Текст книги "Рассвет наступит незаметно"

– Оладушки сегодня, – деловито сообщила старушка. – С тестом заводиться не стала. Тесто спокойные руки любит, а у меня вся душа изболелась.

– Из-за Вики? – догадливо спросил Погодин.

– Из-за нее, горемыки, да из-за Николая Петровича. Я же говорю, забрал Варлаам свою очередную жертву. Как ни старался Николай Петрович, чтобы развеять проклятие, а ничего у него не вышло.

Про этого Варлаама она, кажется, вчера уже говорила. Про неведомое проклятие и отсутствие божьего прощения. Да, точно, а соседка, та самая Ксения Королева, которая вчера целый день путалась у него под ногами, еще сказала, что это покрытый сусальным золотом колокол, который сто лет назад сбросили с какой-то колокольни. Признаться, ни вчера, ни сейчас он ничего не понял. При чем тут колокол?

– Тетя Стеша, вы бы мне рассказали, что вас мучает, – ласково сказал Погодин, забирая тарелку и маленький бидон. – Проходите, я вас чаем напою. Помните, я вам обещал хороший чай, вот и выпьем вместе. Вы вчера обмолвились, что этот колокол мстил своим обидчикам. Так как же Николай Петрович и Вика могли его обидеть? Их же тогда на свете не было.

– Слушь-ко, Ондрюшко, а тебе что, Глафира никогда про Варлаама не рассказывала?

Глафирой звали погодинскую бабушку. Он послушно напряг память.

– Нет, не рассказывала, – сказал он наконец. – Я только смутно помню, что когда кузнец пьяный насмерть замерз, это я классе в шестом был, в Малодвинске тогда еще кузня была, потом-то ее закрыли, вот тогда бабушка что-то про грехи отцов и колокол маме говорила. Родители тогда посредине зимы внезапно в отпуск приехали. Но когда я в комнату вошел, они замолчали обе, и больше эта тема никогда не поднималась.

– Да, в советские годы про это говорить не любили, – усмехнулась тетя Стеша. – Кому партийная принадлежность не позволяла в существование проклятия верить, а кто и боялся в черную бездну лишний раз заглядывать, да только молчание-то еще никого не спасало. Даже если бежать от правды, так она же все равно догонит.

– Тетя Стеша, давайте подробно. – Погодин взял пожилую женщину под локоть и проводил к столу в комнате, усадил на стул, начал неторопливо накрывать на стол.

Соседка внимательно следила за его неторопливыми действиями, словно они ее успокаивали.

– Варенья не принесла, – сказала она, нарушая молчание. – Как оладушки без варенья есть? Вот же пустая голова.

– Есть у меня варенье, – успокоил ее Андрей. – Я как приехал, вы мне сразу банку клубничного и банку морошкового принесли. Сейчас достану. Действительно, как оладьи да и без варенья? Расскажите про Варлаама, тетя Стеша. Вижу, волнует вас эта тема.

– Да как не волновать-то, – старушка всплеснула руками. – Истину тебе говорю, Вика за грехи прапрадеда своего расплатилась. Всю жизнь бабка ее, Анастасия, за девчонку боялась. Как сына с невесткой похоронила, так и была уверена, что и за Викой рано или поздно Варлаам придет. Уж как она, умирая, просила Николая Петровича за девочкой присмотреть, как просила! А он не смог, не сберег. Стар слишком стал да немощен. А ведь сколько сил положил, чтобы Варлаама задобрить, да все впустую.

– Тетя Стеша, – взмолился Погодин, – вы бы рассказывали по порядку, а то я совсем запутался.

– Да я и говорю по порядку, – старушка вдруг рассердилась, словно погодинская непонятливость ее раздражала. – В 1929 году с главного городского храма в Малодвинске сбросили двадцать три колокола. Все они сразу раскололись, разумеется, кроме главного – Варлаама. В нем полторы тысячи пудов веса было. Целый месяц понадобился, чтобы его на части расколоть и на переплавку отправить. Денно и нощно две бригады работали, сменяя друг друга. Девять человек их было, охальников, кто согласился на святыню руку поднять. Накаляли огнем докрасна, потом снегом закидывали, чтобы на куски разорвать. Девять человек грех этот на себя взяли, и никто, слышишь ты, никто из них от ответа не ушел, да и потомки их тоже, кто в третьем, а кто, как Вика, в пятом колене. Кого в пьяной драке зарезали, кто с крыши сарая упал, кто в одночасье умер, кто бездетным остался, а у кого все дети, что нарождались, даже до месячного возраста не доживали. Двое охальников утонули, у одного из них сын уголовником стал да в лагерях сгинул, у другого дочь родами померла. Кто вот в сугробе замерз. Этот случай ты помнишь.

Погодин поставил перед разволновавшейся женщиной чашку с ароматным чаем, подвинул плошку с вареньем, снял полотенце с исходивших ароматным духом оладий, судорожно сглотнул, потому что вдруг понял, что проголодался.

– Интересно, – сказал он. – Я в Малодвинске вырос, а никогда этой истории не слышал.

– Так уж вашему поколению не с руки про это говорить было, – усмехнулась тетя Стеша. – Не гордились этой историей наши родители, не стремились они про это своим детям и внукам рассказывать. Так, шептались, когда очередное предсказание сбывалось. Вот, к примеру, в поругании Варлаама дед Анастасии участвовал, Викиной бабушки, то есть. Ему на тот момент тридцать два года было. Молодой здоровый лоб, в кулачных боях участвовал, стенка на стенку ходил, ничего не боялся. Это Анастасия Николаю Петровичу при мне рассказывала. А помер в одночасье от лихоманки непонятной. Он куском колокола руку себе обжег. Палец распух, он и внимания не обратил, а через трое суток уже вся рука огнем пылала, а потом болезнь и на нутро перекинулась, так его и не стало, почитай меньше чем за неделю. Он, кстати, первой жертвой Варлаама стал. Старики сказывали, что больше всех он над колоколом куражился, прыгал на него, ногами топтал, на стены храма плевал. Вот и поплатился быстрее чем другие.

Она замолчала скорбно, прихлебнула чаю, покачала головой, показывая, что, мол, действительно вкусно. Погодин щелкнул кнопкой чайника, чтобы потом подлить горячего, но ничего не говорил, чтобы не сбивать тетю Стешу с нужного настроя. Почему-то ему казалось, что то, что она говорит, действительно важно, хотя ни в какую мистику он, разумеется, не верил. Не может колокол сто лет мстить своим обидчикам, и все смерти, о которых говорит тетя Стеша, всего лишь совпадение, не более.

– Сыну его, Егору, тогда всего семь лет было, – продолжала свой рассказ соседка. – Казалось бы, ребенок ни в чем не виноват. Но через три года в лесу в медвежью нору провалился, в итоге без ноги остался, вообще мать думала, помрет, но он все-таки выжил, хоть и инвалидом стал. Когда война началась, говорят, бахвалился еще, что благодаря тому, что одноногий, на фронт не попадет. В Малодвинске тогда мало молодых мужиков осталось, всех война забрала, так он, Егор, женился даже, вот в сорок втором году Анастасия-то на свет и появилась. Егор-то от радости как начал пить, так неделю не просыхал, да и допился до белой горячки, а в полупьяном бреду в себя из охотничьего ружья и выстрелил.

– А вы про это откуда знаете? – не удержался от вопроса Погодин. – Вас же тогда и на свете не было.

– Так Анастасия рассказывала. Это под старость уже. Твои-то, Ондрюшко, родители, как из Малодвинска уехали, так я лучшей моей подружки-то и лишилась, мамы твоей, значит. А к Анастасии по привычке бегала. Потом Настасья сына и невестку схоронила, одна Викусю поднимала, много времени мы за разговорами проводили. Я, она да Николай Петрович, царствие ему небесное.

– А он к проклятию Варлаама тоже какое-то отношение имел?

– Нет, он просто Настю всю жизнь любил, с самой юности. Все жениться на ней мечтал, а она твердила, что проклята и жизнь ему портить не будет. Мол, не ждет ни ее, ни будущих потомков ничего хорошего из-за дедова греха и Варлаамова гнева. Он же почему стал историей Малодвинска заниматься? Да потому, что ему история Варлаама и связанного с ним проклятия покоя не давала. Это он путь всех девяти святотатцев проследил и описал в книжке своей. Книжка у него была про Варлаама и все, что с ним связано. Он материалы-то собирать начал, чтобы Настю успокоить, потому что ужас как она за Вику боялась. А потом, как книжка-то получаться стала, так и притих, потому что по всему выходило, что никто от своей судьбы не уходил. Никто.

Погодин внезапно поймал себя на том, что слушает с живейшим интересом. Пожалуй, нужно сегодня же наведаться в интернат и воспользоваться любезным разрешением однокашника Сереги Сыркина забрать книги и тетради Валевского. Увлекательное, надо полагать, чтение.

– И что дальше было? – спросил он.

– А что дальше? Настя всю жизнь свой крест несла, потому что с нелюбимым жила, от счастья женского отказавшись. Муж у нее пил сильно, бил ее, она никому не говорила, конечно, гордая была. К счастью, помер он у нее рано. Она вдовой осталась, но Николая Петровича все равно к себе не подпускала, боялась ему беду принести. Потом сын и невестка у нее в автокатастрофе погибли, она это как божью кару восприняла, даже ни слезинки не проронила. Мол, всегда знала, что так будет, вот и случилось. Вика сиротой осталась в пять лет, Настя ее растила, Николай Петрович им помогал. Так и жили. А три года назад Настя от рака умерла. В страшных мучениях уходила, но ни разу не пожаловалась. Говорила, что это Варлаам свое забирает. Вот как. А теперь и Викуси не стало. И не говори ты мне, что колокол тут ни при чем. Еще как при чем. Вика Угловская – последняя была из потомков тех девятерых вандалов. Последняя. Все, больше никого не осталось.

Погодин открыл было рот, чтобы сказать, что так не бывает и чушь это все, но тут же закрыл. Вера тети Стеши имела такую силу, что никакими словами не поколебать. Сам он был убежден, что любой человек – сам хозяин своей судьбы, и происходит с ним только то, к чему он приложил усилия. Если хвататься голыми руками за раскаленный колокол, то получишь ожог, который приведет к сепсису. Если допьешься до белой горячки, то можешь и застрелиться ненароком. А если вступаешь в чужую игру, в которую тебя втянули взрослые циничные дяди, то можно закончить свою жизнь в реке. Только логика, никакой мистики. Тетя Стеша, оказывается, все это время продолжала говорить.

– После смерти Николая Петровича тайну Варлаама уж никто никогда не раскроет, – услышал Андрей и слегка удивился. Интересно, о какой тайне речь? Неужели о магии, с помощью которой колокол убивал потомков своих мучителей? Не мог же Валевский, образованный и умный человек, всерьез в это верить? Или мог?

– Извините, тетя Стеша, я задумался, – честно признался он. – Что именно расследовал покойный Николай Петрович?

– Ой, Ондрюшко, да что ж ты непонятливый-то такой, – всплеснула руками соседка. – Чаю, ну-ко, мне подлей. Правда, чай вкусный, не пивала такого никогда.

Он послушно встал, чтобы выполнить ее просьбу.

– Я говорю, Николай Петрович годы потратил на то, чтобы найти осколок Варлаама. Он, когда книжку писал, со старожилами встречался и узнал, что один из кусков, которые на переплавку отправляли, пропал. С вечера был, а с утра, когда подвода приехала, чтобы его в «Рудметаллторг» отвезти, хватились – и нету. Искали его, Николай Петрович сказывал. До самой войны, почитай, искали. Сначала власть, непорядок же. Им было надо, чтобы даже духу от Варлаама не осталось, даже крошечки. Потом родственники тех, кто был к святотатству причастен, искали. Слух прошел, что если этот осколок найти и прощения попросить, то смерти и несчастья остановятся. Ну а уж потом и искатели кладов подключились. Варлаам-то изнутри сусальным золотом был покрыт. Вот как, Ондрюшко.

– А Валевский-то зачем кусок колокола искал? Чтобы с Вики и ее бабушки проклятие снять?

– Николай Петрович не до конца верил в проклятие, – пожевав губами, признала тетя Стеша и степенно допила чай. – Говорил, что, возможно, совпадение все это. А еще чувство вины неизбывной, которое и заставляло осторожность терять, на рожон лезть и в игры со смертью играть. А осколок Варлаама искал, потому что считал, что его в наш краеведческий музей надо поместить. Как часть истории Малодвинска. Эту, как ее, неотли… неотмел… тьфу…

– Неотъемлемую, – помог ей Погодин. – А скажите, почему вы спросили, не рассказывала ли мне про колокол бабушка? Она-то какое отношение ко всей этой истории имела? Или мы, Погодины, тоже потомки кого-то из вандалов?

– Типун тебе на язык, – не на шутку рассердилась тетя Стеша. – Говорю же тебе, Вика последняя была, никого больше не осталось. А про Глафиру я спросила, потому что она в девичестве была Григорьева, из рода знаменитой династии мастеров-литцов.

– Кого? – тупо спросил Погодин, который совершенно ничего не понял.

– Колокола они отливали, – пояснила тетя Стеша. – И отец Глафиры, и дед, и его отец, и дед. У Николая Петровича в книжке про это подробно было описано. Кто-то из твоих, Ондрюшко, предков и Варлаама отлил. Вот как. Так что тебе он зла не сделает, ты не бойся.

– Да я и не боюсь, – пробормотал совершенно ошарашенный Андрей, которому никогда-никогда ни родители, ни бабушка не рассказывали о том, что их предки, оказывается, занимались литьем колоколов.

– Ну вот и хорошо, – заключила тетя Стеша, отставила чашку, поднялась со стула, тяжело, по-стариковски. – Пойду я, мальчик мой. Заболтала тебя совсем. Тебя-то это все вообще не касается. Ты тут, почитай, двадцать пять лет не появлялся, тебе все наши горести без надобности.

Погодин, который уже ввязался в эти самые горести по самое не могу, предпочел промолчать. Проводив соседку, он задумчиво вымыл посуду после внезапно свалившегося на него завтрака и призадумался, чем заняться дальше. Зарядкой, без которой он себя не мыслил? Приготовлением обеда, которого по-прежнему не было? Или не терять время и сразу отправиться в интернат за тетрадями и книгами Валевского? Важно то, что рассказала тетя Стеша, или это просто информационный мусор, который будет уводить от главного?

Вчерашний погром в квартире странных матери и дочери, приехавших в Малодвинск после того, как здесь поселился он, Андрей, и все время попадающихся ему на пути, тоже надо было хорошенько обдумать. Если искали папку с документами, значит, девушка Вика перед смертью не успела отдать ее заказчикам. Получается, что ее все еще можно найти? А еще получается, что убили девчушку действительно не из-за этих дурацких документов. Тогда из-за чего? Из-за любовного романа? Из-за пропавшей чудо-иконы? Из-за колокола Варлаама?

Дойдя в размышлениях до этого места, Погодин чертыхнулся. Он-то нормальный, чтобы верить во всю эту чушь. Еще немного подумав, он пришел к компромиссу с собой: зарядку он сделает, а обед готовить не будет. Слава богу, рестораны никто не отменял. А это значит, что в интернате он сможет быть максимум через час. Вот и отлично.

Без пятнадцати десять он уже подходил к старинному деревянному зданию, перед которым на лавочках сидели его обитатели. Почему-то именно в этот момент Андрей впервые подумал о собственной старости, до которой оставалось не так уж и много. Лет двадцать – двадцать пять, если серьезно. Никогда раньше мысль о том, как он будет жить, когда перестанет работать, не приходила ему в голову. У него была семья: жена, с которой он рука об руку шел по жизни, делая одно большое общее дело, сыновья, которые уже достаточно твердо стояли на ногах и, несомненно, были бы рядом тогда, когда в этом появилась бы необходимость. У него был процветающий бизнес и хороший финансовый задел, чтобы в старости не стать для сыновей обузой.

Этого всего в одночасье не стало. Сыновья остались не просто в другой стране, в ином мире, в который ему теперь не было хода. Жена, выбирая между ним и детьми, разумеется, выбрала их, и в этом Погодин не мог ее винить. Какая мать поступила бы иначе? Ни сыновей, ни Линн, то есть Алины, ни бизнеса, ни налаженного быта, ни понятного будущего. Только ожидание нового назначения, а пока Малодвинск, старый бабушкин дом, приблудившийся к нему кот и загадочное убийство, в которое он оказался непонятно как втянут. Так себе актив, надо признать.

Впрочем, у сидящих на лавочках стариков и старушек активы были еще хуже. Полные пассивы имелись: заношенные байковые халаты, спортивные штаны с вытянутыми коленками, тапки без задников, бесформенные футболки и безразмерные кофты. В памяти Погодина тут же встала отдельная комната, которую занимал Николай Валевский, а в ней дорогой шерстяной плед на кровати, висящий на вешалке за дверью фирменный спортивный костюм, брошенный на столе смартфон, не последней модели, конечно, но «яблочный», недешевый.

Получается, у бывшего учителя был какой-то источник дохода, позволявший ему даже в интернате организовать свой быт с удобством и даже некоторым комфортом? Откуда деньги у одинокого пенсионера? Впрочем, на этот вопрос вполне мог ответить Серега Сыркин. Не секрет же это, в самом деле. Долгих двадцать пять лет Погодин никого не называл Серегой.

Вежливо поздоровавшись с людьми на лавочках, которые ответили вразнобой, с интересом оглядев Андрея с ног до головы, он взбежал на крыльцо и потянул тяжелую дверь. Своего бывшего одноклассника он нашел, как и положено, в кабинете директора, ухмыльнувшись внутри себя провинциальной помпезности этого самого кабинета, отделанного с тяжелым шиком, разумеется, очень недешево.

Кабинет так сильно диссонировал с покрашенными простой масляной краской стенами коридора и облупленными ступенями лестницы, ведущей на второй этаж, что на мгновение Андрея охватило чувство острой неприязни к Сыркину, которое, впрочем, он не показал ни на йоту. Наоборот, улыбнулся широкой и сердечной улыбкой.

– Привет, Серега.

– Привет, Андрюха!

Сыркин выбрался из-за стола, просеменил навстречу Погодину, пожал протянутую ему руку.

– Что, за книгами Валевского?

– Да, и, если можно, за тетрадями с его рабочего стола. Очень хочется почитать его исследования о родном городе. Сам понимаешь, я тут давно не был.

Несмотря на то что, разговаривая, он безмятежно оглядывал кабинет, на самом деле Андрей внимательно считывал с лица своего бывшего одноклассника эмоции, связанные с его просьбой. Нет, необходимость отдать в чужие руки тетради школьного учителя никакой тревоги у Сыркина не вызывала.

– Да какие вопросы, пойдем, сам отберешь, что тебе надо, – закивал тот. – И бумаги любые тоже бери, кому они теперь нужны?

– Слушай, Сережа, а кто у Николая Петровича наследники? – спросил Погодин.

– А ты почему интересуешься?

– Ну, если я сейчас возьму его бумаги из комнаты, то, наверное, надо у наследников разрешение спрашивать. Я, конечно, верну, но все-таки мне бы не хотелось создавать тебе проблемы.

– Да не будет никаких проблем, – широко улыбнулся Сыркин. – Все имущество Валевского завещано мне, а я, как ты сам понимаешь, во всем этом мусоре не нуждаюсь. Можешь вообще не возвращать. Хочешь – себе оставь, хочешь – выбрось.

– Тебе? – почему-то Погодину было странно это слышать.

Самым близким человеком старому учителю была Вика Угловская. Составляя завещание, он не мог знать, что девушку убьют, а потому, по логике, должен был отписать все свое имущество сироте, которую помогал воспитывать. И вместо этого завещал все директору интерната, в котором доживал свои дни?

– Ну да. А что тут странного? – В свою очередь, удивился Сыркин. – Так многие делают. Ты же видишь, у нас на государственных харчах сильно не разбежишься. Пенсии у всех маленькие, после выплат государству за пребывание остаются совсем копейки. Вот многие, кто одинок, и продают свое имущество, чтобы оплачивать свое пребывание по коммерческой цене. Ты не думай, это не мне в карман идет, все по прайсу и через бухгалтерию. Отдельная комната, как у Валевского, специальное питание, сотовая связь, любые книги или вещи, которые нужны. Деньги кладутся на особый счет, с него по написанному распоряжению все оплачивается.

– А завещание тут при чем?

– Да при том, что для того, чтобы реализовать то старье, которым Валевский владел, время нужно. Город у нас маленький, покупателя так быстро не найдешь. Сначала, когда он в интернат переезжал, он квартиру продал и на эти деньги здесь жил. А уж когда они заканчиваться стали, задумался о том, чтобы и все остальное продать, но болел уже сильно. Практически не вставал. Поэтому мы с ним и договорились, что у нотариуса завещание оформляем на меня, чтоб, случись что, тылы были прикрыты и можно было искать покупателя не торопясь.

– Нашли?

– Что? Нет. Когда Николай Петрович квартиру продавал, то, конечно, быстро все получилось. У него двушка была в самом центре, ее с руками оторвали. Он тогда Вике немного денег дал, чтобы девочка могла одеться-обуться. А остальное пустил на свое содержание и платное медицинское обслуживание. А сейчас он выставил на продажу земельный участок. Заброшенный, бурьяном заросший, там даже домика никакого нет, да еще и на окраине. Вот никто и не покупал. Последние пару месяцев пребывание Николая Петровича в привычных условиях уже я оплачивал. Между нами, конечно. Вот на этот случай он завещание на меня и оформил. Через нотариуса, все как положено.

– Благородно, – не смог не признать Погодин. – Ну, раз ты – законный владелец всего имущества Валевского, то пошли, посмотришь, что именно я возьму. Обещаю вернуть в целости и сохранности.

– Андрюх, – Сыркин сложил пухлые ручки на своей широкой груди, – у меня работы за край. Хозяйство-то большое. Ну некогда мне смотреть, как ты хлам стариковский разбираешь. Возьми, что считаешь нужным, потом вернешь, если захочешь. Мне там ничего не надо. Все равно это все на помойку нести.

– И книги с тетрадями?

– Ну, книги в библиотеку. А тетради… Кому они нужны теперь, когда старика не стало?

– Говорят, он носился с идеей утерянную часть Варлаама найти, – сделал «вброс» Погодин. – Так что вдруг в тетрадях что-то важное?

Сыркин замахал руками:

– Да брось ты. Это же сказки, на любителей кладов нацеленные. Сто лет прошло, как этот колокол раздолбали. Даже если какая его часть и пропала, так за сто лет все концы наверняка потеряны. Валевский, конечно, был помешан на том, чтобы осколок пропавший найти. Пытался поиски организовать, с руководством города переговоры вел, с меценатами нашими…

– С какими меценатами?

– Да хоть с Соболевым. Тот любит всякое про старину. Он часто с Валевским встречался, за жизнь с ним беседовал. И Варлаама они, конечно, обсуждали. Старик все просил бригаду снарядить, которая системно бы поисками занималась, но до дела так и не дошло. И к Васину он обращался. Тот, конечно, мужик не жадный, памятники всякие ставит, то-се, но уж на откровенную глупость никогда не подпишется. А все, что связано с Варлаамом, – это глупость. Стариковские бредни.

Он вытащил из ящика стола ключи и через стол кинул их Погодину. Тот поймал.

– Держи, комнату найдешь. Ключи потом занесешь, когда закончишь. Хотя если ты это все затеял из-за поисков Варлаама, то даже не знаю, что и сказать. Не обижайся, Андрюха, честно.

Погодин заверил, что не обижается.

В комнате Валевского было сумрачно из-за закрытых штор. Андрей подошел и отдернул их, впустив последнее летнее солнце внутрь. Любопытные лучи сразу разбежались по потолку, стенам и полу, словно, как и сам Погодин, надеялись найти что-то важное. Он начал осмотр, как учили, не торопясь и вдумчиво, запоминая, как что лежит, поскольку это могло быть важным.

Книги по истории Малодвинска, одна в твердой обложке, другая в мягкой, стояли на книжной полке, прикрепленной сбоку от стола у окна. Та, что в твердой, была посвящена прошлому города от его возникновения в 1147 году до наших дней. Вторая, тоненькая, была полностью посвящена колоколу Варлааму. Немного подумав, Андрей отложил в сторону обе, собираясь прочесть их на досуге.

Затем настала очередь тетрадей – общих, в клетку, в одинаковых коленкоровых обложках, видимо запасенных еще в те далекие годы, когда Николай Валевский работал учителем. Часть из них оказалась черновиками уже изданных книг. Видимо, Николай Петрович имел привычку писать от руки, и только потом кто-то перепечатывал ему рукописи для отправки в типографию. Скорее всего, это делала Вика Угловская, потому что в комнате старика компьютера не было. Эти черновики Погодин пролистал и положил на место. Они ему были не нужны.

Одна из тетрадей была посвящена организации поисков пропавшего осколка колокола. Это был подробный труд, расписывающий направления поисков, количество необходимых для этого людей, а также ресурсы, к примеру металлоискатели. Видимо, покойный учитель готовился к встрече с Олегом Васиным или Александром Соболевым, и делал это, как и все остальное, вдумчиво и основательно. Эту тетрадь Погодин отложил к книгам. Ее тоже требовалось внимательно изучить.

Еще несколько рукописей оказались чем-то средним между книгой мемуаров и дневниками, и по их поводу Погодин поколебался какое-то мгновение. С одной стороны, жизнь Валевского представлялась совершенно простой и понятной, в ней не могло быть ничего представляющего интерес. С другой – пусть и с малой долей вероятности, но дневники могли пролить свет на тайну смерти Виктории Угловской, а также на судьбу пропавшей папки с документами, поэтому Андрей все-таки решил их забрать.

Папку он тоже, разумеется, поискал, однако ее нигде не было. И карманной иконы Богоматери Одигитрии, выполненной в технике филиграни с финифтью, разумеется, тоже не нашлось, как и вообще любых ценных предметов. Самым странным оказалось то, что в небольшом туалете, имевшемся в платном номере интерната, почему-то не оказалось мыла. Вряд ли это о чем-то говорило, но внимательный взгляд Андрея это зафиксировал. И отложил где-то в памяти.

Старый учитель жил очень скромно, и самым дорогим предметом в комнате был лежащий на столе смартфон. Погодин взял его в руки, профессионально обошел блокировки, посмотрел контакты, где значилось не так уж и много телефонов, видимо не баловали ученики старого историка своим вниманием, зашел в интернет, быстро проверил историю запросов.

В основном Валевский читал новостные сайты как федерального, так и регионального уровня. Несколько запросов касались сердечных препаратов, видимо выписанных ему врачом, а один, Андрей глазам своим не поверил, – проекта аэропорта в Малодвинске. Того самого строительства, документы по тендеру на которое выкрала из гостиницы «Северное сияние» Виктория Угловская.

Вряд ли это могло быть простым совпадением. Забрать телефон Погодин, разумеется, не мог, поэтому он быстро сфотографировал страницу поисковика, чтобы потом внимательно изучить результаты выдачи. Ведомый скорее интуицией, чем реальным пониманием, зачем он это делает, он снова вернулся в телефонную книгу и сфотографировал еще и список контактов, а также последние вызовы.

На экране его телефона высвечивался непринятый звонок. Получалось, что пропустил его Погодин еще около девяти утра, видимо в тот момент, когда с живейшим интересом слушал тетю Стешу. Ну да, проспав все на свете и разбуженный старушкой, звук на телефоне он так и не включил. Стареет? Теряет хватку?

Пропущенный номер оказался незнакомым, неизвестный абонент так и не перезвонил, значит, ничего важного в звонке не было. А раз так, это может и обождать. Больше в комнате Валевского ничего интересного не обнаружилось. Забрав книги и отложенные тетради, Андрей вышел в коридор, запер дверь и отнес ключи Сыркину.

– Вот, беру две книжки и четыре тетрадки, – доложил он. – Все остальное не трогал, а это верну.

Бывший одноклассник посмотрел мельком, ключи сгреб в ящик стола, кивнул.

– Хорошо, хотя можешь и не возвращать. Никому этот хлам не нужен, все равно выбрасывать.

– Ладно, потом решим, – согласился Погодин. – Спасибо тебе, Серега.

– Да не на чем. Ты заходи, может, как-нибудь в кафе посидим, детство вспомним, – Сыркин озорно подмигнул Андрею, – а хочешь, домой ко мне приходи. С женой моей поздороваешься. Ты же помнишь, как по Ленке Коноплевой страдал? А я на ней женился. Приходи, а, Андрюх?

– Да, как-нибудь обязательно увидимся, – пообещал Погодин расплывчато.

Про Ленку Коноплеву, которая ему когда-то действительно нравилась, он уж тридцать с лишним лет не вспоминал. И никакие посиделки с воспоминаниями в его планы совершенно не входили. Подробностями своей биографии он делиться не мог, а для придумывания альтернативной версии не было желания. Хотя неправильно это, он в городе уже почти месяц, рано или поздно, а кто-нибудь заинтересуется, как провел четверть века любимый и единственный внук Глафиры Погодиной.

Две тонкие книжицы и четыре пухлые, разбухшие от времени тетради жгли ему руки скрытыми в них тайнами. Попрощавшись с Сыркиным, Андрей сбежал с крыльца, собираясь добраться до вчерашнего трактира, засесть в укромном углу, заказать обед и начать читать книженцию про колокол Варлаам. Конечно, важнее было посмотреть сайты, имеющие отношение к строительству аэропорта, но в публичном месте заниматься этим не хотелось, а поесть следовало. Да, решено, за обедом он прочитает книжку, а уже дома займется поисками нужной ему информации в интернете.

* * *

Проснувшись утром, Ксения с изумлением обнаружила, что нога не болит. Обычно привычный вывих укладывал ее в постель дня на три, но то ли со знанием дела наложенная тугая повязка, то ли принесенная подозрительным соседом волшебная мазь сделали свое дело. Встав с постели, Ксения даже попробовала приступить на ногу и убедилась, что ходить может. Чудо какое-то.

В соседней комнате раздавалось шебуршание – Мила собиралась на работу. Ксения тихонечко добралась до дверного проема, заглянула в комнату, где дочь придирчиво разглядывала в зеркале большого старинного шкафа свою попу, обтянутую узкой юбкой. Та сидела как влитая.

– Доброе утро.

– Мам, ну ты зачем встала? Тебе нужно лежать. Давай я тебе помогу добраться до дивана и принесу поднос с завтраком. Ты, когда поешь, оставь его на полу, я прибегу днем, чтобы тебя накормить обедом, и все уберу.

– Ти-хо! – Ксения подошла к дочери и легонько щелкнула ее по немного вздернутому носу. – Не кипишуй! У меня все хорошо, нога не болит. Так что я сейчас провожу тебя на работу и спокойно позавтракаю на кухне. Если ты правда придешь на обед, то я напеку кабачковых оладий. Хочешь?

– Конечно, хочу! – воскликнула Мила, которая от кабачковых оладий с брынзой и зеленью была без ума. Все необходимое для любимого дочкиного лакомства было куплено на местном рынке еще позавчера, только за событиями вчерашнего дня Ксения совершенно про это забыла. – Мам, а как так нога не болит? Этого же не может быть.

– Не может, – согласилась Ксения, – но есть. Какую-то совершенно волшебную мазь нам вчера принес Андрей Михайлович. Надо будет при случае спросить, как называется.

– Тюбик на столе остался, – сообщила Мила, сосредоточенно надевающая элегантные лодочки. – Ты сделай себе перевязку, пожалуйста, раз уж эта мазь такая волшебная. Заодно и название посмотришь. И, мам, пожалуйста, не выходи сегодня из дома, не нагружай ногу.