Текст книги "Красная Осень. Стихи 2010—2015 гг. Избранное, т. 2"

Женщина и плотник

(драма)

Деловая женщина в розовых трусах,

С телефоном в ухе, с розой в волосах,

Шествует по улице – разговор журчит,

Это вам не шоу конченных «Кончит»!

От картинки млеет плотник на «лесах» —

Ах, какая женщина в розовых трусах!

Женщина уходит – ах, какой пассаж!

Плотницкий скукожился, съёжился кураж!

С неба зной струится – жарко на «лесах»,

И работать надо.

Но стоит в глазах —

Женщина!

Ах, женщина

с розой в волосах!

Война, война…

Надкусанное яблоко горчит,

Питая душу ядами познания.

И каждому в мозги пристроен чип

Невинности и ожидания.

О ком звонит подсолнух полевой?

О соловье, рискнувшем головой,

Поющем в первый день цветенья липы

Сквозь сон и смерть,

И канонады вой,

и матерей проклятия и всхлипы.

Боец – ну, да, наверно, молодец!

А пуля-дура выберет ребёнка!

Горяч, бездушен, но и зряч свинец,

Ведь рвётся там,

где тонко.

Серебряная нить

В просторах лета детство заблудилось —

ромашками повисли голоса.

Телега едет, в пыль роняет силос,

Ворует мёд янтарная оса.

Веранда солнцем яростным прогрета.

Июль лежит котом вдоль половиц

И видит сон, где девочка-комета

Ему для игр насыпала синиц.

И время спит. И я во сне уснула.

Июльский мир – в матрёшке облаков.

И день спешит в бессмертный Закоулок

Тупых Царей и умных Дураков.

Превосходящий всех их, вместе взятых,

Ленивый кот и ухом не ведёт.

Оружие забросили солдаты,

И – в поле, собирать цветочный мёд.

Там девочки давно сидят в ромашках.

Там хорошо – в июльской стороне!

Там бабочки, стрекозы и букашки.

Там сон во сне.

Я там и здесь.

Серебряная нить

пока ещё удерживает груз.

Не вздумайте меня будить, будить, будить…

Я не вернусь!

В пустыне

Где только я ни скиталась, о Господи Боже!

В старых домах деревянных, в кошачьих дворах,

В сёлах заброшенных, словно близняшки, похожих,

Словно матрёшки, друг в друга роняющих страх.

Времени было отпущено – воз да большая тележка.

Все небылицы цеплялись за спицы колёс —

Бабы Яги, Змей Горынычи, ёжки да пешки,

Пчёлы-солдаты и стаи озлившихся ос.

Встанешь, затихнешь, и сгинет фантом небылицы.

Что ж ты напрасно бредёшь? Всё бесследно ушло.

Лишь в облаках проступают любимые лица,

Дом бессловесным забвеньем давно занесло,

Сердце опутали Дантовы птицы и змеи.

Тайное слово напрасно мерещилось мне.

Божье прозренье скрывать от себя не посмею —

Мир одинок небывало,

как Странник во сне.

Съёжились люди

в кусочки шагреневой кожи.

Что я искала? – скажи мне,

О, Господи Боже!

Свои и чужие

Как пряник и пирог, всё время нас делили

Товарищ Умник – наш, а тот идейно чужд.

И всё же распилили, помельче распылили —

удачно приспособили для нужд.

Потом искали скрепы на грядках возле репы,

Но скрепы не желали проклюнуться на свет.

Уж, как ни стали думцы законами свирепы,

А ни единой скрепы – как не было, так нет!

Разъединить легко, соединить – непросто!

И вот он лозунг наш – как прежде, судьбоносный:

«Колонна номер пять, палата номер шесть!»

Да, выбор не богат!

Но что уж есть – то есть!

Кто там?

Я встану днём, поскольку ночь сбежала

Гюрзой пустынной, странницею зла.

Погладила расчетверённым жалом

И уползла.

Кругами рая вскинувшийся город

Стучит в окно и требует любви.

Он, как зипун состарившийся вспорот

Вестями на крови.

И что с того, что каждый твой приятель

В бетон замешан пылью вековой.

Он всё равно любезен и приятен

И знает всё о Третьей Мировой.

Поговорим о пятом и десятом,

Держава, дескать, нынче хороша!

Мелькнёт над нами в облаке измятом

Какая-то заблудшая душа.

Приятель скажет – Ангел!

Всё быть может —

Я спорить не намерена совсем:

Когда-то динозавром станет ёжик,

Кто был ничем, тот снова станет всем.

Запахнет воздух молнией ванильной,

И туча кремом ляжет на карниз.

Жить просто так – наверно, это сильно!

Но кто ж там, всё же,

в облаке завис?

На рассвете

Рвёт бетонные джунгли соловьиный разбойничий зов —

Недобитый звонарь хулиганит сигналкой машины.

Трёхсотлетний дедок вспоминает, как брали Азов,

На асфальте стенают несчастные толстые шины.

И когда первый луч этот студень навылет пробьёт,

Ошалелый народ побежит добывать пропитанье.

Сердобольная дама достанет из сумочки йод

И помажет коленку трудящейся честной путане.

А свиной олигарх нелюбимой семье для затравки

Кружевные прикупит торты и алмазные плавки.

И покатится день тем же самым – своим чередом.

Напряжётся учёный и, может быть, станет котом.

И ответственно сядет чиновник за плюшевый стол.

Дятлы будут долбить, из дупла выковыривать пчёл.

И какой-то наградой, давно и навеки прошедшей,

Добрый Ангел удобрит

юродивых

и сумасшедших.

Даёшь самодержавие!

Друзья мои, напрягитесь и вспомните —

Владимир Ильич анализировал Плеве.

Если сейчас хорошо поискать в комнате

И обозначить вождя искомым,

Сегодня наш Ленин – конечно, Пелевин!

Как он блестяще прошёлся по насекомым!

И вот наступила революционная эпоха.

Без Ленина не удаётся крепить революционный шаг.

Без Пелевина – вообще всё из рук вон плохо!

Вроде, и ничего, но всё-таки – как-то не так!

Даёшь самодержавие – это сегодня главное!

Держава – она и в Африке держава!

Пелевин – наш Ленин сегодня!

Ну, вот и славно!

Политика

Есть, говорят, на свете страшная тайная сила —

Чудище, что всех бы съело, сжевало, скосило.

Оно, дескать, это ужасное чудище тайное —

Животное индивидуалистическое, не стайное.

Правит миром исподтишка – неведомое никому,

Но эффективное – будь здоров!

У каждого всем управляет в дому,

Ест человечину, не побрезгует парой коров.

Только ты о нём не рассказывай никому!

Никому,

никому,

никому, никому!

И даже, когда оно тебя станет есть,

Кричи: «Я хороший! Почту за честь!»

Узнице ХХ1 века
Евгении Васильевой

Каждый, кто мнил себя самого поэтом великим

(А великим себя навеличивал каждый),

Страстно мечтал объявить собратьев заиками —

Закопать их надёжно, достойно, многажды.

И вот готова большая Яма имени Мандельштама,

Большая Яма имени поэта Есенина.

Размножена и расцвела культура убойного штамма,

Вот она съела творцов – всех,

включая Ленина.

А теперь, куда бежать-то – творцов миллионы!

Никаких штаммов не хватит на каждого гения,

Никакой самой обширной и строгой-престрогой зоны!

Творцом себя мнит даже гражданка Евгения!

Украина – перемирие

Все присягают миру, но война продолжает ход.

Город Счастье сегодня подвергнут обстрелу.

Чей же, всё-таки, это военный поход?

Чьи это молнии, эти железные стрелы?

Кто эти «гунны», пославшие смерть городам?

Где они прячут клыки и рога, и копыта?

Где же ты, Господи, и твоё справедливое: «Аз воздам

Хищникам, сделавшим Землю кровавым корытом!»

Кажется, даже себя продадут за бараний клок,

Кажется, жрать собираются вечно, бессрочно.

Где ты, Природа и твой милосердный Волк?

Что уж мечтать о Добре и подобном прочем.

Было ли имя моё…

Как оно значилось, имя моё,

я и вспомнить теперь

не могу —

Град Огнеград или даже Мохенджо-Даро.

Помню жемчужные розы цвели на крутом берегу,

Да в синеве океана качалась влюблённая пара —

Люди, а может, дельфины мелькали вдали,

Или русалка с её женихом – утопленцем.

В кружево неба невольницы Время навечно вплели

И уложили к ногам Божества полотенцем.

Там, в этом свитке,

лежит невозвратная прошлая жизнь —

Ей не воскреснуть, не выстрадать даже минуты.

Там – Огнеград,

улетевший синицей в небесную высь,

Город, презревший навек притяжения путы.

Там, в этом свитке

по улицам дымным и жарким моим

Бродит царевна, ища Божество Милосердья.

Я – Огнеград, я – летучий земной Аркаим.

Ну, а впрочем – всё это не так.

Вы рассказам и сказкам не верьте!

Прошлого нет —

может, люди вчера народились на свет.

Было ли имя моё,

да и прочее – было ли, было?

Мир существует?

А, может быть, нет,

Нет,

Нет!

Помню только – царевна

кого-то уж очень

любила.

Термиты

Иногда ужаснёшься – кто это рядом со мной?!

Злы бегуны – Золотого Тельца воспевалы:

Нож приготовлен у каждого – за спиной,

Речи – гремящие жестью кимвалы.

Когти стальные да скрип в кошельке монет,

А на груди, возле сердца, прячется зуб

ядовитый.

Кто это рядом со мной?

Никого нет,

нет,

нет!

Строят надгробие миру

термиты.

Эффект Какашкина

Когда несчастье прыгнет, словно рысь,

Поэзия поднимет ввысь на крыльях Духа

А господин Какашкин стащит вниз —

В полглаза видит он, а слышит в четверть уха.

В любом из нас изъян всегда найдёт,

И сообщит немедленно и сразу.

Вы – музыка ветров, движенье вод?

А для него – ворчанье унитаза.

Закон бумеранга

Грабли разложены всюду, куда ни пойди —

Грамотно, чётко, а главное, неравномерно.

Кто ж это так исковеркал прямые пути?

Враг или пьяный злодей из соседней таверны?

Думаешь, мыслишь – то эдак, и то и вот так,

И неожиданно вдруг уличаешь себя в лицедействе:

Это же я в пароксизме убойных атак

Грабли оставил

и напрочь забыл о злодействе.

Колобок

Наступает июль. Пора стрекоз, бабочек и цикад.

Циферблат вселенной вершит круговое действо.

Солнце катит на запад свой золотой самокат.

Спешит домой кривоногий заботник – отец семейства.

Глаза его – всё ещё держат надежд малахит.

Многие дни – впереди, вечера хороши и янтарны.

Вот он бежит, а в наушниках – новый хит,

Да и сам он неплох – лысоват, но ещё не старый.

Молодец, хоть куда – дома трое по лавкам ждут.

И жена у него хороша – толстопята и расторопна.

Нет, не каждый сумел вот такой отстоять редут —

Дом и сад, и картошку с грядой укропа.

Вот он, правильный, умненький, розовый Бог земли.

Цель его достижима, ясна, прекрасна.

А то, что из него, захотели – и колобок испекли,

Он не узнает.

И в этом его счастье!

Мир устал

Продаются с экрана ошмётки войны —

жесть от «Воен-ТВ».

Кадры, ракурсы, чьи-то слова и слёзы.

Всё перемешано в кучу в чьей-то больной голове.

На тротуаре, залитом кровью – красные розы.

Экран – волшебное не настоящее,

но всё же окно-кино,

Кидает тебе сквозь стекло чужие разбитые жизни.

Кипит война.

Где-то бродит в подвалах молодое вино.

Расцветает кувшинка,

размножаются птицы и слизни.

Мир устал, потерялся в безумии.

Мир одряхлел.

Под ногой расползаются вдрызг параллели.

Кто-то движется в небе —

армада на волю отпущенных тел.

Только тел —

ну, а ду/ши они сохранить

не сумели.

Моя медитация Мао

Спрячусь в самый дальний пещерный дзен-дацан.

Мысленно заварю крепчайший кофе.

Мысленно попрошу: «Мао Цзедун-сан,

Помоги вере моей, ты ж величайший профи!»

И услышу голос Великого Кормчего: «Да!

Заходи. Захвати кофейку для сладчайшей беседы».

Будем сидеть за низким столом, будет петь вода

где-то в глубинах пещеры.

Припомнятся Веды,

Библия, Тора, Коран, Иисус, и пророк Магомет.

Просветлённый и сильный, мудрый красивый Будда

Белым лотосом расцветёт в океане лет.

Слава Великому Кормчему за великое чудо!

Я и раньше думала именно так:

Мао Цзедун-сан – реинкарнация Будды!

Ну, держись теперь, воинственный мир-чудак —

старикашка злобный, жадина и зануда!

Ты преступил все Законы Дао!

Слава Великому Кормчему Мао —

Марксистскому воплощению Будды!

Цивилизация «Земля»

Личинки звёзд повисли в чёрном шёлке —

Их паутина нашей не чета!

Мы – колбаса в занюханной кошёлке.

Мы просто в бойню загнанные волки,

Не понимающие ни черта!

Здесь нет давно ни севера, ни юга —

Стена к стене приштырены упруго.

Рассеян и кровав убойный свет.

Мы скалим зубы, шкуры рвём друг другу,

Потом гордимся запахом побед.

Православным

Запрячусь в июле в ничейные дальние дали,

Туда, где вода по колено берёзам стоит.

Здесь гномы с клубничным вареньем меня ожидали.

А сплетники пусть сочиняют, что это пещера Аид.

Сойдутся зеркальные грани. И пусть! Невозвратно!

Аид где-то вне громыхает прицельным огнём.

Спешите ко мне, добросердные сёстры и братья,

В ничейные дали! Мы новую эру начнём.

Когда-то же надо нам встретиться в мире разумном.

Звериные когти – шпионский значок сатаны,

Смотрите внимательно – слуги его хитроумны.

Но, братья и сёстры, мы – вместе!

Мы славою Божьей сильны!

Бодрое

Глянешь вправо – вот он, бравый.

Глянешь влево – умник Сева.

За спиной стоит Тотоша,

Перед носом – жадный Гоша,

Клопик-человечек,

сор моих очей.

Сколько расплодилось

нынче стукачей!

Всё моё ношу с собой

Критику

Сам для себя любой – любим и сочетаем

С печеньем, шоколадом, пампушками и чаем.

Сам для себя любой

собою привечаем.

И ты, мой друг любезный, запретного любитель,

Ты не старайся даже мою открыть обитель —

Меня спасает Ангел

серебряною нитью.

Пусть ты в бронежилете и с пулемётом в танке,

Но толку нет от прыти

твоей консервной банки.

Попса

Едва успев полётом насладиться,

Личинки звёзд забросить в пищевод,

Стареют оперившиеся «птицы»,

В последний раз целуя небосвод.

Крыло – клочок бумаги папиросной.

Полёт над бездной – выстраданный риск.

Минута-жизнь искрит молниеносно

И осыпает прах бенгальских искр.

Дядя Ваня

Нет, не согнуть заботам дядю Ваню —

Деменцией сосед обременён.

Вот разум мой – вполне оцеллофанен

И оцифрован. Значит, сохранён.

Зато сосед – лихой стабилизатор

Любых вождей, любых приказов их.

Он любит всех – и лысых, и носатых.

А кто не любит – враг народа, псих!

С моим соседом, милым дядей Ваней,

Вполне в разведку можно уходить.

Он на пути врага скалою встанет —

Его не подкупить, не зафлудить

Он патриот – красавец дядя Ваня.

Его чужой посулом не обманет.

Вот если свой – с бутылочкой, тогда —

Другое дело!

Братья навсегда!

________________________

зафлудить*. – (здесь) заговорить, завербовать

Пылинка в небе голубом

Тела – всего лишь тени привидений.

За что их так бесстрашно любим мы?!

Вселенной движут вспышка и паденье —

Поток пульсаций Разума и Тьмы.

И что есть я, живучее созданье,

Рождённое Танатоса рабом —

Вон там, вдали, над майскими садами,

Летит пылинка в небе голубом.

Наводнение – 2014

Разве вода достала людей и жилища?

Просто Дракон Беззакония ищет пищу.

Его желание жить во плоти/ – вне Духа!

Ты родил Дракона – вот и плати, Петруха!

Жалко всех нас – Петра, Ивана да Марью,

Лучше б растили Душу, а не драконью харю.

Но так хорошо перестроечно, дружно пелось —

Очень уж жить по-драконьи – богато хотелось.

Нет, не вода догоняет людей и жилища —

Наш любимый Дракон Беззакония

ищет пищу!

Всемирный потоп

Литература размножилась

в миллионы текстов —

Потоп всемирного свойства.

Не писать в двадцать первом веке —

тест

на геройство.

Ты родился

Выискивая солнце за окном,

Герань цветным таращится пятном,

Таранит стёкла верой и любовью.

И зайчики играют в изголовье,

Пока мальчишка спит

янтарным сном.

Когда придёт минута колдовства,

В сознании проклюнутся слова

И мамин профиль нежностью неясной —

Остановись, мгновенье, ты прекрасно,

А темнота смиренья не права!

Мечтая всё в забвенье унести,

Не встанет смерть у жизни на пути,

И все проделки позабудут черти.

Владеет жизнь секретами бессмертия.

Проснись, поверь и с верою иди!

Есть такое царство

Не слышит, не видит Никто Никого —

у каждого свой насест.

Меняется всё и ничего! И если тебя суета не съест,

Так лень проглотит в один присест.

И кто-то шепнёт «БравО!»

Один

Ты остался один?

Печалиться брось —

Поможет всё тот же русский «авось».

Страшнее тигра – комары, клопы.

Бойся,

если ты уже – часть толпы.

Великое Ничто

Шаткий, ненадёжный, суперсложный

Горький мир Полынным Древом взрос.

Это было так неосторожно

На краю окраин в царстве Оз.

Явится Вселенная под вечер —

Сытая играющая Рысь.

Маленькая капля – человечек,

На листке полынном удержись!

Выживи, великое Ничто —

Шарф надень

и застегни пальто!

Хочешь ли ты огня?

Искусство – ложь, несущая правду.

Поэту-смертнику не лгать ни дня.

Правда ведёт в казематы ада.

Хочешь ли ты Огня?

Сгустки времени, сгустки крови,

Реки, вышедшие из берегов.

В наушниках – новый седой Бон Джови,

А слышится плачущий Мариенгоф.

В наушниках – космос гудит весенний,

Пространство трещит по швам,

А слышится имя – Сергей Есенин.

И голос:

«Хочу к вам!»

Любовный треугольник

Не верьте глазам своим, нет – не верьте!

Шоколадные танки, камуфляжные черти.

Невыразимая простота жизни.

Невыразимая нагота смерти.

Театр военных действий?

Чей-то злой сценарий?

Треугольник любовный —

Олигарх, обыватель

и пролетарий.

Что там какая-то Анна Каренина —

Жизнь-то, оказывается, идёт

по Ленину.

Песнь Добра

Надоело Зло, притворяющееся Святым.

Всё – туман, обман, папиросный дым.

Песнь добра пой, заедая пиццею да мацой.

Ешь, веселись, почувствуй себя овцой.

Не овцой, так хотя бы

дураком молодым.

Молодому – что Зло, что обман,

Что папиросный

Дым,

Всё едино!

Легко ли быть молодым,

Радостным, бодрым с вечера до утра?

Но она того стоит —

Неподкупная песнь добра.

Когда-то мы станем людьми

Мы – тайные тайны севера-юга,

Мы крепко держимся друг за друга —

Земное сообщество, ткань, мицелий.

Миллионы лет, миллиард – до цели.

Ну, а пока – вот такая дружба:

Пища, воздух, война как служба.

Главное жить в направлении верном —

Когда-то мы станем людьми,

Наверно.

И на Марсе будут яблони цвести

Песня эпохи Н.С.Хрущёва

На дворе уютная погода —

Ветер, дождь – любимый мой бедлам.

Забреду в лесочек на полгода —

Да не просто так, а по делам.

Там, в зелёных кущах Беловодья,

В земляничных ягодных угодьях

Имени Хрущёва звездолёт

В тайный час готовится в полёт.

Экипаж нацелился вперёд —

Старт его готовился полвека.

Все забыли имя человека,

Звездолёт пославшего в полёт.

Марсиане ждут и верят в нас

И при встрече спросят, поклоняясь:

«Шпрехен зи фрацёзиш или дейч,

Дорогой Никита наш Сергеич?»

Охотник и жертва

Закончилось время незыблемых истин.

Кто любит салаты с капустными листьями —

Тот добр и прекрасен. Ах, друг мой, увы!

Теперь никому не сносить головы —

Теперь травоядный исполнен корысти,

А хищник – творец непотребной молвы.

И тот и другой ядовитые стрелы

Нацелят в мозги или в сердце умело.

И нет экстравертов, и нет интровертов —

Охотник и жертва,

охотник и жертва.

И только Светило златым арбалетом

Стреляет

ромашками

в жаркое лето.

Жизнь и смерть

КОМЕТА 209P/LINEAR 6 МАЯ 2014 ГОДА

АСТЕРОИД «АНТИХРИСТ» 8 ИЮНЯ 2014 ГОДА

ГЛОБАЛЬНОЕ НАВОДНЕНИЕ В СИБИРИ 2014 ГОДА

Факты из жизни планеты Земля

Ветер бродяжьим заходится стоном,

Клочьями рвётся в просторе бездонном.

Женщина в шёлковом платье зелёном

В небе летает сегодня, как птица —

Ночью комета над нами промчится

Чёртом хвостатым, Антихриста клоном.

Юная женщина – юная Morte,

Женщина в платье с оттенками verde

Нынче красива, права, милосердна.

Жизнь беспощадна,

упорна,

бессмертна.

__________________________

Morte – смерть (итал.)

Verde – зелёный (испанск.)

Вирус свободы

Слова и факты толковать

Возможно так, а можно этак.

Железной может быть кровать,

А может – из еловых веток.

Один вещает дотемна —

Пропали вера и страна!

Другой старается – не верьте!

Война кому-то – мать родна,

А для кого – зовётся смертью.

Вот говорят, да – говорят,

Свободы вирус съел Европу.

А кто-то выстроился в ряд —

Лизать вождю сапог и …опу.

Малы сердца

Мой мальчик-ветер

дует в дудку

Янтарно-солнечного дня.

И звуки каждую минуту

сияют сквозь меня.

И я пою, в листве теряясь,

Кленовой флейтой откликаясь,

Вплетая в музыку слова,

Но никому не покоряясь.

Весь мир – предательства тоска!

Злой Молох – души человечьи!

Людская зависть велика —

Малы

сердца

овечьи.

Зазеркалье

Тебе – твоё, а мне – моё —

И разошлись по разным стойлам.

И кто есть кто – да ё-моё,

Минуты мучиться не стоило.

Быть может, мы уже в раю.

А может, ад нам душу гложет.

Всё может быть – я признаю!

Но и не быть – ведь может тоже.

А на прочее я не согласна

Вот когда я поставлю на умную дверь

Пулемёты охраны по имени «Зверь»,

Стану я олигархом и мой миллиард

Размещу возле сердца в швейцарском «конверте».

Броневик – золотистый красавец «Паккард»

Увезёт меня утром в империю смерти.

Кстати, утро должно быть холодным и ясным.

Только так!

А на прочее я не согласна!

Пёс

Ночной неон – холодный и пустой

Блистает бабьей наглой наготой.

Голодный пёс – асфальтовое чудо,

Явившийся как будто ниоткуда,

Пустынных улиц схвачен немотой

И оглушён своей летящей тенью.

Он был бы рад мутировать в растенье,

Избавиться от боли неврастеньей,

Из глубины земли лакая соки,

Стать неподвижным, вечным и высоким.

Всё было бы не плохо – то и то,

Хотя б родиться мальчиком-посыльным.

Но пёс есть пёс – ему бежать в ничто.

И он бежит, шарахаясь бессильно.

Блистает небо жуткой наготой,

Горит неон – холодный и пустой.

В зале ожидания

Памяти сына

Ты растворился в каждом и во всех —

У них твои глаза,

улыбка,

смех,

У них твоё, твоё сердцебиение,

Движения, поверишь ли, точь-в-точь.

И ты – как все.

И ты уходишь в ночь.

Неоновые гвоздики минут

Тебя минуют, в сердце не кольнут

И кожу не сдерут за опоздание.

Они уже не знают, ЧТО крушить.

В пустом, но людном зале ожидания

Не больно умереть,

Но больно

жить.

Корова

Что-то есть таинственное в том

Медленном движении хвостом,

Поволоке глаз, неспешном ходе,

Величанье «матушкой» в народе.

Жаль, что у коровы краткий век,

Ведь корова – добрый человек.

Что же в мире деется такое,

Чем добрее, тем короче век.

Всякий добрый значится изгоем,

Будь корова или человек.