, с гордостью демонстрируя ее изделия:

– Ах! Какая она у нас умница, красавица! У нее золотые руки!

Встретив Лину Ивановну, обнимала ее, целовала и эмоционально расхваливала Маню:

– Какая же вы молодчина, что воспитали такую дочь!

Лина Ивановна скромно наклоняла голову, смущенно улыбалась и ничего не отвечала. Думаю, она жалела, что Маруся ушла из дома, – шутка ли, потерять такую работницу, на плечах которой были и дети, и все домашнее хозяйство. Теперь все приходилось делать самой, и Лина очень уставала. За последнее время она как-то осунулась, поникла, ее прекрасные глаза потускнели, смотрели безразлично, иногда даже с иронией и насмешкой. Вечно в трудах и заботах, и никакого просвета ни сейчас, ни в будущем не просматривалось. Маня все это видела и понимала Лину Ивановну.

Моя мама с детства была человеком дела. Сочувствием ничего не исправишь, надо просто помогать. И она часто ходила к матери хлопотать по хозяйству. Не забывала приносить подарки, сделанные своими руками, или что-то из еды. Жизнь была трудной, голодной. Когда моего дедушку Евстафия Лукича выбрали председателем исполкома и назначили продуктовый паек, Екатерина Ивановна стала делить входившие туда продукты на две части, и одну часть мама уносила Лине Ивановне. Это стало правилом и для моего папы. Все последующие годы, до самой войны (и даже в войну!), где бы он ни находился, часть зарплаты посылал теще – даже тогда, когда его собственной семье приходилось туго. Извиняясь, он говорил моей маме:

– Машенька, ты выйдешь из положения, у тебя золотые руки, а там большая семья, им трудно.

Видимо, в той семье отчим за мужика не считался. Мама в такие минуты молча с укором смотрела на папу и думала: «Ну что с тобой поделаешь?» Сама же садилась за швейную машинку и шила, вышивала, зарабатывая на жизнь.

* * *

Папа любил встречаться со стариками – и с бывшими партизанами, и с казаками. Часто он собирал гостей, когда мама делала пельмени. Как же такое вкусное блюдо есть одним, без друзей! Папа покупал маленькую бутылку водочки – двести пятьдесят граммов, – мама подавала пельмени на стол, ставила около тарелок маленькие стопочки (хорошо их помню – когда я в детстве болела, мне давали в них микстуру). Разливали водочку, раскладывали пельмени. Старички неторопливо выпивали, степенно смаковали, нахваливая хозяйку. Затем начиналась беседа, продолжавшаяся до полуночи.

Когда папа ушел на фронт, связь со стариками продолжалась. Он писал им письма. Одно письмо у меня даже сохранилось – его привезла сестра бабушки, Степанида Ивановна Иванова.

Папины письма, которые мы с мамой бережно хранили, исчезли вместе с дорогими для меня вещами при переезде со Старого Базара на Правый берег в Красноярске в 1957 году. Я тогда училась в Красноярском медицинском институте и была на практике после четвертого курса, а мама и отчим Степан Егорович перевозили вещи. Им помогали соседи, и кто-то случайно или намеренно выкинул сверток с моими любимыми вещами, а может, прихватил себе. Исчезли картины моего отчима Павла Платоновича Градобоева, мои детские рисунки, фотографии, уникальные книги, патефонные пластинки. Я долго пыталась найти потерю, расспрашивала, просила, умоляла вернуть… Глухо. Все исчезло навсегда.

Тетерины

Очень интересна история образования семьи моих прадедушки и прабабушки с папиной стороны. Мама моего дедушки была татарка. Ее родители были богатыми людьми, владели большими участками земли, где паслись табуны лошадей и отары овец. В доме было много слуг, а на земле работали батраки, занимавшиеся земледелием, уходом за лошадьми и овцами. Прабабушка была любимым младшим ребенком, ни в чем не знавшим отказа, поэтому росла избалованной и своенравной. Девочка была очень красивая. Главным достоинством ее внешности были волосы – густые, черные, заплетенные в две блестящие, как змеи, косы до колен.

Когда девочка подросла, стали думать, за кого ее выдать замуж. Она же твердо заявила, что замуж не хочет, а если и выйдет, то только за того, кого полюбит. Родители негодовали. Однажды, после знакомства с очередным женихом, желающим получить руку и сердце богатой невесты, дочка устроила скандал. Ее наказали – заперли в комнате и не разрешали ни с кем общаться. Но это не помогло, и на некоторое время строптивицу оставили в покое. Почувствовав свободу, она жила не тужила до тех пор, пока отец не нанял к себе главным конюхом бывшего ссыльного. Молодой человек любил лошадей, к тому же жалованье было приличным, а он мечтал скопить денег и уехать из Сибири в Россию. Парень был очень хорош собой – с копной русых кудрей, голубоглазый, стройный, сильный. Посвистывая и играя плеткой, он с утра обходил свои владения и получал огромное удовольствие, наблюдая за прекрасными породистыми животными. Особо ценных лошадей он не доверял младшим конюхам, а занимался ими сам. Иногда они с хозяином объезжали молодых лошадей, приходя оба в восторг от этой работы.

Из окна своей светелки юная татарочка наблюдала за новым конюхом. Иногда, пробегая по двору, нарочно попадалась парню навстречу, цепко взглядывая в лицо. Никто не придавал этому значения. Как-то девушка гуляла в лесу, собирая малину, и увидела нового конюха – он вел лошадь в поводу, мурлыча себе под нос какую-то песенку. Девушка вздрогнула от неожиданности и все же решительно вышла на тропинку, загородив проход. Парень присвистнул, увидев перед собой молодую стройную татарочку с длиннющими косами и горящими черными глазами. Он и раньше ее видел, но не знал, кто она. Он подошел к девушке, погладил по голове, взял за подбородок, наклонился, чтобы поцеловать, и вдруг почувствовал крепкую оплеуху. В глазах сверкнули звездочки, а девушка исчезла так же неожиданно, как и появилась. Вот это да! Раздосадованный парень вернулся в конюшню. До вечера он то и дело трогал место, куда пришелся удар. Такого отпора от девушек он еще не встречал!

Но прошла неделя, и он забыл про это неприятное событие. Однажды он, как обычно, прохаживался по конюшне, останавливаясь возле своих любимцев и разговаривая с ними. И вдруг почувствовал, что рядом кто-то есть. Огляделся – никого. Спросил: «Кто здесь?» Ответа не было. Так продолжалось несколько дней. Наконец парню надоела эта слежка. Он встал посреди коридора, проходившего между лошадиными денниками, и громко сказал:

– Хватит играть в прятки! Выходи или я тебя выгоню кнутом!

Каково же было его удивление, когда из одного из денников вышла та самая татарочка, которую он встретил в лесу! Некоторое время она стояла неподвижно, потом подбежала к нему, схватила за полу куртки, сильно притянула к себе и поцеловала в губы. Глаза ее сверкали, щеки горели румянцем. В следующее мгновение она исчезла так же стремительно, как и появилась. Ошеломленный парень застыл столбом, а опомнившись, произнес вслух: «Ну и дела! Что это за видение и откуда оно?» Он никому ничего не сказал о происшествии, но все же стал оглядываться и прислушиваться, когда оставался один. Однако больше «видение» не появлялось.

Время шло. Однажды на лугу за поселком шли гулянья по поводу какого-то из татарских праздников. Среди веселой толпы конюх увидел семью своего хозяина. Тот издалека едва заметно кивнул в ответ на глубокий поклон работника. Парню показалось, что девушку в дорогом национальном наряде он где-то видел. Попытался разглядеть ее поближе, но никак не получалось – девушка как будто нарочно отворачивалась, закрывая лицо газовым шарфиком, ниспадавшим с расшитой серебром шапочки. Все же один раз ему удалось поймать ее горячий, быстрый как молния и очень знакомый взгляд. «Этого еще не хватало!» – пронеслась в голове досадливая мысль. Сердце лихорадочно колотилось.

Тоненькая фигурка, роскошные черные косы, взгляд-молния не давали конюху покоя. Новых встреч, а тем более разговоров не предвиделось – это он понял четко. Что может быть общего между дочкой хозяина-богатея и наемным работником – по сути, тем же батраком?! «Хороша Маша, да не наша», – гласит старая пословица. Парень пытался забыть эти три встречи, тем более что татарочка больше не появлялась.

Прошло полгода. Конюх успокоился и даже перестал думать о хозяйской дочке. Как-то утром хозяин велел запрячь своего любимого серого в белых яблоках жеребца, положить в повозку ковер, верблюжье одеяло. Сам оделся в праздничный наряд, сел в повозку и уехал. На следующий день вернулся с девушкой. Она, как птичка, выпорхнула из повозки и, быстро семеня маленькими ножками, обутыми в мягкие татарские туфельки, скрылась за дверью дома. Конюх поймал вожжи, брошенные хозяином, и стал распрягать жеребца.

Вечером, зайдя, как обычно, в конюшню, парень опять почувствовал, что за ним кто-то наблюдает. Он замер и прислушался. Все было тихо, но ему казалось, что он слышит чье-то легкое дыхание. Потеряв терпение, он громко сказал:

– Выходи! Я знаю, что ты здесь!

Девушка вышла, покорно и робко опустив голову. Парень поднял ее и поставил на деревянную колоду, стоявшую у входа. Глаза их встретились: его – изумленные, ее – горячие и молящие. Конюх нежно обнял девушку, привлек к себе и стал целовать губы, глаза, щеки, задыхаясь от волнения и страсти.

Вдруг серый в яблоках жеребец заржал – вначале тихо, потом все громче и громче, почувствовав хозяина. Тот стоял в дверях и наблюдал за свиданием своей дочери и конюха. Потом в бешенстве подбежал к влюбленной паре, схватил дочь за плечи, отшвырнул к выходу и пошел на конюха с бичом в руках. Хозяин был крепким и коренастым, но конюх был выше на голову и шире в плечах, да и силы немереной. Он схватил хозяина за руки и, сжав их так, что затрещали кости, силой усадил мужчину на колоду и склонился над ним, тяжело дыша. Через минуту, придя в чувство, парень отпустил хозяина и отошел в сторону.

– Уходи, и чтобы я больше никогда тебя не видел в нашем поселке! – прорычал хозяин. – Расчет ты не получишь! Вон!

Грозно взглянув на работника, хозяин ушел прочь. Ночью парень, собрав свои пожитки, покинул владения татарина. Что поделать, сам виноват! Обосновался в соседнем поселке, зарабатывал на жизнь поденной работой. Уйти подальше не хватило воли. Перед глазами все время стояла прелестная татарочка с косами-змеями и глазами-молниями.

А в доме хозяина бушевала буря. Разъяренный мужчина кричал на жену, няньку, домочадцев:

– Не углядели, избаловали, дали волю своенравной девчонке! А если люди узнают? Кто из богатых женихов теперь возьмет ее в жены?!

Девушка, дрожа от гнева, сидела молча, прямо, глядела на всех непокорным взглядом. Мать хорошо знала свою дочь – поняла, что сейчас девушку не остановить, а если давить дальше, можно только дров наломать. Женщина, рыдая, бросилась на колени перед мужем, умоляла пощадить неразумное дитя, не предпринимать ничего. Надо всем успокоиться. Со временем все пройдет, все будет хорошо…

В конце концов буря улеглась. Мать уговорила отца не наказывать дочь. Однако тот потребовал посадить непокорную девчонку под замок и не выпускать из дома без присмотра. Нянька и другие домочадцы сидели тихо, потрясенные случившимся.

Решили ждать, когда утихнут страсти. Но и долго ждать было нельзя, ведь по татарским законам девушку уже можно было выдавать замуж. Женихов достойных пруд пруди – невеста хороша собой, да к тому же богатая. Теперь нянька отвечала головой за поведение своей девочки, которую очень любила и никогда ей не перечила, обходилась уговорами. А как быть сейчас? Девочка выросла, превратилась в девушку, влюбленную во взрослого мужчину. Вся надежда была на то, что опальный конюх уехал в свою далекую Россию и девушка его забудет.

Прошло несколько месяцев. Все вроде бы утихло и успокоилось. Родители начали уже думать, что беда миновала, и ослабили надзор за дочкой. Как-то в гости приехала родственница матери с двумя дочерьми. Девушки резвились во дворе дома и иногда даже убегали в лес за ягодами без няни. Во время одной из таких прогулок старшая дочка по секрету рассказала, что тайно влюблена в одного русского парня:

– Такой красавчик, ты бы видела! Глаза голубые-голубые, высокий, волосы кудрявые. Плохо, что он на меня не обращает внимания, да и на других тоже. Чудной какой-то парень, – а на вопрос, как его зовут, ответила: – Лука Тетерин.

Голова нашей милой татарочки пошла кругом. Он здесь, никуда не уехал, он ждет ее! Радость переполняла ее. Но девушка понимала, что присутствие любимого рядом мало что сможет изменить. Отец неумолим, он никогда не согласится на ее брак. И что дальше? Будущее пугало.

От природы моя прабабушка была наделена твердым, сильным характером и острым умом, а несколько месяцев, проведенных наедине со своими мыслями, превратили вчерашнюю девочку во взрослую рассудительную женщину. Она решила выжидать удобного момента, когда можно будет действовать, а пока отвергать все предложения руки и сердца.

Окружающие начали поговаривать, что на дочку хозяина кто-то навел порчу. Ее эти разговоры не трогали. Она ждала, когда подвернется случай для осуществления плана, созревшего в ее мятежной головке. Ждать долго не пришлось – семья получила приглашение приехать на праздник к той самой родственнице, которая вместе с дочками побывала у них. Сердце девушки сжалось от радости, но она, не подав вида, заявила, что не хочет ехать. Отец, разумеется, рассердился. Что еще за капризы? Вся семья едет и нечего отказываться!

– Собирайся! На этой неделе едем!

Девушка как бы нехотя согласилась. Она еле скрывала радость. Наконец-то она увидит ЕГО! Это судьба!

Запрягли в несколько повозок лучших лошадей, разукрасили звонкими колокольцами и всякой мишурой. Целый поезд отправился на праздник – хозяева, прислуга, родственники, жившие в доме. Приехали, а там – радостная встреча, веселье, танцы, песни, национальные игры. А что же девушки? Они тоже танцевали, пели, веселились и, конечно, спешили поделиться друг с дружкой секретами и сердечными тайнами. Моя прабабушка хотела поскорей выведать все о своем любимом, и это ей удалось. Он будет на празднике – подружка-родственница пригласила.

И вот праздник в разгаре, а она не видит Луку… Наконец стемнело, зажгли костры, началось настоящее веселье. Вдруг девушка почувствовала, что кто-то подошел сзади и взял ее за руку. Она повернула голову и в тени кустов увидела своего любимого. Очень медленно, чтобы не вызвать подозрений, отошла за куст, а затем быстро скрылась в зарослях. Среди общей праздничной суматохи ее исчезновения никто не заметил. Влюбленные бросились друг к другу в объятия. Так они стали мужем и женой.

Когда гулянье стало затихать, девушка вернулась. Подошла к отцу и твердо сказала:

– Домой я не поеду! Я принадлежу своему любимому мужу. Он мне велел жить с ним. Он мой господин! Я подчиняюсь ему!

Отец вначале ничего не понял. А мать сразу обо всем догадалась и запричитала. Первое движение отца было – схватить, связать и увезти домой свою непокорную дочку. Но… Кругом люди, некоторые уже обратили внимание на происходящее. Мой прапрадед, конечно, был человеком горячим, но общественное мнение было для него превыше всего, важнее даже судьбы собственной дочери. Она же, уходя, сказала матери, что если родители не откажутся от нее с мужем, то приедут за ними.

Родители спешно уехали с праздника. В общей суете никто не заметил, что среди отъезжающих не было моей прабабушки.

Надо сказать, что по тем временам ее поступок был невероятным, неслыханным, особенно в татарской среде. Родителям пришлось смириться, чтобы не стать предметом общих насмешек и позора. Так соединились два любящих сердца. Мужем моей прабабушки-татарки стал русский парень Лука Ильич Тетерин. Обставили свадьбу как дело добровольное и согласованное, хотя многие в поселке недоумевали – как это такой богатый человек отдает дочь за русского, да еще за бывшего своего работника? Это недоумение сопровождало семью Тетериных почти всю жизнь, вплоть до революции. Лука Ильич выучил татарский язык, к родителям своей нареченной относился со всем почтением. Постепенно тесть и теща полюбили его и уже души не чаяли в этом русоволосом, голубоглазом, веселом и умном деловом человеке, а со временем тесть доверил зятю вести свое большое хозяйство.

В молодой семье рождались дети. Среди них был мой дедушка Евстафий Лукич Тетерин. От отца он взял светлые глаза, крепкую фигуру, широкие плечи, от матери – жесткие, густые черные волосы. Он был сильный, выдержанный, спокойный, рассудительный и умный человек. Моя прабабушка любила его больше остальных детей. Она всегда жила с ним рядом. Никто никогда не рассказывал мне, каким путем дед пришел в Революцию и встал на сторону красных. Знаю, что он был назначен руководителем большого района на юге Красноярского края, однако в годы репрессий ему пришлось бросить все и скрываться в глухих лесах у верных друзей.

У прабабушки всегда была прислуга, которая следила за ее питанием и нарядами. Особое место занимал уход за ее необыкновенными волосами. Когда прислуга умерла, ее обязанности взяла на себя моя бабушка Екатерина Ивановна, а позже к ней присоединилась моя мама. Она рассказывала мне, как устраивались отдельные банные дни для прабабушки. Ее вели в баню, расплетали ее шикарные косы, расстилали на скамье и мыли с всякими снадобьями. Моя мама-просмешница говорила, что пошла стирать бабушкины волосы – ведь это был настоящий ритуал, занимавший добрые полдня.

Овдовев, прабабушка быстро стала увядать. Забывала русские слова, говорила невнятно, прекрасные горячие глаза угасли, потускнели и часто глядели куда-то вдаль – должно быть, в прошлое. Моя мама еще застала время, когда прабабушка что-то помнила и рассказывала им с бабушкой Катериной про дела давно минувших дней. А после смерти Луки Ильича ее перестали интересовать все люди, даже близкие. Умерла она тихо, во сне. Ее увезли в родной поселок и похоронили рядом с ее ненаглядным Лукой.

* * *

Я уже упоминала, что моя бабушка по отцу Екатерина Ивановна по национальности была полька. Ее семья оказалась в Сибири в ссылке еще при царе. Почти все члены семьи погибли от туберкулеза. Катерина выжила. Совсем еще молоденькая, встретила моего деда Евстафия Лукича. Молодые люди полюбили друг друга, и никто им не препятствовал – ведь прабабушка и прадедушка не понаслышке знали, что такое любовь, к тому же будущая невестка им нравилась. Она была очень хороша собой. Темно-каштановые волосы обрамляли нежно-розовое личико с огромными светло-зелеными глазами, цвет которых подчеркивали густые темные брови. Прямой носик и пухлые губки делали личико почти детским. Но особо всех подкупал ее характер – доверчивый, доброжелательный и веселый.

Впервые моя мама увидела свою будущую свекровь, когда той было всего тридцать семь лет, а маме семнадцать. Встреча была незабываемой. Мама часто потом говорила, что такие светлые души, как Екатерина Ивановна, – большая редкость. К своим семнадцати годам мама повидала разных людей, но таких, как эта женщина, – мало. Она отзывалась о моей бабушке и моем папе как о необыкновенных, ярких людях. Жаль, что их жизни оборвались так рано. Казалось, они предчувствовали это и торопились отдать все свое тепло, доброту и радость другим. Ведь жизнь в те годы была ох какая нелегкая, даже жестокая.

Бабушка Катерина не дождалась моего рождения – скоропостижно умерла в конце 1934 года, в сорок лет. У нее случился сепсис, для того времени – тяжелейшее осложнение воспаления. Погибла она от эмболии во время переливания крови. А может быть, это судьба и Господь пожалел ее добрую душу, не позволив мучиться от болезни? Как знать! Остались дети – подростки Анастасия и Леня и совсем маленькая Лилечка. Для моей мамы Лилечка была как дочка, она очень привязалась к девочке и искренне ее любила. Смерть Екатерины Ивановны стала страшным ударом для всей семьи, оставив тяжелую рану в сердце папы, мамы и дедушки на долгие годы.

Для моей мамы Екатерина Ивановна была не просто хорошей свекровью, но и самой первой близкой подругой, пожалуй, даже единственной. Ей можно было доверить все, даже самые сокровенные тайны и знать, что она всё поймет, а если нужно, поможет и даст правильный совет. Как же всем им стало плохо без этого родного, милого, теплого, заботливого человека! Когда мама рассказывала о свекрови, казалось, что они расстались совсем недавно, такими яркими, светлыми и восторженными были эти воспоминания. Воистину – светлая память!