Текст книги "Жених со знаком качества"

– О, боже, да здесь же и возьмете, – воскликнула она, утомленно закатывая глаза. – Не надо делать трагедию. Если хотите, сама вам куплю.

Я схватился за голову:

– Вы, девушка, не догадываетесь, как бессовестно поступили со мной: отняли у меня то, что достать не так просто. А мне это нужно позарез!

Остроносенькая разволновалась:

– Ничего не понимаю, что вы так разошлись, ведь там был всего лишь коньяк…

– Да-а, – завопил я, – там был коньяк! И не он один! Не хотел вас огорчать, но вынужден сообщить: вы без спросу выпили мой последний флакон, единственный…

И тут до меня дошло: она же отравилась! Только что отравилась! Вместо меня!

Катастрофа!

Глава 4

– Катастрофа! – завопил я, вскакивая со своего места.

– Да-да, – озабочено согласилась остроносенькая, тоже поднимаясь из-за стола и глядя куда-то поверх моей головы глазами, наполненными ужасом. – Именно так: катастрофа! Видите? Он вернулся и не один. Ничего, не бойтесь, он просто хочет, чтобы я отдала ключи, а дружки с ним для понта, для страха. Хочет ужаса на нас напустить. Ничего, я все улажу. Я сейчас. Я быстро.

И она унеслась с немыслимой скоростью.

– Постойте, – закричал я, – постойте! Вам нужно срочно к врачу! Вас еще можно спасти! Наверное…

Но она не слушала, быстро удаляясь. Естественно, я погнался за ней, но официант решительно преградил мне дорогу:

– Прошу вас немедленно заплатить.

Я воскликнул: “Мне некогда!”, – собираясь его оттолкнуть и догнать девицу, но не успел: руки мои уже безжалостно крутили.

– Заплачу! Заплачу! – мгновенно согласился я и вынужден был вернуться к столу.

Там вступил в объяснения с администратором ресторана. Он настойчиво подозревал меня в воровстве и мошенничестве, требовал паспорт и убеждал, что за это надо платить втройне, я же настаивал на своей порядочности, осторожно намекая, что воры и мошенники как раз он и его хозяин – цены меню тому подтверждение. В конце концов вмешалась охрана и предъявила неопровержимые доказательства моей вины: свои кулаки. Я вынужден был показать им и паспорт, и свои права. И платить согласился…

Когда было уплачено по счету и сверх него, я вздохнул с облегчение и собрался отправиться в погоню за остроносенькой, но в этот момент зазвонил мой сотовый.

Он так редко звонит, что я даже не сразу понял – официант мне подсказал:

– Кажется, это из вашего кармана.

– Это копейки пищат, – ядовито заметил я, – плачут по тем купюрам, которые вы из меня вытряхнули.

С этими словами я прижал трубку к уху и рот мой раскрылся сам собою. И было от чего: гнусный, с противной блатнецой голос снова изрек:

– Ну ты попал, козлина! Ну ты попал!

– Простите, не понял, – начал было я, но в трубке раздались гудки.

Я растерянно уставился на официанта.

– Похоже, это не ваш день, – сказал он, сочувственно пожимая плечами.

Видимо, все мои неприятности отразились на моем лице. Думаю, выглядел я достаточно жалко, раз даже официант, этот бандит с большой дороги, меня пожалел. От таких, как я, камни стонут: еще со старыми неприятностями не успел разобраться, а уже новые назревают. Интересно, почему я козлина и куда я попал? Или на что?

Так, кажется, принято выражаться в наши дни.

Однако ломать голову над абстрактными проблемами было некогда, надо было остроносенькую спасать. Я вылетел из ресторана – она стояла на другой стороне улицы и, оживленно жестикулируя, беседовала со своим горилоподобным другом, за спиной которого маячили гиганты еще похлеще. Один из них столбенел и держал в руках мобильный, видимо собираясь отправить его во внутренний карман пиджака. Судя по всему, остроносенькая сообщала нечто ошеломительное, раз так застыл тот, с мобильным.

Одержимый желанием спасти несчастную, я, не раздумывая, бросился под колеса первого попавшегося автомобиля. Это был “Мерседес”.

– Куда прешь, козлина! – раздалось, заглушая визг тормозов.

– Простите, – воскликнул я, – очень спешу!

– А-аа, вот оно что. Тогда помогу.

Мне в лоб нацелилось дуло пистолета.

– Что вы делает? – ужаснулся я.

– Ты же спешишь, – пояснил владелец “Мерседеса”, – так будет быстрей. И верней. Колеса – штука ненадежная, а, как я понял, Господь уже ждет.

Он заржал и, довольный своей шуткой, сорвал с места автомобиль. Я глянул на другую сторону улицы и подумал: “Как-то подозрительно оттопыриваются карманы у этих головорезов, дружков остроносенькой. Нет ли у них оружия?”

Мне расхотелось туда идти, но все еще хотелось спасти остроносенькую. Я вернулся в ресторан и обратился к администратору:

– Раз уж я вам трижды заплатил по одному и тому же счету, не могли бы и вы оказать мне любезность?

– В чем дело? – сухо поинтересовался тот.

– Очень хотел бы поговорить с той девушкой, – я кивнул на остроносенькую, которую через стекло ресторана было неплохо видно, – но, боюсь, ее друзьям это не понравиться.

Администратор кивнул:

– Нет ничего проще.

Он набрал какой-то номер и почти мгновенно на той стороне улицы остроносенькая извлекла из сумки телефон и прижала его к уху.

– Говорите, – администратор быстро протянул мне трубку.

Я услышал ее голос:

– Але! Але! Кто это?

– Остроносе… Ой, простите, не знаю вашего имени, но мне срочно нужно с вами увидеться. Дело первостепенной важности. Безотлагательно жду вас там же.

Она изумилась:

– Кто это? Кто?

– Это тот сорокапятилетний мужчина, чей коньяк вы так беспардонно выдули каких-нибудь десять минут назад. Ну может чуть раньше… или позже…

Я задумался, подсчитывая.

– А-ааа! – обрадовалась остроносенькая. – Люська! Люська! Что ты говоришь, моя прелесть? Боже, как я рада! Не слышала тебя сто лет!

– Возможно, – ответил я, – если у вас секунда идет за год. Впрочем, так оно и есть – время работает не на вас, время ваш враг. Умоляю! – в этом месте я вскрикнул. – Умоляю вас, срочно сверните разговор со своими друзьями и поспешите ко мне, я все еще здесь, в ресторане, иначе быть беде.

– Люсенька, – затараторила остроносенькая, – так срочно я не могу, у меня неприятности: мой любимый на меня наезжает. Ну как обычно, он не прав, а я виновата. А почему бы и нет: он большой, он мужчина, у него кулаки – а что у меня? Одна глупость. Значит можно меня угнетать…

– Послушайте, – раздраженно прервал я эту дурочку, – ведете себя глупо. Конечно понимаю, пользуясь случаем, вы решили устыдить вашего гориллу. Возможно вы правы, сам не стал бы внедряться в воспитательный процесс, но тогда выйдет так, что этот горилла вам уже не понадобиться…

– Почему? – со смешком удивилась остроносенькая.

– Потому что вас у него не будет. Сейчас же идите ко мне, подробней объясню при встрече, и вы сразу со мной согласитесь.

– Люся-яя, ты меня интригуешь, – игриво пропела она и серьезно добавила: – Буду в кратчайшие сроки.

И не обманула: что-то очень быстро растолковав своему горилле, она чмокнула его в щеку, в другую и, перепорхнув через дорогу, влетела в холл ресторана.

– Что вы ему сказали? – на всякий случай поинтересовался я, с удовлетворением отмечая, что горилла и его друзья спокойненько направляются к навороченному джипу.

– Сказала, что Люська мне предлагает отпадные джинсы.

– И он вас отпустил по такой ничтожной причине? – не поверил я. – Вы же ругались. Он же проходу вам не давал, ревновал. И теперь вы хотите меня убедить, что он отпустил вас? Из-за такой ерунды?

– Сразу отпустил, потому что знает: я не переживу, если джинсы достанутся Аське. И он не переживет, – заверила остроносенькая, энергично увлекая меня в недра ресторана.

И в этот момент меня словно молнией поразило: я услышал голос матушки. “Яд жуткий! Яд смертельный! Против него нет никакого противоядия, – сказала она. – Тот, кто отравится – обречен”.

– Так что же это выходит? – в отчаянии воскликнул я. – Вас совершенно нельзя спасти? Катастрофа! Как я забыл? Как я забыл?

Девица насторожилась:

– О чем вы? От чего вы собрались меня спасать?

– Так, ерунда, можете считать, что это шутка, – с напускным равнодушием отмахнулся я, а у самого мысли как челноки засновали: туда – сюда, туда – сюда.

С секунды на минуту эта несчастная богу душу начнет отдавать: мне вдруг захотелось, чтобы произошло это в моем доме.

Я, наверное, очень плохой человек, но выбора у меня не было. Девицу, конечно же, жаль, но она сама эту участь выбрала – никто ее не заставлял…

Так что же мне теперь делать? Не за решетку же из-за нее отправляться. Там мне вряд ли удастся уйти из жизни с достоинством. Учитывая строгости содержания, вообще не удастся…

И что тогда получится, если вспомнить о моих намерениях?

Приговорят меня из-за этой чокнутой к десяти или двадцати годам жизни?

Десять или двадцать лет жизнь эту мерзкую терпеть?!

Даже в мыслях это не-вы-но-си-мо!!!

Между прочим, могу и пожизненное схлопотать, кто знает, сколько дают за отравление дурочек – здесь я совсем несведущ. И это в то время, когда так нетерпится богу душу отдать. Да и что это за девица? Урод да и только. Родит еще таких же страшных и глупых детей – какая от них государству польза?

Нет, я не изверг, девицу, конечно, жаль, но что поделаешь? Я не виноват. Ни в чем не виноват: ни в том, что она яд мой выдула, ни в том, что это толпа свидетелей видела – ее горилла глаз с нас не спускал. А уж в том, что администратор тщательно изучил и мои права и даже паспорт вовсе нет моей вины. Если сейчас остроносенькая начнет помирать, я пропал. А вот если довезу ее до моего дома, да дам ей спокойно отойти в мир иной в моей постели, то шанс еще есть. Ночи дождусь и устрою ей, к примеру, утопление. Она же поругалась со своим гориллой, так почему не может утопиться с горя?

В общем, выбора у меня не было: надо было поскорей увозить ее с глаз людских долой.

– Кстати, – заволновался я, – а почему это ваш горилла не удивился тому, что, направляясь к Люсе, вы вернулись в ресторан?

– Я же забыла там сумочку, – глядя на меня своими огромными наивными глазами, сообщила остроносенькая. – Сумочку от Кардена.

– А что же вы тогда держите в руках? – поразился я.

Она лукаво усмехнулась:

– Не все же так наблюдательны, как вы. Сразу чувствуется, что вы умны и даже мудры, не то, что мой Вован бестолковый.

– Ах, он Вован, ваш горилла, – прозрел я, машинально отмечая, что не такая уж она остроносенькая и глупая, как мне казалось. Вполне симпатичная и разумная девушка. Черт, как жаль, что ей придется умирать!

– Между прочим, он это почувствовал – никогда меня так не ревновал, а тут ну просто взбесился! – сообщила она.

Я насторожился и, холодея, спросил:

– Что? Что он почувствовал?

Кокетничая, она призналась:

– Ну то, что вы мне понравились. Вообще-то он знает, что я балдею от красивых мужчин. Всегда напрягается, если видит рядом такого.

Я растерялся:

– Что-то не пойму, вы о ком? О ком говорите?

– Да о вас, о вас.

– Вы действительно находите меня красивым?

– Даже слишком. Для мужчины чрезмерно, поэтому так и рассвирепел мой бедный Вован. Чувствует мою слабость. Знаете, у одного смазливо лицо, у другого длинные ноги, у третьего какая-то необычайная стать, у четвертого в движениях завораживающая раскованность: не идет, а несет себя, небрежно, самоуверенно… Короче, в каждом свои навороты, так вот у вас есть сразу все. Глянешь со стороны: супермен, а не просто мужчина. Как тут не обалдеть?! – спросила она, после чего обалдел как раз я.

Нет, я знал, что совсем не урод, но за свои сорок пять ни разу не слышал в свой адрес таких дифирамбов. Вообще никаких не слышал, если не считать того бреда, который сегодня несла моя матушка в пароксизме желания женить меня на пенсионерке.

Чувствовал, как в душу закрадываются сомнения. Уж не издевается ли она? Уж не насмехается ли? Кстати, что она мелет? Как мог приревновать ко мне ее горилла-Вован, когда против него я старик: мне сорок пять, а он едва ли не вдвое моложе? Нет, она глумится надо мной!

– Послушайте, – рявкнул я, – мне сорок пять, разве вашему Вовану этого не видно?

Она усмехнулась:

– И не ему одному. Никому не видно. Гилям Шоломович! – вдруг крикнула она администратору, кивая на меня. – Как думаете, сколько лет этому мужчине?

И администратор с пристальным взглядом предположил:

– Лет тридцать пять, не больше.

И это при том, что он видел мой паспорт!

Я был потрясен.

– Видите как вы, оказывается, молоды. Выходит, всего на три года вас младше Вован, – рассмеялась остроносенькая.

Черт! Какая она остроносенькая? Что за слово дурное привязалось ко мне? Просто стыд: чушь какую порю! Где были мои глаза – сам удивляюсь. Да она же красавица! И почти влюблена в меня! Бедный Вован! Как я его понимаю!

– А как вас зовут? – спросил я, любуясь ее тонким изящным носом и пухлыми розовыми губами, очень удачно расположенными под ним.

– Лидия, – смущаясь, ответила она. Видимо было нечто чертовское в моем взгляде.

– Лидия? Очень красивое имя. И редкое.

Она удивилась:

– Неужели?

– Поверьте моему опыту, – сказал я, отводя ее подальше от ушей администратора и многозначительно лаская глазами.

– Вашему опыту? Надеюсь, он у вас большой? – чувственно прошептала она.

– Никто не жаловался, – ответил я с придыханием.

И ужаснулся своей глупости, и выругался в душе самыми последними словами. Это надо же быть такому дураку: до сорока пяти лет дожил, но так и не научился соблазнять красивых женщин. Никаких не научился.

Однако, деваться мне было некуда: время сильно поджимало, поэтому я сразу предложил:

– Может поедем ко мне?

Лидия удивилась:

– Как? Прямо сейчас?

– А к чему проволочки? – отчаянно изображая плейбоя, ляпнул я.

Лидия призадумалась. Судя по всему, предложение показалось ей заманчивым, но были проблемы.

– Нет, – с горестным вздохом отказала она, – прямо сейчас не могу. Придурок-Вован ждет меня в казино. Я ему обещала быть там через час.

– Через час? – обрадовался я. – Мы успеем! Я живу совсем рядом!

Лидия рассердилась:

– Успеем? Что?

Я смутился:

– Простите, веду себя, как болван.

Она смягчилась:

– Не ругайте себя. Сама знаю, что такое настоящая страсть. Ваше поведение простительно, но, к сожалению, я действительно не могу. Вован убьет меня, если узнает, что я уехала с вами. Понимаете, – переходя на шепот, сообщила она, – за нами возможна слежка.

По моей спине прошелся мороз. Только слежки мне не хватало. И что теперь делать? А-а, была не была, я решил идти ва-банк.

– Тогда пройдемте в мою машину, – инфернальным тоном попросил я. – У меня для вас архиважная новость.

– Говорите здесь, – возразила она.

– Нет, будет лучше, если вы перед этим присядете, – заверил я и решительно потащил ее к своему автомобилю.

Она упиралась, но не слишком энергично, поэтому минуту спустя мы оба оказались на передних сидениях моего “Вольво”. Как только двери закрылись, я повернул ключ в замке зажигания и категорично выжал сцепление.

– Что происходит? – закричала она. – Вы меня похищаете?

– Вынужден это сделать, – искренне сожалея, сознался я.

– Ах вот как! Но это непросто!

И Лидия произвела попытку открыть дверь, но автоматика в моей машине работала исправно.

– Не надо глупостей, – воскликнул я. – Сегодня вы их немало сделали.

– Вы что, маньяк? – закричала она.

Должен отметить, она была в панике. Я сжалился над бедняжкой и сказал правду:

– Я честный и добрый человек, но, увы, напоил вас ядом. Вы обречены.

Глава 5

Мое сообщение не произвело на Лидию должного впечатления.

– Что за чушь? – рассердилась она. – Ничем вы меня не поили. И сейчас же остановите машину, в противном случае разобью стекло…

Она внезапно осеклась и радостно хлопнула себя по лбу:

– Ха! Вот я дура! У меня же есть газовый пистолет!

И Лидия полезла в сумочку. Я резко затормозил, с укоризной взглянул на нее и сказал:

– Вам бы сейчас о душе молиться, а не баловать с оружием. Я не шучу, в моем бокале был яд. Страшный яд.

Она усмехнулась:

– Почему же я до сих пор жива?

Я пожал плечами:

– Яды разные бывают: от одних погибают сей же момент, от других…

– Через сто лет, – закончила она за меня и рассмеялась.

– Напрасно хохочете. Яд концентрированный, им можно отравить всю Москву. Сам удивлен, что он так долго действует, но наука шагнула далеко… Вы и не представляете, что эти химики могут придумать. А если принять во внимание мою теорию, то и вовсе страшно становится. Коль я до такого додумался, то чем же химики хуже? Так что, дорогая, мне не до шуток.

Честное слово, думал, что вот теперь-то Лидия начнет волосы рвать на себе, она же лениво поинтересовалась:

– Вы что, ученый?

– Да, профессор и теоретик, доктор наук. Три месяца в году читаю лекции в Оксфорде, остальное время посвящаю своей теории.

– Я вам не верю, – заявила она.

– Не верите, что я профессор или что я теоретик?

– Да нет, что в бокале был яд. Зачем вам, такому, травиться?

– Какому “такому”?

– Благополучному.

Я снисходительно посмотрел на нее:

– Откуда ты знаешь, девочка, о моих бедах. Причины у меня веские, уж поверь.

Лидия тряхнула челкой и заявила:

– А я не верю!

– Ах, не веришь! Не веришь! – воскликнул я и, горячась, достал из кармана пустой флакон. – Вот! Вот, – потрясая флаконом, вопил я, – не веришь? Не веришь, а здесь был яд, а теперь, видишь, видишь, пусто…

Это смешно. К столько слабому и неубедительному аргументу я прибег от отчаяния, однако подействовал на Лидию именно он. В глазах ее появился испуг.

– Так это правда? Правда? – залепетала она и залилась слезами. – О, боже! Боже!!! Как вы жестоки! За что? За что вы меня отравили?

– Случайно. Мне очень жаль, – оправдывался я, но в конце концов разозлился и закричал: – Никто тебя, девочка, не просил хватать мой бокал! Сплошные у меня от тебя неприятности! Думаешь, счастье большое тебя тут катать?

– Но мы же никуда не едем, – всхлипывая напомнила она.

– Потому что ты угрожаешь, тратишь зря драгоценное время.

В глазах ее появилась надежда:

– Куда вы меня везли?

Я смутился и, пряча черные мысли, солгал:

– Вез вас спасать. В моем доме есть противоядие…

Лидия ахнула и закричала:

– Так почему мы стоим?! Скорей везите меня туда! Скорей! Скорей! Умоляю!

* * *

Несмотря на то, что я действительно жил совсем близко, Лидия все же успела мне запарить мозги. В подъезд я влетел, как угорелый, волоча ее за собой, – совсем забыл, что надо было для конспирации сначала подняться в квартиру самому, а потом незаметно впустить Лидию. Зачем соседям знать кто у меня в гостях.

Просто чудо, что мы никого не встретили.

Едва мы вошли в квартиру, как Лидия завыла о своей загубленной жизни.

– О, как я несчастна! Как мне не везет! – причитала она.

Я ее попросил:

– Пожалуйста, кричи потише. Соседи могут услышать тебя.

– И что за диво? – изумилась она.

– В моей квартире почти не бывает женщин, а те, которые бывают, не кричат. Соседи подумают черт-те что.

Лидия отмахнулась:

– Да ну, все правильно они подумают.

Я метнулся к холодильнику (там у меня хранятся лекарства), извлек с полки пузырек корвалолу и все содержимое вылил в бокал, добавил туда настойки пустырника, валериановых капель, подумав, плеснул полбутылки касторки. Для убедительности. И кое-чего еще, может просто воды, может соку или растительного масла.

Когда поднес Лидии эту жуткую смесь, она отшатнулась:

– Что это?

– Противоядие. Пейте быстрей.

Она понюхала и, глядя с подозрением, спросила:

– А почему оно пахнет корвалолом?

– По качану! – рассердился я. – Откуда мне знать, что тут фармацевты нахимичили? Пейте скорей, дорога каждая секунда!

Лидия испуганно тряхнула челкой, зажмурилась, брезгливо зажала нос и залпом опорожнила трехсотграммовый бокал. Я был восхищен: сам бы под расстрелом эту гадость не выпил бы.

А Лидия выпила и прилегла на диван помирать.

– Ох, – стонала она, выворачивая наизнанку мне душу, – что-то плохо, совсем плохо, видит бог, все хуже и хуже.

– Девочка моя, потерпи, скоро противоядие начнет действовать, – уговаривал я ее, нервно поглядывая на часы и отмечая, что теперь-то бедняжка скоро умрет: двести граммов касторки, плюс болтушка из карвалола, валидола и пустырника и т. д. и т. п. – это что-то! Я бы точно не выжил…

Однако, умирала Лидия как-то настораживающе долго. Я отнес ее в спальню и рискнул позвонить матери.

– Мама, я насчет яда. Ты не в курсе, он быстродействующий?

Мать поняла меня с полуслова.

– Как раз нет, – охотно пояснила она, – в том-то и дело, что первое время не действует совсем. Как бы не действует, а сам тайно ведет свою разрушительную работу.

Я в панике бросил трубку и помчался в спальню смотреть на Лидию. Она лежала на моей кровати, свернувшись калачиком и держась за живот.

“Бедная девушка, – горестно подумал я, – такая свежая, такая красивая, а внутри нее уже идет разрушительная работа. Катастрофа!”

Лидия заметила меня и сказала:

– Мне кажется, я умру.

Я рассердился:

– Глупости. Ты будешь жить, ты молода и красива.

– Нет-нет, – покачала головой она. – Противоядие не работает. После него мне стало еще хуже.

Вдруг она приподнялась и спросила:

– Вы правда считаете меня красивой?

Я хотел ей ответить, но запищал телефон. Звонили из агентства.

– Билеты заказывали? – спросил механический (то ли женский, то ли мужской) голос.

– Да, да, – заверил я.

– Один билет на автобус?

– Да, один билет на автобус.

– Все. Ждите. Завтра вам принесут.

И голос исчез, вместо него раздались гудки.

Лидия, а она, приподнявшись на локтях, напряженно вслушивалась в разговор, сразу откинулась на подушку и спросила:

– Зачем вам автобус? Вы же хотели умереть?

– Это я позже захотел, после того, как заказал билеты, понимаете, – начал оправдываться я, но она меня оборвала:

– Да ладно, какая теперь разница. Я умираю. Вместо вас.

Схватившись за голову, я нервно забегал по комнате, приговаривая:

– Как глупо, как глупо все получилось…

Лидия попросила:

– Не надо, не корите себя. Это судьба. Кому суждено утонуть, тот не сгорит. Значит пришла моя пора, а не ваша. Лучше присядьте на кровать, ко мне поближе.

Я присел и погладил ее по волосам. Она остановила мою руку и спросила:

– Как вас зовут? Мы до сих пор не познакомились.

– Почему же, я знаю как вас зовут, а меня зовут Роберт.

– Вас зовут Роберт? – удивилась она.

– Да, меня мама так назвала.

– В честь Роберта Рождественского?

Я пожал плечами:

– Не знаю. Никогда ее об этом не спрашивал.

– Почему?

– Мама не терпит, когда ее перебивают.

Лидия вздохнула:

– Да, все женщины любят поговорить, но это не всегда плохо.

– Согласен, – кивнул я.

– А зачем вам автобус? – спросила она.

– Хотел уехать в деревню.

– В деревню? Зачем?

– Работать, – ответил я, собираясь этим и ограничиться, но вдруг меня понесло.

Все, накопленное в душе годами, выплеснулось вдруг на эту бедную, умирающую девушку. Уже позже я понял, что так откровенно можно разговаривать только с человеком, не собирающимся задерживаться на этом свете. Я рассказал ей про все: и про свое одиночество, и про то, как оглушающе тихо и убийственно тоскливо в моей квартире, где годами не бывает людей. Пожаловался на друзей: они слишком редко ко мне заглядывают. Пожаловался на ту рыжую девчонку, которая испортила мне жизнь: видеть ее в своих снах, а потом бесконечно искать в других женщинах – еще то испытание. Пожаловался на работу: теоретики и философы обречены на затворничество. Они дичают, месяцами не видят людей, если, конечно, крепко работают. Поеду в деревню, там буду не один: там будут петь мне птицы… И там не будет Светланы, исчезнет соблазн ей позвонить…

Короче, когда мой крик души коснулся заветного: желания иметь сына, Лидия притянула меня к себе и прошептала:

– Вы романтик.

– Видимо, да.

– Как жалко, что я не мужчина.

Я опешил:

– Почему?

– У меня был бы шанс что-то оставить после себя, например маленького человечка.

– По той же самой причине всегда завидовал женщинам, – признался я. – Женщина независима, она сама может родить себе ребенка, ей плевать на мужчину. Мужчина этого не может. У него очень мало прав, здесь он целиком зависим от женщины.

– Многие не жалеют об этом, – заметила Лидия.

– Но я страдаю. Я хочу ребенка, но не уверен, хочу ли жену. Моей женой должна быть только та девчонка с коленками, другой я не вынесу. А ее нет. Поэтому хочу жить холостяком и растить ребенка. Любая женщина может себе это позволить…

– Роберт, ты чудный, чудный человек, – восхищенно прошептала Лидия, медленно расстегивая пуговицы на моей рубашке.

“Что она делает? – столбенея, подумал я. – И как мне себя вести? У нас почти двадцать лет разница…”

И тут меня словно током пронзило: “Черт, девушка умирает! Это же у нее в последний раз, так о чем же я, болван, думаю?”

Руки мои засновали по ее тонкому гибкому телу, отшвыривая в сторону то жилетик, то блузку, то маечку, то…

В ладонь упала ее тяжела грудь – горячая волна окатила мое тело. А руки засновали еще быстрей: как много на женщинах одежды… И все на каких-то крючках, кнопочках…

Это было сумасшествие, по-звериному страстное и головокружительное, сладкое, казалось, самое сладкое в моей жизни…

Впервые я занимался любовью с совсем незнакомой женщиной. И впервые мне было так хорошо. А может и не впервые, и то и другое: чего не бывает в юности? Разве все упомнишь?

Но дело не в том. Испытывая острое наслаждение и вслед за ним ощущение бесконечного счастья, я тут же почувствовал невыносимую душевную боль: она умрет!

Скоро! Совсем скоро!

Я могу жить, жениться, потрясать мир своими открытиями, рожать и воспитывать детей…

Черт возьми, я могу родить сына!

Кроме блажи мне ничто не мешает, а она умрет! Умрет из-за меня, из-за моей слабости, глупости…

О, как я себя ругал.

Еще одна беда на меня свалилась.

Сколько их предстоит пережить за этот день?